Свидетельство об освобождении

Свидетельство об освобождении

На Рождество 1946 года всех пленных, прибывших нашим поездом, обыскали, проверяя, имеются ли у них письма, переданные из России немецкими заключенными. Некоторым передавали письма, когда поезд делал остановки на территории России. Тогда у нас несколько раз была возможность пообщаться с другими заключенными. Всю почту у нас изъяли. После этого нас освободили и выдали нам официальное свидетельство об освобождении. Мы пробыли в лагере еще два дня, а потом поездом нас отправили в другой лагерь, где провели медицинское обследование и продезинфицировали нашу одежду, чтобы, оказавшись вне стен лагеря, мы не разнесли вшей и других насекомых среди здоровых людей. Лагерная администрация обещала нам новую одежду, но мы так ничего и не получили.

Я думал: «Что я могу сделать сейчас?» Будущее рисовалось неопределенно. «Что стало с моими родными? Что сделали с нашей собственностью? Что вообще случилось с людьми на востоке? Они все так же живут в своих домах? Или их выгнали и переправили в другие места?» Все эти варианты крутились в моей голове.

Из-за скудного лагерного питания мы были вынуждены просить помощи в соседних деревнях. Мы носили русскую форму, и многие думали, что мы русские, и поэтому часто перед нами захлопывали дверь, не успев даже выслушать. Один пожилой человек, когда мы пришли к нему в дом, начал объясняться с нами знаками, думая, что мы русские и ничего не понимаем по-немецки. Каково же было его удивление, когда он услышал немецкую речь.

И в самом деле, в меховых шапках, в советских солдатских гимнастерках, в шинелях и сапогах и даже подстриженные коротко, мы выглядели как русские. Да и лица у нас сильно отекли из-за большого количества выпитой воды.

Теперь, вернувшись в Германию, я понял, что мои юношеские амбиции стать генералом армии улетучились, и не только потому, что иллюзии по этому поводу рассеялись, но и потому, что армии больше не существовало. Мысль о получении образования отпала сама собой, так как в первую очередь требовалось кормить себя. Все, что оставалось, это последовать по стопам своего отца и заняться фермерством. Я бы мог стать правой рукой фермера; конечно, я не надеялся на высокую зарплату, но, по крайней мере, я был бы всегда сыт и одет.

Находясь в лагере, я часто заходил к одному фермеру. Как-то в воскресный день, за обедом, он спросил, что я буду делать, когда освобожусь. Он упомянул, что ему необходим помощник, и он был бы очень рад работать со мной. Так и получилось, что, выйдя из заключения, я стал работать у него.

Он заново обучал меня немецкой культуре. За время, проведенное в России, я забыл некоторые слова и практически все манеры и стал неуклюжим во всем, что делал. Ходя по сугробам девять месяцев в году, у нас даже изменилась походка. Довольно часто я матерился по-русски, когда загонял коров. Другой бывший заключенный, работавший со мной, тоже часто ловил себя на том, что матом ругается на коров. Спустя немного времени мы перешли на немецкую брань.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.