Глава 28 Особенности проведения хирургических операций во время отступления

Глава 28

Особенности проведения хирургических операций во время отступления

Мы снова находились в поезде. Сначала ехали на север, и начали ходить слухи, что дивизию направляют в Норвегию, но вскоре поезд повернул на восток. Где-то в районе Минска Красная армия прорвала нашу оборону и устремилась на запад. Состав двигался очень медленно. На всех станциях царил хаос; не хватало паровозов; иногда мне часами приходилось беседовать с транспортными чиновниками, чтобы поезд мог проехать хоть немного вперед. Я был просто уверен, что дивизию сразу же бросят в бой, и, пока мы не прибыли на место назначения, в услугах медиков не было особой потребности. С помощью проклятий, угроз и взяток мне удавалось время от времени добиваться того, чтобы поезд выводили с запасных путей, и постепенно мы стали приближаться к линии фронта.

Однажды, вернувшись после продолжительной беседы с транспортным чиновником к тому месту, где ранее стоял наш поезд, я обнаружил, что он исчез. Но в одинокой фигуре, стоявшей на железнодорожных путях, я узнал Самбо, причем рядом с ним был его мотоцикл. Германн высадил его с поезда вместе со «стальным конем» в самый последний момент. Мы поехали на мотоцикле в том направлении, в котором, как видел Самбо, исчез поезд. Ехать надо было или по шпалам, или рядом с железнодорожными путями. Это был настоящий цирковой номер. В какой-то момент нас сзади стал догонять паровоз, и мы в спешке вынуждены были отъехать в сторону. Я поднял руку, и даже Самбо, у которого не дрогнул ни один мускул, был очень доволен, когда локомотив остановился, и машинист провез нас около 20 километров. Наконец, ближе к вечеру, мы смогли догнать наш поезд, следуя по шоссе, которое тянулось вдоль железнодорожных путей. Все стали смеяться и махать руками, когда заметили своего пропавшего начальника, вспотевшего и уставшего, сидящего на заднем сиденье мотоцикла Самбо. После возвращения в свой товарный вагон я испытал такое чувство, будто вернулся в свой родной дом, после этого, когда я выходил на станции, чтобы собрать информацию, мы всегда выставляли целую группу наблюдателей, чтобы у меня была постоянная связь с поездом.

Чем ближе была линия фронта, тем становилось яснее, что произошла страшная катастрофа. Большое число отставших от своих частей солдат подходили к нашей полевой кухне, чтобы впервые за много дней получить горячую пищу, а затем они рассказывали нам, что больше нет никакого организованного отступления и войска просто бегут.

Уже несколько поездов со свежим пополнением попали прямо в руки к русским. Это было вполне объяснимо: приказы о маршруте следования, которые передавались через начальников железнодорожных станций, шли таким кружным путем, что к тому времени, когда войска достигали пункта своего назначения, ситуация могла уже коренным образом измениться.

Будучи ответственным лицом и не имея достоверной информации о ситуации на фронте, я должен был сам решить, где закончится наше путешествие. Если мы заедем слишком далеко, то попадем в плен к русским, если же мы выгрузимся из поезда слишком рано, то мне придется отвечать перед военным трибуналом за невыполнение приказа.

Не существовало никаких инструкций, которые бы четко регламентировали, как далеко в подобных обстоятельствах распространяются полномочия командира, и то, что подобные инструкции так никогда и не были изданы, явилось одним из симптомов дальнейшего разложения армии. В данном случае командующие войсками на местах ничем не могли помочь, поскольку у них не было таких полномочий. Верховное командование не делало этого по той простой причине, что тогда всем стало бы ясно, что ситуация становится катастрофической.

Партия отказывалась признать тот очевидный факт, что дело близится к развязке. Подобный подход к делу был вообще типичным для партийных функционеров. Они верили в чудо: мы только тогда сможем выиграть войну, если будем верить в победу, следовательно, если мы будем верить в победу, то победим в войне. Они пытались влиять на ситуацию с помощью заклятий. Войска скандировали лозунг: «Колеса должны крутиться в сторону победы», при этом речь шла о паровозе, который попал в катастрофу и лежит разбитый под насыпью.

То расхождение между действительностью и реальностью, которое было характерно для жизни страны в течение 10 лет, теперь стало характерно и для армии.

Тишина была нарушена разрывом русского артиллерийского снаряда. Мы находились где-то восточнее Гродно. Поезд, который следовал впереди нас, вынужден был остановиться, когда прямым попаданием из пушки был убит машинист паровоза. Но к счастью, наш состав встал у маленькой платформы на станции, и люди смогли покинуть поезд в рекордно короткое время. Точно так же, как в свое время на Кубанском плацдарме, мы сформировали две подвижные операционные бригады. Одну из этих групп, а вместе с ней весь транспорт и багаж, я немедленно отправил в тыл; а другая отправилась в замок, располагавшийся в полутора километрах от железнодорожной станции, там мы и открыли полевой хирургический госпиталь.

Прямо перед нами с поезда сгружалась батарея шестидюймовых гаубиц на конной тяге. Ее удалось выгрузить только под прикрытием пехоты, и она сразу же вступила в бой. Она сделала несколько впечатляющих залпов по русским, но когда через некоторое время батарея решила сменить позицию, то выяснилось, что исчезли кони. Батарею удалось переправить на новое место и без них. Но к вечеру эти пушки захватили русские, развернули их и открыли огонь по деревне, примыкавшей к парку возле нашего замка.

Я отправился на поиски штаба дивизии. Найти его было не так-то просто, и я даже представить себе не мог, где он может находиться. Прямо перед нами были русские, поэтому я поехал в северо-восточном направлении.

К счастью, у меня была карта, к тому же я захватил с собой Германна – он обладал особым чувством находить как раз то, что было нужно, а кроме того, он был прекрасным водителем. Это было большой удачей, когда в подобной ситуации тебя сопровождает столь опытный человек, с которым можно обсудить все плюсы и минусы любого решения. Мы ехали в маленькой открытой машине, с собой у нас было три ручных пулемета; рядом с нами на своем мотоцикле ехал Самбо.

Местность вокруг была пустынной. Уборка урожая не закончилась. Мы проехали через одну деревню, в которой не заметили ни одной живой души. Второй раз за 5 лет по этой прекрасной, богатой и плодородной земле прокатилась война. Чтобы добраться до следующей деревни, нам пришлось преодолеть довольно большой участок густого леса, поэтому мы расчехлили наши пулеметы и водили их стволами влево и вправо сквозь открытые окна машины. Партизаны в необъятных лесах, охватывавших центральный участок Восточного фронта, действовали гораздо активнее, чем в степях, где негде было укрыться. Мы проехали через лес без всяких происшествий и, добравшись до деревни, расположенной с его противоположной стороны – ее занимала пекарня, – быстро убрали оружие. Когда Самбо возвращался этой же самой дорогой после полудня, его обстреляли, но, к счастью, не попали.

В конце концов нам все-таки удалось найти штаб. Варнхаген склонил в приветствии голову; знакомые ординарцы и старший сержант Бирнбаум, главный писарь штаба, которого мы однажды торжественно произвели в главные писари Генерального штаба, радостно пожимали нам руки. Знакомые лица! Мы знали, что можем положиться друг на друга. С тех пор как дивизия лишилась наиболее опытных высших офицеров, которые очень хорошо знали свои обязанности, мы сплотились еще больше.

Естественно, я привез с собой бутылку водки: это была одна из моих приятных обязанностей. Дивизия находилась в гуще боя и при этом не имела своей медицинской службы – другая медицинская рота, которая прибыла раньше нас, высадилась из поезда где-то далеко от расположения основных частей нашей дивизии – она помогала полевым хирургам наших соседей. Все они были перегружены работой сверх всякой меры.

Старший сержант Бирнбаум немедленно сел за свою пишущую машинку. «Капитан, параграф 11 приказа по дивизии. Полевой хирургический госпиталь будет размещаться…» Я показал Варнхагену на карте то место, где стоял наш поезд. Это место находилось вне зоны расположения дивизии. Пришлось отправить обратно Самбо, чтобы он вызвал оттуда операционную бригаду.

От Варнхагена я узнал истинное положение дел на фронте. В ходе всеобщего наступления русские прорвали фронт и отбросили наши войска на несколько сот километров. В очередной раз погибла целая армия. В очередной раз возникла всеобщая паника.

Я спросил Варнхагена:

– Как ты думаешь, мы сможем их остановить?

– На Немане… возможно.

– То есть около Гродно. Еще сотня километров. Как это все воспринимают солдаты?

– Просто не верится, что они до сих пор безропотно переносят все тяготы. Они сражаются как дьяволы, хотя измотаны до последней степени.

– А что русские?

– Русские! Они чувствуют себя прекрасно. Сегодня они получили в качестве пополнения целый артиллерийский дивизион; они нам могут устроить настоящий фейерверк, а у нас нечем на него ответить.

– Какое впечатление от нового командира дивизии?

– Способный. Но очень замкнутый. С ним невозможно разговаривать.

– Партийный функционер?

– Вряд ли. Он производит вполне благопристойное впечатление. К тому же он весьма образован. Так что я не думаю, что он партийный выдвиженец. Но помни – он большой сноб.

– Итак, мой дорогой друг, одолжи мне на время пару перчаток. Я должен ему представиться.

Перчатки были непременным атрибутом военной формы, когда приходилось докладывать генералу, – последний реликт средневекового рыцарства.

После нескольких дней отступления стало совершенно ясно, что для нас было бы большим преимуществом держать одну из операционных бригад вблизи штаба дивизии. В этом случае она находилась гораздо ближе к линии фронта, чем раньше, однако теперь у нас была возможность получать самую свежую информацию о положении дел на фронте. Помимо этого, я хотя бы приблизительно мог знать, когда наши части собираются отходить. Теперь наше решение о начале сложной операции основывалось только на расчете времени, которое может на нее потребоваться.

Теперь эвакуация раненых стала очень сложным делом. Машины скорой помощи, приписанные к отдельным полкам, не могли ездить на дальние расстояния. В целом и на этот раз отступление было организовано относительно неплохо, но постоянной линии фронта отныне не было, и противник часто вклинивался между нашими частями. Число машин скорой помощи, выделяемых для передовых частей, сильно сократилось, и наша собственная часть оказалась ответственной за транспортировку большого числа раненых из самых отдаленных точек. Если машина скорой помощи не успевала достаточно быстро вернуться к тому месту, где располагался полковой пункт оказания первой медицинской помощи, он за это время мог сменить свое местоположение, а раненых могли просто бросить на прежнем месте. Когда раненые оказывались у нас, риск того, что они попадут в руки к противнику, становился гораздо меньше. Оказывают ли русские медицинскую помощь немецким пленным или нет, никто точно не знал.

Рота столкнулась с некоторыми трудностями при размещении второй операционной бригады в тылу. Это означало, что мы будем зря терять драгоценное время, расстояние между двумя бригадами оказывалось слишком коротким, и следовательно, раненых вскоре опять приходилось эвакуировать. Для раненых это означало то, что их путешествие затянется на три или четыре этапа, пока они окажутся в безопасном месте.

Такая сложная система работала достаточно слаженно, хотя такое вряд ли было бы возможным, если бы она держалась только на приказах. Она так хорошо работала только потому, что имевшие к ней отношение люди испытывали чувство законной гордости оттого, что они не оставили позади себя ни единого раненого. Все успехи водителей машин скорой помощи были тем примечательнее, что их самоотверженность была во многом сугубо добровольной. Никто не мог их проконтролировать; они всегда сами должны были принимать нужные решения; они работали почти без сна; в дневное время они могли попасть под обстрел, а ночью могли нарваться на засаду партизан; никогда нельзя было исключать вероятности того, что они могли заблудиться и оказаться на территории, уже занятой врагом.

Однажды ночью я подошел к только что прибывшей машине скорой помощи и спросил ее водителя, каких раненых он привез с собой. В двери кабины водителя зияла огромная дыра, и когда он попытался выйти, то внезапно потерял сознание. Я сам открыл дверь, и он выпал из кабины прямо мне на руки. У него была оторвана левая нога. Примерно за полтора километра от деревни рядом с его машиной разорвался снаряд, и все оставшееся расстояние он проехал, держа правую ногу на сцеплении. Внутри машины скорой помощи находились трое серьезно раненных. Если бы он остановил машину, они наверняка бы погибли, всего через полчаса русские прорвались на окраину деревни.

Мы наложили повязку на раненую ногу водителя, а затем поместили его с теми тремя ранеными, которых он привез, в другую машину скорой помощи, и уже новый водитель отвез их в тыл.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.