Начальник штаба полка в 22 года
Начальник штаба полка в 22 года
В начале июня 1942 года командир полка, к этому времени подполковник Запирич, приказал мне провести батальонные учения с боевой стрельбой. Учение я провел, видимо, хорошо. А присутствовавший командир дивизии полковник П.В. Гнидин объявил мне, что я скоро буду начальником штаба полка. Я согласился. Однако на второй день батальон был поднят по тревоге и получил задачу сменить подразделения отдельной морской бригады и занять оборону восточнее Куйдо-болота до Ур-озера протяженность семь километров по фронту. Так начался новый этап боев в обороне. Это несколько задержало мое назначение.
Сюда, на этот участок, вскоре прибыл ко мне в батальон командующий 7-й отдельной армией генерал-лейтенант Трофименко[14]. Внешне очень красивый человек, спокойный, выдержанный. Ни разу за время нахождения в батальоне не повысил голоса, очень подробно интересовался делами батальона, очень много интересовался лично мною. В батальоне мы его угостили обедом из лосятины — накануне лось подорвался на мине. Накануне приезда командующего армии мне наговорили много страшилок о его поведении. Предупредили, что он ходит по переднему краю во весь рост, пулям не кланяется и не терпит суетливых и трусливых офицеров.
Я его встретил у подножия высоты, где размещался мой батальонный НП, доложил и предложил пройти наверх, на НП, и стал его вести не по траншее, а прямиком в гору. Что тут началось… Командир дивизии кричит: «В траншею!» — командир полка тоже… Командующему стало как-то не по себе, и он говорит мне:
— Хочу посмотреть, как у тебя траншеи сделаны, — и я с удовольствием повел его на НП по траншее.
Ему у меня понравилось, и он объявил о моем назначении начальником штаба 116-го стрелкового Новороссийского краснознаменного полка 21-й стрелковой дивизии. В конце июня 1942 года я сдал батальон своему заместителю капитану Лобову. Итак, прощай мой боевой 1-й батальон 326-го Верхне-Удинского стрелкового полка…
Перед отъездом к новому месту работы я прибыл на командный пункт 326-го полка попрощаться с товарищами. Начальником штаба полка был мой дорогой друг Коля Жаренов, он был уже опытным оперативным работником. Я ему говорю:
— Коля, с чего начать, ведь я ничего не знаю? Это же большой аппарат, с бумагами и так далее.
Он мне говорит:
— Бумаги есть разные — входящие и исходящие. Так вот, те, которые приходят от начальства, — это входящие, а те, которые ты сам пишешь и отправляешь, — это исходящие.
Вот с такими багажом в неполные 22 года я отправился принимать штаб полка.
Мне повезло. Прибыв в полк, я встретил командира полка майора Владимира Петровича Кострова, моего старого знакомого по 326-му полку, очень опытного штабного работника. Так вот, первое время, почти два или три месяца, не глядя на войну, я каждую бумажку переписывал по два-три раза, а иногда и более. Спасибо Володе Кострову, с его помощью я стал в последующем неплохим работником штаба и почти из 50-летней службы в армии более 20 лет прослужил на штабной работе в разных штабах — от полка до округа и до начальника управления Министерства обороны.
Целых два года мне выпало служить в 116-м полку. Поэтому познакомлю читателя с другими моими сослуживцами (запись из дневника):
«Комиссар — старший батальонный комиссар Кривич (все звали его Кузьмич, а некоторые — Василий Теркин).
Заместитель командира полка по снабжению — майор Картешкин (из командиров транспортных рот).
Первый помощник начальника штаба (ПНШ-1) — старший лейтенант Пашкевич.
ПНШ-2 — майор, фамилию забыл, очень хорош. Его заменил младший лейтенант Голев.
ПНШ по связи — капитан Федотов.
Начальник химслужбы полка — старший лейтенант Галущенко.
Начальник инженерной службы (полковой инженер) — капитан (усатый) Сумароков.
Парторг — капитан Миша Попов (из Омска).
Агитатор-пропагандист — капитан Шавыров (из Ленинграда).
Оперуполномоченный — Иван Иванович Шабухин (он вскоре заменен на Курашова).
Завделопроизводством, затем ПНШ по строевой — старший сержант административной службы, затем лейтенант административной службы Сергей Бахарев.
Командир 1-го стрелкового батальона — капитан Пертаков.
Командир 2-го стрелкового батальона — капитан Кондрашов.
Комиссар — старший политрук Агафонов.
Командир 3-го стрелкового батальона — майор Филинов (бывший капельмейстер полка).
Командир взвода пешей разведки — старший лейтенант Семенов.
Командир взвода конной разведки — старший сержант Ян Кайзер.
Коновод — ефрейтор Субботин (Алтайский край).
Ординарец — ефрейтор Кузьма Иванович Носков (крестьянин из Челябинской области).
Командир отделения автоматчиков полка — старший сержант Козлов (ныне заслуженный артист РСФСР)».
За эти два года трех командиров полков пережил я, но лучше Володи Кострова никого не было. Много событий прошло за эти годы. Напишу только об отдельных, так как обо всем подробно писать времени не хватит. Не сразу пошла у меня служба в полку, прежде всего по причине слабой подготовки. И только время, старание, резкие изменения обстановки в течение двух лет дали мне возможность приобрести достаточные навыки работы начальника штаба полка.
В начале сентября 1942 года мне было присвоено звание майор.
Первым большим испытанием для меня как начальника штаба полка стала операция по захвату высоты Верблюд. Эта высота была господствующей в центре боевого порядка полка. На одном горбу была наша огневая точка, на другом — огневая точка финнов. Расстояние — 70–80 метров. Нашу огневую точку я установил летом 1942 года, когда еще командовал батальоном. И вот командир дивизии решил к празднику 7 Ноября захватить вторую высоту.
Атака началась на рассвете 7 ноября, для чего были привлечены 1-й батальон полка, рота автоматчиков и подразделения усиления (артиллерия, саперы и т. д.). В течение двадцати минут высота была захвачена, и финны бежали. Однако спустя примерно полтора-два часа финны, опомнившись, накрыли высоту сплошным артиллерийским огнем, причем их артиллерия не умолкала в течение всего дня. Все наши попытки продвинуться в глубину расположения противника успеха не имели, и мы были вынуждены сидеть в захваченных финских окопах, которые, естественно, были хорошо пристреляны, и поэтому мы несли большие потери.
Помогал командовать этим неудачным боем комиссар полка старший батальонный комиссар Кривич. Ночью мы отвели свои подразделения в исходное положение, понеся большие потери.
8 ноября к утру все было подготовлено к началу повторной атаки. После короткой артподготовки 3-й стрелковый батальон по проделанным накануне проходам в заграждениях и минных полях ворвался в траншею противника и захватил северный бугор высоты Верблюд.
Но и в дальнейшем все наши атаки успеха не имели. Наши засели в траншеях и окопах противника, продолжая нести больше потери. Бои продолжались до 12 ноября.
Командир батальона управлял боем с соседней высоты.
Штаб дивизии во главе с командиром дивизии занял подготовленный полком НП в районе КП оборонявшегося района.
Штаб полка вынужден был занять КП на высоте Глаз, что в полутора-двух километрах юго-западнее высоты Верблюд, и наблюдать за боем под острым углом. Командир полка (это был уже не Володя Костров), будучи связанным по рукам и ногам, управление действующими подразделениями бросил, напился пьяным и, по существу, проспал самые критические моменты боя.
Все выпало на одного начштаба полка и его штаб, правда при очень тесной и душевной помощи комиссара полка Кривича. Вмешивались в управление все — от командира дивизии до начальника оперативного отделения штаба дивизии, однако отвечать пришлось начальнику штаба полка (так как с командира спрос был невелик).
А расплачивались мы за путаницу и неразбериху жизнями солдат, сержантов и офицеров 3-го стрелкового батальона 116-го стрелкового полка и роты автоматчиков. Потери были большие. Награды получили немногие. Командиру дивизии было присвоено звание генерал-майор, и, как говорят, именно с этого момента вместо буквы «и» в фамилии Гнидин после первого «н» появилась буква «е», и комдив наш стал Гнединым.
Можно еще много и долго писать об этом поучительном для меня бое, неудачных и неумелых действиях командиров всех степеней — от батальона до дивизии. Он сослужил свою службу на будущее. Но потерянных жизней не вернуть.
Я часто тогда, потом и позже задавал сам себе вопрос: зачем и кому нужны были эти боевые действия, приуроченные к 25-летию Октября?
Примерно такими же были действия 21-й стрелковой дивизии в начале апреля 1942 года, когда, по сути, вся дивизия сумела за неделю боев продвинуться на 250–300 метров в нейтральной полосе. А сколько положено человеческих жизней! Кто за это в ответе? Кто???
12–15 ноября шел период ликвидации последствий боя за высоту Верблюд. Хоронили погибших друзей и товарищей, отправляли в тыл раненых, восстанавливали оборонительные сооружения и заграждения. Особенно прочно укрепили южный горб высоты и подступы к нему. Долго затем еще десятки дней нельзя было высунуть голову в районе этой высоты. Финнам она тоже дорого стала.
Штабы заполняли боевые журналы для истории, а командиры всех степеней проводили поучительные разборы. Особенно мне запомнился разбор, проведенный командиром дивизии, и высказанные им замечания, довольно-таки бестолковые. Например:
— Раненые и убитые уходят с поля боя, бросая котелки и оружие!
Или:
— Надо воевать не умением, а числом!
На замечание бригадного комиссара Семенова: «Не числом, а умением» — комдив опять:
— Я и говорю… не умением, а числом!
На этом и были закончены активные наступательные действия дивизии в районе озер Онежского и Ладожского, южнее реки Свирь.
В эти дни я узнал, что 3 ноября 1942 года под Сталинградом погиб мой родной единственный брат Рувим Львович Боград, 1924 года рождения.
Со второй половины ноября и до конца декабря полк, получив указания штаба дивизии, занимался совершенствованием обороны и поочередно выводил подразделения в тыл для боевого сколачивания и подготовки личного состава к ведению активных боевых действий. Много работы было у начальника штаба и штаба в целом: организация боевого обеспечения по всем видам, проверка несения боевой службы и беспрерывная разведка противника.
К концу года заместителем командира полка был назначен мой друг Николай Жаренов, ранее занимавший должность начальника штаба 326-го стрелкового полка. Он очень успешно организовал разведку, неоднократно захватывал пленных, за что был награжден орденом Красной Звезды.
Много времени у меня отнимала организация и ведение разведки. Взвод пешей разведки возглавлял старший лейтенант Семенов, которому я помог перевести в его взвод его родного отца из другой дивизии. Однако Семенову, несмотря на личную храбрость, не удалось сплотить взвод. В результате при проведении ночного поиска в марте 1942 года старший лейтенант Семенов, двадцати лет от роду, красавец парень, погиб. Место захоронения помню, хотя прошло более пятидесяти лет.
После этого случая пришлось переформировать взвод разведки, ввести в его состав лучших людей из роты автоматчиков полка: Яна Кайзера, Сергея Чембарова и маленького ефрейтора Левенка (парень из Владивостока). Кстати, все остались живы. Заместителем помощника начальника штаба по разведке мы назначили бывшего адъютанта командира полка, младшего лейтенанта Голева.
Все это дало свои результаты. Однажды мы решили захватить пленного днем. Нам не было ясно, кто перед нами находится. Выбрали участок и стали в тылу тренировать своих разведчиков, как приближаться к противнику ползком. Был конец мая месяца, трава выдалась густой и высокой, и вот две недели разведчики готовились в тылу на подобранном близко к переднему краю месте.
Когда все было готово, я прибыл к разведчикам и попросил показать мне, как это будет. Я сел на пригорке, и Голев показал мне направление, где должны были действовать наши разведчики. Я пошел и стал ждать. Когда прошло примерно минут сорок или пятьдесят, я спросил Голева: в чем дело, почему разведчики тянут и не начинают действовать? Я смотрю на Голева, а его глаза смеются. В это время два парня схватили и обняли меня сзади. Смотрю, да это же Чембаров и Левенок! Так искусно они проползли на открытом участке местности, что я ничего не заметил, даже шевеления травы.
Все готово. Все в исходном положении, утро. Конец мая или начало июня. Ребята пошли, более часа длился период переползания. Вдруг взрыв — все замерли. А через десять минут бегут: Чембаров и Левенок, Кайзер и еще несколько разведчиков и тащат громадного солдата. Прибыли на мой КП в роте. Я всех срочно, вместе с пленным, отправил на командный пункт полка, а спустя минут 30–40 финны опомнились и открыли вдруг огонь по нашим позициям. Но разведчики были уже вне их досягаемости.
Это был очень важный пленный, он дал ценные показания. Пленный был солдатом финской армии, но по национальности швед, ростом примерно 185–190 сантиметров. Я всегда удивлялся, как могли старший сержант Чембаров, ростом примерно 170 сантиметров, и младший сержант Левенок, ростом менее 160 сантиметров, тащить на себе этого тяжелого шведа больше полукилометра ползком и довольно быстро.
Все мои разведчики были награждены орденами, в том числе и мой помощник по разведке младший лейтенант Голев — орденом Красной Звезды. Я награжден не был. Причина — я начал разведку, но не доложил своему командиру полка, в то время подполковнику Чураеву (или Чугаеву). Он мне этого не простил.
Кстати, взрыв в ходе разведки произошел уже на обратном пути при преодолении проволочного и минного заграждения. В результате Левенок получил легкое ранение шеи, но остался в строю.
Разведчики наши стали знаменитыми во всей армии.
Отгремел 1942 год, дни этого года вошли в историю страницами, написанными кровью наших людей, и, если бы меня спросили, каким цветом отпечатать тома по истории нашей страны 1942 года, я бы сказал — красным.
Новый, 1943 год встретили в землянке командира 2-го стрелкового батальона майора Кондрашова — слушали по радио выступление Михаила Ивановича Калинина, отметили фронтовыми ста граммами. Ночь была безлунная, но стоял крепкий мороз, и много-много звезд мерцало. Для меня Новый год принес радость: мне из Бугуруслана (были розыски) прислали впервые после августа 1941 года адрес моих родителей.
Ранней весной около недели в полку жил член военного совета 7-й отдельной армии генерал-майор Васильев[15]. Не могу говорить о нем вообще, запомнился как очень красивый мужчина.
Сменился командующий армией. Вместо генерал-лейтенанта Трофименко командармом стал бывший начальник штаба армии генерал-майор Крутиков[16], а начальником штаба армии стал генерал-майор Орлеанский[17].
В мае или в июне я ему докладывал обстановку и решение — он остался доволен.
С нового года мы стали носить погоны. Отменили старые звания политработников. Был введен в действие новый Боевой устав 1942 года и Полевой устав 1943 года. Еще раньше командира полка подполковника Кострова сменил бывший старший офицер разведотдела армии подполковник Чугаев. До войны он был командиром батальона в Ленинградском пехотном училище. Вояка он был неважный, а первое серьезное дело показало всю его командирскую никчемность (здорово щелкал каблуками — вот все, что я о нем запомнил).
В конце весны 1943 года полк был выведен во второй эшелон, оставив на правом фланге в обороне 2-й стрелковый батальон, оперативно подчиненный командиру 326-го стрелкового полка. Однако спрос за этот батальон был с нас в полной мере, и мне часто приходилось там бывать. Много и с большим старанием трудился командир 2-го стрелкового батальона майор Кондрашов.
Все окопы и траншеи были забраны жердями, было отрыто много ходов сообщения, тоже забранных жердями. Землянки же солдат и офицеров были прочными — в 3–4 наката — и обеспечивали безопасность от огня артиллерии.
Так как батальон оборонялся на фланге дивизии, потребовалось уточнить группировку противника.
Был выбран участок проведения поиска и установлено круглосуточное наблюдение за противником. Разведчики тренировались в тылу. Наблюдение показало, что противник более бдительно несет службу днем и менее — ночью, правда, периодически освещает местность. Участок для проведения поиска был полузакрытого типа. Кустарник на болоте, затем высокая сухая трава и редколесье. В этой связи мною было принято решение проводить поиск ночью, а вернее, в полночь, когда противник нес службу менее бдительно, чем обычно.
Август ушел на разведку района, наблюдение за противником. Кроме того, для введения противника в заблуждение мы несколько раз имитировали разведку днем, невдалеке от избранного места поиска. Помню, что в конце августа были очень тихие дни и ночи. Пришлось выжидать.
В начале сентября я доложил командиру полка, что выезжаю во 2-й стрелковый батальон и буду вести поиск при благоприятной погоде (ветерок и темень). К концу дня я прибыл верхом в район НП командира правофланговой роты. Вызвал своего помощника, уже лейтенанта Голева, и командира взвода, уже младшего лейтенанта Яна Кайзера, а также командира группы захвата старшего сержанта Чембарова, командира артиллерийской батареи, моего хорошего старого знакомого капитана Председателева и командира батальона майора Кондрашова. Заслушал всех о готовности и приказал занять исходное положение. Сам со своим помощником Голевым убыл в окоп командира взвода, туда были поданы линии связи.
В полночь все началось. Около трех часов ползли наши из группы захвата, и такая осторожность обеспечила полную внезапность. Один раз, когда группа обеспечения занимала удобную позицию для установки пулемета, задела проволоку от сигнализации противника, финны всполошились, начали бросать ракеты в этом направлении, но, так как был ветер, они скоро угомонились. Группа Чембарова бесшумно проникла в окоп и буквально на цыпочках приблизилась к наблюдателю противника в тот момент, когда он бросил осветительную ракету. Этого мига было достаточно, чтобы Чембаров воткнул ему в рот кляп и быстро с братьями-казахами Нурмагомбетовыми связал и вытащил его из окопа. Все остальное было делом техники. При подходе уже к нашему переднему краю противник вдруг открыл сильный пулеметный огонь. Предполагаю, что пришедшая для смены наблюдателя группа противника не обнаружила его и открыла огонь. Я дал команду Председателеву, и 10–15 снарядов точно легли в этот окоп. Пленный на сей раз оказался разговорчивым финном.
Все было проведено отлично. Пленного взяли безо всяких потерь. Пока я двигался с группой на КП батальона, майор Кондрашов доложил в штаб полка, что нами захвачен пленный. Дежурный не стал беспокоить командира полка Чугаева и доложил в штаб дивизии, а там немедленно донесли командиру дивизии Ивану Зорину. Тот, естественно, позвонил командиру полка, а он в ответ молчит и не знает, в чем дело (любил человек поспать). Мне это стоило того, что лично командиром полка был вычеркнут из списка представленных к награждению орденами.
После этого события разведчики 116-го Новороссийского стрелкового краснознаменного полка прославились на всю армию как мастера бескровных поисков. Хорошо нам эта наука пригодилась затем в зимне-весенних боях в Заполярье.
В октябре 1943 года полк пополнился личным составом, были организованы занятия по боевой подготовке по наступлению и формированию водных преград. Мы готовились к форсированию реки Свирь.
Убыл к новому месту службы бывший командир дивизии генерал-майор Гнедин, вместо него прибыл после окончания краткосрочных курсов при Военной академии имени Фрунзе полковник Анфимов[18].
Курсы, видимо, подковали его, и он очень любил в самых неожиданных условиях задавать вопросы. Эта участь и меня не миновала. Как-то во время доклада плана очередного поиска (кстати, который я очень в душе не хотел проводить) мне был задан вопрос: что такое взаимодействие? И я, не окончивший полного курса училища и не имея даже полного среднего военного образования, просто, исходя из уже имевшегося опыта, доложил, что это согласованное по цели, месту и времени действие войск и т. д. Полковник Анфимов, по-видимому, остался доволен и всегда в последующем относился ко мне доброжелательно.
Утвержденному плану проведения поиска, назначенного на конец января, не было суждено осуществиться.
Новый 1944 год мы встретили, находясь во втором эшелоне дивизии — в лесу южнее Ван-озера.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.