Серьезная неудача, которой могло не быть

Серьезная неудача, которой могло не быть

Г.К. Жуков, А.М. Василевский, И.Х. Баграмян в воспоминаниях единодушно говорят о неизбежности оставления нашими войсками Киева. А также о том, что единственным выходом из создавшейся на Юго-Западном фронте обстановки был скорейший отвод армий Потапова и Кузнецова за Днепр с целью выравнивания линии фронта по какому-нибудь сильному в естественном отношении рубежу. Сталин же придерживался иного мнения. A.M. Василевский объяснял это тем, что «Сталин, к сожалению, всерьез воспринял настойчивые заверения командующего Брянским фронтом А.И. Еременко в безусловной победе над группировкой Гудериана». В то время как»… и Б.М. Шапошников, и я с самого начала считали, что Брянский фронт не располагает для этого достаточными силами». «Но, — добавляет Василевский, — тоже поддались уверениям его командующего»[95].

Г.К. Жуков приводит фрагмент своего телефонного разговора с начальником Генерального штаба, в котором речь шла о потенциальных возможностях Брянского фронта: «…Лично я, — продолжал Б.М. Шапошников, — считаю, что формируемый Брянский фронт не сможет пресечь возможный удар центральной группировки противника. Правда, — добавил он, — генерал-лейтенант Еременко в разговоре со Сталиным обещал разгромить группировку противника, действующего против Центрального фронта, и не допустить его выхода во фланг и тыл Юго-Западного фронта.

Я знал, что собой представляют в боевом отношении войска создаваемого в спешке Брянского фронта, и поэтому счел крайне необходимым еще раз настоятельно доложить по ВЧ Верховному Главнокомандующему о необходимости быстрейшего отвода всех войск правого крыла Юго-Западного фронта за реку Днепр. Из моей рекомендации ничего не получилось»[96]. Вот так! Остается только удивляться сталинской твердолобости.

Но есть один сомнительный момент. За день или два до телефонного разговора с Шапошниковым [его дату Г.К. Жуков точно не помнит], командующий Резервным фронтом направил Сталину телеграмму, в которой предупреждал о возможности катастрофы под Киевом. Возможный замысел противника, указывал Г.К. Жуков, разгромить Центральный фронт и, выйдя в район Чернигов — Конотоп — Прилуки, ударом с тыла разгромить армии Юго-Западного фронта. Во избежание этой опасности он рекомендовал Сталину как можно быстрее создать крупную группировку наших войск в районе Глухов — Чернигов — Конотоп и силами ее нанести удар во фланг наступающему противнику. В состав ударной группировки необходимо включить 10 стрелковых дивизий, 3–4 кавалерийские дивизии, не менее тысячи танков и 400–500 самолетов[97].

Таких сил, по мнению Г.К. Жукова, было бы достаточно для разгрома «подлеца Гудериана». С этим его мнением согласен и А.М. Василевский, уделяющий в мемуарах весьма пристальное внимание пророческой телеграмме Жукова в адрес Верховного Главнокомандующего от 19 августа 1941 года[98].

Если вспомнить состав армий Брянского фронта, то количество находившихся под командованием генерала Еременко войск даже превышало рекомендованный Г.К. Жуковым перечень сил и средств ударной группировки. Только 13-я и 50-я армии имели 19 стрелковых, 4 кавалерийские дивизии, приданные Ставкой 450 боевых самолетов. Это без учета переданных Еременко 24 августа 3-й и 21-й армий расформированного Центрального фронта. Правда, количество танков до тысячи не дотягивало. Но у Гудериана не было и пятисот танков. Непонятно, по какой причине наши маршалы считали, что у Брянского фронта «недостаточно» сил?

На самом деле сил хватало. Причем хватало не только для выполнения задачи по уничтожению танковой группы Гудериана, но и для того, чтобы попытаться разгромить весь правый фланг группы армий «Центр». Именно такую задачу и поставил Сталин перед Брянским фронтом. Да и отмеченную A.M. Василевским «самоуверенность» командующего фронтом понять легко: обладая господством в воздухе в районе проведения наступательной операции, значительным превосходством над противником и в живой силе, и в технике, он имел все основания не сомневаться в победе.

А вот у Гудериана положение было прямо противоположное. Причем во время доклада Гитлеру 23 августа, потерпев фиаско в попытке убедить его продолжать наступление на Москву, Гудериан прямо попросил своего Верховного Главнокомандующего не распылять силы 2-й танковой группы перед броском на юго-запад. Гитлер обещал. И вот 24 августа, в канун наступления, Гудериан получил приказ командования группы армий «Центр» вывести 46-й мотокорпус в резерв. В своих воспоминаниях он отметил, что этот приказ стал для него «величайшим разочарованием». И без того небольшие силы урезались на треть перед сложнейшей операцией против очень сильного противника! Поэтому с самого начала положение 2-й танковой группы было крайне неблагоприятным. Сам Гудериан довольно скептически оценивал свои шансы: «29-я мотопехотная дивизия уже прикрывала район протяженностью в 75 километров вдоль Десны и верховьев Судости. Даже после того как 29-ю мотопехотную сменили пехотные части, протяженность нашего левого фланга… составила около 170 километров, а ведь основные операции, а стало быть, и основные опасности только начинались!

Разведданные о численности противника на нашем левом фланге были чрезвычайно неполными. В любом случае следовало понимать, что задача по охране этого фланга потребует задействования всего 47-го мотокорпуса целиком. Боевую мощь нашей атаки еще более ослаблял тот факт, что 24-й мотокорпус должен был приступить к выполнению задачи без единого дня на отдых и ремонт техники — и это после череды длительных непрерывных сражений и маршей!»[99].

Таким образом, командующий Брянским фронтом имел на руках две заведомо выигрышные комбинации. Его четырем армиям противостояли два немецких корпуса. Солдаты противника измотаны. Материальная часть не приводилась в порядок и не пополнялась с 22 июня, поэтому нехватка составляет минимум 25 процентов. Резервов у Гудериана нет. Бить своим бронированным кулаком в полную мощь он не может. По мере продвижения на юго-запад его фланг будет все более растягиваться. Исходя из этого, возможны два варианта действий.

Нанести главный удар во фланг, а вспомогательный по атакующим частям противника с целью их сковывания. Пробив оборону на фланге, выйти в тыл войскам, следующим на острие танкового клина, и разгромить их. Затем ударить по обороняющимся на фланге частям противника, которые в этом случае оказываются рассеченными надвое. Уничтожать их поодиночке.

Главный удар нанести по флангам танкового клина, вспомогательный — по обороняющимся войскам противника. Не дать ему возможности сманеврировать, перебросить какую-то часть сил на помощь атакующей группировке. Четко взаимодействуя с авиацией, разгромить наступающие войска противника. Далее всей мощью обрушиться на второй немецкий мотокорпус. Активно использовать при его разгроме такое преимущество, как господство в воздухе.

Самое главное, что проведение в жизнь любого из этих двух решений не требовало сдачи немцам Киева. Зачем его отдавать врагу, зачем отводить 5-ю и 37-ю армии за Днепр, если разгром 2-й танковой группы ставил крест на планах немецкого командования окружить Юго-Западный фронт? Так что требование Сталина продолжать оборону Киева было вполне правомочным.

Более целесообразной являлась организация флангового удара. Три дивизии 47-го мотокорпуса были растянуты на фронте протяженностью 170 километров. Поэтому плотность их обороны оставляла желать лучшего. Более того, она имела тенденцию к дальнейшему распылению. Стык между 2-й танковой группой и пехотными дивизиями 2-й армии прикрыт не был. Наоборот, Гудериан в воспоминаниях писал, что пехота двигалась под прямым углом к линии наступления его танковой группы, а командование 2-й армии за все время сражения не соизволило направить в поддержку танкистам ни одного солдата. Поэтому наиболее выгодным решением для командующего Брянским фронтом был прорыв немецкой обороны.

Без сомнения, в боевых порядках 47-го мотокорпуса имелись уязвимые места. Их следовало выявить путем тщательной разведки противника. С целью введения немцев в заблуждение на прочих участках было целесообразно создать «шум», провести отвлекающие атаки. А всей мощью ударить в наиболее оптимальное в тактическом отношении слабое место в обороне противника. Ввести в прорыв подвижные танково-кавалерийские части, а по флангам обеспечить надежную оборону силами стрелковых и противотанковых частей. Таким образом, войска Брянского фронта перехватывали коммуникации противника, создавали угрозу танковому клину. Само по себе появление в тылу русских танков заставило бы Гудериана остановить 24-й мотокорпус. Вспомогательный удар по фронту немецких передовых частей создавал бы положение, при котором 24-й мотокорпус либо должен был поворачивать назад, на соединение с основными силами, либо занять круговую оборону. Но в любом случае его дальнейшее продвижение на юг, к Конотопу, Ромнам и Лохвице было бы невозможно. В конечном счете, именно это и требовалось от Еременко.

Однако командующий Брянским фронтом выбрал иное решение. Главный удар он обрушил на фланги 24-го мотокорпуса. В принципе, имелась вполне реальная возможность его разгрома. Но только при надлежащей организации взаимодействия. Между тем Еременко повторил стандартную ошибку лета 1941 года: советские войска атаковали противника без связи друг с другом, в разное время и потому оставили Гудериану свободу маневра. Он не преминул этим воспользоваться: «29 августа крупные соединения противника, при поддержке авиации, напали на 24-й мотокорпус с юга и запада. Корпус был вынужден прекратить собственные атаки силами 3-й танковой и 10-й мотопехотной дивизий. Он выполнил свою задачу по очистке западного берега Судости от войск противника, а 4-я танковая двинулась через Новгород-Северский на помощь 3-й танковой»[100]. На следующий день Гудериан передвинул 4-ю танковую на другой фланг. Оказав 10-й мотопехотной дивизии помощь в отражении атак советских войск, она двинулась далее на юг.

Надо сказать, что в Ставке не одобряли принятого Еременко решения. В упоминавшейся выше телефонограмме Сталин указал командующему Брянским фронтом на совершенную ошибку: «…Несмотря на работу авиации и наземных частей, Почеп и Стародуб остаются в руках противника… Ставка требует, чтобы войска… вышибли противника из района Стародуб, Почеп и разгромили его по-настоящему». Все правильно: разгром фланга немедленно ставил бы Гудериана в критическое положение. Но так как 47-й мотокорпус атаковали лишь 108-я и 110-я советские танковые бригады, причем последняя появилась в районе боев только 1 сентября, немцы смогли выдержать натиск противника.

Однако возможности противодействия 2-й танковой группе Гудериана отнюдь не исчерпывались силами одного Брянского фронта. Если в Ставке ВГК и Генеральном штабе полагали, что его сил недостаточно, то следовало провести более крупномасштабную операцию. 14 июля 1941 года был сформирован Резервный фронт. В его состав вошли 24-я, 28-я, 29-я, 30-я, 31-я и 32-я армии. Конечно, ко времени описываемых событий на Юго-Западном фронте часть этих войск сгинула в Смоленском сражении. Тем не менее на 25 августа 1941 года Резервный фронт располагал четырьмя армиями.

В полосе фронта установилось затишье. Немцы перешли к обороне. Поэтому была реальная возможность решать, куда направить войска. А решение напрашивалось само собой: по соседству Брянский фронт, у которого недостаточно сил. Немцы собираются проводить крупные наступательные операции на юго-западном направлении, и их намерения советскому командованию известны. Мало того, что Гитлер совершил непростительную ошибку, в критический для Красной Армии момент отдав своим войскам «стоп-приказ» на главном стратегическом направлении. Вот мнение А.М. Василевского: «Задержка наступления врага на главном — московском направлении — явилась для нас крупным стратегическим успехом. Советское командование получило дополнительное время как для создания новых мощных резервов, так и для укрепления Москвы»[101]. А пока в Ставке Гитлера шли «серьезные дискуссии о необходимости изменения всего замысла компании», советская Ставка успела сформировать и выставить на московском направлении еще две армии — 33-ю и 34-ю. Гитлер же совершил еще и вторую ошибку: подставил Красной Армии фланг своей атакующей Юго-Западный фронт группировки. И ничем не обеспечил его.

Дискуссии в Ставке фюрера были далеки от завершения, когда начальник Генерального штаба Красной Армии Г.К. Жуков уже предугадал планы фашистских захватчиков. 29 июля, в последний день своего пребывания на этом высоком посту, он сделал доклад Верховному Главнокомандующему:

— На московском стратегическом направлении немцы в ближайшие дни не смогут вести наступательную операцию… У них здесь нет крупных стратегических резервов для обеспечения правого и левого крыла группы армий «Центр»…

— Что вы предлагаете? — спросил И.В. Сталин.

— Прежде всего укрепить Центральный фронт, передав ему не менее трех армий, усиленных артиллерией…

— Вы что же, — спросил И.В. Сталин, — считаете возможным ослабить направление на Москву?

— Нет, не считаю. Через 12–15 дней мы можем перебросить с Дальнего Востока не менее восьми вполне боеспособных дивизий, в том числе одну танковую. Такая группа войск не ослабит, а усилит московское направление… Юго-Западный фронт необходимо целиком отвести за Днепр.

— А как же Киев? — спросил И.В. Сталин.

— Киев придется оставить, — ответил я, — на западном направлении нужно немедля организовать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа. Этот плацдарм противник может использовать для удара на Москву.

— Какие там еще контрудары, что за чепуха? — вспылил И. В. Сталин…[102].

Чепуха не чепуха, но вопросы к этому докладу действительно есть. Прежде всего, если немцы на московском направлении не могут предпринимать наступательных действий, то какой смысл организовывать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа? Г.К. Жуков в своей знаменитой телефонограмме на имя Сталина сообщал: «Возможный замысел противника: разгромить Центральный фронт… ударом с тыла разгромить Юго-Западный фронт. После чего — главный удар на Москву в обход Брянских лесов»[103]. Схожего мнения придерживались и в Генштабе: «В первой половине августа Верховное Главнокомандование и Генеральный штаб полагали, что и в дальнейшем усилия врага преимущественно будут направлены на захват Москвы. При этом считалось наиболее вероятным, что противник на сей раз нанесет фланговые удары мощными танковыми группировками в обход главных сил Западного фронта и самой Москвы, с севера — через Калинин, с Юга — из района Брянска, через Орел и Тулу»[104].

Заметим, что ельнинский выступ, как плацдарм для удара на Москву, нигде не упоминается. В то же время главная угроза нависает над Юго-Западным фронтом, а парирующий немецкое наступление на юг Брянский фронт, по общему мнению советских военачальников, слишком слаб для выполнения поставленных перед ним задач. Какой же вывод? А вывод был сделан следующий: предоставить Юго-Западный и Брянский фронты ожидающей их судьбе и атаковать ельнинский выступ, который немцам для наступления на Москву не нужен. Вот такое складывается впечатление.

На самом деле цель наступательной операции Резервного фронта была иная. Речь отнюдь не шла о какой-то «ликвидации плацдарма для броска на Москву». 25 августа в Ставке было принято новое, совершенно правильное решение нанести удар по перешедшим к обороне войскам группы армий «Центр» и при его успехе обрушиться на тылы 2-й танковой группы. Обратимся к мемуарам A.M. Василевского: «Он [Сталин], преуменьшал угрозу окружения основных сил фронта, переоценивал возможность фронта ликвидировать угрозу собственными силами и еще больше переоценивал предпринятое Западным, Резервным и Брянским фронтами наступление во фланг и тыл мощной группировке врага, наносившей удар по северному крылу Юго-Западного фронта»[105]. Другое дело, что такое наступление в районе ельнинского выступа было ошибкой. А все рассуждения о «плацдарме для броска на Москву» были придуманы задним числом.

Мотивы решения ясны. Так как свои будущие удары на Москву немцы планируют наносить мощными танковыми группировками, естественное желание советского командования — лишить врага такой возможности путем уничтожения 2-й танковой группы Гудериана. Если ее нет — нет и удара на Москву. Потеря 2-й танковой группы и, что вполне реально, 2-й армии означает переход инициативы к советским войскам. Жуков докладывал Сталину, что резервов у группы армий «Центр» нет. Их действительно не было. С потерей 2-й танковой группы и 2-й армии на правом фланге группы армий «Центр» появится брешь, которую закрыть нечем. Вот по этой бреши и надо будет всей мощью ударить.

Имелись ли какие-то основания считать такой план нереальным и невыполнимым? Нет. И фланг, и тыл Гудериана были открыты для удара. Это факт. Войска Брянского, Резервного и Западного фронтов без помех могли высвободить силы для нанесения такого удара. Сил трех фронтов для ликвидации одной, причем наступавшей не в полном составе танковой группы хватало с головой. Поэтому A.M. Василевский напрасно обвинял Сталина в «преуменьшении» и «переоценке». Возможности открывались просто блестящие. И Киев оставлять не надо.

Вот Брянский фронт нанес удар в голову 2-й танковой группы и нажал на ее фланг. Какова реакция Гудериана? «С учетом атак на оба фланга и усиленного давления русских на фронт, особенно на участке 10-й мотопехотной дивизии, у меня возникало все больше сомнений в том, что имеющихся сил достаточно для продолжения наступления. И я запросил командование группы армий вернуть мне 46-й мотокорпус. Однако 30 августа мне прислали только пехотный полк «Великая Германия»[106]. И в дальнейшем подкрепления к Гудериану поступали, как он сам выразился, «в час по чайной ложке». Видимо, в штабе группы армий «Центр» кое-кто крепко недолюбливал прославленного танкового генерала и делал все для того, чтобы в той операции он свернул себе шею.

6 сентября Гудериан обратился к самому командующему фельдмаршалу фон Боку с просьбой подкрепить танковую группу 46-м мотокорпусом. Он отмечает ограниченную боевую мощь всех своих подразделений, крайнюю необходимость в отдыхе и восстановлении после двух с половиной месяцев изматывающих боев и тяжелых потерь. Вместо танков ему присылают 1-ю кавалерийскую дивизию. А фланг все растягивается. Тыл оборонять вообще нечем, так как еще 31 августа был исчерпан последний резерв — хлебопеки.

Нет никаких сомнений в том, что в случае удара двух-трех армий Резервного фронта в тыл 2-й танковой группы от нее осталось бы только воспоминание. В составе этого фронта находилось не менее пятисот танков, которым Гудериану просто нечего было противопоставить. Вот что он писал о плачевном состоянии своих войск: «Затем я побывал в нескольких подразделениях 3-й танковой дивизии и пообщался с подполковником Мюнцелем, командиром 6-го танкового полка. В тот день [15 сентября], в распоряжении Мюнцеля был только один танк T-IV, три танка T-III и шесть танков T-II, то есть от целого полка осталось только десять танков»[107]. Даже соединение с Клейстом в Лохвице оказывалось бесполезным, так как появление в тылу 2-й танковой группы крупных сил русских неизбежно срывало весь замысел операции по окружению войск Юго-Западного фронта. Таким образом, вместо грандиозной победы немцы потерпели бы грандиозное поражение. Вместо продолжения наступательных операций они вынуждены были бы перейти к обороне, а значит — потерять инициативу. А операция «Тайфун» так и осталась бы на бумаге.

Однако советское командование по какой-то причине избрало самый пагубный путь. Местом прорыва немецкой обороны стал хорошо укрепленный ельнинский выступ. Об условиях наступления 24-й армии на Ельню писал Г.К. Жуков: «Противник противопоставил наступающим дивизиям плотный артиллерийский и минометный огневой щит». И дальше: «Танки и авиацию в последнее время противник применял отдельными группами и только для отражения наших атак на важнейших участках. Видимо, эти средства он перебросил на другие направления»[108]. На какие другие? Под Киев, где, пока Резервный фронт штурмовал Ельню, немцы завершали уничтожение пяти советских армий. Кстати, сам Г.К. Жуков по этому поводу отметил: «Несмотря на всю остроту боевых событий и успех этой операции, из памяти не выходил разговор в Ставке 29 июля. Правильный ли стратегический прогноз мы сделали в Генштабе?»[109]. Золотые слова!

Однако неудачные контрудары Брянского и Резервного фронтов все же не создавали окончательной ситуации катастрофы Юго-Западного фронта. Существовала очевидная возможность ее избежать. Раз уж с разгромом «подлеца Гудериана» ничего не вышло, следовало своевременно отвести войска на линию реки Псел, как и предлагал М.П. Кирпонос. В этом случае жирный кусок со свистом пролетал мимо широко разинутой фашистской пасти. Ее бронированные челюсти щелкнули бы вхолостую. Вся задуманная в Ставке Гитлера наступательная операция, все понесенные танкистами Гудериана и Клейста потери оказались бы выброшенными на ветер. Более того, обстановка для немцев значительно ухудшалась.

Что означало сохранение миллионной группировки советских войск на Юго-Западном направлении? Прежде всего стабилизацию фронта. В ходе наступления немцы понесли большие потери и проламывать новый оборонительный рубеж на реке Псел им было просто нечем. Бои здесь либо приняли бы позиционный характер, либо, что более вероятно, прекратились бы. Немцам была необходима оперативная пауза для пополнения войск, перегруппировки, разработки новых планов.

Вспомним директиву Гитлера от 21 августа 1941 года. Какое огромное значение придавал он захвату Донецкого бассейна, Крыма, Ростова, Харькова. А самое главное: «Только плотная блокада Ленинграда… и уничтожение 5-й русской армии высвободят силы, необходимые для… наступления против группы войск Тимошенко». Но при своевременном выводе армий Юго-Западного фронта из киевской ловушки и создании нового рубежа не видать бы Гитлеру ни Донбасса, ни Крыма, ни Харькова, ни Ростова. Появление 200-километровой бреши исключалось, поэтому вместо прорыва на оперативный простор немцам пришлось бы заниматься штурмами позиций, которые удерживала миллионная русская армия. Тут им было бы уже не до наступления на Москву. А если бы они такое наступление предприняли, то открывалась прекрасная возможность нанести им мощный удар во фланг. Или перебросить на московское направление дополнительные силы и не дать врагу подойти так близко к столице.

При правильной организации наступательных операций Брянского, Западного и Резервного фронтов существовала реальная возможность удержать Киев. Да и силами одного только Брянского фронта все же можно было выполнить задачу по разгрому 2-й танковой группы. Но раз пришло время оставить Киев, значит, его следовало оставить. Потому что, перефразируя известный афоризм фельдмаршала М.И. Кутузова: «С потерей Киева не потеряна Россия».