ОЧЕРК XXX ЛАБОРАТОРНАЯ ЧУМА В ФОРТЕ «АЛЕКСАНДР I» (1904—1907)

ОЧЕРК XXX

ЛАБОРАТОРНАЯ ЧУМА В ФОРТЕ «АЛЕКСАНДР I»

(1904—1907)

Бомбейская чума 1896 г. привлекла многих европейских ученых в Индию и по завершении своих миссий, они, кроме знаний о чуме, увозили в свои институты еще и штаммы ее возбудителя — Bacterium (Yersinia) pestis. Трагедии не заставили себя долго ждать. Во время эпидемии 1894 г. в Гонконге заболели чумой трое японских врачей. В 1897 г. в Индии заразился в лаборатории чумой профессор Штикер. В 1898 г. в Вене заразился и погиб от чумы служитель Бариш, а за ним доктор Мюллер и его сиделка. В июне 1899 г. в Лиссабоне погиб врач Пестана, уколовший себе палец во время вскрытия чумного трупа. В 1903 г. в лаборатории Коха в Берлине погиб от легочной чумы доктор Закс. Л.З. Мороховец (1907) по этому поводу писал: «...в ледяном ужасе оцепеневала мысль при виде того, как эта ужасная гостья, так предательски давшая специалистам-ученым уловить себя в пробирки, в склянки в Индии, так беспощадно поражала посвятивших себя изучению ее и именно в таких условиях научных институтов Европы, где по всем види-мостям должны были царить наиболее препятствующие не только распространению ее условия, но даже — исключающие возможность проникновения в какой бы то ни было организм без воли человека...».

Угроза заноса чумы в Европу подтолкнула правительства к развертыванию широких исследований по разработке противочумных вакцин и сывороток, но одновременно — принять меры против ее появления из бактериологических лабораторий.

«Особая лаборатория по заготовлению противобубонночумных препаратов ИИЭМ». Экспериментальные работы с возбудителем чумы в России начаты в 1896 г. в Санкт-Петербурге в Императорском институте экспериментальной медицины (ИИЭМ). В отделе эпизоотологии института в 1897 г. налажено производство сыворотки Иерсена, для чего использовали лошадей из конюшни А.П. Ольденбургского на Каменном острове. Животных перевозили через Большую Невку в ИИЭМ (Аптекарский остров) на лодке. Культуру возбудителя чумы прислал Эмиль Ру из Парижского института Пастера. Уже в 1898 г. началось производство убитой чумной вакцины («лимфы Хавкина»). Однако еще до заболевания чумой в лаборатории в Вене, принц Ольденбургский используя свое влияние при дворе, добился передачи ИИЭМ форта «Александр I» (рис. 27).

Форт «Александр I

27. Форт «Александр I». Расположен на Большом Кронштадтском рейде у западного конца острова Котлин, на котором находится городКронштадт. Верхняя фотография сделана в 1907 г. Н.М. Берестеневым.Нижняя — форт в 2003 г., взята с сайта http://www.nortfort.ru

В январе 1897 г. военный министр дал свое согласие на передачу форта, а в декабре 1898 г. принц приказал перенести туда все работы по чуме. Кроме этой лаборатории, с чумой было разрешено работать в Астрахани, но только с диагностическими целями.

Постройка форта «Александр I» начата в 1835 г. и закончена в 1846 г. по проекту и под руководством инженер-полковника Фон дер Вейде. Задачей форта был контроль над южным фарватером системой перекрестного огня совместно с фортами «Петр I», «Рисбанк» («Павел») и «Кроншлот». Форт «Александр I» представляет собой громадное здание размером 90*60 м., сложенное из гранитных глыб, имеет форму почки и выпуклой стороной обращен на Большой рейд. На его четырех боевых ярусах размещались 137 орудий. В стороне, обращенной к Кронштадту, находится маленькая пристань. В 1860-х гг., с распространением нарезной артиллерии, форт утратил свое боевое значение и использовался в качестве склада мин и боеприпасов, в 1896 г. выведен за штат. Во время реконструкции форта в чумную лабораторию амбразуры для пушек, высеченные в стенах толщиной в сажень, были переделаны в окна.

Об оборудовании особой лаборатории для изготовления противобубонночумных препаратов

Государь Император, по всеподданнейшему докладу Председателя Высочайше учрежденной Комиссии о мерах предупреждения и борьбы с чумною заразою и Попечителя Императорского Института Экспериментальной Медицины Его Высочества принца Александра Петровича Ольденбургского, в 18-й день октября 1898 года Высочайше соизволил на оборудование особой вполне изолированной лаборатории для изготовления противо бубонночумных препаратов, а равно для производства опытов и изысканий над предохранительными и лечебными средствами против чумных заболеваний (Для устройства означенной лаборатории в распоряжение Высочайше учрежденной Комиссии о мерах предупреждения и борьбы с чумною заразою был предоставлен форт «Император Александр I» в Кронштадте).

А теперь мы обойдем форт вместе с Н.М. Берестеневым (1907). У массивных, обитых медью ворот находилось помещение для дворника и жандарма (рис. 28).

Жандарм, как «око недреманное», следил за благонадежностью обитателей форта. Присутствие его на форте-лаборатории было совершенно излишним, и делать ему абсолютно было нечего, почему он и изнывал там от тоски и скуки. Но так как форт находится в районе крепости, а на военных фортах полагался жандармский надзор, то он существовал и на разоруженном форте.

Внутри здания крепости, занимающего весь остров, находится небольшой мощеный двор (рис. 29).

Ворота форта (здесь и далее фотографии из книги Берестенева Н.М., 1907)

28. Ворота форта (здесь и далее фотографии из книги Берестенева Н.М., 1907)

Двор форта

29. Двор форта

О сосредоточении опытов и исследований по бубонной чуме в лаборатории на форте «Император Александр I»

Высочайше учрежденная Комиссия о мерах предупреждения и борьбы с чумной заразою журналом от 22-го августа 1899 г. постановила производство кем бы то ни было как опытов, так и исследований по бубонной чуме сосредоточить исключительно в помещениях форта «Император Александр I» в Кронштадте, воспретив эти работы во всех других учреждениях Петербурга, ввиду представляемой ими опасности.

На первом этаже форта находились: часть лабораторий и конюшня на двадцать лошадей. Лестницы внутри здания были чугунные, ажурные; остались от прежних времен.

Рядом с конюшней были построены две кремационные печи, предназначенные для сжигания трупов, павших от чумы лошадей, мелких животных, навоз и все отбросы. В них также сжигали тела врачей, умерших от чумы.

Здесь же помещались комнаты для мелких животных — белых мышей, крыс, морских свинок и кроликов; паровой стерилизатор; прачечная; баня; электрическая станция; слесарная мастерская; кузница и кухня.

На втором этаже располагались: лаборатории:

30.

31. Большая и средняя лаборатории первого этажа:

32. Отдельные лаборатории второго этажа:

На одной из фотографий видна система вентиляции (вентилятор и воздуховод), однако была ли она приточно-вытяжной, нам не известно. В этом же отделении были расположены: музей, библиотека, служившая также и усыпальницей для двух врачей, погибших от чумы на форте, и рядом с ней столовая.

В противоположном конце коридора находились биллиардная и квартира заведующего (две комнаты с прихожей). Квартира эта занимала прежний пороховой погреб, под ней были устроены ледник и конюшни, поэтому зимой там было холодно и чувствовался «аромат» лошадей, но летом хорошо и прохладно.

Кроме лабораторий на этаже находились 11 комнат для врачей, служащих и приезжающих работать на форт. Комнаты были обставлены уютно, но их большим недостатком служило то обстоятельство, что гранитные стены зимой промерзали насквозь и отсыревали. В помещениях для врачей имелись две ванны и уборная. В третьем этаже также находились лаборатории, 2 больших термостатных комнаты, склады сена и овса. Лабораторные комнаты на 3 этаже были выше, обширнее и светлее комнат 2-го и 1-го этажей, вследствие чего, во время чумных заболеваний на форте, одна из этих комнат была приспособлена для больных. То помещение для заразного лазарета, которое было отведено прежде на втором этаже, оказалось неудобным, т.к. состояло из очень маленьких слабо освещенных и плохо вентилирующихся комнат с коридором. На этом же этаже жили служители, их квартира была изолирована от лаборатории; тут же была устроена их кухня, общая столовая и отдельная комната — незаразный лазарет для служителей.

Часть крыши форта плоская, до реконструкции там стояли пушки. В имевшихся двух надстройках (в одной раньше помещался аппарат де Шарьера для сосредоточенной стрельбы со всех фортов), расположили кочегарку, 2 паровых котла, газовую станцию (газ готовили из мазута), склад угля (уголь поднимался электрическим подъемником), газгольдер и бак для воды.

Годовой бюджет лаборатории в 1907 г. — 60 тыс. рублей.

Штат лаборатории составляли: 3 врача (заведующий и 2 помощника), заведующий хозяйством (обычно это место оставалось вакантным), письмоводитель и 30 служителей, в том числе две прачки, два повара и лакей при квартирах врачей (рис. 33).

Служительский персонал форта в 1907 г.

33. Служительский персонал форта в 1907 г.

По своим размерам лаборатория могла обслуживать много десятков научных работников, но в ней, вследствие ее отдаленности и изолированности, обычно работали лишь 2–5 посторонних врачей. Только во время работы курсов, которые проводились с 1905 г. для врачей и студентов, изучающих чуму и холеру, в лаборатории появлялось сразу по 30 человек. Перед Первой мировой войной основные кадры военных эпидемиологов и инфекционистов в России проходили подготовку на курсах в «Особой лаборатории».

Но в целом, лаборатория на форте «Александр I» далеко не использовалась как научное учреждение, прекрасно обставленное и рассчитанное на десятки работников.

Директор Института экспериментальной медицины С.Н. Виноградский пытался перенести чумную лабораторию на сушу (в Финляндию) и превратить ее в институт, который служил бы не только для изучения чумы, но и для приготовления разнообразных лечебных и диагностических сывороток. Но ему это не удалось из-за противодействия принца Александра Ольденбургского.

Для сообщения с берегом у лаборатории имелся собственный небольшой буксирный пароход-ледокол и лодки, зимой же сообщение происходило на санях.

Работа с возбудителем чумы, приготовление разводок, заражение и вскрытие животных производились с особыми (для того времени) предосторожностями. Врачи и прислуга надевали брюки и халаты из тонкой прорезиненной материи и калоши, на голову холщовый колпак; по окончании работы халат и брюки вымачивались в карболовой кислоте, калоши мылись сулемой.

Для заражения и вскрытия животных имелись специальные комнаты (рис. 34). Трупы животных прикалывалась к пробковым доскам, лежащим на эмалированных подносах с высокими бортами; под труп под-кладывали листы плотной оберточной бумаги, вместе с которыми труп переносили в эмалированный горшок и там его варили 15–20 минут; затем отправляли в сжигательную печь. Поднос вместе с пробковой доской заливали сулемой. Инструменты стерилизовали кипячением.

Зараженные животные помещались в изолированных комнатах, для осмотра больных животных их приносили в специальную комнату для вскрытия. Помещения для больных животных ежедневно дезинфицировали сулемой.

Для мытья рук при заражении и вскрытии животных на столах устанавливали широкогорлые банки с лизолом, туда при необходимости опускали руки, рядом находились емкости с сулемой и карболовой кислотой. Пол комнаты для вскрытия по окончании работ орошался сулемой. Полотенца, холщовые халаты и колпаки стерилизовались паром и только после стерилизации отдавались в мытье.

На форте была хорошо продумана технология обработки стоков, мало отличающаяся от современной в аналогичных лабораториях. Все сточные воды попадали в отстойный колодец, оттуда переходили в котел-автоклав, где нагревались до 120°С и только потом их спускали в море.

Твердые осадки в осадочном колодце, проходящими по соседству паровыми трубами, нагревались до температуры в 80°С. Кроме того, в колодец стекало много сулемы и других дезинфицирующих веществ. Время от времени его содержимое выкачивали в море.

Питьевая вода на форте была дистиллированной. Отопление паровое, освещение электрическое.

Образ жизни на форте был однообразным и суровым. Город Кронштадт не представлял для врачей никакого интереса, а посещение Петербурга отнимало у них много времени. Служители ездили в Кронштадт с субботы на воскресенье, а врачи — раз в одну или две недели в Петербург, причем один из врачей всегда оставался на форте. Видимо, выезд проводился без предварительной обсервации. Почту получали раз в день, к часу дня, телеграммы передавались по телефону, по нему же можно было переговариваться с Петербургом из-за плохой связи это не всегда удавалось.

Вскрытие верблюда (обращает внимание отсутствие масок, защищающих органы дыхания)

34. Вскрытие верблюда (обращает внимание отсутствие масок, защищающих органы дыхания)

Рабочий день на форте был организован следующим образом: в 7 ч. свисток для служителей, открывались ворота, зимой они закрывались в 20 ч., — летом в 22–24 ч. Ключ от ворот относился к заведующему. Около 9 ч. начиналась работа в лабораториях и продолжалась до 13 ч., когда снова раздавался свисток, оповещающий об обеде; после обеда до 14.30 отдых, затем свисток и снова работа в лабораториях, и в 20 ч ужин (свисток). Спать на форте ложились не раньше 24 часов и позже .

Служители после 20 ч вечера и по воскресеньям, исключая экстренные случаи, были свободны. В целом же, «Особая лаборатория» представляла собой режимное учреждение, где часть сотрудников носила военную форму.

Производственная деятельность. Главной целью создания лаборатории было приготовление чумной вакцины-лимфы (по Хавкину) и противочумной сыворотки. С 1905 г. деятельность лаборатории расширилась, она готовила холерную вакцину, холерные и брюшнотифозные диагностические агглютинирующие сыворотки. Кроме работ с возбудителем чумы, проводились работы с другими патогенными микроорганизмами (холерой, сапом). По данным Т.В. Андрюшкевича с соавт. (1998), во время Русско-японской войны сотрудником ИИЭМ С.Д. Непорожним в лаборатории форта создана поливалентная антидизентерийная сыворотка и налажено ее производство. Препарат хорошо зарекомендовал себя при лечении «Маньчжурского поноса».

Вакцину Хавкина производили в количестве 200 тыс. доз в год. Ее готовили из 4-недельных бульонных очень вирулентных разводок возбудителя чумы, убитых нагреванием при температуре 60°С в течение часа; стерильность препарата проверялась на морских свинках. Вакцину разливали во флаконы по 20 мл³ в каждом с прибавлением 0,5% карболовой кислоты Флаконы запаивали и снова нагревали при температуре 60°С в течение часа.

Для первого введения взрослым использовали 1–2 мл³, а для второго, которое делали спустя 7–10 дней после первого, дозу увеличивали в 1,5–2 раза, исходя из перенесенной реакции. Детям первый раз вводили 0,25–0,5 мл³. Флакон с вакциной перед применением необходимо было хорошо встряхнуть для равномерного распределения «чумных бацциллов» в жидкости. Вакцинация обычно влекла за собой местные воспалительные явления, общее недомогание, головную боль и повышение температуры до 39°С и даже выше, зависящие от индивидуальных свойств человека.

Чумную сыворотку производили по первой технологии Иерсена. Однако она оказалась весьма реактогенной. По мнению Н.М. Берестнева (1907), это было связано со способом получения сыворотки, который состоял в том, что кровь у лошадей брали спустя 10 дней после последнего введения микробов в количестве 20–30 агаровых разводок. Л.З. Мороховец (1843—?) предложил брать кровь через 21 день после последней инъекции микробов, т.к. 10-дневного промежутка между введением микробов и кровопусканием, по его мнению, оказалось недостаточным для выведения такого большого количества эндотоксинов, высвобождавшихся из тел чумных бактерий. Он считал, что эти эндотоксины, циркулировавшие в крови, давали тяжелые сывороточные явления. Действительно, когда кровь стали брать спустя 21 день после введения бактерий, то тяжелые сывороточные явления перестали наблюдаться. Чумная сыворотка стала давать лишь общие для всех других сывороток явления: сыпи и отеки, сопровождающиеся иногда небольшими повышениями температуры.

"Чёрная лаборатория" для производства чумных бацилл

36. "Чёрная лаборатория" для производства чумных бацилл

Сыворотки и вакцины, произведенные на форте «Александр I», поставлялись в Австро-Венгрию, Бельгию, Бразилию, Португалию. На международном рынке цены на эту продукцию были ниже, чем у пастеровского института и его филиала в Бомбее, где работал доктор Хавкин.

Эксперименты по аэрогенному заражению чумой. Легочная чума в ст. Ветлянской прекратила споры между учеными о самой ее возможности (см. очерк XIII). Выяснилась абсолютная смертельность этой формы болезни, и в то же время осталось непонятным ее происхождение. Практически сразу после получения возбудителя чумы в чистых культурах, начались исследования патологии легочной чумы и механизмов заражения через органы дыхания.

Childe (1898) был первым, кто описал патологическую анатомию чумной пневмонии. Он обнаружил, что при такой форме болезни патологические явления существовали только в легких; лимфатические узлы поражались незначительно. В легких находили общую гиперемию со значительным отеком, красноватые места на слизистой оболочке бронхов без явных признаков бронхита; из бронхов можно было выдавить пенисто-водянистую жидкость иногда с примесью крови (гной в бронхиальных трубках был найден только в одном случае). Пневмонические очаги были разбросаны в легком, имели величину от горошины до яйца. Они имели розоватый или красно-серый цвет, плотную консистенцию, не содержали воздуха, тонули в воде. Пневмонические очаги кругловатой формы и отделялись от окружающей крепитирующей части легкого ясным кольцом гиперемии. Иногда вместо розового, пневматические фокусы имели кровяной цвет, они были менее плотны. Некоторые из них имели сероватый, менее плотный центр; эти очаги выдавались на поверхности легкого и были хорошо различимы. Плевра над чумными фокусами была шероховата и представляла первые явления воспаления. Эти очаги имели вид 1-й и 2-й стадии лобулярной пневмонии; очагов 3-й стадии (размягчения и рассасывания) не встречалось. В некоторых случаях очаги были очень обширны, в одном случае было поражено около половины нижней доли.

На поверхности легкого Childe находил петехиальные геморрагии. Бронхиальные железы были увеличены, набухшие, отечные и гипере-мированы, или были малы, обыкновенного вида, едва гиперемирова-ны; остальные лимфатические узлы не обнаруживали каких-либо изменений, свойственных септической или бубонной форме чумы; заметные изменения состояли только в том, что подмышечные и шейные железы были слегка гиперемированы. Состояние внутренних органов было то же, что при других формах чумы, за исключением того, что значительные геморрагии отсутствовали; обычно можно было видеть петехии на поверхности сердца, в почечной капсуле, мочевом пузыре, желудке и кишечнике.

Микроскопическая картина легочного поражения при чуме изображалась Childe следующим образом: «Срезы легкого в местах пневмонических очагов обнаруживают сильное переполнение кровью всех крупных кровеносных сосудов, а также капиллярных. Вокруг этих расширенных сосудов разбросаны в альвеолах геморрагические фокусы. В пневмоническом очаге можно различить три пояса. Внутри очага имеется сильная гиперемия всех сосудов, включая альвеолярные капилляры, альвеолы полны крови. Геморрагии так значительны, что многие альвеолярные перегородки разрушены: они либо совершенно отсутствуют, либо от них остались одни клочки. В очаге имеется пояс, в котором альвеолы нетронуты и вполне выполнены хорошо красящимися клетками, так что нет промежутка между альвеолярными стенками и их содержимым; в центре имеется общая масса одинаковых клеток; клеточная инфильтрация так значительна, что стенки альвеол едва различимы. Таков общий вид пневмонического очага, хотя местами альвеолярные геморрагии встречаются как в средней, так и в центральной зоне. Реже альвеолы болезненного очага совершенно выполнены кровяными тельцами с небольшим количеством фибрина или без последнего. В среднем поясе содержимое альвеол состоит большею частью из слущенного эпителия и белых и красных кровяных телец с небольшим количеством фибрина или без него, в то время как густая центральная масса клеток состоит из слущенного эпителия и лейкоцитов с небольшим количеством зернистого распада. Таким образом, пневмонический очаг имеет вид резко выраженной лобулярной или катаральной пневмонии. Стенки бронхиальных трубок, также как стенки больших вен, обнаруживают сильную гиперемию, в стенках вен встречаются геморрагии. Кровяные и слущенные эпителиальные клетки можно видеть в более тонких бронхах, но слизистая оболочка бронхов едва поражена. В ней имеется незначительная клеточная пролиферация. Над этими пневмоническими очагами видны явления острого плеврита, который образуется на поверхности легкого с геморрагиями под плеврой. Бронхиальные железы обнаруживают расширение кровеносных сосудов, геморрагии в ткань железы и расширение лимфатических сосудов; но в некоторых случаях эти явления только слабо выражены, и железы имеют почти нормальный вид».

С ним не согласились Durck (1901), Аlbrecht и Gohn (1900), наблюдавшие легочную чуму в Индии. Не согласились они и между собой.

Durck, описывая свои наблюдения, утверждал, что вполне чистых случаев первичной чумной пневмонии ему не пришлось встретить. Во всех случаях, кроме одного, можно было, при тщательном исследовании, найти группы инфильтрованных лимфатических узлов (желез), которые должны трактоваться как первичные бубоны, хотя болезнь протекала как первичная пневмония. У него осталось впечатление, что действительно первичное поражение дыхательного пути встречается очень редко, во всяком случае, значительно реже, чем принимается это клинически, так как маленькие бубоны подмышечных, шейных и подчелюстных лимфатических желез могут легко остаться незамеченными при исследовании. Он считал, что возбудитель чумы проникает в легкое лимфатическими путями и тогда вторично вызывает пневмонию. Далее Durck указал на то, что он встречал часто диффузный бронхит.

По микроскопической картине он относил чумную пневмонию к дес-квомативной и даже к гнойной пневмонии, которая местами содержит столько фибрина, что в отдельных полях зрения производит впечатление почти крупозной пневмонии. Он обнаружил, что при такой форме чумы, скопление чумных палочек бывает иногда таким значительным, что альвеолярные пространства буквально набиты массами бацилл, и также нередко их можно видеть макроскопически, как темные пятна на окрашенных препаратах: «При наблюдении такого препарата можно себе ясно представить, почему так страшны случаи пневмонии по своей высокой заразительности для окружающих, особенно когда видишь, как находящийся в делириозном состоянии привязанный к своему ложу пневматик беспрестанно извергает во все стороны, как дождь, брызги мокроты, каждая капелька которой содержит миллионы бацилл».

Albrecht и Gohn придерживались противоположной точки зрения. Они полагали, что первичная чумная пневмония происходит вследствие вдыхания чумных бацилл и что при ней, как и при других пневмониях, сначала возникает бронхит, а потом поражается паренхима легкого. Бронхиальные лимфатические узлы при такой форме болезни значительно изменены и содержат много бацилл.

Экспериментальную чумную пневмонию впервые удалось получить Высоковичу и Заболотному (1897), которые вводили возбудитель чумы обезьянам в трахею через зонд, предварительно захлороформировав животное. Подробного описания своих опытов и характера пневмонии они не привели. Через два года Базаров (1899) получил пневмонию у морских свинок, нанося им на слизистую оболочку носа «сухую чумную пыль» стеклянной палочкой с ватной обмоткой. Животные, как он полагал, погибали от первичной чумной пневмонии, но при этом наблюдались бубоны подчелюстные или шейные вторичного происхождения. Только иногда бубоны имели вид первичного заболевания, и легкие были мало поражены. Сначала развивалась бронхопневмония, потом — общее заболевание. Пневмония имела следующее развитие: сначала наблюдались маленькие геморрагии плевры, потом — легочные инфаркты, более или менее распространенные многочисленные очаги инфильтрации, которые оставались иногда ограниченными и разбросанными, с промежутками нормального легкого; в некоторых случаях, напротив, соседние очаги сливались и даже занимали целую долю. Микроскопическая картина пораженного легкого в опытах Базарова была следующей: общее расширение сосудов, утолщение стенок бронхов, которые содержали катаральный экссудат; много бронхопнев-монических очагов; в этих очагах альвеолы наполнены экссудатом, состоящим из слущенного альвеолярного эпителия, одноядерных лейкоцитов, красных кровяных телец и большого числа чумных палочек. Далее Базаров описывает другую форму легочного поражения — вторичную пневмонию. Она встречалась как осложнение бубонной формы чумы, при подкожном заражении, когда организм животного сопротивлялся инфекции. По его мнению, вторичная пневмония наблюдалась когда микроб был маловирулентен или организм вакцинирован. Чем более сопротивление организма, тем резче пневмония. Характерным для этой пневмонии являлось образование бугорков, или псевдобугорков. В начале их образования можно видеть маленькие беловатые точки под плеврой, окруженные темно-красным поясом воспаления. Точки эти постепенно увеличиваются в объеме и возвышаются над плеврой. Иногда этих бугорков очень много и они малы, иногда их мало и они имеют довольно большую величину, до лесного ореха. Узлы эти могут сливаться и занимают большое пространство.

Микроскопическая картина (окраска тионином) следующая: капилляры очень расширены, но периваскулярной реакции нет. В разных местах много мелких геморрагий. Структура легкого сильно изменена, местами до неузнаваемости. Там же, где ее еще можно узнать, перекладины, которые отграничивают стенки альвеол и дольки легкого, сильно утолщены вследствие значительной лейкоцитарной инфильтрации. Среди лейкоцитов можно видеть большое количество чумных микробов. Иногда Базаров их находил внутри лейкоцитов. Клеточные элементы, которые составляют эту инфильтрацию, сначала еще хорошо сохранены. Позднее они разрушаются, и тогда можно видеть только аморфную массу. Пораженные альвеолы также расширены и наполнены экссудатом, состоящим из слущенного альвеолярного эпителия, лейкоцитов и красных кровяных телец. Среди клеток много микробов. Гигантских и эпителиоидных клеток, свойственных истинному бугорку, не встречается. Базаров утверждал, что это совсем особая форма пневмонии, заслуживавшая специального исследования.

Сопоставление результатов патологоанатомического исследования людей и экспериментального заражения чумой лабораторных животных не проясняло для ученых вопроса, каким же образом возникает легочная чума (заметим, что у них не было возможности заглянуть в современный учебник инфекционных болезней). Childe описывает исключительно легочные поражения, Durck приводит доказательства развития чумной пневмонии как следствие бубонной, а Аlbrecht и Gohn считали, что развитие такой пневмонии начинается с поражения верхних дыхательных путей, т.е., по сути она, так же как и в обобщении Durcka, является вторичным процессом. Методология же экспериментальных исследований Высоковича, Заболотного и Базарова мало соответствовала условиям реального заражения чумой в эпидемических очагах.

Опыты по аэрозольному инфицированию экспериментальных животных «сухой чумной пылью» на форте «Александр I» были начаты Госом еще в 1905 г. Он отказался от методологии Базарова, полагая, что манипуляция внесения «пыли» в носовые отверстия морской свинки стеклянной палочкой с ватной обмоткой влечет за собой поражение слизистой оболочки носа. Поэтому он попытался инфицировать морских свинок путем вдыхания значительного количества «пыли» в особом аппарате. И сразу же получил принципиально важные результаты: в носовых отверстиях свинки были видны скопления «пыли», однако чумой они не заболевали. Но когда перед опытом животному наносилась травма слизистой оболочки носа (царапины), то животное погибало от чумной бубонной инфекции, причем пневмония (вторичная) встречалась не чаще, чем при подкожном заражении малыми дозами возбудителя чумы. Таким образом Гос опроверг результаты Базарова и установил, что когда «чумная пыль» попадает на неповрежденную слизистую оболочку носа, заражение не наступает. Следовательно, для заражения чумой через легкие возбудитель должен попасть в более глубокие его отделы. Но в какие? Чтобы установить это, он пошел по пути уменьшения размера частиц инфицирующего аэрозоля.

Контролировать и задавать размер частиц «сухой чумной пыли» Гос не умел, поэтому им был построен прибор, в котором «животное могло бы вдыхать мельчайшую водяную пыль, состоявшую из брызг чумной бульонной культуры или разжиженного сока чумного легкого при том условии, чтобы самое животное не покрывалось бы заразой» (рис. 37).

Прибор Госа для аэрогенного инфицирования экспериментальных животных возбудителем чумы

37. Прибор Госа для аэрогенного инфицирования экспериментальных животных возбудителем чумы

Прибор состоял из двух частей:

1) из распылителя «Parolein», употреблявшегося в те годы врачами для ингаляции лекарственных растворов; Госу этот аппарат служил для распыления чумных культур;

2) из особой приемной камеры, приспособленной им к аппарату «Parolein», в которую поступали аэрозольные частицы и фиксировалась голова животного.

Приемная камера состояла из стеклянного цилиндра (или простой колбочки Эрленмейера без дна) (I), на одном конце которого надет резиновый колпачок с отверстием, плотно обхватывавшим трубку аппарата «Parolein» (II), из которой поступала в цилиндр аэрозоль («влажная пыль»). Другой конец цилиндра плотно закрыт резиновой пробкой, через которую проходили две стеклянные трубки: одна из них (1), изогнутая, с расширением, в котором помещалась гигроскопическая вата, служила предохранительным клапаном для выхода избытка воздуха, нагнетаемого баллоном (2), другая (3) отводила мельчайшую «влажную пыль» в воронку (4), соединенную с трубкой (3) короткой резиновой трубкой (5). Широкая часть воронки закрывалась резиновым колпачком, плотно обхватывавшим воронку. В середине колпачка сделано отверстие (6), через которое просовывался «конец морды» животного, причем резина плотно обхватывала морду. Голова животного крепко фиксировалась в станке и, кроме того, воронка прикреплялась к голове шнурками (7–7). Чтобы лучше обеспечить изоляцию между воронкой и наружным воздухом, голова животного обкладывалась слоем ваты. Аппарат (I) фиксировался в штативе и вместе с животным обволакивался мокрой марлей, сложенной в нисколько слоев. Распыление продолжалось в течение 5 минут. После этого аппарат оставлялся в покое в течение 5 минут, чтобы все капельки успели осесть на стенки аппарата, затем воронка осторожно освобождалась от головы животного, и аппарат поступал в стерилизацию. Голова животного обмывалась раствором сулемы, и животное помещалось в клетку

Изучая микроскопические изменения в легких морских свинок через 12 часов после аэрогенного заражения, Гос заметил, что на первое место выступают реакции со стороны кровеносных сосудов, которые отвечают на инфекцию расширением кровяного русла. Расширение это оказывалось довольно значительным, местами капилляры были настолько растянуты, что красные кровяные тельца проникали через их стенки в альвеолы. Вместе с тем вокруг сосудов появлялись скопления белых кровяных телец, местами в значительном количестве. Последние, по всей вероятности, проникли из кровеносных сосудов в ткань, окружающую сосуды. Такое предположение им основывалось на наблюдении краевого стояния лейкоцитов внутри некоторых сосудов и расположения лейкоцитов в стенке сосудов. Среди этих скоплений белых кровяных телец Гос не заметил фигур деления.

В легочной ткани Госу встречались скопления белых телец в виде маленьких узелков круглой или неправильной формы, причем они не находились в связи с кровеносными сосудами. В некоторых из них, также как и в околососудистых скоплениях, не было заметно размножения клеток, в других же участках, напротив, происходило их энергичное размножение.

Сопоставляя эти наблюдения, Гос пришел к заключению, что в зараженных легких, скопления белых кровяных телец (лейкоцитов) бывают двух типов. Одни представляют собой воспалительные скопления белых кровяных телец, образовавшихся под влиянием возбудителя чумы, так называемые лейкоцитомы, другие — зачаточные лимфатические узелки, уже существовавшие в здоровом легком, в виде едва заметных скоплений круглых клеточных элементов, и находящиеся в состоянии гиперплазии благодаря инфекции.

Воспалительные изменения в альвеолах и бронхах на этой стадии развития инфекции были еще незначительны. Реакция со стороны бронхов выражалась в основном в усилении секреции слизистой оболочки и некотором перибронхиальном скоплении лейкоцитов. Альвеолярная ткань только кое-где давала более или менее отчетливую картину воспаления (присутствие в альвеолах более значительного числа клеток, состоящих из слущенного эпителия и белых кровяных телец).

В дальнейших стадиях воспаления (24, 48 и 72 часа после инфицирования животного) явления нарастали не одинаково. Расширение кровеносных сосудов достигало значительной степени. Благодаря расширенным капиллярам, границы альвеол резко выступали (особенно при дополнительной окраске эозином). Через 24 часа был заметен очаговый характер воспаления. В экссудате альвеол кое-где наблюдалась значительная примесь красных кровяных телец. В отдельных участках легочной ткани образовывались мельчайшие геморрагии. Скопления белых кровяных телец вокруг сосудов продолжали увеличиваться, тогда как лимфатические узелки паренхимы легкого оставались в том же виде, как через 12 часов после заражения.

В бронхах воспалительные явления прогрессировали очень незначительно (24 часа). С наибольшей интенсивностью процесс воспаления шел в альвеолах. Группы альвеол образовывали воспалительные узелки, которые постепенно распространялись на все большие участки легкого, сливаясь между собой и давая пеструю картину воспаления (48 часов). Рядом с группой альвеол, теряющей уже альвеолярную структуру, попадались альвеолы с начальными явлениями воспаления. В местах их наибольшего воспаления особенно ясно выступала разница в степени воспаления альвеолярной ткани и бронхов: среди резко измененных альвеол, переполненных экссудатом, выступали просветы бронхов и бронхиол с едва измененным эпителием и незначительным количеством экссудата (48 часов).

Через 72 часа явления воспаления становились еще резче. Очаги воспаления увеличивались, попадались узелки, распространяющиеся на протяжении 10–20 альвеол в диаметре, причем форма их разнообразная, то округлая, то продолговатая или неправильно угловатая. Но встречались и явления, не наблюдаемые ранее. Экссудат, заключенный в альвеолах, кое-где принимал диффузную бледную окраску гематоксилином, содержал мало форменных элементов крови. Местами тянулись полосы неправильной формы таких диффузно-окрашенных масс, т.е. наблюдалось явление отека. Во многих местах легкого были заметны капиллярные геморрагии, в экссудате альвеол примеси крови. Соединительная ткань, окружающая бронхи и сосуды, не принимала активного участия в процессе воспаления. Ее клетки всюду сохраняли свой вид. Среди воспалительных фокусов встречались бронхи до альвеолярных ходов включительно, в которых воспалительные явления ничтожны и которые совершенно не содержали экссудата.

Картина воспаления после аэрозольного инфицирования возбудителем чумы, установленная Госом, значительно отличалась от той, которую описывали в те годы под названием «чумная бронхопневмония» (см. очерк XXXI). При типичных бронхопневмониях воспалительный процесс в бронхах и в альвеолярной ткани был выражен одинаково сильно, причем часто воспалительный процесс с бронхов переходил на окружающие альвеолы. При чумной пневмонии, развивающейся вследствие проникновения возбудителя непосредственно в альвеолы, на первое место выступает воспалительный процесс в альвеолах, развивается пневмония в более чистой форме Изменения же бронхов незначительны. Характер пневмонии десквамативный, причем интерстициальная ткань не принимает активного участия в процессе.

Меньшую подверженность слизистых бронхов действию возбудителя чумы, несмотря на то, что на нее он должен попадать в значительно больших количествах, чем в альвеолы, Гос объяснил бактерицидными свойствами секрета слизистых оболочек верхних дыхательных путей. Он предложил и чисто анатомическое объяснение этого явления: строма альвеол в сравнении с бронхами во много раз богаче сосудами; поэтому, воспалительные явления, выражающиеся при чуме главным образом сосудистой реакцией с ее последствиями: появлением экссудата, эмиграцией лейкоцитов и пр., несравненно резче выражены в альвеолах.

Вскрытия павших животных показали, что наибольшие изменения после инфицирования мелкодисперсным аэрозолем возбудителя чумы наблюдались в легких. Последние во всех случаях были поражены узелковой гнездной пневмонией. Пораженные участки были разнообразны по виду и величине: то они являлись в виде фокусов уплотнения красного цвета, величиной от точки до участка, занимающего значительную часть доли легкого, то в форме круглых мельчайших и резко очерченных серых узелков, окруженных красным кольцом гиперемии, то серые узелки имели более крупную и неправильную форму, не так резко очерчены, переходя постепенно в красный цвет. Легкие всегда полнокровны, увеличены в объеме. Полости плевр свободны от экссудата, поверхность плевры кое-где мутна.

Бронхиальные лимфатические железы обычно значительно увеличены, сочны, красного цвета. Шейные лимфатические железы также значительно увеличены, сочны, красны. Окружающая соединительная ткань мало изменена. В некоторых случаях мезентеральные лимфатические железы были увеличены, но обычно они не представляли уклонения от нормы. Точно так же паховые и подмышечные лимфатические железы в некоторых случаях были увеличены. Сердце всегда дряблое, содержало в большом количестве темную кровь. Печень и селезенка темно-красного цвета, значительно увеличены. В одном случае в селезенке — мелкие беловатые узелки. Почки в большинстве случаев полнокровны. Брюшинный покров был в одном случае найден в состоянии гиперемии.

Обобщая результаты своих экспериментов, Гос сделал вывод, что чумная пневмония (под таковой он понимал пневмонию, полученную в результате инфицирования мелкодисперсным аэрозолем возбудителя) имеет характер катаральной узелковой пневмонии в чистом виде, т.е. без значительного поражения бронхов и без образования фибрина. Характер экссудата — десквамативный с примесью белых и красных кровяных шариков. Последние появляются в альвеолах довольно рано из расширенных ad maximum капилляров. Этим объясняется кровавый характер мокроты при чумной пневмонии. Быстроту развития процесса он объяснил отсутствием интерстициальных явлений.

Что касается ответа на вопрос о «способе проникновения заразы в легкое», то Гос заявил следующее: «Главный путь, по которому зараза в наших опытах проникала в организм, это бронхиальная трубка, по которой воздух доносил зародышей до глубоких частей легкого, до альвеол. Если бы палочки чумы не проникали до альвеол, а оседали бы только на стенках бронхов, то, конечно, наиболее резкие изменения были бы в бронхах, а паренхима легкого участвовала бы в процессе вторично, т.е. была бы типичная бронхопневмония. Однако этого не наблюдалось».

Возможность проникновения возбудителя чумы в легкие по кровеносным или лимфатическим (через лимфатический аппарат рта и носа) путям после аэрогенного инфицирования он отверг на основе следующих данных:

1)   воспалительные изменения в легочной ткани и в бронхиальных железах выражены значительно резче, чем в шейных лимфатических железах;

2)   чумные палочки встречаются в огромном количестве внутри альвеол и почти не встречаются в кровеносных сосудах.

Исследуя причины смерти инфицированых аэрозолем животных, Гос обнаружил несоответствие между площадью пораженного пневмонией легкого и тяжестью клинической картины. Поэтому он сделал вывод, что гибель животного при чумной пневмонии происходит от отравления его «чумным токсином».

Через 90 лет после появления его работы выяснилось, что возбудитель чумы не имеет токсинов, способных после введения экспериментальному животному вызвать подобную клиническую картину. Так что эта загадка еще не разгадана.

На основании результатов, полученных при аэрогенном инфицировании лабораторных животных, Гос попытался объяснить параллельное появление бубонных форм и легочных форм во время эпидемий чумы, и перехода одной формы в другую: «Начинается эпидемия, обыкновенно, с бубонного заболевания, и вся эпидемия чаще всего сохраняет бубонный характер (inde nomen — бубонная чума). Когда у бубонного больного появляется пневмонический фокус и он начинает извергать мокроту, то возможно заражение окружающих людей ингаляционным путем. Ингаляционная первичная пневмония развивается так быстро, что смертельный исход наступает прежде, чем успевают развиться бубоны до сколько-нибудь значительной степени». Объяснения современных авторов этого явления нередко аналогичны, однако они забывают ссылаться на Госа.

Лабораторные заражения чумой. За блестящие и приоритетные экспериментальные данные исследователям форта приходилось платить самым дорогим из того, что у них было — жизнью. Лабораторные заражения ученых чумой начались практически одновременно с опытами по аэрогенному инфицированию животных. Но и эти трагедии позволили им собрать уникальный научный материал, который мы считаем своим долгом привести ниже.

Гибель доктора Турчинович-Выжникевича. Заведующий Особой противочумной лабораторией Института экспериментальной медицины, Владислав Иванович Турчинович-Выжникевич заболел 3 января 1904 г. острым лихорадочным заболеванием, сопровождавшимся сильным ознобом и рвотой. Температура в этот день к вечеру поднялась у него до 40°С и держалась на такой высоте с небольшими колебаниями в течение следующих суток. При больном в это время присутствовали доктора Шрейбер, Падлевский, Грыглевич и Шурупов, которые ex consilio уложили его в постель и 4 января вечером вызвали телеграммой из Петербурга доктора Заболотного.

Немедленно после обнаружения истинного характера болезни директор Института экспериментальной медицины С.Н. Виноградский сделал распоряжения о принятии экстренных мер, причем временное заведование особой лабораторией института, а также мероприятия, уход

за больными и общий надзор за санитарным состоянием персонала были поручены Д.К. Заболотному. По приказанию Александра Петровича Ольденбургского комендантом форта назначен генерал-майор князь Г.И. Орбелиани, который прибыл на форт 6 января вечером и оставался там до 22 января, дня снятия карантина и объявления форта благополучным.

Из расспросов сотрудников Заболотному удалось узнать, что с 28 по 31 декабря больной занимался опытами заражения животных через легкое распыленными культурами и участвовал в приготовлении чумного токсина путем растирания тел чумных микробов, замороженных жидким воздухом. Оба эти эксперимента могли стать причиной заражения Выжникевич.

История болезни Владислава Выжникевича (Pneumonia pestica)

Ездил 31 декабря в С.-Петербург и возвратился 2 января. Прозяб. Заболел 3 января около полудня с сильным ознобом. Обедал и завтракал. К вечеру в 7 часов температура 38,5°С, пульс 100. Озноб продолжался все время до 11 часов вечера. Около 10 часов рвота пищевыми массами. Температура в 9 часов вечера 39,5°С; в 11 часов 40°С. Жалобы на боль в суставах и общую разбитость.

4  января в 1 час пополуночи температура 40,5°С, в 2 часа температура 40,5°С, в 10 часов утра температура 40,2°С, в 2 часа 30 мин. дня температура 40,4°С, пульс 80, в 4 часа 30 мин. температура 39,5°С, пульс 96, в 8 часов вечера температура 40,8°С, пульс 78, в 9 часов вечера температура 40,4°С, пульс 86. Бредит наяву, временами сознание ясное, жаловался на боль в затылке и в правой половине груди. Притупление справа сзади и временами мелкопузырчатые хрипы. Язык сухой, покрытый буроватой коркой.

5  января в 1 час пополуночи температура 40,4°С, пульс 86; в 1 час 30 мин. температура 40,6°С. В 3 часа ночи состояние больного слегка возбужденное. По временам бред. На вопросы отвечает сознательно, но не всегда. Ворочается в постели и стонет. Судорожное подергивание отдельных мышц. Жалуется на головную боль и боль в правой половине груди. При поворачивании покашливает. Мокрота не отделяется.

Пульс 80, не вполне равномерный, слабого наполнения. Тоны сердца глуховаты. Сзади ослабленное дыхание с бронхиальным оттенком на выдохе. Прослушиваются в изобилии сухие хрипы и при глубоких вдохах в небольшом количестве мелкопузырчатые. Pectoralfremitus не изменен. Дыхание 20–25 в минуту, прерывистое.

Печень и селезенка не прощупываются. В области слепой кишки при давлении болезненность. Стул после слабительного (Calomelanos, 0,5). Язык по краям беловатый, посредине покрыт буро-коричневыми корками. Инъекция конъюнктивы не выражена в значительной степени.

Беспокоен, не спит, предполагает инфекцию. С предохранительной целью в 6 часов 30 мин. утра впрыснуто несколько более 90 см³ противочумной сыворотки. Температура до впрыскивания 40,4°С, пульс 82. В 8 часов утра температура 40,5°С, пульс 92, полнее и напряженнее, общее самочувствие несколько лучше. Жалуется на тяжесть в голове. По временам бредит и дремлет. В 10 часов 30 минут утра температура 39,8°С, пульс 80; в 12 часов дня температура 39,8°С; в 2 часа температура 40,1°С; в 3 часа сильный озноб; в 6 часов температура 39,1°С, сильный озноб, пульс 92 среднего наполнения; в 7 часов вечера температура 40,4°С, пульс 88, дыхание 21, озноб прекратился; в 9 часов температура 40,3°С, пульс 96, мягкий; в 11 ч. 30 мин ночи температура 40,1°С, пульс 94.