Гений
Гений
Итак, представим себе: на дворе у нас начало XIII века. Городок Юрьев-Польской — довольно глухой уголок Руси вообще и Северо-Восточной в частности. Не Ростов Великий и не Муром, не Суздаль и не Владимир, тем более не Новгород и не Киев, не Болонья, Кембридж или Саламанка с их тогдашними университетами и богословскими кафедрами. Однако мир христианской культуры един. И потому вполне естественны и понятны сюжеты-композиции «Троица», «Преображение», «Семь спящих отроков эфесских», «Даниил во рву львином», «Вознесение Александра Македонского»…
Но дальше начинается нечто не очень понятное. Во-первых, львы. Их много, на всех стенах. Скорбные, мудрые, ухмыляющиеся, философски задумчивые, размышляющие, положив тяжелую голову на скрещенные лапы в совершенно человеческой позе… Как будто сошли с древнеперсидских миниатюр, со страниц персидского эпоса и истории, в которой традиционно львы — опора престола, гроза всем и всему. А здесь… Многовато их все-таки для владимирского городка, не самый популярный и не самый характерный зверь для здешней природы. Ну, хорошо, говорю себе, и древнеперсидские «львиные» мотивы не диковинка, потому как торговля всегда шла и персидские ткани всегда ценились, да и давно уже лев повсеместно стал символом мощи и власти. В Персии живые львы сидели по обе стороны от престола царя царей. В евангельских преданиях от Матфея и Иоанна лев становится символом могущества Христа. Лев появляется на знаках английского и шведского королей.
Произведения искусства — особая статья, они могут питаться и отраженным светом из глубины минувших веков, и фантазиями и личными пристрастиями художника. Но вот факт самый что ни на есть государственно-житейский: на гербах всех владимирских городов — лев. Лев с крестом.
Понятно, гербы городов появились в России уже при Петре Великом. Но задолго до этого лев был знаком галицких (нынешний центр Галиции — город Львов) и владимиро-суздальских князей…
Наверно, трудно точно установить, где раньше появился лев — на храме Покрова на Нерли, воздвигнутом в 1157 году, или на знаках владимирских князей. Во всяком случае, на личной печати Александра Невского — а он жил век спустя — конный воин, поражающий копьем дракона…
Но ни древнеперсидские, ни русско-державные поздние львы не идут ни в какое сравнение с юрьев-польскими — загадочными, как сфинксы…
Однако и ангелы здесь тоже не совсем обычные. У них, присмотревшись к горельефам, можно увидеть четко прорисованные детали крепления крыльев к рукам! То ли автор знал миф об Икаре и Дедале и творил нечто по мотивам мифа, то ли… Впрочем, меня занесло, сдаюсь, поскольку в древнерусском искусстве мало что смыслю и более чем вероятно, что за детали крепления я принял традиционные, постоянно повторяемые художественные приемы, как и доказывала работница музея, поначалу даже растерявшаяся от моего дилетантского предположения.
Но ведь среди тех, кто смотрит горельефы, специалистов — считаные единицы, так что мы, простые смертные, имеем небольшое право на свое восприятие и на удивление. И как же не удивляться этим сюжетам, столь непривычным для православных храмов. Позднее они будут расцениваться блюстителями церковных правил как «языческие» и даже «кощунственные», не подобающие для убранства церквей. Так их и не будет потом. А это — начало XIII века, и жесткого церковного канона для художников на Руси еще нет.
Вот, например, чудо-юдо непонятное: торс и голова человека с узкоглазым скуластым ликом — на туловище зверя. Лауреат Ленинской и Государственной премий доктор исторических наук Николай Воронин, всю жизнь отдавший изучению архитектуры Владимиро-Суздальской земли, называет этих существ кентаврами-китоврасами. Но ведь кентавры — это полулюди-полукони. А здесь же ничего лошадиного нет, туловище и лапы — львиные. Так что, скорее всего, это больше сфинкс, нежели кентавр.
Но в любом случае ясно одно: этот человек, автор, художник, мастер древний — одинаково хорошо знал мифы и о кентаврах, и о сфинксах, если сотворил по мотивам легенд нечто напоминающее и тех, и других. Кстати, все львы у него — почти с человеческими лицами. Чуть-чуть подправить — и юрьев-польской сфинкс. А на той стене, где изображены маски людей и зверей, совершенно отчетливо и сознательно все двоится: не то льво-человек, не то человеко-лев, а может быть, и человеко-волк…
Но и это не все. На одном горельефе рядом — целитель Козьма и… грифон. Это чудище из древневосточных мифов — помесь опять же льва с орлом.
Еще одна птица — на другом горельефе. Точнее, полудева-полуптица. Сирена — из древнегреческих мифов.
И еще сюжеты, понять, уразуметь которые я не могу, потому что знаний не хватает. А я все-таки книжки читал, поскольку в XXI веке живу, и ученые люди собрали эпосы, мифы народов мира, перевели на русский язык и таким образом дали мне возможность их узнать.
А тогда, повторю, на дворе стоял XIII век. Если точно — тысяча двести тридцатый год. И университета в городке Юрьеве-Польском не было, и библиотеки, и книгопечатания, да и бумаги тоже… Князь был, дружинники были, смерды в курных избах, мастера-камнерезчики…
И был мастер, художник, автор. Человек, который все это придумал, он знал все мифы стран и народов тогдашней ойкумены. Не только знал. Он жил в них, трансформировал, переводил их на язык рисунка и камня. Кто он был, кем он был? Княжеского ли рода сын, вместо меча, взявший в руки кисть и резец? А может, из дружинников, а то и из смердов? Где он учился, в каких краях? Или залетная птица? Из византийских, македонских, болгарских, ближних литовских пределов? Как попал он сюда?
Смотрю на городок, на сорняки в канавах, на избы и сараюшки, воображаю, каким же он был почти восемь веков назад. И поневоле хочется крикнуть изумленно: не мог в ту пору жить здесь такой человек!
Однако ж он был! Вот в чем дело!
Плотен туман восьми веков, трудно, невозможно даже представить себе этого человека, тем более в тогдашнем юрьев-польском быте. Имя бы знать, но имя неизвестно. И остается лишь вековая дымка.
Хорошо, хоть знаем имя князя, задумавшего и волей своей поставившего храм. И не только имя — лицо его можем видеть воочию. Маска Святослава, кстати, из горельефа храма, сейчас хранится внутри, под стеклянным колпаком. Но я все равно боюсь за нее. Зимой собор промерзает насквозь, заледеневает. Весной оттаивает, и потоки воды струятся по стенам. О реставрации же собора по нынешним временам и речи нет. Да и раньше не было. Несколько блоков-горельефов, оказавшихся «лишними» во время восстановления собора в XV веке, лежат прямо на улице. Так и представляешь себе какого-нибудь пьяного мужика с кувалдой, который, куражась, на спор вдребезги разбивает «каменюгу» с трех ударов…
Работая над книгой, я звонил в Юрьев-Польской, спрашивал, по-прежнему ли блоки лежат на улице. А мне сказали, что нет, они все в запасниках. И только я порадовался, как служительница музея добавила, что никогда они на улице и не лежали. Вот тут я и засомневался…
А про маску я уже говорил. Слов нет, драгоценная, древняя. Но… Иногда я думаю, что будь эта маска другого князя, тотчас бы забрали ее в Москву, хранили, показывали, писали и говорили. А что Святослав… Ничем и никому он не известен. Если бы сжег сорок деревень и городов чьих-нибудь или десять тысяч русских людей вздернул на дыбу, тогда — да, тогда мы сразу признали бы его «исторической личностью» и создавали вокруг него легенды. А так — что ж… Ну, поставил храм. Пусть даже и единственный в своем роде. Ну и что. Этим нас не удивишь.