ЭМ ВМС США «Блэнди» против «Б-130» Шумкова

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЭМ ВМС США «Блэнди» против «Б-130» Шумкова

29 октября 1962 г.

Поздняя ночь, понедельник,

Капитан 2 ранга Н. Шумков

«Б-130» на поверхности

Зарядка батарей

Триста миль северо-восточнее пролива Кайкос,

пятнадцать миль северо-западнее ЭМ «Блэнди»

Расставив ноги и держась за ограждение мостика в самой верхней точке лодки, Шумков зафиксировал себя от легкой качки. Накрапывал мелкий дождь. Он потянулся к переговорной трубе и крикнул вниз, на ЦКП:

— Механика на мостик!

— Есть, товарищ командир, — тут же отозвались с командного.

Шумкова радовало, что у подчиненных сохранилась быстрота реакции, хотя условия на лодке ухудшились до предела. Температура в машинном отделении приближалась к шестидесяти пяти градусам по Цельсию, и жизнь на борту становилась невыносимой. На семьдесят восемь человек экипажа было три туалета и два душа с морской водой. Ухудшение личной гигиены становилось угнетающим, дым от дизелей заставлял страдать каждого несшего вахту в машинном отделении, в других отсеках было чуть-чуть полегче. У многих подводников большая часть тела покрылась болезненной сыпью, а у самого Шумкова стали очень сильно болеть ноги, особенно после долгих часов стояния на мостике. Сейчас же он всматривался в навигационные огни американского самолета-разведчика «Р-3», кружившего на высоте примерно две тысячи метров на небольшом удалении от лодки, и задавался вопросом, почему самолет еще не сделал проход прямо над ними — так, как они обычно делают. Возможно, у самолета отказала РЛС; может быть, самолет их вообще не видит.

На поверхности была темень, хоть глаз выколи, последние несколько часов лодку трепали порывы дождя, а они, в муках, пытались произвести зарядку батарей. Процесс был болезненно медленным и выматывающим нервы, но им пришлось рискнуть быть обнаруженными, потому что на борту не было резервного питания, а единственный дизель давал менее половины мощности.

— Прибыл по вашему приказанию, товарищ командир, — главный механик Паршин возник в темноте позади Шумкова. Он тяжело дышал, и от него пахло дизтопливом, смазкой и потом.

— Боже мой, как от тебя несет!

— Командир, неужели я прибыл сюда для того, чтобы узнать, как от меня пахнет? — Механик устал, он не спал последние двое суток. Два главных дизеля вышли из строя из-за трещин в коробках агрегатов, приводящих в работу вспомогательные насосы — топливный и охлаждающей воды; на третьем дизеле сейчас заряжали батареи, но всего на 30 процентах мощности. На дизеле № 3 был какой-то дефект, выявить его не удалось, и Паршин расстраивался все сильнее, стараясь разобраться с дизелем, не глуша его полностью.

— Как сейчас с батареями?

— Все еще менее 30 процентов от полного заряда, командир. Виноват, что так медленно, но я не могу выжать большего из третьего дизеля, а два других, как вы знаете, неработоспособны. Электролит настолько горячий, что требуется вдвое больше времени по сравнению с обычной зарядкой.

— Понимаю. — На самом деле Шумков не совсем понимал, но был внимателен и благожелателен с механиком. — Мы продолжим зарядку; этот самолет все еще не знает, что мы здесь, поэтому попробуем продолжить, но если нам придется срочно погружаться, будь готов немедленно прекратить зарядку.

— Если нам придется погружаться в таком состоянии, то мы будем ограничены в скорости — меньше двух узлов, и через несколько часов нам опять придется всплывать. Запас мощности у нас сейчас минимальный, и вы знаете, что батареи не заряжены, а при последней проверке у электролита была опасная температура — 120 градусов. На самом деле ужасно.

— Понятно. Давай-ка вниз и постарайся изо всех сил. Может быть, через несколько часов это все закончится, — обеспокоенный психическим состоянием механика, Шумков попробовал его немного приободрить.

Лодка продолжала движение, медленно покачиваясь на зыби; скорость хода не превышала двух узлов, и единственный работоспособный дизель пыхтел, обеспечивая скудный заряд массивным 448 банкам двухвольтовых батарей общим весом 1430 фунтов (около 640 кг. — Прим. перев.); батареи выдавали напряжение 224 вольта. Все время, пока он стоял на открытом мостике, Шумков ощущал легкий запах хлора и думал о том, как плохо внизу. Объем балласта был отрегулирован таким образом, что над водой выступал только верх надстройки, да и то не полностью над водой, но все-таки больше, чем в режиме РДП, когда в воздухе оказывался только воздухозаборник. Во время зарядки батарей они могли проветривать лодку и даже кратковременно включать обзорную РЛС, надеясь на то, что при таком волнении моря американцы не засекут работающий радар.

Юго-восточный ветер набирал силу, посылая на них шквал за шквалом, но было по-прежнему тепло и влажно, даже на открытом мостике. Внизу, внутри лодки, был загрязненный воздух, и Шумков подумал о матросах, несущих вахту в отделении электромоторов. Почему бы не воспользоваться преимуществом, которое давала низкая облачность, и не вывести на мостик больше людей? Они всегда смогут его быстро очистить. Это сотворит чудеса с моральным духом и будет полезно для здоровья в целом. Для учета личного состава, находящегося на открытых навигационных мостиках, имелась тщательно продуманная система. Позади трапа, ведущего из ЦКП через основной люк наверх, висели металлические жетоны. Любой член экипажа, на вахте или вне ее, при подъеме по трапу и при пересечении среза внешней водонепроницаемой крышки обязан был иметь этот жетон при себе. При спуске вниз он вешал жетон обратно на крючок. Такой способ учета позволял постоянно знать количество людей наверху, так что вахтенный офицер в случае срочного погружения точно знал, сколько людей должно покинуть мостик перед тем, как закроют основной люк. Некоторым такая процедура казалась излишней, но в темное время суток зачастую многого не увидишь и не услышишь под грохот набегающих волн, бьющихся о корпус, и можно легко ошибиться. Бывали случаи, когда поднявшийся на палубу курнуть член экипажа, не взявший с собой жетон, оставался наверху во время срочного погружения — неприятная ситуация, и не только для человека наверху, вне прочного корпуса, но и для командира лодки, поставленного перед дилеммой — всплывать, чтобы найти и спасти человека, или, в смертельно опасной ситуации, оставить его на затопленной палубе или на поверхности моря на корм акулам.

Пока Шумков раздумывал над тем, стоит ли поднимать на мостик больше людей, чтобы они хлебнули свежего воздуха и напомнили своей пылающей коже освежающий вкус дождевой воды, самолет на горизонте неожиданно снизился и стал выполнять заход на лодку. Через несколько секунд на воде мелькнула вспышка света — самолет прошел над ними.

— Он засек нас! — Шумков вцепился в руку наблюдателя. — Дуй вниз, мы погружаемся! — Он наклонился к рупору. — Срочное погружение! Срочное погружение! Очистить мостик!

30 октября 1962 г.

1 час 30 минут, ночь, вторник

ЭМ ВМС США «Блэнди»

300 миль северо-восточнее пролива Кайкос

«Блэнди» вернулся в состав группы «Эссекса» в воскресенье, 28 октября, и в течение двух дней вместе с другими кораблями АПУГ пытался восстановить контакт с «С 18». Удачливей других оказался самолет «Р-3» лейтенанта Бартлетта, который ранним утром во вторник визуально и с помощью радиолокатора обнаружил контакт приблизительно в 15 милях к северо-востоку от «Блэнди». На скорости 25 узлов мы двинулись в сторону контакта, радуясь возвращению в противолодочную игру, которая была нам так хорошо знакома.

В центре боевой информации операторы РЛС Брюс Когсуэлл и Руди Бамп продолжали заниматься трассировкой счисленного пути на покрытом стеклом планшете, поверх которого лежала калька, на которую они наносили отметки координат, полученные во время визуального контакта «Р-3» лейтенанта Бартлетта. Местоположение собственного корабля отмечалось белой точкой, которая автоматически перемещалась по мере изменения курса и скорости корабля. Когсуэлл наносил обстановку в северной части планшета, Бамп — в южной. Стоявший рядом с Когсуэллом Фрэнк Фленеген держал сигару в углу рта.

— Когсуэлл, надевайте головные телефоны и приступайте к дежурству на станции воздушного поиска. Келли пытается уговорить «Аделфи» передать нам управление «Р-3», а вы у нас лучший авианаводчик.

— Сэр, Сарелла лучше меня.

— Отправляйтесь туда, черт побери, я знаю, что делаю. — Фленеген повернулся к расписанию и уточнил позывной самолета. — Его позывной «Полоска-21». Живо надевайте телефоны.

После этого разговора к Фленегену подошел капитан-лейтенант Кэмпбелл, старший офицер штаба.

— Фрэнк, коммодор хочет, чтобы «Р-3» управлял наш штабной наводчик.

— Черт побери, вы же знаете, что Когсуэлл гораздо лучше вашего парня. Он лучший на флоте.

— Фрэнк, я здесь не для того, чтобы дискутировать. Отдайте нам его наушники и место.

Словно призрак, неожиданно возник командир эсминца.

— О чем вы тут вдвоем спорите, черт побери? Где «Р-3»?

— Сэр, им все еще управляют с авианосца…

Келли прервал старшего офицера штаба:

— Мы забираем самолет у «Аделфи», ваш начальник только что сказал мне об этом.

— Сэр, под словом «мы» он подразумевал штаб.

— Херня. Он сказал «мы», подразумевая нас, эсминец. Фрэнк, кто будет им управлять?

Фленеген указал на Когсуэлла, сидевшего в готовности у экрана станции с наушниками на голове:

— Оператор РЛС Когсуэлл, сэр, он у нас…

— К черту, Фрэнк, я знаю, что он лучший, лучший на флоте, мы сами его учили. Теперь свяжитесь с «Р-3», пусть он начинает поиск по увеличивающейся спирали. Мы будем искать по квадратам, начиная отсюда, — и Келли указал точку на планшете.

Вот таким образом, в типичном для «Блэнди» стиле, Эд Келли и Фрэнк Фленеген забрали управление операцией от нерешительного и подавленного штаба. Коммандер Кэмпбелл, имевший прозвище Жирная бляха, спокойно удалился в кают-компанию для старших офицеров.

После примерно двух часов управления «Р-3» с позывным «Полоска-21», действовавшим в районе поиска, напряжение все еще витало в воздухе, хотя мы чувствовали себя опять в своей тарелке. Мы действительно не ожидали ничего большего, кроме обычных и скучных часов нахождения в боевой готовности. Время текло. Юго-восточный ветер крепчал, на море появилась зыбь, а я предавался созерцанию мерцающих впереди самолетных огоньков, но был неожиданно оторван от своих мыслей.

— Всем постам от центра боевой информации. У нас неустойчивый радиолокационный контакт, пеленг 350 градусов, дальность около 7 миль. — Контакт был совсем крохотным и появлялся на индикаторе развертки только после второго или третьего прохода луча, однако этого было достаточно, чтобы подвигнуть Келли к действиям.

— Говорит командир. Беру управление на себя. Право руля на курс три пять ноль, обороты машин на 15 узлов.

Я поправил наушники и поглядел на Келли, выглядевшего серьезным, но спокойным. По-прежнему была сплошная темень и низкая облачность, из-за порывов ветра с дождем видимость была никудышной. Мы напрягали глаза, всматриваясь в направлении по пеленгу нашего радиолокационного контакта.

Мы различали огни «Р-3», кружившего впереди нас на дальности 4 мили, но надводного объекта не видели. Он оказался маленьким. У нас было искушение увеличить скорость, чтобы выйти на место до того, как контакт уйдет под воду — если этим контактом действительно была подводная лодка. Но Келли поступил умнее: он знал, что увеличение скорости может привести к утере обнаруженного нами контакта, к тому же на повышенной скорости наши гидролокаторы будут менее точны из-за возросшей турбулентности. Поэтому Келли снизил скорость хода с 22 узлов до 15, когда на его месте большинство других командиров эсминцев увеличили бы скорость хода просто в предвкушении успеха.

30 октября 1962 г.

Три часа утра, вторник

Капитан 2 ранга Н. Шумков

«Б-130»

Триста миль северо-восточнее пролива Кайкос

— Срочное погружение! Срочное погружение! — прокричал Шумков. Расчет ЦКП быстро отреагировал на команду.

— Есть, командир, срочное погружение, надводный борт чист. Подготовиться к закрытию основного люка и главного впускного, заполнить носовую группу танков, рули глубины — 10 градусов на погружение, полный вперед! Погружение, погружение! — Старпом Фролов напряженным голосом решительно отдавал команды с ЦКП.

А потом последовал шокирующий доклад от оператора гидролокатора:

— Центральный, гидрофон ведет крупный объект по правому борту, контакт надводный, предположительно — эскадренный миноносец.

Шумков скатился вниз по трапу прямо на пятки сигнальщика, который примостился на краю трапа в готовности задраить крышку основного люка после того, как командир спустится вниз в ЦКП.

— Гидролокатор, классификацию, быстро.

Запах внутри лодки был ужасающим.

— Есть, командир. У него два винта, идет на средней скорости, определенно — эсминец.

— Вот сука, — Шумков выплюнул слова сквозь зубы, отчетливо понимая, что ситуация отнюдь не улучшается, как он обещал механику. Внутри лодки стояла невыносимая вонь. Шумков четыре с лишним часа пробыл на свежем, сладком воздухе, и возвращение в зловонное чрево лодки походило на заход в пахнущую дерьмом сауну.

— Командир, дизель остановлен, главный впускной закрыт.

— Понял. Уходим вниз на 150 метров, обороты два узла вперед. Запустить экономный электромотор. Тихий ход! Новый курс два семь ноль. — Шумков вдруг подумал, что они вполне могут направиться к побережью США, поскольку американцы наверняка полагают, что лодка будет уходить на северо-восток, домой.

Машинное отделение повторило команду, и Фролов стал нараспев считывать глубину:

— Пять метров, семь метров…

— Слишком медленно, живее вниз! — Шумков вцепился в находившуюся позади рулевого потолочную рукоятку. — Вниз, вниз!

Рулевой чувствовал сзади буравящий взгляд командира и задал рулям угол больше, чем приказал Шумков. Слишком крутой угол мог излишне задрать корму вверх и усложнить ситуацию. Но им требовалось глубина, и требовалась быстро!

На центральном командном теперь уже все могли слышать над головой винты, молотящие по воде. Эсминец возник ниоткуда, быстро приближался и, казалось, намеревался ударить посередине лодки. Мозг Шумкова лихорадочно работал. Неужели американцы не видят лодку на экране РЛС? Может быть, слишком плохие погодные условия? Да, правильно, — самолет тоже не видел их больше двух часов. Должно быть, «атмосферная поляризация». Шумков вспомнил, что в те годы, когда он был связистом, то всякий раз, когда по тем или иным причинам радиоволны передатчика или радиолокационной станции не проходили, его наставник советовал ему пользоваться этим термином для объяснения всех случаев неудачного подбора радиочастот.

Духота обволакивала Шумкова, пот стекал по спине, разъедая промежность, капельки пота падали и с носа. В какой-то момент ему показалось, что его тошнит, но тошнить было нечем — в последний раз он ел еще до всплытия. Капитан потерял счет времени. Он хотел бы лучше владеть ситуацией и знать, воюют ли они сейчас? Это было нечестно; им необходимо было знать, можно ли применять оружие для самообороны или нужно считать, что они до сих пор в состоянии «холодной войны»? Почему не было ни одного сообщения с новостями в циркулярной передаче по флоту на частотах длинных волн?

— Командир, он собирается таранить, а нам не хватает глубины. Сыграть аварийную тревогу? — Старпом, как всегда, оказался на один шаг впереди всех.

— Нет! Просто держитесь за что-нибудь. Рули глубины двадцать градусов на погружение. — Шумкову опять пришлось заставлять себя действовать спокойно. Лодка чуть наклонилась вниз, но все еще двигалась вперед. Звуки молотящих по воде двигателей становились громче. Он замер.

— Проходим восемь метров, командир.

Теперь винты были у них почти над головой. Эсминец либо их не видел, либо действительно собирался таранить лодку. Шумков решил покориться судьбе. Он отдавал правильные приказы, приказы безукоризненно исполнялись, и если их таранят — что ж, это будет провал при действиях в информационном вакууме. Это был стиль системы — придерживать информацию, доводить ее только тогда, когда им действительно будет нужно услышать. Для боевых лодок действовать в условиях полного незнания обстановки являлось ошибкой, ужасной ошибкой.

Лодку слегка качнуло, когда кильватерная струя от вспенивших воду винтов прошла прямо над головами. Шумков быстро оглядел ЦКП: все замерли, невольно уставившись вверх. Самому Шумкову в этот момент почему-то вспомнились спокойные ранние утренние часы на восходе солнца, когда ему доводилось рыбачить на Волге, и полюбившийся ему свежий запах травы в тихих заводях возле семейной дачи в Ярославле. Он мечтал оказаться там именно сейчас.

Хлеставшие воду винты стали затихать.

— Командир, контакт прошел над нами.

— Я и сам вижу! — Он тут же пожалел, что утратил свою невозмутимость, подумав, что он раньше никогда не показывал паники.

— Командир, обтекатель их гидролокатора был от нас в считаных метрах, — прошептал старпом, продолжая следить за показаниями глубиномера. — Проходим двенадцать метров, пятнадцать…

Шумков понял, что осадка эсминца по обтекателю гидролокатора составляет приблизительно десять метров. Им чертовски повезло. Его взгляд быстро пробежался по ЦКП и задержался на маленькой карточке, прикрепленной над местом оператора горизонтального руля. Что-то он не видел ее раньше, этой почтовой карточки русской православной церкви с изображением Святого Николая, покровителя моряков. Под изображением была аккуратная надпись, сделанная от руки печатными буквами: «Жизнь на подводной лодке является не службой, а религией».

Он удивился, как это замполит до сих пор не конфисковал открытку. Открытое проявление религиозных чувств было строго запрещено в советских вооруженных силах. Шумков разглядывал ее, втайне надеясь, что она останется на своем месте, и сделал вид, что не замечает ее. Карточка оставалась на своем месте весь поход, и Шумкова удивило, как много членов экипажа находят приятным ее присутствие, даже делая вид, что не видят ее.

Акустики прослушивали удаляющийся по прямолинейному пеленгу контакт еще не менее получаса.

— Командир, они не сворачивали, потому что не видели нас или же у них был только пеленг, но не было точной дальности. А может, они хотели протаранить нас?!

— Они не будут таранить нас, пока мы не в состоянии войны, пока… — Шумков остановился на полуслове. Может быть, они находились в состоянии войны и не знали об этом! Отсутствие любых сообщений или специальных передач отнюдь не значило, что в общей обстановке нет изменений. Было над чем задуматься. Он был дисциплинированным офицером и старался действовать в духе уставов. Однако сейчас они оказались в ситуации, к которой он чувствовал себя полностью не подготовленным. У них не было информации; у них отсутствовало элементарное представление о стратегической ситуации или, конкретно для их случая, полной картины тактической обстановки. Лодка была в полном мраке, поскольку не имела разъясняющих указаний ни из Москвы, ни от командующего флотом, ни от командира бригады. Шумков должен был проявить инициативу. Несмотря на то что в советской военной подготовке упор делался на выполнение требований уставов до последней буквы, в арсенале командирских средств решения тех или иных задач инициатива стояла на последнем месте. Согласно учебникам марксизма-ленинизма, в перечне вариантов, которыми могли воспользоваться командиры, инициатива не стояла достаточно высоко, поскольку — теоретически — и партийная организация, и централизованное планирование, и командование не могли ошибаться. В его конкретном случае, из-за полного отсутствия информации, иного выбора не было.

— Фролов, — прошептал он, — идите вниз, в отсек радиоперехвата, и возьмите у связиста записи перехвата радиообмена. Вместе с Чепраковым перечитайте записи и расскажите мне, о чем болтали американцы в своих тактических радиосетях в течение последних сорока восьми часов. Появились ли какие-нибудь изменения в правилах ведения радиообмена? Не находятся ли они в повышенной степени готовности? Все прочитаете, все проанализируете и доложите мне.

— Есть, товарищ командир! — Фролов быстро покинул ЦКП, направляясь на корму; он пригнулся, пробираясь через люк, а потом аккуратно прикрыл его. На лодке опять воцарилась тишина. Слышалось только жужжание электрооборудования и возня операторов горизонтальных и вертикальных рулей, работавших с органами управления. Тянулись долгие минуты, и Шумкову опять стало не по себе. Неожиданно тишину разорвал высокий звук от свистящего гидролокатора.

— Командный, докладывает акустик. Эсминец активизировался и возвращается на удвоенной скорости. Они до сих пор нас не видят.

— Держать глубину 120 метров. Прекратить всякую деятельность! Полная тишина! — Шумков тяжело дышал, прислушиваясь. Слушали и его подчиненные.

Несколько часов они дрейфовали, потом медленно ползли по курсу в общем направлении на запад, к американскому побережью. Эсминец ходил кругами в двух милях от них, но, очевидно, не имел уверенного гидролокационного контакта, Режущие слух звуки от посылок его активного гидролокатора повторялись каждые двадцать секунд.

— Воронов, где сейчас находится слой? — Он припомнил, что когда он последний раз смотрел на штурманский планшет, то слой температурного скачка был где-то на 75 метрах. Это значило, что на 150 метрах они будут гораздо ниже линии, проходя которую звуковые волны преломлялись, но неодинаково, делая лодку только частично видимой или, если повезет, полностью невидимой для установленного на эсминце гидролокатора «SQS-23», который сейчас активно прощупывал глубины, пытаясь их обнаружить.

— Все еще возле стометровой отметки, командир.

— Очень хорошо, держимся на этой глубине.

И они несколько часов ждали, наблюдали и исходили потом.

30 октября 1962 г.

Три часа утра, вторник

ЭМ ВМС США «Блэнди»

Триста миль северо-восточнее пролива Кайкос

Гидролокатор «SQS-23», установленный на «Блэнди», хорошо показал себя в этих водах, и даже система распознавания «АСПЕКТ», сроду не работавшая, была в строю и прекрасно функционировала. После нескольких минут сопровождения Брэд Шерман сравнил акустическую сигнатуру лодки с образцом, имевшимся в базе данных гидролокатора, и классифицировал контакт как предположительно советская дизельная ПЛ дальнего действия класса «Фокстрот».

Напряженность возросла еще больше, когда командующий АПУГ сообщил нам, что советский транспорт «Юрий Гагарин» находится в пяти милях к востоку от обнаруженной лодки, а судно «Комилес» — в пяти милях к западу.

Мостик превратился в бедлам. Начали вызывать коммодора, чей позывной был «Абигейл Зулу». Потом пошли звонки непосредственно для «Блэнди» (позывной «Эксклэмейшн») — сначала от командующего АПУГ на авианосце «Эссекс» (позывной «Аделфи»), а потом от ГК ВМС США на Атлантике, чей священный позывной был величественная «Топ Хэнд» («Верховная власть.» — Прим. перев.).

— «Эксклэмейшн», говорит сам «Топ Хэнд». — Я услыхал, как в громкоговорителе открытого мостика рокочет внушающий благоговейный ужас позывной ГК ВМС США на Атлантике, и мои колени подкосились. Оглядевшись, я увидел, что коммандер Келли, коммодор и старший офицер штаба собрались на выступе мостика и о чем-то горячо спорят. Я взял микрофон, потому что никто из них вызова не слышал. Это была командная радиосеть высшего звена управления, радиообмен в которой осуществлялся голосом; в этой радиосети должны были работать только штабы. А теперь позывным «Эксклэмейшн» они вызывают наш «Блэнди»! Я взглянул на стайку старших офицеров, те по-прежнему не реагировали на происходящее. Надо принимать меры, решил я.

Я робко взял микрофон. Ну почему все оказались на выступе мостика?

— «Эксклэмейшн» понял, прием. — Я отвечал самому господу Богу.

Пауза, потом на другом конце кто-то произнес:

— Подождите одну минуту, — и я представил себе набитый людьми командный центр в штабе ВМС США на Атлантике.

Когда я занимался на курсах по ядерному оружию в Норфолке, мне довелось один раз с ознакомительной целью побывать на этом командном центре. Я мысленно представлял себе толпу старших офицеров в темно-синей форме с блестящими золотыми шнурками. ВМС США в таком объеме прививали своим младшим офицерам благоговейный страх по отношению к начальству, что у тех возникало как бы врожденное уважение к высшему рангу. Я припомнил свою встречу с ГК ВМС США на Атлантике во время приема по случаю нашего окончания курса. Адмирал Роберт Денисон говорил нашему классу о важности только что законченного нами курса, а позже, во время приема, мы подходили к нему и представлялись. Когда я приблизился к адмиралу, то едва передвигал ноги от страха. Он возвышался над нами в своей темно-синей форме, украшенной колодками и таким количеством золотых полосок, что я даже не смог их сосчитать. Адмирал глядел прямо на меня и ждал, когда я представлюсь. Я замер, не в состоянии вымолвить ни единого слова. Такова была моя первая встреча со старшим адмиралом, и память высветила в моей голове эту картинку теперь, когда я стоял на мостике «Блэнди» и держал микрофон так, словно это был заряженный пистолет. Обстановка взывает к немедленным действиям, подбадривал я себя, и мне, конечно, следует вмешаться.

Новый голос прогрохотал в радиосети:

— Говорит сам «Топ Хэнд». С кем я разговариваю? Прием.

Голос был низким и властным. Я открыл было рот для ответа, но тут неожиданно рядом со мной оказался коммандер Келли, только что ворвавшийся в рубку. Он посмотрел на меня и, почувствовав, очевидно, мою нерешительность, по-особенному улыбнулся.

— Я займусь этим, — мягко произнес он и, к моему облегчению, взял микрофон и продолжил разговор: — Говорит сам «Эксклэмейшн». Продолжайте, «Топ Хэнд».

Я едва дышал. На моих глазах происходящее в рубке превращалось в почти хаос. Старший офицер штаба что-то обсуждал с коммодором; на высоких тонах вел разговор Келли, давая Главкому Атлантического флота свою оценку обстановки. И вдруг в моих головных телефонах раздался вызов:

— Мостик, докладывает гидролокатор. У нас гидролокационный контакт, пеленг три четыре пять. Как поняли, мостик? — Для меня все остановилось, но в крови пульсировало возбуждение. Мы постарались, выполняя то, что мы могли сделать лучше любого другого эсминца на флоте, и прихватили этого парня! Неожиданно я осознал, что от меня ждут ответа.

— Понял вас, гидролокатор. — И я завопил во всю силу легких: — Гидролокационный контакт, пеленг три четыре пять, классифицируется предположительно как подводная лодка! — Все глаза на мостике повернулись в мою сторону, после чего у меня возникло такое ощущение, что я голый стою в одиночестве на мостике.

Коммандер вдруг опять оказался рядом со мной, он сгреб рукой мое плечо и уставился на приковывающий внимание указатель выбора противолодочного оружия. Мне стало полегче.

— Скажите гидролокатору, что мне нужна оценка, немедленно! — гаркнул Келли.

Весь мир неожиданно сфокусировался на авианосце «Эссекс» и нашей ПУГ. Согласно боевому приказу, мы должны были дать подлодке сигнал всплыть и идентифицировать себя.

Атмосфера на мостике стала еще напряженнее. Коммодор Моррисон разговаривал в однополосной радиосети высшего командования со штабом Атлантического флота, имевшего позывной «Топ Хэнд». Я слышал, как Моррисон нервно выговаривал с мостика:

— «Топ Хэнд», «Топ Хэнд», я «Абигейл Зулу»… «Эксклэмейшн» поддерживает гидролокационный контакт с предположительно советской подводной лодкой, предположительно класса «Фокстрот».

Наш доклад уже был направлен ранее «Аделфи», т. е. командующему ПУГ, но в связи с важностью события и в силу других причин командный центр Атлантического флота напрямик связался с «Блэнди», и теперь коммодор Моррисон разговаривал напрямую, не кодируя переговоры, с корреспондентом, чей голос, полагали мы, принадлежал самому адмиралу Денисону, Главкому Атлантического флота. Пройдя до этого не один инструктаж по безопасности связи, я был поражен тем, что в сети высшего командования используется открытый радиообмен и любой, у кого имеется настроенный на эту частоту радиоприемник, может прослушивать переговоры.

— Вахтенный офицер, — произнес Келли необыкновенно приглушенным голосом, — вызовите сюда Гэри Ладжера, пусть он подменит вас. Вы установили контакт с лодкой и поработали с ней, Бассет, теперь ступайте вниз и выпейте чашку кофе — вы его заслужили, быстро сделайте «пи-пи» и возвращайтесь на мостик. Жду вас через десять минут. — Он говорил абсолютно серьезно, полностью контролируя ситуацию.

Я никогда не забуду звон колокола и шум боевых расчетов, занимающих посты — «передние и верхние по правому борту, задние и нижние по левому борту» — на тренировках мы отработали эту операцию наизусть. Когда шум бегущих ног разорвал тишину ранней утренней вахты, я все еще стоял на мостике с головными телефонами. Мои обязанности заключались в обеспечении непрерывной связи между гидролокатором и мостиком, центром боевой информации и главной батарейной площадкой, где распоряжался офицер по оружию, могущий управлять оттуда огнем всех видов оружия — как противолодочного («Хеджехог», торпеды, глубинные бомбы), так и артиллерийского (главный калибр — пятидюймовые орудия, и вспомогательный калибр — трехдюймовые).

Стоявшие на пусковых установках противолодочные реактивные снаряды «Хеджехог» были снаряжены боевыми частями с взведенным взрывателем; боевые торпеды заменили учебные торпеды «Марк 32» на торпедных аппаратах в средней части эсминца. Мы все на постах надели снаряжение по боевому расписанию. Посмотрев вниз с открытого мостика, я увидел пусковые установки «Хеджехог» на торпедной палубе ниже мостика и смог разглядеть реактивные снаряды защитного цвета с желтой надписью «боевой заряд» и тупоносые, с насечкой, взрыватели, поблескивающие в смазке. Именно тогда большинство из нас впервые краем глаза увидели снаряд «Хеджехог», настоящий, а не нарисованный на учебном плакате тренажера противолодочной войны в Ньюпорте.

Гэри Ладжер, запыхавшись, прибыл на мастик и подменил Джима Бассета по исполнению обязанностей вахтенного офицера и по управлению кораблем. Джим пошел вниз, на главную батарейную площадку. Как офицер по оружию он должен был убедиться, что боевые снаряды доставлены подъемниками боеприпасов к готовым рабочим поддонам на установках номер пятьдесят один и пятьдесят два. Потом он направился в кают-компанию, выпил чашку кофе и отправился на мостик. Достигнув самой верхней ступеньки трапа, он вдруг остановился, развернулся и опять спустился вниз, потому что забыл сделать остановку в гальюне. Позднее он порадовался, что в гальюн он все-таки успел сходить.

30 октября 1962 г.

Четыре часа утра, вторник

Капитан 2 ранга Н. Шумков

«Б-130»

На глубине 350 футов

Триста миль северо-восточнее пролива Кайкос

Шумков стоял в центральном командном и наблюдал за глубиномером, механик Виктор Паршин находился рядом с командиром.

— На сколько еще хватит батарей?

— Не более чем еще на полчаса, товарищ командир. — Они оба ощущали тряский шум, доносившийся наверх из рубки пассивного гидролокатора, соединенной слуховой трубой с командным постом.

— Наверху против нас действуют «Орион» «Р-3», плюс «Трэкер» и вертолет «Си Кинг» с погружным гидролокатором, они работают вместе с чертовыми эсминцами. — Шумков нажал кнопку громкоговорящей связи. — РТС, дайте мне идентификацию эсминцев, которые работают с самолетами, по-моему, они тоже из группы «Эссекса».

— Так точно, товарищ командир, это эсминцы «Блэнди» и «Сперри» из состава 24-й эскадры, часть ПУГ «Браво» авианосца «Эссекс». На борту «Блэнди» находится командующий эскадры. Там есть еще эсминец «Бори», но он с линии блокады и не входит в состав поисково-ударной группы.

— Хорошо, — ответил Шумков. Странным образом ему захотелось представить, как выглядят эти корабли. Кто их командиры? Есть ли у них дети? Он начал думать о нелепых вещах.

— Продолжаем движение на экономном ходу. Полная тишина! Попробуем от них оторваться, хотя через полчаса нам придется всплывать для зарядки батарей. — Шумков был в поту, скапливавшемся в покрытых сыпью подмышках и паху, а теперь вот что-то жгучее кольнуло и в голову. От язвочек распухли ноги, поэтому он уселся на обитое кожей маленькое сиденье позади оператора рулей и положил ноги на штурманский планшет. Единственным способом снять боль в ноющих ногах было немного приподнять их. Температура воздуха в отсеках составляла 65 градусов по Цельсию.

30 октября 1962 г.

Ранние послеполуденные часы, вторник

ЭМ ВМС США «Блэнди»

Триста миль северо-восточнее пролива Кайкос

Американские эсминцы продолжали удерживать контакт. Словно прикованный, коммандер Эд Келли замер перед указателем выбора оружия, тем временем Джим Бассет отдавал короткие и спокойные команды рулевому, который вел эсминец водоизмещением 3800 тонн по кругу на расстоянии 4000 ярдов (немного менее 4 км. — Прим. перев.) от лодки. Самолет «Трэкер» «S2F» с авианосца «Эссекс» каждые 15 минут совершал на малой высоте жужжащий проход над контактом, подтверждая всякий раз возбужденным криком в эфире «Мэдмэн!», «Мэдмэн!» факт обнаружения самолетным детектором магнитной аномалии отклонения в магнитном поле земли, вызванного двумя с половиною, тысячами тонн стали советской подводной лодки.

30 октября 1962 г.

Ранние послеполуденные часы, вторник

Капитан 2 ранга Н. Шумков

«Б-130»

Шумков стоял в ЦКП; пот стекал по спине, затемняя его синюю рабочую форму. Он старался не падать духом, но ему пришлось прочувствовать, каковы ставки в этой игре. В ста метрах над ними были два винта американского эсминца; только что он вместе со штурманом листал справочник и вычитал, что их преследователь принадлежит к классу эсминцев типа «Форрест Шерман», называется «Блэнди» и имеет номер 943 на носу — по иронии, подумал он, всего два знака разницы с его собственным тактическим номером 945, нанесенным по обеим сторонам боевой рубки белыми цифрами. Было смешно думать, что меньший номер должен был бы принадлежать ему, а не американцу, поскольку они были под ним. Его мозг напряженно работал, а он опять чувствовал недомогание от долгих часов бдения, в течение которых он всего несколько раз прикорнул. Сколько же это будет продолжаться?

В какой-то момент Шумков почувствовал, будто вся вахта ЦКП одновременно глядит на него, рассматривает, пронизывает взглядом, стараясь выжать из него решение. Как им выполнить приказ избегнуть обнаружения и быть в готовности нанести удар по авианосцу? Что за чушь! Он понятия не имел, в какой преисподней находится сейчас авианосец «Эссекс», потому что «Блэнди» и этот настырный самолет, «Трэкер», заставляли его все время убегать.

Шумков посмотрел на глубиномер и заметил нерешительность рулевого.

— Черт побери, Панин, следите за глубиной! Держите 150 метров и прекратите дергаться! — Он тут же пожалел, что накричал, крик означает слабое руководство. Как все это закончится? Мозг его продолжал метаться, стараясь найти выход.

— Право руля пять градусов, снизить скорость до одного узла, поднять нос. Панин, дать пузырь в носовую! Гидролокатор, мне нужен пеленг на контакт.

— Командир, он слева по борту на дальности четыре тысячи метров, ходит по кругу на рубеже радиолокационного обнаружения.

Рулевой напряженно смотрел на командира в ожидании новой команды на изменение курса, но команды не было. Он повторил:

— Товарищ командир, руль пять градусов вправо. Машинное дает обороты один узел.

Отзвук неожиданного клацанья прозвучал в центре. От него у Шумкова на затылке волосы встали дыбом, он машинально крутанулся на месте, оглядывая приборы, и обратился к офицеру живучести:

— Что за чертовщина?

— Командир, это опять главный вал подшипника второго номера, на этот раз что-то… — Офицер остановился на середине предложения, вслушиваясь в сообщение в его головных телефонах. — Машинное отделение докладывает о затоплении под главным валом подшипника второго номера, откуда-то поступает морская вода.

Шумков обернулся, держась за ручку над его обычным местом.

— Дайте мне механика на связь, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Командир, носовой торпедный отсек запрашивает разрешения на установку взрывателей на первую и вторую торпеды для проведения предпусковой проверки.

— Разрешения не даю, мы ведь не на войне, а все еще на маршруте. Дайте офицера-минера. Пусть он наденет наушники.

— Командир, механик на линии, третий канал.

Шумков взял микрофон на висевшем над головой шнуре.

Он поморгал, пытаясь прочистить глаза. Где-то в уголке памяти он видел «специальные торпеды», перегруженные маленьким краном на борт лодки теперь уже почти три недели назад в заливе Сайда; торпеды мягко соскользнули в открытый грузовой люк переднего торпедного отсека. Какое-то время сцена казалась ему слегка непристойной, ведь в лодку «вставляли…» — как частенько подшучивал экипаж во время погрузки. Определенно, это была картинка из Фрейда — их лодка принимает стальные стержни диаметром 533 миллиметра со специальной окраской в носовой части, означающей, что это специальное оружие. Предполагалось, что только командир и офицер по оружию будут в курсе того, что означает цвет краски; также предполагалось, что все остальные будут считать их обычными боевыми головками из другой партии боеприпасов.

На каждой торпеде была боевая головка мощностью около 15 килотонн — достаточная мощность для подводного ядерного взрыва, чтобы уничтожить все в радиусе 10 миль, если у нее на самом деле та мощность, на которую рассчитывали ученые. Интересно знать, подумал Шумков, насколько точны физики в своих расчетах, откуда они знают, что в боеголовке пятнадцать килотонн, а не все пятьдесят, и есть ли у него и его экипажа шанс уберечься от взрыва, доведись им воткнуть одну торпеду под брюхо американскому эсминцу.

Шумков гнал эти мысли из головы; он определенно не ожидал, что когда-нибудь придется применить специальную «рыбку», хотя указания адмирала Россохо относительно применения этих торпед, записанные Шумковым в ночь их выхода в море, были недвусмысленны: «Во-первых, если вы атакованы глубинными бомбами и прочный корпус разрушен; во-вторых, если вы в надводном положении попали под обстрел и получили повреждения; и, в-третьих, по приказу из Москвы». Более ясными они быть не могли!

Шумков был уверен, что он слышит характерный звук глубинных зарядов, рвущих воду, но потом он вспомнил, что «Блэнди» вооружен противолодочными снарядами «Хеджехог» и торпедами «Марк-32», эти боеприпасы выстреливались вперед по ходу корабля. Зачем тогда американец продолжает кружить и делать проходы над ними, как будто он собирается бросать глубинные бомбы? Такие приемы были популярны на минувшей войне, а сейчас американец либо старается запугать его, прибегая к старомодным трюкам и давая понять Шумкову, что этот маневр является предупреждением перед реальной атакой, либо просто играется с ним.

— Переложить руль, — произнес он голосом, вновь обретающим уверенность. Пот стекал у него из-под носа и падал на маршрутную карту. Было жарко. Температура забортной воды в этой части Карибского моря составляла почти 30 градусов по Цельсию. Зудели язвочки под мышками, кожа под ремнем горела болью — последние три недели они не мылись.

— Товарищ командир, механик на третьем канале.

Шумков переключил телефон на третий канал и заговорил в микрофон, изо всех сил стараясь разговаривать спокойно.

Голос механика неожиданно громко зазвучал из громкоговорителей:

— Товарищ командир, мы разобрали главный дизель номер два и обнаружили там сквозную трещину в коробке привода, который не обеспечивает насосы охлаждения, поэтому охлаждения у нас недостаточно и в надводном положении будет перегрев. Прошу разрешения на вывод дизеля из эксплуатации. Я вынужден это сделать, командир, потому что при очередном всплытии мы спалим подшипники и заклиним двигатель.

— Хорошо, мы продолжим дрейф. — Все один к одному и как нельзя лучше подходит к этой ситуации, подумал Шумков.

— Остановить двигатель, — прошептал он сквозь зубы. — Полная тишина. Механик, выключить главный электропривод, включить экономный приводной мотор, полная тишина. Акустик, пеленг!

— Пеленг сто двадцать, дальность четыре тысячи метров. Командир, американец опять разворачивается и увеличивает скорость, он собирается пройти над нами. — Они знали, что на «Блэнди», помимо другого вооружения, имелись и глубинные бомбы, но, если американец собирается их атаковать, почему бы ему не использовать дальнобойное оружие? Почему старомодные глубинные бомбы? Неожиданно три громких взрыва потрясли лодку. Щелк-бум, щелк-бум, щелк-бум. С потолка полетела пыль, в воздухе образовалась легкая пелена.

Глаза окружавших Шумкова людей расширились от испуга, и он осознал, что они ждут от командира выдержки и спокойствия. От этой мысли голова его неожиданно прояснилась.

— Приготовиться к атаке глубинным бомбами!

И все-таки Шумков никак не мог поверить, что в данной ситуации на них действительно сбросили взрывчатку. Их на самом деле атакуют!

— Спокойно, ждем. Акустик, где самолет «Трэкер»?

Старпом, побывавший ранее под атакой учебными глубинными бомбами, вдруг закричал:

— Командир, это не глубинные бомбы, для бомб это чересчур маленькая мощность, это ручные гранаты! Это сигнал, командир, это не атака!

— Херня, Фролов, это глубинные бомбы! Для такой глубины гранаты взрываются слишком громко.

— Нет, командир, это не бомбы! Если бы это были бомбы, мы бы пошли ко дну; вот, одна только что грохнула впереди у носовых рулей. Они взрываются громко и страшно, но для нас они не смертельны.

— Какой-нибудь признак самолета? — Шумков обратился к акустику.

— Нет, товарищ командир… да, так точно, я все еще принимаю посылки от последнего гидролокационного буйка, но работы на частоте длинных волн нет. Товарищ командир! — Оператор вдруг замер. — Товарищ командир, контакт увеличивает скорость, и… он разворачивается прямо на нас, точно. Он идет в лоб.

— Понял. Держать руль в этом положении по мере его прохода. Он опять проскочит над нами, а мы просто пересидим. — Шумков прошептал последние слова, ни к кому не обращаясь. Теперь все в лодке слышали звук винтов эсминца. — Дальность?

— Две тысячи метров.

Шумков вцепился в планшет, уверенный, что американец не будет атаковать, по крайней мере, до тех пор, пока у него не появится веская причина считать, что русские первыми чем-то ударили по нему. Он что, решил, что мы отрабатываем решение на открытие огня?

Винты эсминца просвистели над головой. Шумков моргнул несколько раз и почувствовал, что шум винтов стал затихать. И в этот раз американец бросил несколько подобных гранат, которые взорвались одна за другой. При каждом разрыве Шумков закрывал глаза, стараясь не моргать, но не мог сдержать себя.

— Контакт опять удаляется, товарищ командир, он уходит к рубежу радиолокационного обнаружения. А теперь я не уверен… — и последовала долгая пауза.

— Товарищ командир, он уходит. Сейчас он на дальности три тысячи метров и выполняет разворот. В общем, кружит по часовой стрелке на дальности четыре тысячи метров.

Шумков расслабился, пот струился по его спине. Было ужасно жарко. Лучший оператор гидролокатора выказывал признаки утомления. Шумков кивнул старпому Фролову, тот подошел к командиру, и Шумков отчетливо увидел, что тело старпома покрыто язвочками и ужасающей красной сыпью.

— Какого черта вы так плохо выглядите?

— Командир, это от смеси выхлопных газов дизеля и кислотных испарений от батарей. От этой заразы не избавишься, пока не искупаешься в море. Прикажите организовать купание, мы все тут же попрыгаем в море и искупаемся. А то я все не могу помыться в нашем засранном душе, который инженеры никак не отремонтируют.

Старпом выглядел грустным и озабоченным, Шумков взял его за руку и повел в занавешенный закуток штурмана.

— Акустик Кутов начинает выдыхаться, поэтому поставьте вместо него оператора с левого борта, — он почему-то не мог вспомнить имя оператора, которого он хорошо знал.

Фролов немедленно нашелся, почувствовав, что командир устал.

— Главстаршину Пронина.

— Да, конечно, немедленно поставьте его, пусть сменит Кутова. Тот хорошо работает, но начинает сдавать. Нужен свежий человек, мы в очень тяжелой ситуации.

Старпом кивнул:

— Да, командир, я немедленно поставлю Пронина, — и он быстро отошел, пригнулся, преодолевая комингс, ведущий из командного центра на корму, мягко прикрыл дверь и задраил ее.

Шумков опять глянул в угол раскаленного командного центра.

— Офицер по живучести, возьмите данные по уровню кислорода во всех отсеках и нанесите на планшет. Доложите мне, когда закончите.

— Есть, товарищ командир. — Молодой офицер начал быстро, но спокойно говорить в микрофон, созваниваясь с отсеками и беря показания. Несколько секунд он быстро писал, потом озабоченно взглянул на капитана. — Товарищ командир, вот уже почти семнадцать часов…

Шумков перебил его:

— Я в курсе. — Потом, сразу же пожалев о жесткости, сказал: — Продолжайте, что там у вас?

— Товарищ командир, дела плохи, — офицер посмотрел на Шумкова красными от усталости глазами, округлившимися от волнения. — Хуже всего в машинных отсеках, там ниже минимума для работы в подводном положении. В замашинном отсеке уровень почти такой же низкий. В центральном командном ниже нормы, но выше минимума, В переднем торпедном отсеке ниже нормы.

Щумков знал, что они частенько действовали ниже стандартного безопасного уровня кислорода; это было жизненной реальностью на старых дизельных лодках. Но ему пока еще не доводилось находиться под водой с таким низким уровнем кислорода и таким большим содержанием углекислого газа, ведь они провели под водой почти семнадцать часов да к тому же меняли скорость.

— Ладно, обновляйте данные на планшете через каждые полчаса.

Шумков знал, что если они не освежат воздух, вскрыв емкости «НЗ», предназначенные исключительно для аварийных ситуаций, то вряд ли выдержат еще полчаса в подводном положении.