Отступление о том, кто должен был стать императором Николаем II

Отступление о том, кто должен был стать императором Николаем II

Я уже упоминала и о противоречиях, возникших между Марией Александровной и ее супругом по поводу воспитания наследника, и о трагедии, обрушившейся на императорскую семью в 1865 году. Начну с первого. Поначалу, еще при жизни Николая I, воспитателями цесаревича были назначены генералы Николай Васильевич Зиновьев и Григорий Федорович Гогель, люди честные, но приверженцы давно устаревших взглядов на роль будущего государя, они пытались воспитать скорее самодержца XVIII века, чем императора, которому предстояло править страной на рубеже века двадцатого. Марию Александровну это очень беспокоило, и сразу после смерти свекра она определила для наблюдения за учением старшего сына Владимира Павловича Титова, известного не только честностью, но незаурядным умом и блестящей образованностью. Он прекрасно сознавал свою ответственность перед историей, ведь ему предстояло воспитать человека, от которого во многом будет зависеть будущее великой страны. В учителя наследнику он подобрал людей сведущих и способных. На свою беду, эти его назначения утверждала сама Мария Александровна и мужу о них не докладывала. Не потому, что пренебрегала его мнением, просто считала, что он и так слишком занят государственными делами. Но «доброжелатели» не замедлили донести государю, что его супруга окружает наследника «красными» учителями. Александр Николаевич был разгневан: «Видно, вы распоряжаетесь воспитанием моих детей без моего согласия!». Императрица проявила редкое упорство: Титов умен и благороден, его влияние на цесаревича самое положительное.

Но тут Титов выступил с инициативой: цесаревич должен прослушать курс в университете, в наши дни это необходимо.

О реакции двора на это предложение писал князь Долгоруков: «Вся царская дворня возопила: „Титов – якобинец!“, и в течение нескольких месяцев зимы 1857-1858 года, если бы царской дворне предложили вопрос: „Кто хуже, Титов или Робеспьер?“, она бы тотчас воскликнула: „Разумеется, Титов“. Люди с умом и со здравым рассудком (имеется в виду императрица и те, кто разделял ее взгляды. – И. С.) тщетно указывали на примеры европейских принцев, которые слушают курсы наук в университетах, но в Зимнем дворце этого и понять не могли. Ведь и то правда: европейские принцы предназначены быть истинными монархами, то есть монархами конституционными, а Николай Александрович предназначается быть самодержцем, сиречь миропомазанным фельдфебелем! На что ему университет? Преображенский манеж гораздо ближе к цели!»

В противовес этому мнению приведу случай, происшедший во время визита наследника в Италию. Дело было в Милане. Принц Гумберт Сардинский тепло принимал русского царевича. Николай Александрович, который с самых ранних лет интересовался вопросами государственного управления, попросил принца рассказать об организации судов в его стране. Гумберт засмеялся: «Вы спрашиваете о вещах, о которых я не имею никакого понятия. Это у вас владыки должны знать закон и учреждения. У нас, при парламентском режиме, это дело палат, а не наше». Так может быть, князь Долгоруков не вполне прав, отдавая предпочтение западному способу обучения принцев крови?…

А тогда, когда Александр узнал, каких учителей императрица выбрала для наследника (она руководствовалась только профессиональными качествами педагогов, не принимая во внимание их политические пристрастия), он приказал немедленно устранить от сына некоторых из назначенных Титовым преподавателей. Титов был оскорблен и подал прошение об отставке. Императрица больше не сопротивлялась, только плакала втихомолку. Правда, ей удалось пригласить учителем французского языка к сыну англиканского пастора Курьяра. Он учил французскому языку королеву Викторию (как было известно императору Александру, справился с этой задачей блестяще) и после окончания ее воспитания был свободен.

Его просвещенное влияние на царевича радовало и обнадеживало императрицу. А вскоре назначенный главным воспитателем граф Сергей Григорьевич Строганов добился замены генералов, явно тормозивших образование будущего императора. На их место был поставлен полковник Оттон Бурхардович Рихтер, человек честнейших правил и благороднейшего характера. Отношения с учителями были у матери ученика самые доброжелательные.

Константин Дмитриевич Кавелин, профессор Петербургского университета кафедры гражданского права, преподававший наследнику русскую историю и гражданское право и уволенный по приказу императора за излишне либеральные взгляды, вспоминая о своих беседах с государыней по вопросам воспитания ее старшего сына, писал, что «эта женщина разбирается в них лучше педагога».

Не случайно, если что-то беспокоило учителей в характере или взглядах юноши, они рассказывали об этом Марии Александровне, а она беседовала с сыном, деликатно, неназойливо помогала ему разобраться в своих заблуждениях или давала возможность доказать свою правоту. Все ее дети (хотя и не все выросли людьми безупречными) боготворили мать не только по долгу, но и потому, что она, в отличие от большинства взрослых, склонных навязывать детям свою волю, относилась к ним не только с неизменной любовью, но и с уважением.

А старшим своим мальчиком она смело могла гордиться. Он очень рано осознал свое предназначение. После смерти деда, когда отцу пришлось все время отдавать государственным делам, Николай Александрович сокрушался, что еще слишком мал, чтобы стать поддержкой отцу: «Папа теперь так занят, что он болен от усталости. Когда дедушка был жив, он ему помогал, а Папа помогать некому».

Чем старше он становился, тем очевиднее походил на мать, и не только внешне. Когда с ним говорили о ком-то, с кем ему только предстояло познакомиться, первым его вопросом было: «Хороший ли он человек? Какие у него душевные качества?». Когда ему как-то заметили, что на этот вопрос трудно ответить, что очень легко ошибиться, он сказал: «Однако единственно этот вопрос меня интересует; к чему человеку быть образованным, умным, ловким, ежели у него нехорошая душа?». Марию Александровну тоже больше всего интересовало, какая у человека душа.

Что же касается интеллекта будущего монарха, то профессор Борис Николаевич Чичерин, один из умнейших людей своего времени, притом вовсе не склонный к лести сильным мира сего, замечал: «Он всех нас превосходит. Ежели он обладал бы вдобавок нашим опытом и начитанностью, он был бы гением». Но опыт и начитанность с годами придут. В этом никто не сомневался. Правда, старый граф Строганов, попечитель цесаревича, поражаясь его красноречию, силе его аргументов в спорах, памяти и культуре, делился с императрицей: «Такое необычайное развитие меня беспокоит. Это не свойственно такому молодому человеку. Такая умственная деятельность мне даже кажется болезненной».

На самом деле к цесаревичу подкрадывалась совсем другая болезнь.

Когда ему было 17 лет, он упал с лошади и повредил позвоночник. По другой версии, несколькими годами раньше во время детской драки с двоюродным братом ударился спиной об угол мраморного стола. Несколько раз у него появлялись боли в спине, но спартанское воспитание исключало жалобы – мужчина должен терпеть боль. Он и терпел, но начал худеть, сутулиться. Окружающие не обратили на это особого внимания. Потом корили себя, каялись. Но было уже поздно.

Во время традиционного для наследников российского престола путешествия по Европе у него случился приступ страшных болей в спине. Произошло это во Флоренции. Он так мечтал увидеть своими глазами творения несравненного Микеланджело! А пришлось полтора месяца пролежать в постели. Ходить он уже не мог. Врачи (своих придворных медиков прислал даже король Франции Наполеон III) единодушно утверждали, что болезнь не представляет опасности для жизни, это всего лишь тяжелый приступ ревматизма. Его перевезли в Ниццу. Здешний климат считали целебным.

Утешительный диагноз был роковой ошибкой. Неправильное лечение лишь усугубляло болезнь. Вскрытие покажет: у цесаревича было общее воспаление спинного и головного мозга, вызванное нарывом в мышцах позвоночника.

Уходил он мучительно, но с верой и тихим мужеством. «Этот молодой человек – святой», – повторял не отходивший от умирающего священник Прилежаев. Незадолго до смерти Николаю приснился сон: фрегат «Александр Невский», стоявший в это время в бухте Вильфранш, везет его в дальнее путешествие. Несколько недель спустя именно «Александр Невский» повезет его тело в Петербург… Вся Ницца будет провожать наследника российского престола в последний путь. На месте виллы Бермон, где скончался Николай, построят часовню. До сих пор каждый год 12 апреля в день его смерти здесь служат торжественную панихиду. В шумной, вечно праздничной Ницце эта часовня, стоящий поодаль православный Свято-Николаевский собор, построенный на деньги Николая II, и окружающий их дивный, благоухающий южными цветами парк, – островок тишины и печали.

После смерти своего ученика Борис Николаевич Чичерин с горечью писал: «В этой ранней могиле были похоронены лучшие мои мечты и надежды, связанные с благоденствием и славой отечества. Россия рисковала иметь образованного государя с возвышенными стремлениями, способного понять ее потребности… Провидение решило иначе».

Да, вместо этого светлого, богато, быть может, даже чрезмерно одаренного юноши (недаром его называли гениальным), который должен был наследовать трон отца и стать императором Николаем II, через 29 лет корону наденет его племянник и полный тезка: Николай Александрович Романов. Он и войдет в историю как Николай II, последний российский император. Как здесь снова не повторить: если бы на престол взошел тот, кто должен был на него взойти, участь нашей страны была бы другой. Но судьба почему-то почти всегда безжалостна к России…

До похорон сына Мария Александровна держалась. Потом ушла в себя, в свою боль. В эту бездну немого отчаяния она допускала только детей и бывшую невесту Николая, датскую принцессу Дагмар, ставшую в православии великой княгиней Марией Федоровной и женой нового наследника престола, Александра Александровича. К невестке она относилась с нежностью и сочувствием. Понимала, на какой трудный шаг та решилась, выйдя замуж за брата любимого жениха. Свекровь старалась сделать все, чтобы молодые были счастливы, и когда видела, что они все больше и больше привязываются друг к другу, хотя бы на время оттаивала душой.

Но мысли об умершем сыне преследовали ее как наваждение. Постоянно упрекала себя: не досмотрела, не заметила первых симптомов страшной болезни, не помогла. С ужасом вспоминала случай, показавшийся в свое время даже забавным. Никсу было всего пять лет, когда однажды он сказал своему брату Владимиру, что тот когда-нибудь станет императором. Мария Александровна возразила: на престол может взойти только старший сын. Таков закон. Но малыш не согласился: «Ведь имя Владимир означает „владетель мира“. К тому же дедушка стал царем, а он ведь тоже был третьим сыном, как и Владимир». И добавил, что он умрет, тогда царем будет Саша, а когда умрет Саша, царем станет Владимир. Теперь, когда вспоминала, сердце обливалось кровью. Сын предвидел свою смерть. И пусть она не верила в предвидения, но ей казалось, что он – мог. Потому что был одарен свыше, наделен чем-то особенным, может быть, несовместимым с земной жизнью.

Днем от горьких мыслей отвлекали заботы о благотворительных учреждениях. Она патронировала 5 больниц, 12 богаделен, 36 приютов, 2 института, 38 гимназий, 156 низших училищ и 5 частных благотворительных обществ. На них тратила большую часть своих средств. Сейчас трудно подсчитать, сколько людей лично ей были обязаны благоденствием. Всех, кто обращался к ней со своими бедами, встречала с искренним сочувствием, старалась помочь. Федор Иванович Тютчев писал о ней:

Кто б ни был ты, но встретясь с ней

Душою чистой иль греховной,

Ты вдруг почувствуешь живей,

Что есть мир лучший, мир духовный.

Днем у нее еще хватало сил, чтобы улыбаться своим подопечным, вникать в их горести. Но наступал вечер, она оставалась одна в своем изысканном, выдержанном в малиновых и бело-золотых тонах будуаре, где когда-то они с Александром провели столько счастливых дней; или в Золотой гостиной, где раньше принимала друзей и куда ее мальчик заходил перед сном, чтобы пожелать доброй ночи. Это было невыносимо. Роскошь апартаментов угнетала: она так не соответствовала непрекращающейся душевной боли. А потом стало еще хуже. Сверху до нее стали доноситься детские голоса, топот маленьких ножек… Это ее муж поселил прямо над нею свою любовницу с детьми. Другого места в огромном дворце он почему-то не нашел.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.