Так кто же и зачем сжег Москву?

Так кто же и зачем сжег Москву?

Как-то в разговоре с Ермоловым Кутузов сказал: «Я предсказывал, что они будут есть конину, – едят…говорил, что Москва для их идола и их армий станет могилой, – стала… их силы с каждым днем тают… Опять огонь… догорает, страдалица! Вспомнят они этот пожар, поплатятся за эту сожженную Москву!»

Сейчас уже мало у кого возникает сомнение по поводу того, кто же поджег Москву. Французская армия столкнулась с пожарами еще тогда, когда входила в Можайск.

Уже там она не нашла ни жителей, ни припасов, а только мертвых и раненых русских солдат. А шеренги первых французов, входящих в город, расстреливали гранатами, которые предназначались для поджога.

Из воспоминаний графа де Сегюра следует, что уже в первую ночь пребывания Наполеона в Москве к нему явился русский полицейский офицер и сообщил все подробности о готовящемся пожаре. Но даже когда в два часа ночи город начал гореть, император все еще не верил в умышленные поджоги. На рассвете он отправился в центр города, думая, что пожары могли устроить солдаты его Молодой гвардии, и готов был наказать за это Мортье. Тогда же ему показали дома, крытые железом. Все они были заперты и не имели следов взлома. Тем не менее, то тут то там эти дома загорались.

Если поначалу французы были убеждены в том, что причиной пожаров было пьянство и неповиновение своих же солдат, то когда из различных мест города от офицеров стали поступать похожие друг на друга донесения, все прояснилось. В них писалось о том, что были замечены русские полицейские, разводящие огонь посредством пик, вымазанных смолой. А в некоторых местах дома взрывались посредством коварно спрятанных на печах и в печах гранат. При этом немало французских солдат погибло или получило ранения. Были среди поджигателей и гражданские лица, как мужчины, так и женщины, которые устраивали пожары с помощью горящих факелов. Таких французы расстреливали прямо на месте.

Стало ясно, что этот огненный сюрприз был приготовлен русскими. Срочно была назначена специальная комиссия о поджигательстве. И началась настоящая охота на тех, кто этим занимался. Наполеон сказал своему начальнику штаба Бертье: «Русские нас жгут, это доказано! Утверждаю! Расстреливать десятками, сотнями!..»

Для поимки поджигателей была организована специальная розыскная полиция. Она задерживала всех подозрительных лиц, заносила их в списки, на которых маршал Даву ставил резолюцию: к повешению или к расстрелянию. В списках арестованных стояли пометки «поджигатель», «грабитель» или «шпион». По законам военного времени ежедневно без суда и следствия французы казнили десятки людей. Среди них было немало ни в чем не повинных.

Наполеон негодовал – пожар в Москве спутал все его карты. Не менее возмущено было и высшее командование французской армии. В частности, Мюрат недоумевал: «…нам отдали Москву без боя. Подобно морякам, завидевшим землю, наши войска, при виде этого величественного древнего города, восклицали “Москва – это мир, конец долгого, честного боя!”… Мы вчера согласились на предложенное перемирие, дали спокойно пройти вашим отрядам и их обозам через город, и… вдруг…»

Среди западных историков распространена версия о том, что приказ о сожжении Москвы был дан лично Александром I. Но ни одного документального подтверждения этому нет. Хотя роль российского императора в этом трагическом событии до сих пор остается загадкой. Чего стоит только эта фраза, сказанная им: «Пожар Москвы просветил мою душу, и суд Божий на ледяных полях наполнил мое сердце теплотою веры, какой я до сих пор не чувствовал. Тогда я познал Бога, как открывает Его Священное Писание». Все последующие события русский император воспринимает как чисто мистическое и магическое действо: возможно, именно Москва, принесенная в жертву врагу, затем окрылила русские войска и они изгнали захватчиков из страны? С этого времени он поверил в силу и непобедимость русского солдата и оружия и в то, что жертва не была напрасной.

Отечественные историки особую роль в московских пожарах отводят генерал-губернатору Москвы графу Ф. В. Растопчину. И для этого у них есть немало оснований. Во-первых, именно он занимался эвакуацией учреждений и населения из города, и именно по его приказу из него был увезен весь противопожарный инвентарь. Губернатор пользовался большим авторитетом у москвичей, и его распоряжения исполнялись неукоснительно. «Жители Москвы, напуганные приближением армии Наполеона, уповали больше всего на московских чудотворцев и графа Растопчина, – писал Г. П. Данилевский. – Если учесть, что решение об оставлении Москвы русскими войсками было принято М. И. Кутузовым быстро и неожиданно, то можно себе представить, какая ответственность пала на графа Растопчина. Ему предстояло эвакуировать огромный город в считаные дни. Трудно даже представить, сколько важнейших вопросов и труднейших решений предстояло принять этому человеку. Фактически Растопчин отвечал один за то, какой он оставит врагу древнейшую столицу».

Когда французы с удивлением обнаружили, что пожары нечем тушить, Мюрат сразу же обвинил в этом губернатора: «Это предательство! Удалена полиция, вывезены все пожарные трубы; очевидно Растопчин дал сигнал оставленным сообщникам к общему сожжению Москвы. Но мы ему отплатим! Уже опубликованы его приметы, назначен выкуп за его голову. Живой или мертвый, он будет в наших руках». А когда чуть было не сгорел Кремль, взбешенный Наполеон приказал: «Удвоить, утроить премию за голову Растопчина, а поджигателей – расстреливать без жалости, без суда!» В письме к Александру I 20 сентября он написал: «Прекрасный, величественный город Москва больше не существует. Растопчин его сжег. Четыреста поджигателей были застигнуты на месте преступления; они все заявили, что поджигали дома по приказу губернатора и начальника полиции».

Можно с уверенностью сказать, что граф Растопчин личным примером доказал, что ничего не намерен оставлять захватчикам. Когда заполыхал его собственный дом на Лубянке, у дворецкого спросили: кто отдал распоряжение о поджоге? Тот указал пальцем на небо и ответил: «Вот кто, да граф Федор Васильевич Растопчин; он призывал кое-кого из нас и по тайности сказал: как войдут злодеи, понимаете, ребята? Начинайте с моего собственного дома на Лубянке. Мы и жгли…»

Многие русские осознавали, что приносят в жертву самое дорогое – древнюю Москву, свой дом и домашний очаг. Для них это был искупительный подвиг. Граф Растопчин лично поджег в Воронцово свой дом и на его воротах прибил бумагу: «Жгу, чтоб ни единый француз не переступил моего порога». А в церкви он оставил послание: «Я украшал эту деревню в течение восьми лет и прожил в ней счастливо со своей семьей. Жители этой местности числом 1700 человек покидают ее при вашем приближении, а я поджигаю свой дом, чтобы вы не осквернили его своим присутствием. Французы! Я оставил вам свои дома в Москве с обстановкой в два миллиона рублей; здесь же вы найдете только пепел!»

Правда, после ухода французов из Москвы, увидев собственными глазами, что осталось от сожженного города, генерал-губернатор в статье «Правда о московском пожаре» попытался отречься от своего участия в принятии рокового решения. Московские остряки тут же окрестили эту статью «Неправдою о московском пожаре». Уверенности москвичей в причастности губернатора к поджогам никакая публикация поколебать не смогла.

Между тем несомненно, что и М. И. Кутузов также был инициатором уничтожения всего ценного, что могло достаться неприятелю в Москве. Утром 2 сентября, оставляя город, он приказал сжечь склады с фуражом и боеприпасами, продовольственные магазины. Интересно, что независимо друг от друга Кутузов и Растопчин распорядились вывезти весь противопожарный инвентарь. Последний признавался, что лично приказал выехать из Москвы 2100 пожарным с 96 насосами. Кутузов же предписал московскому обер-полицмейстеру П. А. Ивашкину вывезти весь «огнеспасительный снаряд». Все это наталкивает на мысль, что между губернатором и фельдмаршалом все-таки велись какие-то переговоры и обсуждались действия на случай оставления войсками Москвы.

Некоторые современные историки, говоря о роли Кутузова в организации пожаров, приводят немало весьма оригинальных и замысловатых аргументов. Оказывается, что семья Голенищевых-Кутузовых была тесно связана с масонско-розенкрейцеровскими кругами. Масоном был и сам фельдмаршал. При посвящении в 7-ю степень шведского масонства он получил орденское имя Зеленеющий Лавр. По мнению некоторых рьяных сторонников этой версии, именно от своих тайных начальников он получил приказ оставить Москву без боя. Следующий и самый главный пункт этого приказа – провести магический ритуал, превратив в магический алтарь огня всю российскую столицу, принеся в жертву не только огромное количество имущества, но и ее православные святыни, и часть населения. Якобы для того, чтобы французы не смогли помешать этому магическому действу, и был вывезен из Москвы весь противопожарный инвентарь. Для максимального эффекта завоеватели во время проведения ритуала должны были находиться как можно ближе к жертвенному огню. С этой целью для них оставили в качестве дополнительной приманки ценности Монетного двора и оружие в Арсенале. И хотя сам по себе гигантский пожар, уничтоживший до 2/3 города, ощутимого ущерба французской армии не нанес, его карающая магическая сила уничтожила ее боевой дух. В качестве еще одного аргумента в пользу этой версии указывают на герб Голенищевых-Кутузовых, на котором изображен орел – один из символов огня в магии и мистике.

Что ж, «магическая версия», как и многие другие, имеет право на существование. Однако, некоторые ее сторонники идут дальше, утверждая, что Россия в Отечественной войне 1812 года одержала победу именно с помощью магии и мистики. Такие заявления не что иное, как очередная попытка конъюнктурщиков от науки принизить и патриотический дух русского народа, и полководческий гений фельдмаршала Кутузова. Здесь стоит вспомнить слова, сказанные им самим во время переговоров с французским посланником Лористоном:

«Я хорошо знаю, что это сделали русские, проникнутые любовью к родине и готовые ради нее на самопожертвования, они гибли в горящем городе».

Безусловно, и М. И. Кутузов, и граф Растопчин были незаурядными личностями, которые не боялись принимать тяжелейшие решения и брать на себя всю ответственность за их последствия. Каждый из них на своем месте делал свое дело. Кстати, именно московский губернатор одним из первых ратовал за назначение Кутузова главнокомандующим. Но затем произошло охлаждение в их отношениях. Дело в том, что перед Бородинским сражением Растопчин пообещал фельдмаршалу выслать к нему 30 тысяч ополченцев и еще около 80 тысяч вольной московской дружины, но слово свое не сдержал, чем очень его подвел. Вот почему Кутузов категорически не пожелал видеть губернатора на военном совете в Филях. Когда русская армия, отступая, подошла к Москве, то обнаружилось, что этих войск не существует. Узнав об этом, обиженный фельдмаршал даже разговаривать с Растопчиным не стал и настоял на его удалении от штаба. Тот, в свою очередь, возмутился тем, что его не пригласили на совет, да еще и приняли на нем решение, прямо противоположное тому, в чем он до этого убеждал москвичей. И губернатор перешел в оппозицию к Кутузову. Он даже писал письма царю, полные клеветы на действия фельдмаршала. Положение графа при армии стало просто нелепым. Дойдя до своего имения Воронцово, он сжег его и уехал во Владимир.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.