ГЛАВА XVIII О судебной власти в римском государстве

ГЛАВА XVIII

О судебной власти в римском государстве

Судебная власть была предоставлена народу, сенату, государственным сановникам и судьям. Надо рассмотреть, как она была распределена. Начинаю с дел гражданских.

Консулы судили после царей, а преторы — после консулов. Сервий Туллий сложил с себя обязанность творить суд по делам гражданским; консулы тоже не решали этих дел, за исключением очень редких случаев, которые поэтому получили название чрезвычайных. Они довольствовались тем, что назначали судей и формировали трибуналы, которые должны были судить. Судя по речи Аппия Клавдия, переданной Дионисием Галикарнасским, начиная с 259 года от основания Рима в этом видели установившийся обычай; и мы не зайдем слишком далеко, если отнесем установление этого обычая к Сервию Туллию.

Претор каждый год составлял список, или табель, лиц. которых он избирал для выполнения обязанности судей в продолжение года отправления им своей должности. Для каждого дела привлекали достаточное для его рассмотрения количество судей. Почти то же самое практикуется в Англии. Особенно благоприятно для свободы было тут то, что претор назначал судей с согласия сторон. Значительное количество отводов, которое допускается теперь делать в Англии, очень близко подходит к этому обычаю.

Эти судьи должны были только устанавливать факты, например, была или нет уплачена такая-то сумма, было или не было совершено такое-то действие. Что же касается вопросов о праве, решение которых требует некоторых специальных способностей, то .они выносились на обсуждение трибунала центумвиров.

Цари сохранили за собой право суда по делам уголовным; от них это право перешло к консулам. В силу этой-то судебной власти консул Брут и предал смерти своих детей и всех участников заговора в пользу Тарквиниев. Эта власть была чрезмерна. Консулы уже обладали военной властью, теперь они стали применять эту власть и к гражданским делам, и их судебные решения, не стесняемые никакими формами судопроизводства, были скорее актами насилия, чем суда.

Этим было вызвано издание закона Валерия, дозволявшего апеллировать к народу по поводу всякого распоряжения консулов, угрожавшего жизни гражданина. Консулы уже не могли вынести смертного приговора римскому гражданину иначе, как по воле народа.

Мы видим, что во время первого заговора в пользу возвращения Тарквиниев виновных судит консул Брут, во время второго — для суда над виновными созывают сенат и комиции.

Законы, названные священными, дали народу трибунов, которые образовали корпорацию, заявившую вначале безмерные притязания. Трудно сказать, что было сильнее: дерзкая требовательность плебеев или робкая уступчивость сенаторов. Закон Валерия дозволил апеллировать к народу, т. е. к народу, состоящему из сенаторов, патрициев и плебеев; но плебеи постановили, что апелляции следует обращать только к ним одним. Вскоре был поднят вопрос ,о том, могут ли плебеи судить патриция, что стало предметом распри, порожденной делом Кориолана и вместе с этим делом окончившейся. Кориолан, обвиненный трибунами перед народом, утверждал вопреки духу закона Валерия, что его как патриция могут судить только консулы. Плебеи также вопреки духу закона решили, что его должны судить только одни плебеи, и действительно судили его.

Законы двенадцати таблиц все это изменили. Они постановили, что вопрос о жизни и смерти гражданина должен решаться лишь большими народными собраниями. Таким образом, плебеи, или, что то же самое, комиции по трибам, стали судить только преступления, наказуемые денежным штрафом. Для вынесения смертного приговора нужен был закон; для присуждения к денежному штрафу достаточно было плебисцита.

Это определение законов двенадцати таблиц было очень благоразумно. Благодаря ему плебеи и сенаторы стали действовать с удивительным согласием: так как компетенция тех и других была поставлена в зависимость от строгости наказания .и природы преступления, то им было невозможно обойтись без взаимного соглашения.

Закон Валерия лишил государственный строй Рима всего, что у него еще оставалось общего с правлением греческих царей героической эпохи. Консулы уже не имели власти карать за преступления. Хотя все преступления имеют публичный характер, тем не менее надо отличать те из них, которые касаются взаимных отношений граждан, от тех, которые, скорее, касаются отношений государства к гражданам. Первые называются преступлениями частными, а вторые — публичными. Публичные преступления судил сам народ. Что касается частных, то он поручал специальной комиссии назначать квестора для суда над каждым преступлением этого разряда. В квесторы народ часто избирал должностное лицо, но иногда и частное. Их называли квесторами отцеубийства. О них упоминается в законах двенадцати таблиц.

Квесторы назначали так называемого судью данного дела, который избирал по жребию судей, составлял суд и председательствовал в нем.

Следует обратить внимание на участие, которое принимал сенат в назначении квестора, для того чтобы уяснить себе, каким образом были в этом отношении уравновешены власти. Иногда сенат заставлял избрать диктатора для отправления должности квестора; иногда он приказывал, чтобы избрание квестора было поручено народному собранию, созванному трибуном; наконец, случалось, что народ давал поручение избранному им для этого должностному лицу сообщить сенату о каком-нибудь преступлении и просить его назначить квестора, как это видно из суда над Луцием Сципионом, о котором говорит Тит Ливии.

В 604 году от основания Рима некоторые из этих временных комиссий были обращены в постоянные. Мало-помалу материал преступлений был разделен по вопросам, которые составили предмет постоянных судов. Каждый из этих судов был поручен ведению особого претора. Власть преторов судить эти преступления была ограничена годичным сроком, по истечении которого они отправлялись управлять своими провинциями.

В Карфагене совет ста состоял из пожизненных судей. Но в Риме преторы назначались на один год, а судьи — даже на более короткий срок, потому что они назначались для каждого дела особо. Мы уже сказали в VI главе этой книги, насколько такой порядок был в некоторых государствах благоприятен для свободы.

До Гракхов судей избирали из сословия сенаторов. Тиберий Гракх заставил избирать их из сословия всадников; эта перемена была настолько важной, что сам трибун считал, что он одной этой мерой подорвал силу сословия сенаторов.

Надо заметить, что распределение трех властей может быть очень благоприятно для свободы конституции, хотя менее благоприятно для свободы гражданина. В Риме могущество народа, обладавшего законодательной властью и частью власти исполнительной и судебной, было так велико, что оно нуждалось в противовесе со стороны другой власти. Хотя сенат и обладал частью исполнительной власти и некоторыми отраслями законодательной, но этого было мало для противовеса народу. Нужно было, чтобы он пользовался частью судебной власти, и он пользовался ею, когда судей выбирали из сенаторов. Но после того как Гракхи лишили сенаторов участия в суде, сенат уже не мог противостоять народу. Таким образом, Гракхи поколебали свободу строя ради усиления свободы народа, но последняя погибла вместе с первой.

Отсюда произошли бесконечные бедствия. Государственный строй был изменен в такое время, когда в пылу гражданской борьбы основные законы уже почти не существовали. Всадники перестали быть тем средним сословием, которое соединяло народ с сенатом, и узы единения в государственном строе были порваны.

Существовали и частные причины, в силу которых не следовало поручать судебную власть всадникам. Государственный строй Рима был основан на том принципе, что войско его должно было состоять из лиц, достаточно состоятельных, чтобы отвечать перед республикой за свое поведение своим имуществом. Всадники, как люди самые богатые, составляли кавалерию легионов. Но после своего возвышения они уже не захотели служить в этом войске. Надо было образовать новую кавалерию: Марий стал набирать в свои легионы всякий сброд, и республика погибла.

Кроме того, всадники брали на откуп доходы республики; они были жадны, они сеяли одно общественное бедствие за другим, одну нужду за другой. Таких людей не только не следовало делать судьями, но и самих их надо было бы постоянно держать под надзором судей. К чести наших старинных французских законов надо сказать, что при заключении договоров с деловыми людьми они относились к ним с недоверием, которое, естественно, внушает неприятель. Когда в Риме судебная власть была передана откупщикам, не стало ни добродетели, ни порядка, ни законов, ни судов, ни судей.

В некоторых отрывках из Диодора Сицилийского[77] и Диона встречается довольно наивное изображение такого положения дел. «Муций Сцевола, — говорит Диодор, — захотел воскресить нравы старицы, жить честно и воздержанно, только на средства от своего собственного имущества. Предшественники его, вступив в сообщничество с откупщиками, которые были в это время судьями в Риме, наводнили провинцию всякого рода преступлениями. Но Сцевола покарал ростовщиков и посадил в тюрьмы тех, которые сажали туда других».

Дион рассказывает, что наместник Сцеволы Публий Рутилий — человек, не менее Сцеволы ненавистный всадникам, был обвинен по своем возвращении из провинции в том, что он получил подарки и присужден к денежному штрафу. Он тотчас же заявил об уступке своего имущества. Он доказал свои права на владение им, и его невинность обнаружилась в том, что ценность его имущества оказалась гораздо меньше ценности того, в похищении чего его обвиняли. Он не захотел более жить в одном городе с такими людьми.

Диодор говорит еще, что итальянцы закупали в Сицилии партии рабов для возделывания своих полей и ухода за своими стадами и не кормили их, вследствие чего эти несчастные, одетые в шкуры животных, вооруженные копьями и дубинами и окруженные стаями больших собак, были вынуждены грабить по большим дорогам. Они опустошали всю провинцию, так что жители ее могли считать своим только то имущество, которое находилось под охраной городских стен. И ни один проконсул, ни один претор не мог или не хотел воспротивиться этим беспорядкам, не смел наказать этих рабов, потому что они принадлежали всадникам, которые обладали судебной властью в Риме. Это было, однако, одной из причин восстания рабов. Скажу только одно: людям, занимавшимся профессией, единственная цель которой — нажива, профессией, которая всегда всего требовала, но от которой никто ничего не требовал, профессией, неумолимой и глухой ко всему на свете, — этим людям, которые не только расхищали богатства, но разоряли и самую бедность, не следовало вручать судебную власть в Риме.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.