10. БИТВА ЗА АТЛАНТИКУ В НОЯБРЕ 1940-Г0 – ДЕКАБРЕ 1941 ГОДА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

10. БИТВА ЗА АТЛАНТИКУ В НОЯБРЕ 1940-Г0 – ДЕКАБРЕ 1941 ГОДА

Года нехватки и растрачивания сил. – Оперативное планирование во Франции. – Северная Атлантика – перспективный район. – Нужда в военно-морской авиации. – Противодействие Геринга. – Я протестую. – Гитлер передает под мое командование несколько самолетов. – Важность совместных тренировок. – Проблема обнаружения конвоев. – Сотрудничество адмирала Пароны и итальянского флота. – Действия итальянцев нас разочаровали. – Разбазаривание подлодок. – Перевод 15 подлодок в Северную Африку. – Роль надводных кораблей в Атлантике. – Ремонт подлодок. – Гибель «Бисмарка». – Некоторые сражения с конвоями в Атлантике. – Провалы в Южной Атлантике

Ландсман, участвовавший в двух мировых войнах, называл субмарину кораблем, плавающим основную часть времени под водой и только изредка всплывающим на поверхность. Иными словами, он считал субмарину подводным кораблем. И был не прав. Субмарины, существовавшие до 1944 года, уходили под воду только при необходимости – в целях самозащиты или для атаки в дневное время. Основное время они проводили на поверхности воды. Скорее их можно было назвать ныряющими или погружающимися кораблями, то есть имеющими возможность исчезнуть из виду, погрузившись под воду. Субмарины всегда оставались на поверхности столько, сколько было возможно, ведь только так можно было обеспечить широкий обзор, и, кроме того, только на поверхности субмарина сохраняла максимальную мобильность, позволяющую ей быстро выйти на благоприятную для атаки позицию. Под водой все перечисленное выполнялось с намного меньшей эффективностью. Скорость движения в погруженном состоянии у субмарин была очень низкой – максимум 7 узлов, да и то недолго. При такой скорости было невозможно приблизиться к находящемуся на поверхности судну, двигающемуся, как правило, намного быстрее. Поэтому субмарине было очень сложно выйти на атакующую позицию. Под водой она была относительно неподвижна, и ее эффективность снижалась до эффективности, пожалуй, мины. Лодке оставалось только ждать и надеяться, что потенциальная жертва сама найдет ее. Шансы на такой удачный исход были весьма невелики, а подлодки, придерживавшиеся такой тактики, больше всего походили на хищников, которые не гоняются за едой, а сидят и ждут, когда пища сама прибежит в широко распахнутую пасть. Поэтому на большие успехи не стоило и надеяться.

Если с субмарины замечали вражеское судно, находившееся на большом расстоянии в открытом море и в спокойную погоду, первым делом подлодка всплывала на поверхность, чтобы максимально быстро перейти в атакующую позицию – перед целью на ее пути. Выпущенная торпеда до столкновения с целью некоторое время движется, так же как и цель. Как правило, торпеда достигала цели, только будучи выпущенной со стороны носа вражеского судна. Если торпеду выпускали со стороны кормы, ей приходилось преследовать свою убегающую цель, которую обычно догнать не удавалось – пробег торпеды заканчивался, и она спокойно тонула, никому не причинив вреда.

Поэтому начиная с 1935 года основным принципом разработки новых тактических решений для субмарин стала мобильность. Групповая тактика, которую мы активно внедряли, была тактикой мобильной войны. Полностью используя свои скоростные возможности, одни подлодки часами, а то и сутками преследовали противника, другие искали в море вражеские конвои, третьи шли на сближение с противником, информацию о местонахождении которого получили по радио, четвертые поддерживали контакт с обнаруженным конвоем – в общем, все так или иначе участвовали в подготовке ночной атаки.

Одним словом, мобильность субмарины на поверхности является одним из главных условий успеха, поэтому в 1936 году изучению этого вопроса я уделил максимум внимания. Как же подводной лодке сохранить эту мобильность? Основную угрозу представляли вражеские самолеты, вынуждавшие лодку уходить под воду, становясь куда менее подвижными. В годы, когда создавался новый подводной флот, я неоднократно высказывал пожелание увидеть субмарину с высокой подводной скоростью. Однако моя мечта так и не была реализована. У нас не было надежных силовых установок. В 1936 году гениальный инженер Вальтер предложил проект увеличения подводной скорости субмарин с использованием двигателя, работающего на водороде. Тедсен и я отнеслись к идее с большим вниманием и обратились к командованию ВМС с просьбой оказать поддержку изобретателю, поскольку идея может оказаться очень полезной. Позже я остановлюсь на этом подробнее, а пока хочу только подчеркнуть исключительную важность обеспечения мобильности подлодок на втором этапе битвы за Атлантику. Еще раз напомню, что существовавшие в то время подводные лодки были мобильными только на поверхности воды.

В 8-й главе я описывал, как развивалась битва за Атлантику до октября 1940 года. Теперь я продолжу рассказ о развитии событий вплоть до декабря 1941 года.

На моем командном пункте во Франции планирование операций и руководство ими велось из двух «комнат боевой обстановки» – такое название мы им дали. Здесь мы обстоятельно обсуждали происшедшие за день события и вырабатывали решения. Стены в этих комнатах были сплошь увешаны картами. На них булавки с маленькими флажками обозначали положение всех наших лодок в море, а также известное нам местонахождение некоторых кораблей противника. Здесь же мы отмечали маршруты ожидаемого прохождения конвоев и т. д. Кроме карт на стенах висели диаграммы, отражающие разницу между местным временем и временем в разных оперативных зонах, карты морских течений, границ льдов, туманов, ежедневные погодные карты и много другой нужной и полезной информации. Большой глобус диаметром около 3 футов давал весьма реалистичную картину просторов Атлантического океана и очень помогал нам при вычислении расстояний, что с использованием обычных карт можно было сделать только приблизительно, поскольку при больших расстояниях нет поправки на изгиб земной поверхности.

Кроме «комнат боевой обстановки» у нас был «музей». Там на стенах висели графики, отражающие данные о потопленном тоннаже противника, потерях подводных лодок, а также информация об атаках на разные конвои. Здесь результаты всех наших операций было легко оценить визуально. Наиболее наглядными, на мой взгляд, были графики, показывающие средние данные о ежедневно потопленном тоннаже. Что касается общей величины тоннажа, мы получали информацию от непосредственных участников событий – командиров подводных лодок. И хотя, как выяснилось, цифры, сообщаемые ими, имели тенденцию к преувеличению – тем более что ночью действительно легко ошибиться, – график отражал достаточно точную картину относительного увеличения или снижения показателей. Так же как температурная карта показывает доктору состояние больного, такие графики показывали, в каком направлении идут дела в разных оперативных зонах – к лучшему или к худшему.

К примеру, на графиках было ясно видно, что, оставаясь относительно высоким, показатель потопленных судов с ноября 1940 года по январь 1941 года несколько снизился по сравнению с предыдущими месяцами. Тому имелись какие-то причины, и обязанностью штаба было их отыскать.

Самой очевидной причиной являлась погода. Тому году были свойственны необычайно сильные и затяжные шторма в Атлантике. Когда подводную лодку швыряет, как игрушечный кораблик, об атаке говорить не приходится. Во время таких штормов волна перекатывается через боевую рубку, не считая ее серьезным препятствием. Вахту на мостике, которую обычно несут офицер и три старшины или матроса, увеселительной прогулкой никак не назовешь. Людям приходилось привязывать себя к ограждению мостика, чтобы не быть сбитыми с ног и смытыми за борт. Той зимой немецкие подводники не понаслышке узнали, какой грозной бывает бушующая Атлантика.

Всякий раз, получив очередное сообщение с той или иной подводной лодки о временном прекращении операций из-за погоды, я погружался в глубокие раздумья. Я снова и снова спрашивал себя, не лучше ли перевести подводные лодки южнее, туда, где погода не столь свирепа. Но каждый раз мне удавалось преодолевать искушение. 13 декабря 1940 года я записал в военном дневнике:

«Несмотря на ужасную погоду, работа на севере более продуктивна, чем на юге. Все-таки здесь проходит больше торговых путей, чем по Южной Атлантике. Поскольку только количество потопленного тоннажа является решающим вкладом в дело нашей победы, подлодки останутся на севере».

Мнение о том, что, несмотря на погодные условия, операции на севере будут более продуктивными, чем в южных районах, собственно говоря, основывалось только на моих догадках. Свидетельств в их пользу пока не было. Они появились только в мае – июне 1941 года, когда по особым причинам, на которых я остановлюсь позже, была проведена операция в центральных районах Атлантики. И хотя она оказалась вполне успешной, но заняла так много времени, что показатель потопленного тоннажа, приходящегося на каждый день в море, оказался намного ниже, чем достигнутый в зоне к западу от Британских островов в ноябре 1940-го – январе 1941 года при неблагоприятных погодных условиях.

Кроме погоды существовала и другая причина снижения начиная с ноября 1940 года среднего показателя потопленного тоннажа.

Организованная англичанами защита западных подходов к островам стала намного сильнее, а противолодочные мероприятия с некоторых пор стали включать патрулирование авиацией, что сильно повлияло на наше ведение операций. Черчилль объявил, что запросы адмиралтейства на авиацию, необходимую для противолодочного патрулирования в Атлантике, должны выполняться в первую очередь (Роскилл. Т. 1. С. 360–361). В результате как по инициативе отдельных командиров, так и по решению командования подводного флота операции со временем стали переноситься все дальше на запад от Британских островов, в открытое море. По тактическим причинам, о которых я уже говорил, было очень важно, чтобы лодки сохранили свою маневренность на поверхности. До октября 1940 года центр операций подводных лодок находился между 10 и 15° западной долготы, а после ноября он переместился намного дальше на запад.

Там было открытое море, вражеские суда шли намного более рассредоточенно, поэтому установить контакт с ними было труднее. Количество операций против конвоев упало. Высокий октябрьский показатель был достигнут благодаря большому числу возможностей успешно применить тактику «волчьих стай». Естественно, что уменьшение числа этих возможностей привело к снижению показателя.

Следовало срочно решить вопрос, как облегчить процесс обнаружения конвоя. Совершенно очевидно, что для успешного ведения войны на море важным дополнением к подводному флоту должна стать авиация, воздушная разведка. То, что подводный флот, как в общем-то и весь военно-морской флот, был вынужден обходиться без нее, стало серьезным препятствием на пути к успеху. Позже, уже в 1943 году, я сказал Гитлеру:

«Историки по-разному опишут войну на море, которая велась во время Второй мировой войны. Но в одном они наверняка будут едины: тот факт, что немецкий военно-морской флот в XX веке, веке авиации, был вынужден сражаться без поддержки с воздуха и воздушной разведки, объяснить не сможет никто».

В этой связи я должен остановиться немного подробнее на необходимости наличия военно-морской авиации и на тех попытках, которые были сделаны во время войны для организации совместных действий подводных лодок и самолетов.

Во время войны очень важно, чтобы все доступные на данном театре военных действий средства были подчинены одному командиру. Причем это тем важнее, чем теснее должно быть сотрудничество разных родов войск. В течение веков никто не подвергал сомнению, что разведка – важнейшая составная часть боевых действий – должна проводиться там и тогда, где и когда этого требует обстановка. То, что и разведывательные и боевые подразделения должны одинаково хорошо владеть тактическими приемами, применяемыми во время боевых действий, что все они обязаны с профессиональной точки зрения «говорить на одном языке» и пользоваться одинаковыми средствами получения информации, настолько очевидно, что может показаться банальностью. Однако из сказанного выше следует, что их следует обучать и тренировать в мирное время по одинаковым методикам.

По этим причинам воздушная война, ведущаяся над морем, вместе с войной на море и в его глубинах должна стать единым организмом, в котором головой будет флот. С точки зрения организации подразделения разных родов вооруженных сил, выполняющих эти операции, должны становиться частью флота и подчиняться ему.

Генерал Геринг начиная с 1933 года, когда и начался подъем военно-воздушных сил Германии, имел другую точку зрения по этому вопросу. Он всегда повторял: «Все, что летает, принадлежит мне». В период с 1933-го по 1939 год гросс-адмирал Редер делал все от него зависящее, чтобы убедить правительство в необходимости создания военно-морской авиации. Но его усилия оказались тщетными. 27 января 1939 года два главнокомандующих подписали соглашения, которым затянувшиеся переговоры по этому вопросу были завершены. Геринг настоял на своем. В соглашении указывалось, что военно-воздушные силы будут также вести войну на море. Авиация для нужд флота будет выделяться только для разведывательных целей или для участия в тактическом воздушном сражении в случае морского боя. Вопрос о типах и количестве самолетов, которые следовало построить для таких целей, а также об организации их обучения оставался целиком в ведении командования военно-воздушных сил.

Это принятое в мирное время решение произвело на меня, офицера, командовавшего подводными лодками, чрезвычайно неприятное впечатление. Оно означало, что продолжительные общие тренировки в совместных операциях подводных и воздушных сил останутся недостижимой мечтой. Только при широкомасштабных учениях подводного флота я мог позвонить командующему авиацией генерал-майору Гейслеру, который, кстати, сам являлся бывшим военно-морским офицером, чтобы тот санкционировал участие в них воздушных подразделений. Такие учения я проводил в районе Северного моря, удаленном от наших территориальных вод на север на расстояние максимальной дальности полета разведывательного самолета «Do 18s» (около 1600 миль). Иными словами, максимальная дальность полета наших самолетов устанавливала северную границу района учений – примерно на широте Шетландских островов.

Я считал очень важным, чтобы совместные учения с подразделениями воздушной разведки проводились в пределах максимально обширного района. И не только потому, что это наиболее вероятно понадобится во время войны. Дело в том, что при полетах на относительно большие расстояния выявляются навигационные ошибки, возникающие, возможно, из-за действия воздушных потоков. Это становится очевидным, когда экипаж сообщает свои координаты, причем неверные. Был один случай, когда два самолета-разведчика доложили о присутствии «противника» в совершенно разных частях Северного моря. В результате командование подводного флота оказалось поставлено перед задачей: речь идет о двух подразделениях «противника» или (поскольку это казалось маловероятным исходя из общей ситуации) один из докладов ошибочен. Но какой? Хотя нельзя было отрицать возможность и ошибочности обоих сообщений. А где тогда «противник»?

Точная навигация является необходимым условием эффективной разведки. Неверно указанные координаты противника могут свести на нет результат всей операции.

Наши совместные учения имели большое значение для принимавших в них участие летчиков. Должен признать, что последние всегда демонстрировали высокую преданность долгу. Если этого требовала ситуация, они снова и снова совершали полеты над морем и возвращались на базы, израсходовав топливо до последней капли. А поскольку у этих людей были и другие обязанности (они же не были подчинены военно-морскому командованию), подобные учения проводились нечасто. Но даже при этом они позволили выявить ряд типичных ошибок, вызванных недостатком совместных тренировок. На их устранение потребовалось бы много времени, которого, к моему глубокому сожалению, у нас не было.

В начале войны сотрудничество между авиацией и подводным флотом было невозможно, поскольку даже самолеты с самой большой дальностью полета не могли долететь из Германии до театра военных действий подводного флота на западных подходах к Британским островам. Но когда оккупация Северной Франции позволила приблизить наши базы к Атлантическому побережью, военно-морское командование в докладной записке от 8 июня 1940 года снова подняло вопрос о поддержке подводного флота в Атлантике силами воздушной разведки:

«…С новых баз в Северной Франции имеется возможность вести воздушную разведку, направленную на обнаружение конвоев и военно-морских сил противника в море к югу и юго-западу от Ирландии и, вероятно, также к западу и северу от нее.

В предполагаемом сотрудничестве между авиацией и подводным флотом роль первой будет сводиться к обнаружению конвоев и прочих потенциальных целей, передаче информации подводному флоту и поддержанию контакта с целями. В случае утери контакта (к примеру, после наступления темноты) его следует восстановить на следующее утро…»

Однако выделенных нам для этого сил было совершенно недостаточно. При очень высокой потребности мы только изредка получали одну машину, которая могла сделать только один вылет, да и то только на небольшом участке юго-западнее Ирландии. В результате в период между июлем и декабрем 1940 года мы не смогли провести ни одной совместной операции. И это несмотря на постоянные усилия, прилагаемые военно-морским командованием. Насколько сурова была реальность, видно из следующих записей в моем военном дневнике:

«1.10. Несмотря на все мои усилия, у авиации, которая должна вести разведку к северу, северо-востоку, югу, юго-востоку и западу от нашего театра военных действий (район Роколл-Бэнк), нет для этого самолетов.

9.12. Воздушная разведка самолетами 406-й группы (самолеты-разведчики типа „BV-138“) прекращена до дальнейших распоряжений по техническим причинам (вероятнее всего, на два месяца).

14.12. В настоящее время достигнуто некое подобие сотрудничества со следующими авиационными подразделениями:

1406-я береговая авиационная группа „Брест“, входящая по тактическим соображениям в группу „Запад“. Правда, их самолеты с большой дальностью полетов („BV-138“) не вылетают по техническим причинам.

2. 40-я группа „Бордо“. Официально контакт не поддерживаем. Налажены личные контакты. К сожалению, на сегодняшний день они могут нам выделить только одну машину типа „FW-200“ в сутки.

3. Группа V. Время от времени делаем запросы на проведение разведки в заданном районе. До настоящего времени сделан только один вылет. На дальнейшие запросы неизменно получаем ответ об отсутствии подходящих самолетов».

Мы уже 5 месяцев находились на побережье Атлантики, а командование подводного флота так и не получило обещанной поддержки с воздуха. Не дали нам возможность и создать собственное авиационное разведывательное подразделение. 14 декабря 1940 года я снова обобщил наши требования и передал соответствующий документ на рассмотрение командованию ВМС. Я писал:

«1. Подводные лодки для целей разведки почти бесполезны. Они имеют слишком ограниченный обзор. Для производства разведки на большой территории им требуется много времени, и к тому же мы не обладаем достаточным числом подлодок, чтобы даже пытаться это сделать. В любом случае использование подводных лодок для этих целей было бы неправильным и означало бы потерю их боевой мощи. Подводный флот мог бы достичь гораздо большего, если бы субмарины не болтались неделями в море, ожидая появления жертвы, а были направлены непосредственно к цели, обнаруженной с воздуха. Все части вооруженных сил имеют особые средства для разведки, кроме подводного флота.

2. Произведя разведку, воздушные силы могли бы дать нам точную информацию о местонахождении и курсе торговых судов противника в море, получив которую мы использовали бы подводные лодки с максимальной эффективностью.

3. Самолеты-разведчики могли бы производить разведку территории, прилегающей к местам скопления подводных лодок в море, передавая информацию о присутствии всех потенциальных целей. Таким образом, с одной стороны, обнаруженная цель всегда подвергалась бы нападению находящейся вблизи подводной лодки, а с другой – мы были бы уверены, что через район концентрации подводных лодок ни одна цель не пройдет ими не замеченной (из-за ограниченного обзора).

4. Возможности взаимодействия подводного флота и авиации не ограничиваются только разведкой. В течение дня самолет может поддерживать контакт с целью до подхода к ней подводной лодки или же может направить к цели лодку с помощью определенных сигналов, если контакт утерян. Самолет может восстановить контакт с целью на следующий день на рассвете и т. д. В общем, необходимо наладить максимально близкое тактическое сотрудничество в совместных операциях.

5. Выполнение этих миссий ни в коей мере не будет мешать или ограничивать обычные атаки с воздуха на корабли противника. Чем больше тонет судов в результате атак с воздуха, тем больше паника в рядах противника, что, безусловно, на руку и подводному флоту. Районы, в которых действуют подводные лодки, являются перспективными и для воздушных атак, поскольку подводные лодки всегда действуют в местах пересечения торговых путей противника. Нет никаких ограничений на действия авиации при наличии вблизи субмарины. Единственное, чего авиаторы ни в коем случае не должны делать, это бомбить подводные лодки. Опыт показывает, что ошибки в идентификации вполне возможны и допускаются довольно часто. До начала атаки летчику следует прежде всего удостовериться, что субмарина, которую он видит в море, является вражеской.

6. Формы сотрудничества могут быть обсуждены на совещаниях с участием представителей воздушных формирований. Но чтобы оно действительно начало развиваться и были достигнуты серьезные результаты, необходимо:

а) выделение для этой цели соответствующих сил;

б) строгое определение порядка командования.

Разведывательный вылет должен направляться тем субъектом, для которого производится разведка. После обнаружения конвоя последующее руководство операцией (поддержание контакта и т. д.) должно быть организовано исходя из основной задачи – атаки на конвой тем, кто руководит ее выполнением. Это ни в коей мере не ограничит тактическую свободу офицера, командующего воздушным формированием. Это значит, что границы района разведки и число необходимых для этого самолетов должны устанавливаться командованием подводного флота, которое должно располагать достаточными силами, чтобы обеспечить действительно эффективное ведение подводной войны…»

2 января 1941 года я еще раз тщательно проанализировал свои соображения по этому вопросу и передал их гросс-адмиралу Редеру. В тот же день он отправил меня к начальнику штаба командования вермахта Йодлю. Я должен был объяснить ему лично трудности положения, в котором мы оказались. Беседа, на мой взгляд, прошла вполне удовлетворительно, Йодль меня понял. Я настаивал на ежедневных разведывательных полетах 12 «кондоров» (самолеты с максимальной дальностью полетов), несколько единиц которых уже было в распоряжении 40-й группы в Бордо.

После этой беседы 7 января 1941 года Гитлер лично вмешался в действия рейхсмаршала Геринга и отдал под мое командование 40-ю группу.

Услышав об этом, я записал в военном дневнике:

«Такой приказ – большой шаг вперед. Правда, это, конечно, лишь первый шаг в нужном направлении. Учитывая же небольшое число самолетов, а также великое множество технических деталей, которые следует утрясти, его последствия будут видны не скоро, да и вряд ли будут велики. Но в принципе мы двигаемся в правильном направлении, и я уверен, со временем сможем оценить выгоды такого сотрудничества».

Гитлер принял решение, не проконсультировавшись с Герингом, который как раз находился в отпуске. Рейхсмаршал вовсе не был намерен мириться с передачей одного из его боевых подразделений флоту. 7 февраля он находился во Франции недалеко от моего командного пункта и пригласил меня к себе. В тот раз я впервые увидел его. Первым делом он постарался убедить меня добровольно согласиться на прекращение действия приказа фюрера. Я отказался. Затем он предложил мне остаться на ужин. Я тоже отказался. В результате мы расстались не друзьями.

40-й группой командовал подполковник Харлингаузен, ранее бывший военно-морским офицером, человек очень смелый и к тому же обладающий неиссякаемой энергией. Под его командованием эскадрилья буквально творила чудеса. Полученные ею «кондоры» на самом деле были усовершенствованным и переоборудованным гражданским самолетом «FW-200». В 1935 году начальник штаба ВВС генерал Вефер, обоснованно считавший, что после начала войны для стратегических операций понадобится самолет с большой дальностью полетов, явился инициатором постройки 4-моторного бомбардировщика. В 1936 году на свет появились «DO-19» и «Ju-89». Но после трагической гибели Вефера его идеи были забыты и проект самолета с большой дальностью полетов положен под сукно. В то время мы чрезвычайно увлеклись пикирующими бомбардировщиками. Проект 4-моторного бомбардировщика «Не-177», разработка которого началась в 1938 году, застопорился из-за выдвинутого требования превращения его одновременно и в пикирующий бомбардировщик. В результате машина просто-напросто не получилась. Она была построена уже после начала войны, не прошла испытания и в конечном итоге отправилась в металлолом.

Вот почему, когда началась война, в нашем распоряжении не оказалось самолета с большой дальностью полетов, и, чтобы восполнить этот недостаток, было произведено переоборудование «FW-200». В результате не слишком продуманных действий самолет лишился многих важных качеств, но с этим уже ничего не поделаешь.

Когда сотрудничество подводного флота и авиации, о котором я собираюсь рассказать, в конце 1941 года прекратилось, это произошло как раз из-за невозможности этого созданного на скорую руку военного самолета проникнуть в удаленные от берега районы Атлантики, куда переместились наши операции. Иными словами, действительной причиной явилась неспособность предвидеть необходимость в высокоэффективном самолете с большой дальностью полета, проявленная нашими чиновниками и военачальниками еще в мирное время. Недостаток таких самолетов, который вообще-то можно рассматривать как причину нашей неполноценности в воздухе, явственно проявившейся во время войны, сказался крайне отрицательно на разведывательной стороне подводной войны.

Когда 40-я группа перешла под мое командование, Харлингаузен и я начали организовывать разведывательные вылеты в интересах подводного флота. В среднем каждый день вылетали два «кондора» и производили разведку в районе к западу от Британских островов. Они имели возможность облететь самые важные участки – к западу и северо-западу от Северного пролива, только если сокращали обратный путь и летели над Шотландией к Ставангеру на западном берегу Норвегии. Но это не всегда было возможно, поскольку норвежский берег часто спрятан под низкой облачностью. Авиаторы 40-й группы делали все от них зависящее, чтобы увеличить дальность полета «FW-200», они даже самостоятельно установили на самолетах дополнительные топливные баки.

В начале января 1941 года мы сделали две попытки направить подлодки на конвои, обнаруженные с воздуха. Обе оказались неудачными, потому что единственный самолет, имевшийся в нашем распоряжении для восстановления контакта с конвоем на следующее утро, не сумел его найти. Принимая во внимание длительный полет, который самолету предстояло совершить, и большую площадь поиска, этому вряд ли стоит удивляться. Имей мы возможность организовать поиск силами нескольких самолетов, скорее всего, конвой был бы обнаружен и подводные лодки, находившиеся в этом же районе, смогли его атаковать.

Последующие попытки были удачными, если по воле случая в непосредственной близости от самолета, обнаружившего конвой, оказывалась подводная лодка, которая в тот же день устанавливала контакт. Однако в целом выяснилось, что, пока те один или два самолета, силами которых мы могли производить ежедневную разведку, долетали до зоны действия подводных лодок к западу от Северного пролива, у них оставалось слишком мало топлива. Если же им удавалось обнаружить конвой, то опять же из-за нехватки топлива они не могли поддерживать с ним контакт до подхода подлодок. Поэтому в большинстве случаев подлодки все-таки направлялись в место, указанное летчиком, который часто сообщал координаты, но не сообщал курс конвоя. На основании явно неполной информации подлодки часто проходили огромные расстояния, чтобы не упустить возможность атаковать. В подобных обстоятельствах мы обычно на следующий день отправляли в район поиска второй самолет, который смог бы снова обнаружить конвой и указать его местонахождение подлодкам, которые к этому времени подходили достаточно близко к указанному району.

Еще мы выяснили, что навигационная система самолетов оставляет желать лучшего, поскольку ошибка в сообщаемых координатах конвоев могла достигать 80 миль. Во время длительных полетов, которые летчикам чаще всего приходилось выполнять в темноте, самолеты отклонялись от курса, его просто невозможно было уточнить. В двух случаях – в феврале и в начале марта 1941 года – операции, проводимые силами всех имеющихся в наличии подводных лодок, оказались неудачными, поскольку организованный на обширной территории поиск не дал результата: в указанном самолетом-разведчиком районе конвой так и не был обнаружен.

Столь полная картина потенциальных возможностей и ограничений использования нескольких появившихся у нас «FW-200» для разведывательных целей сложилась далеко не сразу. Мы поняли, что посылать куда-то подлодки на основании единственного сообщения летчика, отправленного обычно, когда самолет уже достиг предела дальности и вынужден поворачивать обратно, дело ненадежное. Поэтому мы отказались от идеи прямого взаимодействия в главной, но самой удаленной оперативной зоне, расположенной к северо-западу от Ирландии. Но даже при этом полеты самолетов-разведчиков снабжали нас чрезвычайно ценной информацией. Мы получали сведения о плотности судопотоков, что было для нас очень важно. Что же касается поисков противника в главной оперативной зоне, нам приходилось полагаться только на собственные силы.

С другой стороны, прямое взаимодействие оказалось вполне возможным в морских районах, расположенных ближе к бискайским военно-воздушным базам, к примеру, у западного побережья Испании, где проходили направляющиеся в Великобританию конвои из Гибралтара или, менее многочисленные, из Западной Африки. Но даже его пришлось весной 1941 года отложить до лучших времен из-за нехватки самолетов. Мы ждали, когда 40-й группе будут выделены новые самолеты.

А пока командование подводного флота занималось развитием системы, которая помогла бы компенсировать навигационные ошибки при передаче с самолетов-разведчиков координат конвоя. Процедура заключалась в следующем: при обнаружении конвоя летчик не сообщает сразу его координаты в эфир. Вместо этого он передает на коротких волнах: «Я отправлю сигнальное сообщение». Это предупреждение поступает от командования на подводные лодки, чтобы дать возможность подготовиться к приему сигнала самолета на длинных волнах. Далее все сигнальные сообщения с самолета идут на длинных волнах. Подводные лодки берут на него пеленг и, используя на этот раз короткие волны, сообщают результат и свое собственное местонахождение командованию. На командном пункте все пеленги наносятся на карту, а точка пересечения показывает достаточно точное местонахождение самолета, а значит, и конвоя. Результат крюйс-пеленга передается на подлодки, которые начинают действовать.

Мы довольно скоро выяснили, что рассчитанное таким образом положение противника является достаточно точным, то есть система работала. Оказалось, что эта на первый взгляд усложненная процедура вполне себя оправдывала, поскольку все равно полученная с самолета информация о координатах конвоя почти всегда оказывалась слишком далекой от действительности.

Таким образом, в начале июля 1941 года мы снова организовали прямое сотрудничество подлодок и самолетов-разведчиков в морском районе, прилегающем к западному побережью Испании. И хотя атакованные нами гибралтарские конвои состояли в основном из меньших, а значит, и менее ценных судов, чем атлантические, мы достигли весьма неплохих результатов. Нередко операции продолжались несколько дней, и самолеты 40-й группы не только вели подлодки к цели, но и сами участвовали в атаках, сбрасывая на головы противника бомбы.

В этом же морском районе мы также однажды провели совместную операцию, в которой участвовали подводные лодки, самолеты и надводные корабли, но только они поменялись ролями. Операция стоит того, чтобы ее описать, поскольку была в своем роде уникальной.

Следуя в одиночку в центральную часть Атлантики, подлодка «U-37» в районе мыса Сен-Винсент встретила конвой, идущий в Великобританию из Гибралтара. Поскольку других подводных лодок вблизи не было, не было и возможности организовать совместную атаку. Зато конвой находился в зоне действия наших самолетов, базировавшихся в Бордо. Поэтому я дал приказ подлодке поддерживать контакт и сообщить свои координаты на длинных волнах. Это было сделано. Самолеты приняли сигнал подлодки, находясь в 150 милях от цели, и сразу же легли на нужный курс. Конвой был обнаружен и атакован. Только «U-37» потопила 4 судна. А тем временем к месту событий приблизился крейсер «Хиппер», совершавший боевой поход из Бреста в Атлантику. После завершения атаки «U-37» было приказано продолжать поддерживать контакт с конвоем для крейсера, который тоже должен был внести свою лепту в общее дело.

Это была единственная подобная операция, когда-либо проведенная в Атлантике.

Даже краткое описание проведенных совместных операций показывает, как дорого мы заплатили (я имею в виду упущенные возможности) за получение боевого опыта, за выявление ошибок и отыскание способов их преодоления.

Как бы то ни было, а наша главная проблема – обнаружение конвоев противника в открытом море в Северной Атлантике – летом 1941 года все еще оставалась нерешенной. Театры военных действий подводных лодок постепенно переместились в разных направлениях: в западном – к югу от Гренландии, в северном – к северо-западу от Исландии, а затем и в восточном – к северо-западу от Ирландии. Сражения против конвоев противника происходили нечасто, и между ними следовали долгие периоды утомительных поисков, когда подлодки без устали прочесывали казавшиеся пустынными морские просторы в поисках врага. Из-за продолжительных «мертвых сезонов» показатель потопления значительно снизился. Командование подводного флота не прекращало попыток найти возможность изменить состояние дел. Не приходилось сомневаться, что больше всего нам мешают нехватка подводных лодок и отсутствие надежных «глаз», которые могли бы разом охватить бескрайние просторы Атлантики. Но быть может, существовали и другие причины наших неудач в поисках противника? Что, если у него появилось некое средство, позволяющее обнаружить нашу подводную лодку с большого расстояния? Ведь тогда противник может изменить маршрут конвоя, чтобы избежать встречи?

Еще до войны, начиная отрабатывать тактику «волчьих стай», мы обсуждали вопрос, поможет ли противнику обнаружить позиции подлодок использование ими радиосвязи. После начала войны командование внимательно следило, не появятся ли признаки использования противником выходов в эфир наших подлодок для радиопеленгации. В первые месяцы войны, насколько мы могли судить, зная точность английских радиопеленгаторов, у нас не было повода для беспокойства. В военный дневник я внес следующую запись:

«Насколько мы могли проверить, ошибки в радиопеленгации пропорциональны расстоянию от вражеского берега, то есть при расстоянии в 300 миль средняя ошибка составляет 60–80 миль. Часто она бывает еще больше. Самый точный известный нам результат – это ошибка в 30 миль в непосредственной близости от побережья Западной Франции. Самая большая ошибка – 320 миль при расстоянии около 600 миль».

Понятно, что со временем англичане усовершенствуют свою радиопеленгаторную аппаратуру, расширят сеть станций и достигнут лучшего результата. На участке от Шетландских островов до Лендс-Энд они уже обладали прекрасными возможностями для пеленгации в западном направлении. Построив станции в Исландии, Гренландии и на Ньюфаундленде, они вполне могли накрыть сетью радиопеленгации всю Северную Атлантику. Поэтому нам следовало исходить из того, что противник перехватывает все сигналы, передаваемые с подлодок, и может установить местонахождение каждой. Значит, выход в эфир опасен? Но эти сигналы имели чрезвычайно важное значение для командования. Поэтому нам следовало все взвесить и принять решение, пользоваться командам подводных лодок радиосвязью или нет. Представлялось очевидным, что общение по радио необходимо свести к минимуму. Однако было невозможно его запретить вообще. Сообщения с подлодок содержали информацию, на основе которой велось планирование и управление совместными действиями против конвоев противника, а шансы на большой успех имели только такие операции. Командованием подводного флота было сделано все, чтобы найти лазейку между бесчисленными «за» и «против» радиопередач. В результате командиры подводных лодок получили следующие инструкции:

«В зоне боевых действий: радио следует использовать только для передачи важной с тактической точки зрения информации, по приказу командования или когда местонахождение радиопередатчика уже и так известно противнику.

По пути к зоне патрулирования и обратно: действовать, как указано выше. Менее важные сообщения могут быть отправлены, если это представляется целесообразным, но не часто. В этих случаях следует принять меры предосторожности, чтобы не демаскировать свой путь следования. Следует помнить, что неподалеку могут находиться другие подводные лодки.

Технический аспект: частая смена длины волны, использование дополнительных полос частот и строгая радиодисциплина затруднят для противника радиопеленгацию».

Реагирует ли противник на радиопередачи с подлодок и если реагирует, то как, точно мы не знали (и так никогда и не узнали). В нескольких случаях резкие изменения курса конвоя заставляли нас думать, что несомненно реагирует и принимает решительные меры. Но с другой стороны, было немало случаев, когда, несмотря на высокую радиоактивность подводных лодок в каком-то районе, независимые суда противника, так же как и конвои, шли прямо в этот район, не беря в расчет, что там только недавно имели место случаи гибели отдельных судов и даже сражения против конвоев.

Получаемые нами сведения были весьма противоречивы, поэтому я скептически отнесся к предложению использовать нашими подлодками радиопередачи, чтобы заставить противника обойти «опасный» район и выбрать маршрут, кажущийся безопасным, где на самом деле его поджидали подлодки, но только хранившие радиомолчание.

В военном дневнике я записал:

«Идея использования радио для обмана противника… на мой взгляд, достаточно привлекательна, но только теоретически. На практике все будет намного сложнее. Внимательно рассмотрев данное предложение, я пришел к выводу, что мы неизбежно погрязнем в массе гипотетических предположений и выводов (противник думает… я думаю… поэтому он подумает, что я думаю…), в результате чего принятие рационального решения станет невозможным. Между прочим, существует опасность, что ошибочная или даже просто неточная радиопеленгация даст эффект, прямо противоположный ожидаемому, то есть тому, ради которого и затевался обман».

Тем не менее я решил, что идею следует испытать. 29 июня 1941 года несколько подводных лодок, находившихся на пути домой, получили приказ по достижении района юго-западнее Ирландии максимально использовать свои радиопередатчики, чтобы не дать конвою, замеченному в 300 милях к западу от Ирландии, то есть на более северном участке, повернуть на юг. Насколько мне известно, ничего достойного упоминания не произошло.

Сколько мы ни обсуждали вопрос номер один, почему так трудно обнаружить в море конвой противника, ответ неизменно получался одним и тем же: потому что слишком мало «глаз» участвует в поиске. В распоряжении противника были обширные пространства Северной Атлантики – от Азорских островов до Гренландии и Исландии, – то есть места, чтобы максимально рассредоточить свои конвои, было предостаточно. А благодаря оккупации Исландии и созданию там военно-морских и военно-воздушных баз, а также постоянной поддержке следующих на восток конвоев американцами условия для англичан вряд ли могли быть лучше.

В общем, проблема могла решиться только при увеличении числа подводных лодок. Поэтому, думаю, здесь будет небезынтересно перечислить принимаемые нами меры и происшедшие события, которые привели к изменению боевой мощи подводного флота в Атлантике в 1941 году.

24 июля 1940 года итальянцы предложили направить свои субмарины для участия в битве за Атлантику, конечно, под нашим командованием. Командование ВМС поинтересовалось моим мнением на этот счет. Ввиду малочисленности моих собственных сил я не сомневался ни минуты, и уже на следующий день, 25 июля, предложение было принято, о чем и было уведомлено итальянское военно-морское командование.

Вскоре после этого ко мне явился адмирал Парона, командующий итальянскими субмаринами. Это был, вне всякого сомнения, мужественный человек и опытный командир. Он искренне стремился к сотрудничеству, поэтому между нами быстро установилась атмосфера взаимного доверия. Мы договорились о следующем:

1) общий контроль и руководство операциями в целом, расположение оперативных зон, а также принятие решений о формах сотрудничества остается в руках немецкого командования;

2) в рамках объединенного командования адмиралу, командующему итальянскими субмаринами, предоставляется значительная свобода действий и ответственности. Итальянские подводники должны знать, что ими командует итальянский адмирал.

Чтобы познакомить итальянцев с обстановкой в Атлантике и нашей тактикой «волчьих стай», было решено, что командиры итальянских субмарин должны некоторое время выходить в боевые походы на немецких лодках, а итальянские экипажи пройдут курс подготовки в одной из балтийских школ.

Базу для итальянцев создали в Бордо. Чтобы максимально облегчить сотрудничество, адмирал Парона временно откомандировал для работы в моем штабе Сестини. Вряд ли он мог сделать лучший выбор. Это был прекрасный человек и отличный офицер. В свою очередь, я отправил в штаб Пароны Рёзинга, также очень опытного командира подводной лодки.

Чтобы итальянцы быстрее приспособились к условиям Атлантики, после прохождения Гибралтара их направили в район Азорских островов, а уже оттуда они прибыли в Бордо – всего туда пришло 27 итальянских субмарин. При первом удобном случае я приехал познакомиться с людьми. И офицеры и матросы произвели неплохое впечатление. Очевидно, они прошли специальный отбор, как и наши подводники. Однако я сразу понял, что в части войны в Атлантике им предстоит еще многому научиться. Это и стало главной задачей, которую Пароне и мне предстояло решить.

Во время Первой мировой войны, будучи в Константинополе, я имел возможность лично убедиться, какое искреннее уважение и восхищение испытывали турецкая армия и турецкий народ к фельдмаршалу барону Кольмару фон дер Гольтцу. От него я узнал, что никогда не стоит пытаться искать в солдатах и мирном населении союзников черты, которые хотелось бы найти. Образ их жизни и образ мыслей, воспитание и обучение солдат отличались от наших. Поэтому, общаясь с союзниками, необходимо с самого начала избавиться от всяческих предрассудков и уж тем более от чувства превосходства. Нужно проявлять максимальное терпение и такт. Мои инструкции немецким подводникам в части взаимоотношений с итальянскими союзниками строились на уроках, усвоенных мною от фельдмаршала. А инструктируя учебные подразделения, я особо подчеркнул, что итальянцам «должно быть позволено самим убедиться в недостатке знаний и прийти к выводу о необходимости приобретения новых, основанных на нашем богатом опыте. Ни в коем случае не следует их подгонять или навязывать свое мнение».

После первого похода к Азорским островам в начале октября итальянцы присоединились к немецким подлодкам на нашем основном театре военных действий – к западу от Северного пролива. Я выбрал для них районы к западу и юго-западу от немецких, где появление воздушной разведки британцев было менее вероятно. Получив итальянское подкрепление, я прежде всего рассчитывал на улучшение состояния разведки и считал, что мое страстное желание получить «больше глаз» близко к выполнению.

Однако в последующий период – в октябре – ноябре 1940 года – меня постигло разочарование. Ни разу итальянцы не помогли немцам вступить в контакт с противником. Их сообщения всегда были крайне неточными, да и поступали слишком поздно. Они не умели ни атаковать собственными силами, ни поддерживать контакт с противником. Если же на наших лодках замечали противника и организовывали совместную атаку, итальянцы также ни разу не приняли в ней участие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.