Глава 20 Мирные дни
Глава 20
Мирные дни
Основная линия обороны, которую наша дивизия удерживала в болотистой дельте реки Гурка на Таманском плацдарме, проходила в основном по воде, а не по суше. Солдаты, жившие на островках, покрытых камышом и зарослями ивняка, немилосердно страдали от комаров, мошкары, мух и вшей; неизбежное при этом расчесывание кожи приводило к проникновению в нее различных инфекций. Нам приходилось видеть почти невероятные случаи: люди, у которых кожа представляла собой сплошной волдырь, продолжали стоять на ногах. Пациенты не приходили к нам в самом начале, когда у них только стали появляться подобные проблемы; они были мужественными бойцами, которые никогда не жаловались на боль до тех пор, пока уже были не в силах ее выдерживать. Но к тому времени их кожа уже обычно приходила в такое ужасное состояние, что их приходилось отправлять в тыловые госпитали – хотя они и старались этого избежать. По своему опыту они прекрасно знали, что лучше, чем в собственной части, им нигде не будет; их служба ценилась здесь, и они знали, что могут полностью положиться на своего соседа и что тот досконально знает свои обязанности. Командовавшие ими офицеры в течение многих лет делили с ними все тяготы службы, вместе они прошли не одну кампанию.
Эти старые солдаты составляли костяк армии. Они были опытными бойцами, неприхотливыми, обладали замечательным чувством юмора. В то время среди них ходила одна история, вообще надо сказать, что для них было характерно ироническое восприятие действительности. Они представляли себе торжественный парад под Бранденбургскими воротами после одержанной победы: впереди торжественным шагом идет строй фельдмаршалов; за ними следует Повелитель Мира, весь увешанный золотом, позади него на движущейся платформе закреплен громадный Рыцарский Железный крест с лаврами; сзади двигался бесконечный поток еще каких-то карикатурных персонажей, которых я уже позабыл. В самом конце появлялся очень старый капрал с неимоверно длинной бородой, весь обвешанный наградами, противогазом, саперной лопаткой, походным котелком, ручными гранатами и ружьем. Когда его спрашивали, что он здесь делает, он отвечал на странной смеси немецких и русских слов: «Нихт понимать». Он так долго пробыл в России, что забыл немецкий.
«Понимать» по-русски означает: «Ты понимаешь?» Как известно, рыбак с Фризских островов и виноградарь из Штирии смогут лучше друг друга понять, если они будут объясняться на русском языке. Однажды, например, был один случай, когда у нас на операционном столе оказался один крестьянин из Штирии, высокий черноволосый парень, обладавший неимоверной физической силой. Ему дали понюхать полагавшуюся при обычных ранениях дозу эфира, и четверым санитарам с трудом удалось его удержать. Они, разумеется, не смогли не отпустить едких комментариев относительно его мужских достоинств. Когда этот штириец пришел в себя от действия наркоза и постепенно до него стало доходить, что над ним подшучивают какие-то пруссаки, он приподнялся на операционном столе, недобро посмотрел поочередно на каждого из нас, а затем произнес с несколько необычным акцентом:
– Мы, австрийцы, ненавидим ваши вонючие прусские кишки! – А затем добавил по-русски: – Понимать?
Мы все поняли.
Надо было что-то придумать для пациентов, поступавших из района заболоченных озер. Старые солдаты были полностью согласны с решением своего генерала, что они должны остаться вместе. Генерал – умный, образованный, сдержанный, саркастического склада ума, обладавший хорошими манерами, великодушный – всегда находился либо в окопах, либо обследовал позиции в болотистых зарослях, чем-то напоминая старомодного английского офицера колониальной армии. Он был ранен в годы Первой мировой войны и в результате этого ранения немного прихрамывал. Когда он прохаживался вдоль линии фронта в стальном шлеме на голове, слегка припадая на одну ногу, он выглядел как уважаемый и галантный джентльмен. Он был холостяком, на левой руке носил золотой браслет, который, очевидно, многое значил для него. Однажды он попросил меня – это было как раз за несколько дней до того, как его убили, – чтобы его обязательно похоронили вместе с этим украшением. Он не был по-настоящему популярен в войсках; для этого он был слишком одинок и сдержан. Но среди солдат он пользовался большим уважением.
Генералу очень понравилась наша идея возвращать обратно в свои подразделения солдат, переболевших малярией, а также лечить раны на их коже в госпитале, располагавшемся в непосредственной близости от плацдарма, который должен находиться в подчинении у командования дивизии. Таким образом, опытные солдаты опять будут возвращаться в свои части.
Мы открыли госпиталь для легкораненых в станице Голубицкой, расположенной на берегу Азовского моря, всего в нескольких километрах к западу от Темрюка. Это была весьма живописная рыбацкая деревушка у подножия скалы, напоминавшая маленькие деревушки, характерные для побережья Балтийского моря, – дома, укрытые в тени акаций, были разбросаны довольно свободно. Под воздействием лучей солнца и свежего ветерка болотные болячки заживали очень быстро.
Это оказалось весьма полезным нововведением, мы баловали солдат, как только могли. В Темрюке был рыбоконсервный завод, и однажды я встретил человека в черной шляпе, с зонтиком в руках и в галошах на ногах. Он только что прибыл из Гамбурга. Я вежливо с ним поздоровался, он в ответ приподнял свою шляпу. Как оказалось, он был управляющим этим заводом. Он спросил меня, чем я тут занимаюсь. Когда я поведал ему о том, что здесь мы лечим раненых из района болот, он тут же предложил поставлять нам свежую икру. Таким образом, каждый день бочонок вместимостью до 5 килограммов икры самого высшего сорта отправлялся на специальном самолете в штаб военно-воздушных сил, а другой точно такой же бочонок доставлялся на крестьянской телеге бывалым солдатам, заболевшим в болотах. Мы намазывали икру толстыми слоями на черный армейский хлеб. Однажды мы услышали жалобу от одного из наших героев, что ему не нравится соленый мармелад. Мы стали намазывать ему хлеб сливовым джемом.
Мы переправили всех имевшихся у нас лошадей и весь наш багаж в Голубицкую, и теперь каждый день ездовые гоняли лошадей купаться на мелководье. Пляж был ровным, покрытым твердым белым песком. Было приятно смотреть на покрытых бронзовым загаром людей, сидящих на лошадях и прыгающих с них прямо в море. Однажды над нами пролетел русский истребитель, который выпустил несколько очередей из пулеметов. Хотя с медицинской точки зрения намного безопаснее, если пуля попадает в обнаженное тело, а не через одежду, грязные клочки которой засоряют рану, однако, как оказалось, обнаженный человек чувствует себя в такой ситуации гораздо более беспомощным, чем тогда, когда он одет в военную форму.
Солдатам нравилось развлекать себя тем, что, будучи в обнаженном виде, они с вполне серьезным видом отдавали друг другу честь. Однако мы прервали эту комедию, запретив им отдавать честь на пляже, и постепенно мирный, спокойный ритм жизни наладился сам собой. Помимо борьбы с малярией, наши усилия были направлены на борьбу со вшами, для чего пришлось строить душевые, проводить учебные курсы для медиков, которые тренировались на раненых, постоянно поступавших к нам, так как над пролегавшей рядом с нами дорогой каждую ночь летал самолет, беспорядочно разбрасывая бомбы. Мы также устраивали представления в театре на открытом воздухе, сооруженном на склоне холма на окраине Темрюка, боролись с язвами, от которых страдали лошади, а также готовились к возможной химической войне. Время от времени нам удавалось отправить нескольких человек домой в отпуск. Сержант Германн смог прихватить с собой несколько центнеров кофе во время отступления с Кавказа, и всем, кто отправлялся домой, мы давали с собой определенное количество кофе.
Язвы, от которых страдали лошади, доставляли нам почти столько же хлопот, сколько и болячки солдат. Мы соорудили узкие боксы, в которых лошади стояли так, что наружу, сквозь отверстия в стене, они могли высовывать только головы, кроме того, эти отверстия были прикрыты резиной. Мы смазывали их тела серой.
Подобный метод лечения оказался вполне обнадеживающим.
Никогда нельзя было сбрасывать со счетов вероятности того, что может разразиться химическая война, и тогда могла случиться настоящая катастрофа. Некоторые отравляющие газы, которые можно распылить на позиции врага с воздуха, представляют собой опасность для жизни, даже если они просто попали на одежду. Солдатам в походных колоннах, которые могут стать целью подобной атаки, придется сбрасывать с себя униформу. Такие газы можно нейтрализовать с помощью некоторых химических веществ, но их значительная концентрация в материале будет представлять опасность для жизни. Мы начали тренировать дезактивационные взводы, но вместо настоящего оборудования в нашем распоряжении были только муляжи. Если химическая война начнется по-настоящему, мы будем совершенно беспомощными, во всяком случае, с того момента, когда противник завоюет превосходство в воздухе. Почему одно из самых эффективных средств поражения так и не было применено в ходе войны, до сих пор остается для меня загадкой.
Однообразность существования была одной из оборотных сторон войны. Именно ей было заполнено все время между важными драматическими событиями. Во время подобных мирных передышек солдат занимается тем, что ремонтирует свое личное боевое оружие, совершенствуется в боевом мастерстве, обдумывает свое будущее и готовится к нему, обустраивается как можно комфортнее, в некотором роде уподобляется муравью, который все тащит про запас. Мы ходили друг к другу в гости. Случайно в наш район прибыли понтонеры, и в связи с этим у личного состава роты намечался праздник, поскольку полковнику Рейнхарту было присвоено звание генерала и он получил назначение на должность командующего укрепрайоном в Днепропетровске; по такому случаю он прислал нам пива. Мы сами приготовили свежие колбаски и сосиски. Пригласили к себе в гости командира дивизии, и он сделал нам приятный сюрприз, привезя с собой награды для личного состава.
Наступательные действия, которые русские предприняли на противоположном берегу Азовского моря, ясно показали, что мы не сможем до бесконечности удерживать Таманский плацдарм.
Фабрициус именно октябрь назвал решающим месяцем, и, как оказалось впоследствии, он был прав. Мы решили специально для операционной соорудить бомбоубежище, и постепенно оно превратилось в небольшой госпиталь, скрытый под землей. В связи с реализацией этого проекта возникли две проблемы – где достать необходимые строительные материалы и рабочую силу? Было совершенно невозможно получить материалы обычным, официальным путем; их можно было достать только на черном рынке – обменивая на бензин, кофе, водку, только таким путем мы могли приобрести все необходимое. И на этот раз наш старый друг Штуббе оказал нам неоценимую помощь. Он получил звание майора, и теперь его часть располагалась в станице Старотитаровской. В его сопровождении мы отправились на склад одной из инженерных частей, с одним из офицеров которой он был знаком. Пока мы были заняты тем, что «гнали теплый южный ветер», как сержант Германн называл подобные встречи, он лично договорился со всемогущим старшим сержантом, заведовавшим этим складом. Мы получили все, что хотели, в том числе цемент и стальные листы, а майор Штуббе распорядился, чтобы их доставили к нам на его тракторах.
Мы испытывали острый недостаток только в кирпичах, и так уж получилось, что в станице Северные Сады мы располагались совсем рядом с большим кирпичным зданием. На многие километры вокруг это была, пожалуй, единственная мало-мальски подходящая цель для бомбардировщика. Было очевидно, что в случае нашего отступления авиация русских будет усиленно бомбить этот район. Мы решили разобрать это здание на кирпичи и таким образом использовать материал из заброшенного здания для пользы раненых. В нашей роте служило несколько опытных строителей. Они смогли отобрать нужное количество кирпичей так, что здание даже не обрушилось. Мы закрыли листами фанеры пустые оконные глазницы, так что с дороги никаких следов повреждений не было заметно. Однажды генерал, который, так уже получилось, ничего не знал о нашей просьбе разобрать часть здания на кирпичи, проезжал мимо него на лошади и неожиданно для себя заметил следы наших работ. Он рассмеялся и прислал крест «За отличную службу» 2-го класса для того человека, который додумался это сделать. Три недели спустя русские во время авиационного налета разнесли это здание вдребезги.
Гораздо труднее оказалось найти необходимую рабочую силу. Во время таких относительно спокойных периодов мужчин из числа местного населения привлекали для выполнения различных работ. Однако мы смогли преодолеть и эту трудность. Две недели назад у нас гостил командир батальона майор Фельдман; во время осады Севастополя он командовал операцией, в ходе которой оборона крепости была прорвана в одном из ключевых пунктов. Он рассказывал нам, что ему выдали отпускных билетов даже больше того количества людей, которое он мог бы спокойно отпустить, не опасаясь оголить свой участок обороны. Мы обсудили с ним эту проблему. Мы приказали сержантам узнать у наших людей, не согласится ли кто-нибудь из них на время добровольно перейти в батальон Фельдмана, чтобы как можно больше его солдат смогли поехать домой в отпуск. Отношение нашей команды к данному вопросу было весьма характерным. Солдаты сказали, что они не против на время перейти на службу в другой батальон, но они не хотят писать рапорт, что они делают это добровольно, а хотят, чтобы им это приказали. Начальник медицинской службы дивизии, которого не так давно к нам прислали, был здравомыслящим, интеллигентным человеком, к тому же большим ценителем кларетов, а поскольку он занимался лечебной практикой между двумя мировыми войнами, неплохо разбирался в медицине. Он с готовностью удовлетворил нашу просьбу и приказал, чтобы людей заменили так, как мы сами предлагали.
Когда 2 недели спустя майор Фельдман заехал к нам в гости, мы рассказали ему о тех трудностях, с которыми мы столкнулись при поисках рабочей силы. Через 3 дня, с первыми лучами солнца, на наш пост прибыл сержант из его батальона:
– Самые добрые пожелания от майора Фельдмана. Он прислал вам двадцать русских для строительства бомбоубежища.
Фельдман прислал нам военнопленных. Не докладывая никуда об этом официально, он просто отправил их к нам.
У нас не только не было возможности охранять пленных, но мы даже и не хотели этого делать. Мы просто попытались завоевать их симпатии, надо сказать, только один из них впоследствии сбежал; все другие остались служить в роте, через некоторое время превратились в добровольных помощников и стали носить немецкую форму.
Однажды к нам подошел старший сержант из нашей роты, у которого было письмо от вдовы человека, умершего в нашем госпитале. Он получил ранение в брюшную полость в 3 часа утра и был доставлен к нам час спустя. Я сделал ему операцию, но его не удалось спасти. Через 3 дня он умер. Мы отправили вдове все его личные вещи.
Сейчас его вдова писала о том, что она получила письмо от своего мужа, которое он ей отправил вечером накануне гибели. В этом письме он писал ей, что собирается отослать ей 400 марок, которые ему удалось сэкономить, на следующий день. Однако эти деньги так и не дошли до нее, а среди личных вещей, которые мы ей отправили, было всего 20 марок.
Это было совершенно невозможно, чтобы эти деньги были украдены. Подобные вещи в нашей роте просто никогда не случались. Водитель «скорой помощи», который доставил раненого солдата, служил в нашей роте чуть ли не дольше всех. Санитаром, который ухаживал за раненым, был сержант Германн. Отправкой личных вещей занимался сержант Кинцль.
Мы обратились за помощью к майору Фельдману, так как раненый был из его батальона. Майор занялся расследованием и выяснил, что солдат на самом деле написал это письмо и передал его почтальону; затем он проиграл эти 400 марок в карты, потом отправился в караул, где и был ранен. Тех солдат, которые играли с ним в карты, он заставил вернуть деньги, и они были отправлены вдове.
Когда лето закончилось, днем стало заметно холоднее. Активность противника возросла. Это был верный признак того, что русские что-то замышляют.
Майор Фабрициус отправился домой в отпуск. Командный пункт дивизии находился всего в нескольких километрах от нас, на другой стороне холма. Из штаба открывался широкий вид на заросли камышей вблизи Кубани. На реке обитало немыслимое количество птиц, которыми правили несколько величественных лебедей. Фабрициус пришел к нам рано утром, чтобы попрощаться, и мы расположились на небольшой террасе, имевшейся перед нашей хижиной: двое старых друзей, которым многое надо было обсудить. В течение лета становилось все более и более очевидно, что «партия проиграла войну». Но в то время мы еще не особо задумывались над тем, что будет лично с нами.
Фабрициус объяснил мне, что стратегически важные события, которые произошли этим летом в России, явились неизбежным следствием ошибок, допущенных в 1941-м и 1942 годах. Новые ошибки, которые Диктатор совершает раз за разом, можно объяснить только тем, что он сам уверовал в миф о своей стратегической гениальности.
Как раз перед нами располагалось кладбище дивизии. Позади него солнце отражалось в глади Курганского лимана, населенного громадным количеством птиц. Мы прикинули, следует ли нам отводить нашу часть. Однако это было невозможно. Что с нами случилось, если старые степные лисы, которые знают внутренность и изнанку войны, отойдут в тыл, а фронт оставят оборонять новобранцам, которым еще предстоит всему научиться? Разве мы не хотели победить? Японцы в Карачи! Мы оба рассмеялись. Они даже не осмелились напасть на Индию.
Однако они захватили всю восточную часть Азии.
Как крысы в западне? Китай больше России.
Больше, чем Россия!
Мокасин, который был непревзойденным мастером в искусстве приготовления турецкого кофе, сделал великодушный жест. Затем появился сержант Германн, небрежно отдал честь, достал из своего кармана листок бумаги и с важным видом объявил о производстве майора Фабрициуса в почетные рядовые медицинской службы. Он вручил ему полкилограмма кофе, который теперь находился в его распоряжении. Фабрициус рассмеялся и поблагодарил его. Затем он сел в машину и, помахав на прощание, исчез в громадном облаке пыли. В этом же облаке исчезло и мирное лето. Через 3 дня мы похоронили генерала; он погиб по дороге к боевым позициям, его машина налетела на мину, и взрывом ее разнесло на куски. Мы похоронили его среди солдат на кладбище, расположенном на берегу Курганского лимана. Похороны прошли со всеми воинскими почестями в присутствии командующего армией, сверху всю церемонию прикрывала эскадрилья истребителей.
Через несколько недель на могилах не осталось ни одного креста.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.