Судьба одной радиограммы (22–24 сентября)

Судьба одной радиограммы

(22–24 сентября)

Оставшийся в одиночестве «Бойкий» переключил на себя корректировщиков «Беспощадного» и вел огонь сразу по нескольким целям: носовыми орудиями по своим, кормовыми — по целям «Беспощадного».

При отражении обоих налетов «Бойкий» израсходовал весь боезапас зенитных орудий и теперь в случае еще одного налета мог отбиваться только пулеметами.

Во второй половине дня 13-я и 15-я пехотные дивизии румын начали отход, стараясь избежать окружения. Боевое соприкосновение с противником стало нарушаться, и количество заявок на поддержку огнем сначала уменьшилось, а ближе к вечеру они совсем перестали поступать.

Не получая больше никаких боевых задач, «Бойкий» продолжал находиться на прежних огневых позициях, на которых корабли уже два раза бомбила вражеская авиация, Не имея при этом уже почти никаких средств к отражению возможного налета, командир эсминца капитан-лейтенант Годлевский отправил в штаб базы радиограмму, в которой просил разрешения идти в Севастополь: «Начальнику штаба базы. Прошу разрешения идти в главную базу. Или дожидаться такой же участи? Командир эсминца „Бойкий“ Годлевский». Последняя строчка радиограммы чуть было не стала для командира эсминца источником больших неприятностей. Как оценил ее сам начальник штаба, телеграмма являлась «звонкой пощечиной» командованию базы. Фактически Годлевского «спасло» то, что он все-таки не адресовал радиограмму подобного содержания командиру базы Кулишову или командующему ООР Жукову.

Начальник штаба базы, капитан 3-го ранга Деревянко, зная, что Годлевский был единственным из командиров эсминцев, сумевшим успешно отразить оба налета вражеской авиации, и понимая, что радиограмму он отправил, два раза за этот день избежав смертельной опасности, не стал давать ей какого-либо хода.

Деревянко позвонил командиру базы и доложил Кулишову, что «Бойкий» боевых задач больше не имеет и нужно получить разрешение командующего ООР на вход эсминца в гавань.

Связавшись с Жуковым, Кулишов получил «добро» на вход, а «Бойкий» перешел в подчинение базы, после чего через некоторое время Деревянко был вызван к командиру базы.

В присутствии комиссара базы Дитятковского Кулишов, держа в руках бланк радиограммы, поинтересовался: «Почему вы немедленно не доложили эту радиограмму Годлевского?»

Деревянко пояснил, что радиограмма адресована ему и, по сути, не содержит ничего предосудительного или требующего отдельного доклада начальству. Корабль уцелел в дневных боях, но вполне мог быть потоплен, если бы его вовремя не убрали в гавань под прикрытие береговой зенитной артиллерии. На что контр-адмирал глубокомысленно заметил, что «на войне могут и убить», а комиссар базы оставил радиограмму у себя.

Вскоре выяснилось, что ночью эсминец должен был уйти обратно в Севастополь в составе конвоя, в охранение которого он был назначен. Почувствовав по реакции командира и комиссара базы что Годлевского могут ожидать неприятности, Деревянко решил со своей стороны также предпринять некоторые шаги в защиту командира эсминца.

По заведенному в Одесской ВМБ порядку начальник штаба при отправке боевого корабля обратно в Севастополь посылал начальникам штабов эскадры и Черноморского флота отзыв о его действиях под Одессой. В этот раз отзыв был дан самый высокий, но составляя его, начальник штаба решил, что в подобной ситуации его может оказаться недостаточно и после инструктажа командиров кораблей и капитанов судов формируемого конвоя получил отзыв о действиях Годлевского и от работника политотдела эскадры Малышко, находившемся на «Бойком» во время боя. Малышко, составляя свое собственное донесение о действиях кораблей дивизиона эсминцев во время десантной операции, так написал о Годлевском: «Особо отмечается умелое управление маневрами корабля и артиллерией командира эсминца „Бойкий“ капитан-лейтенанта Годлевского. Его мужественным поведением и умелыми действиями, большой находчивостью и сноровкой восхищается буквально весь личный состав корабля».

Времени до ухода конвоя оставалось мало, и быстро действовал не только Деревянко, но, как скоро выяснилось, и комиссар базы. Дитятковский успел показать радиограмму члену Военного совета ООР Азарову. Бригадный комиссар был вполне солидарен с полковым и прямо на бланке радиограммы написал свою резолюцию: «Комдиву эсминцев Пермскому. Наказать Годлевского и доложить Военсовету флота. Азаров».

Получив от Дитятковского радиограмму с такой резолюцией, Деревянко прибегнул к последнему имевшемуся в его распоряжении в такой ситуации средству: задержал передачу радиограммы Пермскому до того, как с ней и с отзывом Малышко ознакомится командующий ООР Жуков.

Жуков, как оказалось, смотрел на ситуацию несколько иначе, чем командир и комиссар базы. Контр-адмирал посмеялся над текстом и обещал уладить недоразумение с резолюцией.

Через день командир базы Кулишов, вернувшись с заседания Военного совета, вызвал Деревянко к себе кабинет и произнес маленькую речь, дававшую полное представление о том, как командующий ООР уладил это «маленькое недоразумение»:

«Дался нам этот Годлевский! Столько неприятных, но вполне заслуженных упреков пришлось выслушивать от командующего. Действительно, с ним погорячились и переборщили. Адмирал Жуков приказал отныне к командирам кораблей, придаваемых базе без его ведома, дисциплинарных мер не применять и представлений на сей счет в Севастополь не давать».