Александр III (правил с 1881 по 1894). «Железная дорога к процветанию»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Александр III (правил с 1881 по 1894). «Железная дорога к процветанию»

Александр Александрович был учеником и поклонником Константина Петровича Победоносцева, профессора гражданского права Московского университета, сенатора, члена Государственного совета, а с 1880 по 1905 год обер-прокурора Святейшего Синода… Итак, «Победоносцев над Россией простер совиные крыла…»

Но почему?

Новое царствование началось казнью убийц предыдущего императора. Но это была вполне закономерная романовская «неблагодарность» (ведь и Екатерина приказала казнить Мировича). Ни о какой «конституции» Лорис-Меликова Александр III и слышать не хотел. Ну еще бы, если она предусматривала некий новейший «земский собор» для избрания княгини Юрьевской и ее сына! По поводу цареубийц Л. Н. Толстой писал новому императору: «Хотя я даю себе отчет, что с моей стороны лишь презумпция и безрассудство просить Вас, Императора России и любящего сына, простить убийцам Вашего отца, и, несмотря на давление Вашего окружения, ответить добром на зло, я осмеливаюсь настаивать на этом…» Царь ответил мятежному графу, приписав на полях его письма: «Надеюсь, что никто больше не посмеет отправить мне подобное ходатайство, и я обещаю вам, что все они будут повешены…»

Да, пора было показать, что к власти пришла железная рука. Показать кому? Ну, конечно, не бывшим крепостным! Прежде всего, «своему брату аристократу» надо было показать, что никаких вольностей в стиле недавней критики Александра II славянофилами или готовившегося возведения Юрьевской на престол новый император не допустит. (Кстати, княгиня Юрьевская с детьми выехала на некоторое время после смерти Александра II за границу. Вероятно, все же опасалась каких-то решительных действий нового императора. Когда-то, после Петра II, ведь кончили Долгоруковы ссылкой в Березов и плахой…)

Но «старые Романовы» так легко не намеревались сдаваться. И один лишь факт того, что Александр III доверился Победоносцеву, показывает в императоре умного человека. Именно Победоносцев сейчас нужен был Романовым, ибо он был в своем роде гениален.

Прежде всего, Победоносцев отчетливо понял, что сражаться с врагом нужно его же оружием. При Александре III принципы национальной доктрины, еще недавно способствовавшей дестабилизации власти Романовых «законных», теперь заработали на Романовых. И сделал это, добился этого все тот же Победоносцев. Прежние «либералы» – Лорис-Меликов, Абаза, Милютин – подали в отставку. Было принято «Положение о мерах к сохранению государственной безопасности и общественного спокойствия». Теперь возможно было арестовывать «неугодных лиц» (без различия сословий). Под строгий контроль взята была печать, особенно журналистика. Впервые было обращено серьезное внимание на «народ». Широко применяются понятия «нужды народа», «сближение с народом». Иные полагают, будто это входит в противоречие с известным запретом приема в гимназии детей из низших сословий. Но нет, речь шла всего лишь о том, чтобы представители низших сословий не получали «ненужного им образования по европейским стандартам», для них предназначались церковно-приходские школы, в которых меньше внимания должно было уделяться образованию как таковому и больше – низовой апологетической пропаганде. Гибкая политика Победоносцева и «сближала» народ с дворянским сословием и одновременно указывала «народу» его «место». Был создан Крестьянский поземельный банк, предоставлявший ссуды общинам для покупки земли.

Внешняя политика построена была очень разумно. Фактически это была серьезная и, в сущности, успешная попытка отгородиться от Европы «железным занавесом». Попытки утвердиться на Балканах были оставлены. Ни о каких возможных столкновениях военных с европейскими армиями речь не шла. Если тот же Победоносцев понимал, что армия Российской империи в той численности и вооруженная существовавшей на тот период идеологией не выдержит подобных военных столкновений, то он был совершенный гений.

Внутригосударственная политика включала ряд мер, которые многими историками трактуются как дискриминационные. В сущности, речь идет о мерах по интеграции в состав империи ряда территорий. Меры, предпринятые в отношении Кавказского и Прибалтийского краев, должны были способствовать в отношении этих регионов «объединению с прочими частями империи». В связи с подобными задачами обращалось особенное внимание на расширение сферы употребления русского языка, русский язык должен был интенсивно распространиться на делопроизводство, среднее и высшее образование. Но можем ли мы сказать, будто речь действительно шла о дискриминации прав местного населения? Нет. Однако для того, чтобы привести доводы в пользу этого самого «нет», следует отказаться от некоторых достаточно ханжеских утверждений. Итак. Прежде всего, языки не бывают равны по уровню своего развития. Русский язык за короткий срок развился до высочайшего уровня и сделался одним из развитейших и утонченных литературных языков Европы. Языки Прибалтики и Кавказа не достигли такого высокого уровня. Фактически, мерами по расширению в Прибалтийском крае сферы употребления русского языка велась борьба вовсе не с местными языками, но с попытками германизации этих территорий. На Кавказе и в Закавказье русский язык должен был сплотить, объединить разноязычное и разноконфессиональное население, положить конец феодальным, родо-клановым конфликтам; на Кавказе стал возможен расцвет государственных центров, форпостов торговли и культуры – Баку и Тифлиса. Эти города процветали именно в качестве форпостов империи на Кавказе; и впоследствии, когда эти города были сделаны столицами псевдогосударственных образований – республик СССР, период их расцвета именно в качестве государственных центров Российской империи всячески фальсифицировался. Впрочем, и в Прибалтике и в Средней Азии появляется ряд новых городов – российских административных центров; и расцвет городов уже существовавших также связан с процессом их интеграции в государственный организм Российской империи.

Либеральная Европа требовала от России «уравнения в правах и свободах» всех конфессий, народностей, субнародностей; что в итоге способствовало лишь превращению таких имперских регионов, как Средняя Азия и Кавказ, в районы перманентных военных действий. Вероятно, следует, отбросив ханжество, признать, что среднеазиатские и кавказские войны за «передел территорий», «за каждый клочок земли» способна была прекратить лишь третья сила, и таковой силой и явилась Российская империя.

Особенно негативно оценивают историки сужение черты еврейской оседлости, то есть территорий, на которых разрешалось проживать лицам иудейского вероисповедания, и введение процентной нормы для них при поступлении в учебные заведения. Подобные меры трактуются как некие мероприятия «расистского» толка. Здесь необходимы некоторые пояснения. Прежде всего, иудеи (евреи) не являются народностной (этнической) общностью, но общностью конфессиональной. Так же, как греко-восточные ортодоксы: русский, болгарин, не являются представителями некоего «единого этноса», так же и потомки персов, поляков, германцев, принявших иудаизм, сохраняли те же культурно-бытовые особенности (обычаи, имена языческого происхождения), которые отличали их единоплеменников мусульманского и христианского вероисповедания. Теория «блуждающего этноса», «странствующего народа», естественно, не выдерживает ни малейшей критики. Речь идет о расширении влияния конфессии посредством передвижения проповедников и вербовки прозелитов. Едва ли кому бы то ни было придет в голову утверждать, будто христианизация Руси суть переселение огромного количества балканских греков; точно так же и католицизм в Польше не есть переселение туда итальянцев… Стало быть, ни о каких «расистских» мерах по отношению к «еврейскому народу» со стороны правительства Александра III не может идти речь; хотя бы потому, что, во-первых, не существует подобного «народа»; и, во-вторых, российская имперская администрация не знала таких дискриминирующих личность понятий, как «народность», «национальность»; все подданные империи были подданными империи и людьми, исповедующими ту или иную религию. Человек был свободен в выборе конфессии, он мог по своему желанию переменить вероисповедание. Православная церковь не препятствовала переходу иудеев в православие, безусловно являющееся конфессией более прогрессивной. Следует отметить, что подобный переход осуществлялся, как правило, из горячего искреннего желания совершенно приобщиться к русской, российской культуре… Таким образом, меры правительства Александра III никак невозможно полагать «расистскими»: они лишь ограничивали сферу влияния и распространения данного вероисповедания. Крайне негативным можно полагать отсутствие миссионерства, пропаганды православного христианства среди иудеев, которая поддерживалась бы государством…

И в связи с вышеизложенным о внутригосударственной политике Александра III стоит привести две обширные цитаты из интересного труда философа, политического теоретика Н. Я. Данилевского: «Россия и Европа», Санкт-Петербург, 1871…

«Итак, при нашей уступке, что Россия – если не прирожденная, то усыновленная Европа, мы приходим к тому заключению, что она – не только гигантский лишний, громадный исторический плеоназм, но даже положительное, весьма трудно преодолимое препятствие к развитию и распространению настоящей общечеловеческой, то есть европейской, или романо-германской цивилизации. Этого взгляда, собственно, и держится Европа относительно России. Этот взгляд, выраженный здесь только в несколько резкой форме, в сущности, очень распространен между корифеями нашего общественного мнения и их просвещенными последователями. С такой точки зрения становится понятным (и не только понятным, а, в некотором смысле, законным и, пожалуй, благородным) сочувствие и стремление ко всему, что клонится к ослаблению русского начала по окраинам России, – к обособлению (даже насильственному) разных краев, в которых, кроме русского, существуют какие бы то ни было инородческие элементы, к покровительству, к усилению (даже искусственному) этих элементов и к доставлению им привилегированного положения в ущерб русскому…»

Далее:

«Русский народ не высылает из среды своей, как пчелиные улья, роев, образующих центры политических обществ, подобно грекам – в древние, англичанам – в более близкие к нам времена. Россия не имеет того, что называется владениями, как Рим и опять-таки Англия. Русское государство от самых времен первых московских князей есть сама Россия, постепенно неудержимо расширяющаяся во все стороны, заселяя граничащие с нею незаселенные пространства и уподобляя себе включенные в ее государственные границы инородческие поселения. Только непонимание этого основного характера распространения Русского государства, происходящее опять-таки, как и всякое другое русское зло, от затемнения своеобразного русского взгляда на вещи европейничаньем, может помышлять о каких-то отдельных провинциальных особях, соединенных с Россией одною отвлеченною государственною связью, о каких-то не Россиях в России, по прекрасному выражению г. Розенгейма, и не только довольствоваться ими, но видеть в них политический идеал, которого никогда не признает ни русское политическое чувство, ни русская политическая мысль. Должно надеяться, что и этот туман рассеется подобно многим другим…»

Известна полемика с Данилевским Владимира Соловьева. Потому приведем, возможно, менее известное мнение «западника» К. Д. Кавелина (1882 г.): «Выразителями народного гения и потребностей считаются разные слабоумные фанатики и интриганы – Катков (в недалеком времени член Государственного совета), Аксаков, Победоносцев и Игнатьев. Предполагается, что они у себя в кармане носят ключи от шкатулки, где хранится русский народный дух. Нужна вся теперешняя беспомощность и обособленность от действительной русской жизни российских самодержцев, чтоб думать так, – но они так думают; во всех прочих видят врагов русской народности и самодержавия и стараются всячески отчурать от их влияния Россию. Комизм таких детских понятий, если они долго будут руководить политикой, может наконец обратиться в трагедию печального свойства…»

Историческая, геополитическая функция России – интеграционная. Россия для себя эту функцию не выбирала и нельзя отождествлять эту ее органическую, естественную функцию с оценочным понятием «агрессия», или с не менее оценочным понятием «колониализм». «Ошибку» западноевропейских либералов можно видеть именно в непонимании, в категорическом неприятии этой особой функции, действительно «особого пути» России, в бездумной поддержке любых разновидностей сепаратизма, в искусственном разжигании «костра» сепаратистских идей. В сущности, тенденции к интеграции крепнут и ширятся и в сегодняшней Западной Европе. И тем более досадно и даже и удивительно это «невидение» интеграционной цивилизующей функции русской культуры во всех ее аспектах. В сущности, именно непрекращающийся «огонь» европейской и российской на европейский лад либеральной критики свел фактически «на нет» перспективы возможности развития в России русско-православной доктрины, создал ей репутацию чего-то постыдного, отвлек и отдалил от нее многие умы, которые могли развить ее в доктрину гибкую, прочную, сильную своей «интеллигентностью», интеллектуализмом… Но этого не происходило, и национальная доктрина все менее была пригодна для того, чтобы «держать» империю. К развитию национальной доктрины в Российской империи возможно применить сказанное Н. Я. Данилевским о религии, о том, что, когда религия теряет характер откровения, она может обратиться «в грубый предрассудок».

«Откровению» не дали развиться. Но для того чтобы продлить жизнь государственного организма, образованного путем непосредственного приращения территорий, «откровение» было необходимо. Необходима была объединяющая доктрина. Эта доктрина могла быть интеллектуальной и логичной, но подобной доктрине не дали развиться. И тогда явилась доктрина совершенно химерическая, нелогичная, нестройная…, но она обещала быстрое объединение.

Доктрина эта представляет собой словно бы некую карикатуру на возможную доктрину идеальную, русско-православную. Речь, конечно, идет о феномене российского марксизма, окарикатурившего интеграционную, цивилизаторскую функцию России; в новой супердоктрине Россия эту функцию как бы сохраняла, но теперь прокламировалось не прежнее, логичное и конкретное влияние, воздействие русской конкретной, реальной культуры; нет, теперь предполагалось, что Россия выступает основной распространительницей химерических идей некоей «суперобщности», основанной на критериях достаточно нечетких… Но именно эта парадоксальная, нелогичная доктрина продлила в итоге жизнь государственного организма, хотя и в определенной форме…

В распространении марксизма в России, в том, что он явился для ряда политических деятелей именно «руководством к действию», можно с первого взгляда увидеть много странного. Первое: совершенно невозможно понять, почему из разновидности германского философствования, «повенчанной» с английскими экономическими теориями, должно выйти некое «руководство», «инструкция» к политическим конкретным действиям… для России? И второе: что может означать в подобном контексте химерическое понятие «пролетариат»? Никто не спорит с неоспоримой статистикой: в Российской империи было меньше пролетариата (рабочих промышленных предприятий), нежели, например, в Англии, во Франции, в Германии. Тогда, может быть, рабочие были более угнетены? О нет! Именно вследствие своей малочисленности рабочие составляли некий «класс», пользовавшийся значительными преимуществами в сравнении, например, с крестьянством. Квалифицированных рабочих берегли, найти такому рабочему замену было не так просто… В чем рабочие (как и российская буржуазия) могли полагать себя дискриминированными? В Российской империи, в сословной стране, все еще не была выработана гибкая система прав и свобод, которая могла бы при условии сохранения сословий уничтожить в то же время дискриминацию по сословному принципу…

Но понятие «пролетарий» для российских марксистов вовсе не означало «рабочий промышленного предприятия», вообще какой бы то ни было рабочий. Оно, это понятие, обозначало, прежде всего, человека, свободного от власти сословных, религиозных, национальных доктрин. Нелогичный лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь», не нашедший отклика в Европе, призывал в Российской империи к объединению под знамена супердоктрины во имя существования великой державы. Это становилось все яснее и яснее; и, пожалуй, окончательно прояснилось, когда борьба за власть в «обновленной» империи, приведшая к обострению сепаратистских тенденций, завершилась разгромом сепаратистов, победоносной «гражданской войной»…

Использовать сочинения Маркса и Энгельса в качестве некоего руководства к политическим конкретным действиям невозможно, разумеется. С таким же «успехом» можно применить романы Золя в качестве учебных пособий по гинекологии и психиатрии… Именно поэтому так называемое «распространение марксизма» означало всего лишь присоединение, приращение к модифицированной империи новых территорий, расширение сферы политического имперского влияния…

Естественно, для ведения второй мировой войны необходимо было воскресить национальную доктрину. Однако лишенная возможности интеллектуального развития; с «урезанным», зияюще отсутствовавшим «христианским компонентом», национальная доктрина не выдержала нарастающей агрессии сепаратистских тенденций; специфический государственный организм прекратил свое существование…

Любопытно, что внутриполитическая тенденция царствования Александра III – презрение к «гуманитарному интеллектуализму» – нашла отражение в творчестве Чехова. Чехову всегда несколько подозрителен писатель, художник, актер; Чехов находит в них фальшь и бесполезность. Развитие промышленности, «железнодорожный бум» породили в царствование Александра III все развивавшуюся в дальнейшем тенденцию предпочтения «человека практической пользы и действия» «лирику»-гуманитарию…

Политическое бытие империи в царствование Александра III ярко показывают нам воспоминания Половцева; в мир придворной жизни вводят воспоминания Тхоржевского и Феоктистова. Вот как характеризует Александра III E. М. Феоктистов, крупный государственный чиновник, «выслужившийся» разночинец:

«… намерения его были самые чистые и благородные, прямота и искренность составляли отличительные свойства его характера, не лишен был он в значительной степени и здравого смысла, но умственное его развитие стояло очень низко. Воспитателем его был А. И. Чивилев, наш профессор в Московском университете. Когда скончался цесаревич Николай Александрович, он ужаснулся, что на основании закона наследником престола провозглашен был Александр Александрович. «Как жаль, – говорил он К. Н. Бестужеву-Рюмину, – что государь не убедил его отказаться от своих прав: я не могу примириться с мыслью, что он будет управлять Россией». Конечно, опасения эти были преувеличены, но нельзя отрицать, что в интеллектуальном отношении государь Александр Александрович представлял собой весьма незначительную величину – плоть уж чересчур преобладала в нем над духом. С течением времени, когда будет обнародовано все или многое, что выходило из-под его пера – разные резолюции и заметки, – когда люди, находившиеся в непосредственных к нему отношениях, поделятся своими воспоминаниями о нем, то общее впечатление будет, конечно, таково, что нередко случалось ему высказывать очень здравые мысли, а наряду с ними такие, которые поражали чисто детской наивностью и простодушием…»

Если взглянуть на царствование Александра III с достаточной трезвостью, то следует признать, что осуществление религиозной (православной) утопии не спасло бы Российскую империю; религиозные утопии почему-то никогда не осуществляются; наверное, потому, что краеугольным камнем всех религиозных учений так или иначе является ненависть к иноверцам. Внутриполитические дискриминационные меры явились своего рода «бомбой замедленного действия», как бы подготовляя будущие взрывы сепаратистских настроений в Прибалтике и на Кавказе, дискриминационные меры в отношении евреев усилили антисемитские настроения, но и вызвали протест русской либеральной интеллигенции; в литературе появляется образ еврея-страдальца (В. Г. Короленко, Г. Мачтет и др.). И, должно быть, вовсе не случайно символом «эпохи Александра III» стал опубликованный в 1892 году рассказ Чехова «Палата № 6» – о том, как государственное устройство «в лице» палаты № 6, откуда нет выхода, взяло в свои ежовые рукавицы скромного пассивного интеллигента Андрея Ефимовича; а народ в лице больничного служителя Никиты «два раза ударил его в спину». И – «Через день Андрея Ефимовича хоронили».

Именно при Александре III, в сущности, разверзается пропасть, отделяющая российских интеллектуалов от правящей династии. Уровень образованности Романовых вызывает ироническое отношение даже у тех, кто настроен по отношению к правящей династии крайне доброжелательно… В лице Александра III мы видим уже фигуру противоречивую и трагикомическую в чем-то.

Как и предшествующие императоры, это «человек в мундире». Образ жизни его и его семьи – образ жизни состоятельных западноевропейских буржуа. Домашний язык – английский (так будет и при его сыне и преемнике Николае II). Интенсивно развивающаяся утонченность российского интеллектуализма оказывается совершенно чуждой этой правящей семье. Определенные стремления «сблизиться с народом» принимают форму перенимания самых примитивных суеверий. Так, упорно держалось мнение о том, что одна из дочерей Александра Александровича получила имя в честь популярной в Санкт-Петербурге, но официально не канонизированной Ксении Петербуржской, якобы жившей в городе в XVIII веке юродивой (канонизация Ксении была утверждена лишь в 1988 году поместным Собором русской православной церкви). Утверждалось, что Ксения явилась во сне супруге Александра (тогда еще наследника) во время его болезни и предсказала его чудесное исцеление и рождение дочери, которую надо было назвать именем юродивой. Любопытно, что имя «Ксения» носила мать первого Романова на российском престоле, Михаила Федоровича; это было ее мирское имя, до пострижения в монахини…

Женой Александра Александровича была датская принцесса Дагмара (она же «Мария Федоровна», она же «тетя Минни»). Эта императрица пережила всех своих сыновей и скончалась в эмиграции. Современники отзывались о ней как о женщине властной, пытавшейся после смерти мужа взять управление государством в свои руки… И здесь странное и занятное совпадение. Будучи по происхождению немецкой принцессой, будущая «Мария Федоровна», поскольку родители ее правили в Дании, носила датское имя Дагмара. Имя это – славянское, так переиначили на датский лад имя «Драгомира» очень популярной в датском фольклоре королевы XIII века, дочери короля Оттокара Пражского…

Александр III и его супруга были родителями трех сыновей: слабый здоровьем Георгий умер от туберкулеза, Михаил впоследствии был расстрелян; и – самое важное для нас лицо в этой семье – наследник и затем император…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.