Глава 17 Петербург – город мечты

Глава 17

Петербург – город мечты

Эстонцы в Петербурге в начале XX века.

Богатейший купец, бургомистр Ревеля Богуслав Розен, родом из Померании (Поморья), кредитовал шведскую казну и в оплату услуг получил в 1620 году в аренду целых три уезда в только что завоеванной шведами Ингерманландии. Он стал жить в Копорье и назывался наместником Ямбургским. «Род Богуслава Розена владел Копорьем на протяжении 18 лет. За время его владения были построены дороги от прихода Тюро (Ораниенбаум) до прихода Катила (Котлы) и каменные конюшни… За время правления Богуслава Розена Копорье достигло расцвета – по доходам город сравнялся с Выборгом. Крепкие стены и крепостные ворота защищал хорошо вооруженный гарнизон. Дети Розена могли спокойно гулять в окрестностях Копорья. Из конюшни отца им были предоставлены лошади для прогулок. Многочисленные гости: королевские чиновники, наместники из других шведских владений, шведские и иностранные миссии, отмечали атмосферу счастья, спокойствия и благополучия. Часто в Копорье бывал в гостях король Густав Адольф с женой».[134]

Помимо аренды Копорья Богуслав Розен приобрел несколько поместий в качестве личной собственности – Домашево в нынешней Ленинградской области, а также Розенхаген (эст. Лехмья) близ Ревеля и Вейнъярвен (эст. Вяйнъярве) в центральной Эстонии. Но самое главное приобретение – дворянство. Как это водится у эстляндских баронов, Розены вышли из купцов. Купец Богуслав Розен стал потомственным дворянином. И в потомках – эстляндских помещиках Розенах – наследственная предпринимательская жилка проступает. В середине XIX века Арвед фон Розен стал самым крупным капиталистом всей Прибалтики. Состояние сколотил, конечно, на водке. Империя Арведа фон Розена в конце XIX – начале XX веков состояла из головного спиртоперегонного завода в Ревеле с филиалами по всей России. Спирт барона Розена покупали братья Смирновы – для производства своей знаменитой водки. Покупали и оборонные заводы – для производства взрывчатых веществ.

Но Арвед фон Розен не ограничивался водкой. Широкого кругозора был предприниматель – везде успевал. В последней трети XIX века беспроигрышными инвестициями стали вложения в железные дороги. Государство было заинтересовано в развитии транспорта. Оно предлагало желающим концессии на постройку и эксплуатацию железных дорог с гарантией прибыли. Барон Розен не мог остаться в стороне. Нюх на деньги он имел отменный. Знал господин Розен, что не справляется Петербург со своей функцией окна в Европу: мелковата Невская губа, замерзает на несколько месяцев. Не окно, а узенькая форточка. Вспомнили опыт Петра I – недаром царь под конец жизни задумал окно в Европу переместить в Эстляндию и основал незамерзающий и глубоководный Рогервик, позднее – Балтийский порт (эст. Пальдиски). Придумал барон железную дорогу построить из Петербурга в Балтийский порт, чтобы и на железной дороге нажиться, и транзит в свои руки взять – хлебный экспорт, прежде всего. Смутные, на генетическом уровне, воспоминания бродили, наверное, в мозгу предпринимателя о каменных конюшнях пращура Богуслава на дороге от Котлов до Копорья.

Крепость Копорье на гравюре Адама Олеария.

Эстляндцам приходилось заведовать финансами Российской империи. Один граф Канкрин сколько потрудился! Министром финансов России во второй половине XIX века служил Михаил Христофорович фон Рейтерн, племянник поэта Жуковского. 16 лет министром финансов был. Реорганизовал российские финансы после Крымской войны, после отмены крепостного права. Он поощрял строительство железных дорог. При нем построено 20 тысяч верст железных дорог – почти вся существующая и на сегодня сеть железных дорог в европейской части России. А уж Балтийской железной дороге – как он мог бы отказать в поддержке? Гарантировал Михаил Христофорович своим землякам 5 %-ную прибыль. То есть даст дорога прибыль – хорошо. Не даст, государство убытки покроет и на каждый вложенный рубль пять копеек прибыли добавит за счет бюджета страны. При таком раскладе – кто же от участия откажется?

Крепость Копоръе. 2001 г. Фото автора.

Общество Балтийской железной дороги рьяно взялось за дело: за год (!) построили 390 верст дороги между Тосно и Балтийским портом и 45 верст ответвлений, 21 станцию, 151 мост, в том числе через такие широкие реки, как Нарова и Луга. В самом Ревеле построили вокзал стоимостью 125 тысяч рублей как головную станцию Балтийской железной дороги: там размещались помещения для правления Общества и администрации дороги. Там же построили новые каменные «конюшни» Розена – главные мастерские для ремонта подвижного состава. Но это все как-то не то. Не соответствовало размаху. Престиж требовал, чтобы вокзал был и в столице империи.

В 1872 году Общество Балтийской железной дороги выкупило у барона Штиглица Петергофскую дорогу и построило соединительную ветку между Гатчиной через Красное Село на Петербург. На ее постройку потратили 351 тысячу рублей, еще 200 тысяч – на обустройство (не на строительство!) станции в Петербурге, которую переименовали в 1872 в Балтийский вокзал. Вот теперь все срослось правильно. Балтийская железная дорога стала обслуживать движение поездов на линии Петербург —

Ревель, и на линии Петербург – Петергоф – Ораниенбаум – популярнейшие у царской семьи направления. Государь на отдых в Гапсаль – по Балтийской железной дороге. Государь на маневры в Красное Село или там на скачки в Скачки – опять по Балтийской железной дороге. Государь на отдых к петергофским фонтанам – опять по Балтийской железной дороге! Но главное, конечно, грузовой транзит. В Ревеле отстроили огромный торговый порт с причалами, складами и элеваторами. Не скупились в расходах, да и чего особо скупиться было? – сколько бы ни потратили, а 5 % прибыли государство выплатит.

Здание Петергофского (с 1872 г. – Балтийского) вокзала. 1900-е гг.

И хлынул по новой железной дороге в столицу империи поток трудовых мигрантов. По данным переписи 1869 года – то есть как раз перед началом строительства Балтийской железной дороги, – в Петербурге на заводах работало 607 эстонцев, тридцать лет спустя число эстонцев-пролетариев в Петербурге выросло в 10 раз (!) и составило более 6000 человек. Добавились к извозчикам металлисты. Получить место на заводе в Петербурге было непросто. Но земляки помогали друг другу. Из письма на родину: «Просто здорово, что хотите в Петербург приехать. Здесь, конечно, трудно найти заработок, если нет ни знакомых, ни рекомендации, но поскольку я работаю помощником мастера на Путиловском заводе, то помогу вам место получить. Правда, поиск места стоит денег, потому что придется поднести „заздравные" начальству, от которого зависит последнее слово»[135]. То есть поднести, видимо, приходилось и ходатаю, и начальству.

Балтийский вокзал в Санкт-Петербурге. Современный вид. Апрель 2010 г. Фото автора.

Если возникновение и быстрое увеличение в Петербурге прослойки трудовых мигрантов-мужчин из Эстляндии понятно и закономерно, то переселение женщин в столицу – шаг не только смелый, но прямо-таки революционный. Большая часть эстонских женщин работала в Петербурге служанками или няньками. В 1897 году в городе их насчитывалось более трех тысяч. В соответствии с духом времени их называли боннами или даже гувернантками.

Из воспоминаний Натали Эндрексон в пересказе ее дочери: «Мама была бедной сельской девчонкой. Отец рано умер. Работала служанкой по хуторам. Свой дом был развалюхой. Однажды приехала знакомая девчонка из Питера, и говорит: "Чего ты здесь мыкаешься? Езжай в Петербург, там платят гораздо лучше". И мать поехала, не зная ни слова по-русски. Ее порекомендовали в одну семью, где хозяин был военный. Поскольку у нее были щеки красные от природы, она сразу понравилась своим здоровым деревенским видом. Хозяйка сказала, что возьмет служанкой. И хозяин потом похвалил. Позднее вышла замуж за Юри Эндриксона, который в Петербурге работал машинистом на корабле».[136]

Здание Александрийского женского приюта. Июль 2010 г. Фото автора.

В 1990-е годы был распространен выезд за границу гувернантками – под предлогом изучения языка. Кажется, назывались они тогда уже о-пэр (au-pair). Целый бизнес на этом построили – девушек вывозили английский язык изучать и подрабатывать бэби-ситтерами. Нет ничего нового под луной. Немало детей Петербурга выросло на руках таких вот чухонских нянек, или «бонн». «Рано утром бонна должна прибрать комнаты и одеть детей. Хозяйка идет сама с ними гулять, а бонне дает поручения. Когда дети возвращаются, бонна должна с ними играть и работу выполнять… Рабочий день с семи до девяти. Еда скудная, досыта не наешься, воздухом свежим подышать тоже не получается. Бонна по вечерам не имеет права из дому отлучиться без разрешения… У образованных девушек, которые занимаются воспитанием детей, жилищные условия получше. Их считают членами семьи. Зарплата 15—18 рублей в месяц». Второй по популярности была работа швеи. Швея зарабатывала 60 копеек в день. Рабочий день – с девяти до девяти, то есть короче, чем у няньки. К тому же вечером швея – свободна и по выходным сама себе хозяйка[137]. Это кому посчастливилось. Были такие, кому не посчастливилось.

Газеты того времени сокрушались, что в Петербурге тысячи эстонских публичных женщин[138] – явное преувеличение в духе революционной пропаганды. Но дыма без огня не бывает. Известно, что сюжет романа Л. Толстого «Воскресение» навеян рассказом адвоката Ф. Кони о судьбе проститутки с Сенной. «Розалия Онни… была чухонка-проститутка, судившаяся с присяжными за кражу у пьяного „гостя" ста рублей, спрятанных затем ее хозяйкой – вдовой майора, содержавшей дом терпимости самого низшего разбора в переулке возле Сенной, где сеанс животной любви оценивался чуть ли не в пятьдесят копеек…»[139]. С 1862 года боролись просвященные эстляндцы в Петербурге против проституции. Графиня Ламберт (урожденная Канкрина) открыла первый приют для таких женщин, которые пожелали бы встать на путь исправления. В приютах их обучали грамоте, Закону Божьему, швейному делу. Приют для эстонок-проституток существовал при Яновской церкви. Из-за него пастора Корнелия Лаланда в конце концов и выгнали земляки. Дали ему предписание выехать из приходского дома вместе с его «бабьем» в шестидневный срок. Не поняли его благородства. К 1900 году по инициативе нового пастора Яновской церкви Конрада Фрейфельдта построен образцовый приют на Васильевском острове («Александрийский приют – родовспомогательный дом для лютеранок», позднее роддом имени Видемана, В. О., Большой пр., 49—51).

Эстонская диаспора первоначально группировалась вокруг лютеранской церкви Св. Яана. Многие эстонцы в Петербурге были германизированы настолько, что с трудом понимали по-эстонски. Немецкий язык считался языком, достойным общения образованных людей. В романах классика эстонской литературы Эдуарда Вильде, действие которых происходит в эстонской среде Петербурга, герои нередко переходят на немецкий, чтобы подчеркнуть свою принадлежность к состоятельному, образованному сословию. В 1880-х годах этническая революция в Эстляндии, вызванная реформами Александра III, докатилась обратными волнами до эстонской диаспоры в Петербурге. Стало модным говорить на родном языке.

В Петербург переехал активист эстонского движения в Эстляндии пастор Я. Хурт – бароны вытеснили. Он перенес на петербургскую почву идеалы эстонского национального возрождения, центральным элементом среди которых было полноценное среднее образование на родном языке. Он создал общество по сбору средств на эстонскую гимназию. К 1907 году общество превратилось в крупнейшее объединение эстонских мигрантов в Петербурге. Общество содержало несколько начальных школ в городе. По замыслу они предназначались для эстонских детей, сохранения эстонского языка среди детей мигрантов, распространения эстонской культуры. Фактически это были платные школы на русском языке, где эстонский язык преподавался дополнительно вместе с немецким. Стоимость обучения составляла для членов общества – 15 руб. в год за одного ребенка, 25 – за двух, 35 – за трех. Не состоявшие в обществе должны были платить за своих детей 20, 35 и 50 рублей соответственно. Количество учеников неуклонно росло. В 1914—1915 году в школах общества обучалось 616 детей: 336 мальчиков и 280 девочек, из которых только 325 были эстонцы, 232 – русские. Видимо, хорошо поставлен был педагогический процесс. Центральной являлась школа № 1, по адресу Ушаковская ул., 12. Ныне Ушаковская вошла в состав улицы Зои Космодемьянской.

Господский дом мызы Загниц (эст. Сангасте). Фото автора.

Школу Эстонского общества разместили именно в этой части города с расчетом на детей рабочих и служащих Путиловского завода, на котором работало много выходцев из Эстляндии. Леонтина Роберт, преподавательница немецкого языка, вспоминала: «Школа действовала по адресу Ушаковская ул., 12, в здании, в котором ранее размещалась русская начальная школа. Здание представляло из себя старое деревянное двухэтажное строение средней величины, обитое темно-коричневой вагонкой… Здание находилось посреди обширного, заросшего зеленью двора, отделенного от улиц высоким забором. Вокруг дома царили относительная тишина и покой, не попадала сюда и уличная пыль. Дети могли здесь в свободное время бегать и играть. Специальных спортивных или игровых площадок не строили… На первом этаже здания было несколько комнат для приюта, маленькая частная квартира, комнаты для преподавателей и каморка дворника… Сама школа находилась на втором этаже, где имелось 4 классные комнаты, широкий коридор с гардеробом, туалеты, учительская и квартира директора… Учеников в классах было 25—35 человек, мальчиков и девочек почти поровну… Школа работала на русском языке на основании программы, утвержденной для всех российских школ, с небольшими отклонениями, например уроками эстонского и немецкого языка… Выпускники могли поступать в коммерческие училища, техникумы, учительские семинарии, девочки также в 4-й либо 5-й класс гимназии. Для мальчиков препятствием была в этом случае латынь…».[140]

Военно-медицинская академия со стороны Боткинской ул. На переднем плане – памятник профессору С. П. Боткину. Июль 2010 г. Фото автора.

В общественной деятельности эстонцы Петербурга опирались на авторитетных деятелей диаспоры, которые имели общественный вес и финансовую независимость. В конце 1870-х годах эстонскую секцию общества Пальмс при церкви Св. Яана возглавлял издатель Карл Леопас. Он владел в столице типографией, которая специализировалась на выпуске нотных изданий. В начале XX века лидером общины стал известный врач-отоларинголог Петр Петрович Геллат. Он обосновался в Петербурге в начале века, потому что бароны вытеснили его из Эстляндии. Не хотели они лечиться у доктора, который эстонский язык не забывал. Отоларингология тогда – новая дисциплина, и Петр Геллат быстро пошел в гору: основал частную клинику, стал сверхординарным доцентом в Медико-хирургической академии, даже читал лекции по физиологии пения в Петербургской консерватории. Доктор Геллат стал фактическим организатором отоларингологии в России вообще и в Петербурге, в частности. По его инициативе в 1903 году в Петербурге основано общество врачей ЛОР, с 1905 года он стал председателем Петербургского общества отоларингологов. Петр Петрович прославился, в частности, собственным методом лечения синуситов, который он изобрел в 1911 году, – откачивал жидкость из носовых пазух с помощью шприца. По его инициативе и при активной организационной деятельности созывались два всероссийских конгресса отоларингологов – в 1906 и в 1910 годах. Он состоял членом Русского общества врачебных знаний, Русского хирургического общества имени Пирогова, Русского дерматологического и венерологического общества. Петр Геллат был активным политическим деятелем во время событий 1905 года и неизменным лидером и организатором общественной жизни эстонской диаспоры в Петербурге. По его инициативе и при финансовом участии Петербургского эстонского благотворительного общества, президентом которого он долгое время состоял, в Петербурге была организована специальная типография для печатания изданий на эстонском языке «Uhiselu» («Общежитие»), проведен сбор пожертвований на различные мероприятия, стипендии студентам, издание литературы. Он инициировал создание Петербургского общества эстонских врачей и газеты «Peterburi Teataja» («Петербургский вестник») на эстонском языке. Петр Геллат скончался в Петербурге в 1912 году, не дожив до 55 лет. Его прах покоится на родине, в местечке Загниц (эст. Сангасте), где он прикупил себе имение.

Выдающимся представителем эстонской диаспоры и виднейшим деятелем эстонской общественной жизни в Петербурге накануне Первой мировой войны был также врач Артур Лоссманн. Он родился в 1877 году в имении Феннерн (эст. Вяна-Вяндра) и окончил гимназию в Пернау (Пярну) для мальчиков с золотой медалью, что давало право поступить без экзаменов в любое высшее учебное заведение империи по выбору. Русификация Александра III предоставила такую возможность даже детям бедных эстонских батраков. В 1899 году он поступил в Военно-медицинскую академию в Петербурге. Академия уже на стадии обучения предоставляла возможность жить независимо от родителей: высокая стипендия, армейская униформа, проживание за счет государства. Взамен выпускник был обязан отслужить врачом в армии не менее трех лет.

По окончании академии Лоссманну пришлось служить на фронтах Русско-японской войны. В 1907 году он вышел в отставку и вернулся в Петербург, где у него была частная практика. Одновременно он работал ассистентом у своего учителя профессора С. Боткина в Клинике внутренних болезней и возглавлял общественную жизнь эстонской диаспоры. В 1910 году вошел в состав Городской управы Петербурга, где возглавил санитарный отдел.

Это было сложное время преобразований и реформ. На место революционных фразеров от медицины пришли частники и практики наподобие Артура Лоссманна. В 1910 году в городе насчитывалось 278 лечебных заведений, родильных приютов и амбулаторий, из которых городу подчинялось 49, включая 12 больниц на 11 тысяч мест, остальные принадлежали различным благотворительным и коммерческим учреждениям. В 1911 году при Городской управе образована Комиссия по реорганизации больничного и санитарного дела в Санкт-Петербурге. Упор делался на профилактическую работу и на повышение доступности медицинской помощи. По разработанному в комиссии плану предполагалось расширить существовавшие больницы и построить новые. Петербург делился на 22 санитарных участка. Комиссия пыталась добиться для всех горожан права на бесплатное лечение. В разгар реформаторской деятельности в 1913 году председателем городской комиссии по здравоохранению избрали Артура Лоссманна.

Первая мировая война прервала эту полезную деятельность. В 1914 году он вновь мобилизован и оставался на военной службе в российской армии до 1919 года, когда вернулся на родину. Родина тогда воевала с большевиками за независимость, и Артур Лоссманн оказался весьма востребованным специалистом – и со стороны административной, и со стороны медицинской деятельности. В 1920—1935 годах Артур Лоссманн служил заведующим Военного управления здравоохранения Эстонской Республики (начальник медицинской службы) в звании генерал-майора. Фактически он создал систему медицинского обслуживания в армии нового государства.

Ему повезло – советские репрессии 1940 года его не коснулись. Не успели. Но Артур Лоссманн не стал искушать судьбу и в 1944 году бежал с немцами. С 1947 года он жил в Англии, скончался в очень почтенном возрасте в 1972 году. Бывший председатель городской комиссии по здравоохранению Петербурга и главный военный врач независимой Эстонии написал в эмиграции воспоминания, в которых, в частности, подробно и тепло вспоминает о жизни в Петербурге, свои студенческие годы в академии – как танцевал с Кшесинской на балу, как участвовал в ежегодных парадах на Марсовом поле, как стоял по ночам в очереди за билетами в Мариинский театр…

К 1917 году эстонцы занимали пятое место по численности в составе населения Петербурга. Их опережали только русские, немцы, поляки и финны. Эстонская диаспора в городе значительно опережала в количественном отношении представителей других, гораздо более многочисленных народов империи. Количество эстонцев в Петербурге превысило 50 тысяч человек, причем «это число могло бы быть в два раза больше, если бы все, кто прибыл сюда эстонцем, эстонцем бы и оставался, сам и в своих потомках»[141]. Количество эстонцев в Ревеле несущественно превысило количество эстонцев в Петербурге только ближе к революциям. Скоро начнется новая эра во взаимоотношениях этих городов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.