Очерк 3 Когда Москва освободилась от власти Орды?

Очерк 3

Когда Москва освободилась от власти Орды?

Время правления Ивана III — с 1462 г. по 1505 г. — стало эпохой, в которую московские владения выросли в несколько раз. Первым приобретением Ивана Васильевича было Ярославское княжество, присоединенное уже в 1463 г..[1046] В 1474 г. у ростовских князей была куплена остававшаяся номинально суверенной часть их княжества,[1047] а в 1478 г. под непосредственную власть московского князя перешла огромная Новгородская земля.[1048] К первой половине княжения Ивана III относится и ликвидация зависимости от Орды.

Вопрос о том, когда Москва освободилась от ордынской власти, может показаться парадоксальным, даже странным. Считается общепризнанным, что это случилось в 1480 г., в результате неудачного похода на Московское великое княжество хана Большой Орды Ахмата и т. н. «стояния на Угре».[1049] Однако если обратиться к историческим источникам, вышедшим из-под перьев современников событий — людей конца XV в., там такой трактовки происшедшего в 1480 г. не обнаружится.[1050] Более того — она отсутствует и у книжников XVII в. и даже у историков XVIII столетия! Первым, кто четко связал падение зависимости с событиями на Угре осенью 1480 г., был Н. М. Карамзин, заключивший рассказ о «стоянии» словами: «Здесь конец нашему рабству».[1051]

Правда, отражение похода Ахмата упоминается в связи с рассуждениями об избавлении от иноземной власти в двух памятниках середины — второй половины XVI в. — послании Ивану Грозному его духовника Сильвестра и «Казанской истории». Но у Сильвестра о походе Ахмата на Русь говорится в самых общих выражениях: «Гордый царь Ахматъ Болшия Орды воздвигъ по-мыслъ лукавъ на Рускую землю, со многими орды, съ великими похвалами во многихъ силахъ вооружився, пришелъ на Рускую землю со множствомъ многимъ воинствомъ, великою гордостию дышюще, помысливъ высокоумиемъ своимъ и рече: избию вси Князи Руские, и буду единъ властецъ на лицы всея земля, а не в?дый, яко мечъ Божий острица на нь. И восхот? пленити всю Рускую землю…».[1052] Здесь нет ни одной конкретной детали, указывающей на то, что речь идет именно и только о походе 1480 г. Далее упоминаются (также в общих выражениях) бегство и гибель Ахмата (имевшая место в начале 1481 г.) и последующее полное уничтожение Орды — «безъ памяти разсыпашася и погибоша» (в действительности происшедшее только в 1502 г.). Лишь затем констатируется: «А православныхъ великихъ князей Господь Богъ рогъ возвыси и отъ нечестивыхъ царей свободи».[1053]

В «Казанской истории» события излагаются в следующей последовательности: Ахмат вступает на престол, посылает к Ивану III послов с требованием дани за прошлые годы, великий князь отказывается и царь выступает в поход. В рассказе о походе упоминаются Угра и ряд конкретных деталей событий 1480 г. (включая дату), но кроме того, говорится о разорении «Орды» (в смысле оставленных Ахматом без защиты степных становищ) «служилым царем» (касимовским ханом) великого князя Нурдовлатом и князем Василием Ноздреватым.[1054] В 1480 г. ничего подобного не происходило: возникновению такой легенды могли способствовать события, имевшие место в другие годы. В 1471 г. вятчане (жители тогда еще самостоятельной Вятской земли), спустившись, как и Нурдовлат с Василием Ноздреватым по «Казанской истории», в судах по Волге, разорили Сарай — древнюю столицу Орды;[1055] в 1472 г. отступление Ахмата от Оки (в ходе его первого похода на Москву, о котором речь пойдет ниже) на Руси связывали, в частности, с боязнью, что служилые «царевичи» великого князя Данияр и Муртоза «возьмут Орду» (оставшуюся без прикрытия степную ставку хана);[1056] в 1487 г. Иван III посылал Нурдовлата, а в 1490 и 1491 гг. его сына Сатылгана «под Орду»;[1057] в 1501 г. на Орду ходил Василий Ноздреватый;[1058] наконец, в 1502 г. с Ордой покончил брат Нурдовлата крымский хан Менгли-Гирей.[1059] Далее в «Казанской истории» говорится об отступлении и гибели Ахмата и подводится итог: «И тако скончашася цари ординстии, и таковым Божиим промыслом погибе царство и власть великия Орды Златыя. И тако великая наша Руская земля освободися от ярма и покорения бусурманского».[1060] Очевидно, что в послании Сильвестра и «Казанской истории» события московско-ордынских отношений при Иване III (от вступления Ахмата на ордынский престол во второй половине 60-х гг. XV в. до гибели Орды в 1502 г.) не расчленены во времени, и освобождение от ига связывается с их совокупностью.

Если же обратиться к источникам конца XV столетия, обнаруживаются известия, не согласующиеся с тезисом о «ликвидации ига» в 1480 г.

Польский хронист Ян Длугош, умерший в мае 1480 г. (т. е. до событий на Угре, имевших место осенью), под 1479 г. поместил (в связи с темой отношений Польско-Литовского государства с Москвой) панегирическую характеристику Ивана III. Начинается она с утверждения, что московский князь, «свергнув варварское иго, освободился со всеми своими княжествами и землями, и иго рабства, которое на всю Московию в течение долгого времени… давило, сбросил» (excusso iugo barbaro, vendicaverat se in libertatem cum omnibus suis principatibus et terris, et iugum servitutis, quo universa Moskwa a temporibus diuturnis. premebatur, rejecit).[1061] Итак, «стояния на Угре» еще не было, а в Польше уже существовало представление, что Иван III покончил с властью Орды…

В 1474 г. Иван III провел переговоры с правителем Крымского ханства (одного из наследников былой единой Орды, враждовавшего с наследником главным — Большой Ордой во главе с Ахматом) Менгли-Гиреем. В проекте договора о московско-крымском союзе не только нет намека на зависимость Москвы от Большой Орды, но Ахмат фигурирует как «вопчий недруг» Ивана и Менгли-Гирея. При этом московская сторона не соглашалась прекратить обмен послами с Ахматом, но примечательно, с каким обоснованием: «Осподарю моему пословъ своихъ къ Ахмату царю какъ не посылати? — должен был сказать Менгли-Гирею посол Ивана III Никита Беклемишев, — или его посломъ к моему государю как не ходити? Осподаря моего отчина съ нимъ на одномъ поле, а кочюетъ подле отчину осподаря моего ежелетъ; ино тому не мощно быть, чтобы межи ихъ посломъ не ходити».[1062] Обмен посольствами не может быть прекращен, поскольку волею судеб Ахмат — сосед великого князя московского; никакой ссылки на многолетнюю зависимость.[1063] Поскольку для правящих кругов Крымского ханства факт реальности таковой не мог быть секретом, следует полагать, что московская сторона во время переговоров дала понять, что более не признает отношений такого рода с Большой Ордой.

Наконец, в Вологодско-Пермской летописи (созданной современниками событий) говорится, что в 1480 г. Ахмат в ходе переговоров упрекал Ивана III в неуплате «выхода» девятый год.[1064] Это означает, что дань перестала выплачиваться в 1472 г..[1065] Здесь пора вспомнить, что поход Ахмата 1480 г. был вовсе не первым походом хана Большой Орды на Ивана III. До этого имели место два такого рода предприятия — в 1465 и как раз в 1472 г.

Поход на Москву, возглавляемый самим правящим ханом Орды («самим царем», по выражению русских источников), — явление не просто редкое, но исключительное. Ранее был всего один такой поход — Тохтамыша в 1382 г. (Мамай и Едигей, ходившие на Москву в 1380 и 1408 гг., не являлись ханами, а Улуг-Мухаммед, воевавший с Василием II в конце 30-х — первой половине 40-х гг. XV в., был ханом-изгнанником из Орды). Итак, один поход «самого царя» за 220 лет, прошедших между основанием Орды и вокняжением Ивана III, и три за 18 первых лет его правления! Выше (см. Часть V, Очерк 2) говорилось, что походы на Русь, санкционированные правителями Орды, всегда имели под собой конкретные причины, связанные с теми или иными нарушениями русскими князьями вассальных обязательств. Что уж говорить о случаях, когда сам хан возглавлял поход, — для этого нужны были более чем веские основания.

Поэтому факт выступления в 1465 г. на Москву хана Махмуда (брата Ахмата, правившего тогда Большой Ордой) может объясняться либо неуплатой Иваном III дани за первые годы его правления, с 1462 г.,[1066] либо присоединением Ярославского княжества (1463 г.) без ордынской санкции. Этот поход был сорван из-за нападения на Махмуда тогдашнего крымского хана Хаджи-Гирея.[1067] В последующие годы, когда к власти в Большой Орде пришел Ахмат, дань выплачивалась (коль скоро начало ее неуплаты датируется 1472 г.). Поход Ахмата на Москву 1472 г. следует связывать с другими причинами.[1068]

В конце 60-х гг. XV в. Казимир IV, король польский и великий князь литовский, стал активно претендовать на сюзеренитет над Великим Новгородом (традиционно признававшим своим верховным правителем великого князя московского). В Новгороде было немало сторонников перехода под «руку» Литвы, в частности кричавших на вече: «Не хотим за великого князя московского, ни зватися вотчиною его; волные есмя люди Великии Новгородъ, а московъскии князь великии многи обиды и неправду над нами чинит».[1069] В 1470–1471 гг. Казимир через своего посла, татарина Кирея Кривого, добивался у Ахмата союза против Ивана III.[1070] Немного позже, в 1472 г., Казимир получил от крымского хана Менгли-Гирея ярлык, в котором (как и в ярлыке Хаджи-Гирея 1461 г.) помимо реально принадлежавших Великому княжеству Литовскому русских земель королю жаловался и Новгород.[1071] Скорее всего, в 1470–1471 гг. Казимир добивался от Ахмата, помимо военного союза против Москвы, того же — признания его прав на Новгород. Ярлыки, выданные крымскими ханами, более способствовали самоутверждению Гиреев в борьбе с Большой Ордой за «наследие» былой единой ордынской державы, чем имели реальную политическую значимость. Иное дело, если бы Новгород был пожалован Казимиру не крымским ханом, а ханом Большой Орды — это являлось бы волей правителя, традиционно признававшегося в Москве сюзереном. В августе 1471 г. посольство Ахмата прибыло в Краков,[1072] по-видимому, с положительным ответом. Но было поздно: Иван III, о реакции хана на претензии короля не знавший, 14 июля 1471 г. (т. е. когда ордынское посольство было на пути в Польшу) разбил новгородцев на р. Шелони и вынудил их признать его власть.[1073] Воля хана оказалась пустым звуком. Тогда Ахмат и решил наказать своевольного вассала.

Согласно великокняжескому летописанию, хан пошел на Русь «со многими силами», «со всею Ордою».[1074] Другой летописный источник указывает, что Ахмат двинулся «со всеми силами своими», оставив дома только «старыхъ, и болныхъ, и малыхъ детеи», и подошел к московским владениям с «литовского рубежа»,[1075] т. е. с территории, принадлежавшей Великому княжеству Литовскому (владения которого тогда включали верхнее течение Оки). 29 июля Ахмат подошел к городу Алексину на правом берегу Оки. На следующий день татарам удалось сжечь упорно сопротивлявшийся город. Но их попытка переправиться на левый берег реки была отбита подоспевшими московскими войсками. В ночь на 1 августа Ахмат поспешно отступил («побеже») и в шесть дней достиг своих зимних становищ.[1076] Летописцы 70-х гг. XV в. связывали отход хана с его страхом перед русскими войсками, вид которых описывался в выражениях, напоминающих поэтическую образность «Задонщины» и «Сказания о Мамаевом побоище»: «И се и сам царь прииде на берегъ и видевъ многые полкы великого князя, аки море колеблющися, доспеси же на них бяху чисты велми, яко сребро блистающи, и въоружены зело, и начат от брега отступати по малу в нощи тое, страх и трепет нападе на нь»;[1077] «и б? вид?ти татаромъ велми страшно, такоже и самому царю, множество воа русского. А лучися тогды день солнечныи: якоже море колиблющеся или яко езеро синеющися, все в голыхъ доспесех и в шеломцехъ сь аловци».[1078] Причиной не самого отступления, но его небывалой поспешности великокняжеская летопись называет распространившуюся в татарском войске смертельную болезнь.[1079]

Результат конфликта оценивался великокняжеской летописью как «победа» и «избавление»: «Сице бысть милосердие Господа нашего Исуса Христа на нас грешных, и толика поб?да на противных сыроядець. избави Господь род христианскы от нахожениа безбожных Агаренъ. и раззидошася кииждо въ свояси, благодаряше Господа Бога, подавшего имъ поб?ду бес крове на безбожных Агарян».[1080] Он получил даже более высокую оценку, чем итог конфликта 1480 г.: тогда происшедшее расценили как «избавление»,[1081] а в отношении событий 1472 г. говорилось не только об «избавлении», но о «победе».[1082]

Именно после отражения похода 1472 г. Иван III перестал выплачивать дань (и уже окончательно) и начал переговоры с Крымом о союзе против Казимира и Ахмата. Это означало фактически прекращение отношений зависимости с Большой Ордой. Решение далось трудно — есть сведения о наличии в окружении великого князя лиц, выступавших за сохранение прежнего положения дел;[1083] сломать более чем двухвековую традицию признания хана Орды верховным владыкой Руси было делом непростым. Но явился хороший повод — действия хана выглядели как несправедливые, предпринятые при отсутствии какой-либо вины со стороны великого князя. Ведь поход Ивана III на Новгород московская сторона не могла рассматривать в качестве вины перед «царем», поскольку Новгородская земля издавна считалась «отчиной» великих князей, и Орда всегда это признавала. Вспомним теперь резоны, выдвигавшиеся в Новгороде в качестве оснований непризнания власти Ивана III: если носитель верховной власти чинит неправду и обиду, отношения с ним могут быть разорваны.

Однако фактически прекратив отношения зависимости и заявляя об этом в контактах с третьими странами (Крымом, и, судя по приведенной выше характеристике Я. Длугоша, Польско-Литовским государством[1084]), Иван III стремился не делать резких движений в отношениях с самой Большой Ордой, рассчитывая оттянуть новое столкновение. В 1473–1475 гг. продолжался обмен послами с Ахматом.[1085] Но в 1476 г., когда пошел уже пятый год неуплаты дани, а Ахмат стал приводить в зависимость отпавшие ранее от Орды земли (ему удалось тогда подчинить Крым и Астрахань[1086]), посол хана приехал в Москву, «зовя великого князя ко царю в Орду»[1087] (вызова великого князя московского в Орду не было со времен Тохтамыша). Иван III не поехал, и конфликт стал неизбежным. Ахмат не выступал во второй поход до 1480 г., когда договорился с Литвой об антимосковском союзе. Но в Москве после отъезда в сентябре 1476 г.[1088] ордынского посла о предстоящей отсрочке, естественно, знать не могли и должны были ожидать нового похода хана в ближайшее удобное для этого время. По аналогии с предшествующими татарскими походами и набегами таким временем было лето.[1089] Следовательно, летом следующего года, 1477 г., в Москве ждали ордынского нападения. И именно накануне, весной 1477 г., создавался Московский великокняжеский летописный свод, ставший источником дошедших до нас летописей — Московского свода 1479 г. и Ермолинской.[1090]

В этом своде последовательно проводилась «антиордынская» тенденция. Были опущены имевшиеся в более ранних летописях — его источниках — места, указывающие на зависимость Руси от Орды: о том, что Александр Невский получил в Орде «старейшинство во всей братьи его», о посылке (после восстания горожан Северо-Восточной Руси против сборщиков дани в 1262 г.) татарских войск «попленити християны» и принуждении их «с собой воинствовати»,[1091] о службе татарам князя Глеба Ростовского, о татарской политике возбуждения вражды между русскими князьями, о «царевых ярлыках», зачитанных на княжеском съезде в Переяславле в 1303 г..[1092] В Повести о нашествии Тохтамыша 1382 г. были пропущены слова, мотивировавшие отъезд Дмитрия Донского в Кострому нежеланием противостоять «самому царю» («не хотя стати противу самого царя»), а определения «мятежники и крамольники» оказались перенесены с затеявших в Москве волнения горожан на тех, кто хотел бежать из города в преддверии осады.[1093] Кроме того, появились уничижительные эпитеты по отношению к основателю Орды Батыю («безбожный», «окаянный»), чего прежде в литературе Северо-Восточной Руси не было, к Тохтамышу (ранее также не встречаются) и к современному, ныне находящемуся у власти «царю» (что прежде также не допускалось) — Ахмату («злочестивый»).[1094] Наконец, в свод были включены две специальные повести, повествующие об отражении нашествий могущественных восточных «царей».

Одна из них — «Повесть о Темир-Аксаке», рассказывающая о подходе к русским пределам в 1395 г. монгольского правителя Средней Азии Тимура и его отступлении благодаря заступничеству чудотворной Владимирской иконы Божьей Матери.[1095] Другая — «Повесть о убиении Батыя». В ней рассказывается (под 1247 г.) о походе Батыя на Венгрию, где правил король Владислав, тайно (благодаря влиянию сербского архиепископа Саввы) исповедовавший православие. Будучи не в состоянии отразить татар, он пребывал в городе Варадине на столпе, проводя время в молитвах. Голос свыше предсказал королю победу над неприятелем, Владислав вместе с находившимися в городе венграми вступил в бой, разбил противника и своей рукой убил Батыя.[1096]

От реальной действительности «Повесть…» очень далека: на самом деле Батый совершил поход в Венгрию в 1241 г.; поход этот был успешным, противостоял Батыю король Бела IV, а умер основатель Золотой Орды своей смертью, в зените могущества, в 50-х гг. XIII в. Исследование «Повести о убиении Батыя» показало справедливость предположения, что она написана Пахомием Сербом (Логофетом) — наиболее видным русским писателем той поры, выходцем из Сербии. Фактической основой сюжета послужили события татарского похода на Венгрию 80-х гг. XIII в.; но под пером Пахомия предводителем неудачного похода стал Батый. Преследовалась вполне определенная цель: показать, что при условии крепости веры можно нанести поражение непобедимому «царю», даже самому Батыю — завоевателю Руси, основателю Орды, правителю, установившему «иго» (эта тенденция к «дискредитации» Батыя продолжилась во время похода Ахмата 1480 г.: тогда архиепископ Вассиан Рыло в своем «Послании на Угру», стремясь убедить заколебавшегося было Ивана III, что он вправе вести активные действия против хана, доказывал, что предок Ахмата Батый не был «царем» и не принадлежал к царскому роду[1097]). Есть основания полагать, что не только «Повесть о убиении Батыя», но и вся указанная выше «антиордынская правка» в своде 1477 г. связана с работой Пахомия.[1098]

К 1470-м гг. относится и подъем интереса к Куликовской битве 1380 г., выразившийся в создании двух новых редакций «Задонщины» — Пространной и Краткой.[1099]

Таким образом, фактическое прекращение отношений зависимости с Ордой произошло в 1472 г., после первого похода Ахмата на Москву. В последующие годы шла интенсивная идеологическая подготовка к отражению нового нашествия хана. В 1480 г. имела место попытка Ахмата восстановить власть над Московским великим княжеством. Поход хана на сей раз был основательнее подготовлен, чем в 1472 г., и во время «стояния на Угре» в окружении Ивана III вновь поднялись голоса за признание верховенства ордынского «царя». Но возобладать им не удалось, а после отступления Ахмата и его скорой (январь 1481 г.) гибели в результате нападения сибирских татар и ногаев Большая Орда была уже не в силах претендовать на сюзеренитет.[1100]

Непризнание ордынской власти произошло в условиях, когда уже начала действовать идея перехода к московскому великому князю из павшей Византийской империи царского достоинства, несовместимого с подчинением ордынскому «царю».[1101] Мнение о необходимости прекратить отношения зависимости возобладало после «несправедливого» с московской точки зрения и удачно отраженного похода Ахмата 1472 г. Таким образом, освобождение совершилось тогда, когда начала преодолеваться прочно укоренившаяся «ментальная установка» о законности верховной власти хана Орды над Русью, и совершилось почти бескровно (несмотря на то, что Орда в 70-х гг. XV в. переживала последний всплеск своего военного могущества).

В мировой практике обретение страной независимости принято относить ко времени, когда освобождающаяся от иноземной власти страна начинает считать себя независимой, а не ко времени, когда эту независимость признает «угнетающая сторона» (так, в США годом обретения независимости считается 1776, хотя война за освобождение продолжалась после этого еще 7 лет, причем с переменным успехом, и Англия признала независимость своих североамериканских колоний только в 1783 г.). Поэтому если ставить вопрос, какую из двух дат — 1472 или 1480 г. — считать датой начала независимого существования Московского государства, предпочтение следует отдать 1472 году. Российскому суверенитету не 13 лет (сколько прошло с принятия «Декларации о суверенитете» 12 июня 1990 г.), и не 423 года (сколько прошло со «стояния на Угре»), а 431 год. 1 августа 1472 г. (дата отступления Ахмата от Оки) должно занимать среди памятных дат истории Отечества достойное место.[1102]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.