Джордано Бруно. Человек вселенной

Джордано Бруно. Человек вселенной

Джордано Бруно памятен в истории как страдалец. Страдал он за свои убеждения. В 1600 году, после восьми лет заточения и непрерывных допросов, зверски казнен в Риме, на площади Цветов. Кроме того, это человек между молотом и наковальней. Реформация, контрреформация – два цунами, которые сошлись в его эпоху. А он не с теми, кто выступает за новую организацию церкви, но и не с теми, кто бешено защищает старое. Он католик. И от Бога никогда не отрекался. Но он не включен ни в одно из колоссальных течений, определявших эпоху.

Его имя обычно связывают только с Италией, а между тем он был фактически гражданином Европы. Жил и творил, кроме Италии, во Франции, Швейцарии, Англии, Германии. При самом беглом подсчете обнаруживается не менее 20 европейских городов, в которых он жил, писал и публиковал свои труды. От Неаполя до Парижа, от Праги до Лондона и так далее. Он встречался с царствующими особами, что совсем не соответствует классическому образу еретика.

У него была уникальная память. Стоило ему прочесть книгу, он запоминал ее полностью и навсегда. Он даже создал науку о запоминании – мнемонику. Правда, для того чтобы овладеть этими приемами, надо, как выяснилось, иметь удивительную память Бруно.

А самое главное, что в век мракобесия и нетерпимости Джордано Бруно утверждал бесконечность Вселенной и относительность движения.

Он родился в 1548 году (день неизвестен) в городке под названием Нола, в итальянской глуши. Это Южная Италия, 24 километра на северо-восток от Неаполя. Эти провинции были значительно более отсталыми, чем Милан, Венеция, Генуя. Территория аграрная, бесконечно переходившая из рук в руки, от властителей к властителям. Во времена Бруно здесь правил испанский вице-король. А Нола в те годы – почти деревня.

Его имя от рождения вовсе не Джордано, а Филиппо. Вполне верноподданные родители назвали мальчика в честь испанского короля Филиппа II, мракобеса, религиозного изувера, злодея.

Отец, Джованни Бруно, – военный, знаменосец, получавший гроши – 60 дукатов в год, в то время как средний чиновник получал 200–300 дукатов. Мать – Флаулиса Саволино. Родители приличного происхождения, но семья была настолько небогата, что отец, по рассказам Джордано, занимался садоводством и огородничеством на своем участке. А дворянину не пристало копаться в огороде. XVI век, угасание рыцарства!

Бруно, в силу своей уникальной памяти, вспоминал эпизод из младенчества: он лежит в колыбели, а в щель в стене дома заползла змея. (Можно представить себе качество этого дома!) Прибежал отец и отбивал его у этой змеи. Эта история ассоциируется с мифологическим детством Геракла. Что-то вроде символа будущей великой жизни.

Он очень любил свой край. Это его и сгубило. Ведь если бы он не вернулся из своих странствий по Европе, то остался бы жив. Он писал: «Италия, Неаполь, Нола! Страна, благословенная небом, глава и десница земного шара, правительница и победительница других поколений, ты всегда представлялась мне матерью и наставницей добродетелей, наук и человеческого развития». Везувий, который хорошо виден в Ноле, выглядел так, будто бы за ним кончается мир.

Отец много гулял с сыном (ведь это не требовало денежных затрат), и они любовались красотой Южной Италии. Искали могилу Вергилия. Поэтическое детство!

Школа в Ноле сугубо деревенская, там можно было только начать изучать латинский язык. Затем обучение в Неаполе: латынь, литература, логика. Бруно окончил школу в 1565 году, в 17 лет.

Он мечтал продолжить учиться в Падуе, где в знаменитом университете должен был читать лекции Галилей, но денег не было. Единственное место, где пытливый юноша с феноменальной памятью может учиться, – монастырская школа. Это бесплатно.

В 1565 году в доминиканском монастыре Сан-Доминико Маджоре появился послушник Филиппо. Проучился год, проявляя замечательные способности, и в 1566 году был пострижен в монахи. С этого времени он брат Джордано Ноланец.

Он проходит ступени, положенные в иерархии католической церкви: субдьякон, дьякон, а через шесть лет непрерывного обучения, в 24 года, рукоположен в сан священника.

В какой обстановке он жил эти годы? В школьной инструкции говорилось: «За студентами необходимо установить тщательный надзор. Должен быть назначен специальный брат, без разрешения которого студенты не имеют права вести записи в тетрадях и слушать лекции. Ему вменяется в обязанность принуждать студентов к занятиям и налагать взыскания. Студенты не должны изучать языческие, философские книги, предаваться светским наукам и тем искусствам, которые называют свободными.

Студентам запрещается чтение языческих и философских книг, хотя бы под предлогом изучения благих (как они выражаются) наук и выработки изящного стиля. Запрещено читать Эразма и книги, подобные его сочинениям, из которых они могут усвоить вредные учения и дурные нравы».

Четыре года он обучался на магистра теологии. Подготовка состояла в многолетнем изучении труда Фомы Аквинского «Свод Богословия», написанного в XIII веке. Давно канонизированный автор этого трактата сформулировал суть так называемого томизма. Учение церкви есть единственная истина. В той же школьной инструкции утверждалось: «Никто из братьев не смеет излагать или защищать какое бы то ни было личное мнение, все должны следовать святым отцам, изучать их труды, подкрепляя свои мнения цитатами из их книг».

Подобный духовный диктат мучителен для человека с воображением, с живым умом, с фантазией. Понятно, что Бруно должен был идти на какие-то внутренние компромиссы. Он защитил две докторские диссертации в Риме, в сердце контрреформации: одну по Фоме Аквинскому, вторую по Петру Ломбардскому. Стал старшим лектором монастырской школы. На диспутах он, с его начитанностью и выдающейся памятью, был абсолютно непобедим.

И он начал ощущать Вселенную. Именно ощущать, потому что он не имел возможности проводить эмпирические наблюдения. Первый телескоп был создан Галилеем только через девять лет после казни Бруно.

А пока он был в Риме, защищал диссертации и получал новое назначение, на него появился донос. Друзья сообщили ему из Неаполя, что в его келье был обыск. Нашли труды Отцов Церкви. Это вроде бы отлично. Но с комментариями Эразма Роттердамского. Эразма, чьи труды внесены в индекс запрещенных книг!

Получается, что Бруно длительное время просто скрывал, что жил в глубоких внутренних противоречиях. Как человек, вышедший из крайней бедности, он решил, что любой ценой займет достойное положение. Но он разоблачен. Комментарии Эразма – это перспектива тюремного заключения и пыток для уточнения того, почему же у него появился запрещенный Эразм.

И тогда брат Джордано порывает со своим саном, надевает светское платье, снова становится Филиппо Бруно и бежит в Европу.

Он, конечно, не предполагал, что это будет такое долгое путешествие. Но сложилось так, что он отсутствовал долгих 16 лет. Очень недолго он пробыл в Италии: Парма, Генуя, Турин, Венеция. Учил детей латинскому языку, надеясь, что агенты инквизиции не найдут его.

Но, видимо, тучи сгущались, и он отправился во Францию. В тогдашней Европе не было непреодолимых границ. Он двигался в сторону Лиона, потом повернул – и оказался в Швейцарии. Там, в Женеве, он пробыл полгода. Это Женева после Кальвина, умершего в 1564 году. Его ретивые последователи начали делать то же самое, что католическая церковь, – преследовать тех, кто не принимает его учение, кальвинизм. И так же жестоко с ними расправлялись. Уже сожжен Мигель Сервет, испанец, философ, который высказывал мысли, сходные с тем, что вскоре стал предполагать и Бруно. Специально связанный мокрыми веревками, чтобы медленней гореть, обложенный сырыми дровами, Сервет, по преданию, сказал из костра: «Неужели того золота, которое вы у меня отобрали, не хватило на хорошие дрова?»

В стране, где шла столь непримиримая борьба, Бруно предложили принять новую, реформированную религию, кальвинистскую. В ответ он заявлял: «Там, в Италии, меня принуждали к суевернейшему, бессмысленному культу». (Конечно, он назвал так не религию как таковую, а тот ее официальный, ортодоксальный вариант, на котором настаивал Тридентский собор.) Теперь его увещевали принять обряды реформированной религии. Но вместо того чтобы примкнуть к новому учению, Бруно написал дерзкое сочинение против одного из реформаторов, высмеял его. У него была независимая натура.

В итоге – две недели тюремного заключения, причем с какими-то издевательскими деталями. Ежедневно его вели босого, с ошейником на шее, по улицам, чтобы люди плевали в него и оскорбляли. Вели в церковь, где заново читали приговор.

После освобождения он бежал дальше. Лион, Тулуза, где он провел почти два года. Здесь он преподавал, начал писать ученые книги. И здесь же его впервые оценили. Французский король Генрих III назначил Бруно профессором.

Генрих III увлекся мнемоникой. Бруно с некоторой самоуверенностью обещал научить любого. Судя по всему, сам в это искренне верил. На время приближенный к королю, Бруно создал знаменитое произведение «Искусство памяти». Но успех не был достигнут: король так и не смог выучить, например, всего Гомера. И тогда Бруно тихо и спокойно, без конфликтов, удалился в Англию.

В Лондоне он провел замечательное время с 1584 по 1585 год. Ему было уже за тридцать. Елизавета I, очень умная, аккуратная, со свойственной ей осторожностью стремилась к равновесию реформированной и католической церквей. Она не хотела уподобляться своей старшей сестре Марии Кровавой и истреблять сторонников Реформации. Сама приняв протестантизм, она вообще никого не собиралась истреблять. И такая противоречивая фигура, как Бруно, человек, который ни с кем в этой борьбе, просто ученый, не случайно получает статус именно в Англии. Он зачислен в свиту французского посла при дворе Елизаветы I. Это очень достойное положение. Есть жалованье, можно спокойно писать труды и издавать их. И он это делает. Наступает довольно счастливый отрезок его жизни, в целом, безусловно, трагической.

В одном из своих сочинений он описал не без ядовитой иронии диспут в Оксфорде, в котором принимал участие. Бруно восстановил против себя всю теологическую профессуру. А назвал он это произведение «Пир на пепле». Когда знаешь его дальнейшую судьбу, это воспринимается как некий мистический символ.

В Англии же опубликован его великий труд «О бесконечности, Вселенной и Мирах». В нем он выдвигает свое учение, возникшее на основе трудов Коперника, уникальное, одинокое в ту эпоху, – о бесконечности Вселенной, бесчисленности миров.

К этому времени церковь сдала одну очень важную позицию. Ей пришлось признать, что Земля имеет форму шара. Это было ясно всем образованным людям. Уже почти век назад открыта Америка… Магеллан совершил кругосветное путешествие. И церковь отступила от некоторых догматических средневековых представлений об устройстве Земли. Но небо она крепко держала в своих руках. По церковным положениям, это свод, купол, на который как бы налеплены звезды, как на какой-нибудь рождественской игрушке.

Разум мыслящего человека эпохи Реформации, гуманизма, Возрождения не мог этого принять. Бунтарь Бруно создавал книгу за книгой. В работе «О причине, начале и едином» он фактически отождествляет Бога с природой. Природа едина, вечна, неисчерпаема, а все остальные категории относительны, например движение. Может быть, он просто не успел прийти к выводам об относительности времени.

Бруно абсолютно не догматически судит о человеке. Различные расы и секты человечества, пишет он, имеют свои особые культы и учения, проклиная культы и учения других. В этом он видит причину войн и разрушения естественных связей. Человек – более страшный враг человека, чем всех остальных животных.

Он рубит под корень главные постулаты официальной католической церкви. Причем не вступая с ней в дискуссию.

Его идеи ошеломительны не только для его эпохи. Через несколько веков советские исследователи с грустью констатировали, что Бруно «к сожалению, верил в переселение душ». Соблазнительно было как бы «присвоить» себе этого ученого, сделав из него атеиста. Но атеистом он не был. В Бога веровал. Он только хотел, чтобы церковь шире смотрела на вещи. Хотел ей помочь.

Он стремился даже встретиться с папой римским и объяснить ему, что отказаться от догматизма лучше для самой церкви. И ведь оказался в этом совершенно прав!

Но тогда, одинокий, парадоксально мыслящий, он нигде не мог прижиться.

Бруно покидает и Англию. Он снова в Париже, но там идет непримиримая война между католиками и гугенотами, и он перебирается в Германию. После Лютера в Виттенбергском университете царит относительная интеллектуальная свобода, и там Бруно вновь получает должность профессора, издает труды. Затем он в Праге, в Брауншвейге, во Франкфурте-на-Майне.

О незаурядном уме Бруно уже ходили легенды. Поэтому германский император Рудольф II приблизил его к себе в качестве алхимика, явно надеясь, что удастся получить много золота. Но Бруно не алхимик и ничего подобного не сотворил, так что эта «дружба» быстро остывает.

Трагический поворот случился в 1592 году. Бруно принял приглашение молодого итальянца Джованни Мочениго. Имя это должно быть проклято в Истории как имя провокатора, предателя, доносчика и, по-видимому, тайного агента инквизиции, хотя последнее и не доказано. По крайней мере, не исключено, что Мочениго, приглашая Бруно, стремился заманить его в сети инквизиции.

Позвал же он его как бы для обучения искусству памяти и изобретения. Опять мнемоника. Бруно, принимая приглашение, которое пришло из Венеции, не мог не сознавать, что там решительно действует инквизиция, выше которой только римская. В городе карнавалов аутодафе – сожжения еретиков – были всегда приурочены к какому-нибудь празднику. И воспринимались как часть праздничного действа.

Почему Бруно решил поехать? Ему тяжело дались 16 лет без родины. Наверное, имел значение и денежный вопрос, хотя он всю жизнь умел довольствоваться малым. Но сейчас ему предложили нечто вроде репетиторства. А все великие деятели Возрождения репетиторствовали. Галилей создал целый пансион: ученики проживали у него дома. Платили ему деньги, он их и кормил, и учил.

Вот и Бруно приехал обучать молодого итальянца. А тот оказался предателем. Написал три доноса. Причем в первом есть слова: «Как я уже сообщал устно…». То есть сначала он донес лично, потом написал три текста. Мочениго удивительно откровенно говорит о том, как сначала постарался всячески расположить к себе Бруно: «Я стремился, чтобы он стал вести себя со мной доверительно». Он действует как агент, профессиональный провокатор. Он добивался доверительных отношений, чтобы Бруно начал рассказывать, что он думает на самом деле. И был потрясен его «ужасными» взглядами.

Бруно вскоре что-то понял из его поведения, почувствовал, что надо уезжать, и сообщил об этом. И тогда Мочениго его просто запер. Сначала на чердаке, потом явился туда с дюжими ребятами, слугами. Бруно препроводили в подвал. А в Венеции в старых зданиях очень глубокие подвалы с толстыми стенами, обшитыми металлом, и очень надежные запоры, со времен Средневековья. Оттуда не убежишь. Тем более что Бруно был уже не юн. Ему 44 года. Он оказался под домашним арестом. А Мочениго, продолжая писать доносы, сдал его с рук на руки венецианским инквизиторам.

Были проведены допросы Бруно. Судя по протоколам, на Бруно собирались наложить не самое крайнее взыскание. Хотели отпустить, потребовав покаяния. Ведь свидетели не подтвердили многого из того, что говорилось в доносах. Например, ничего дурного не сказали о нем книгопродавцы. Как нормальный интеллигент, он проводил свободное время в книжных лавках. И инквизиция поинтересовалась тем, в каких книгах он рылся. Ничего крамольного не обнаружилось.

Бруно и сам вроде бы сначала поколебался и был готов в самой мягкой форме отгородиться от крайностей, о которых писал Мочениго. А потом вдруг понял, что это и будет покаяние. Что это будет самопредательство. И тогда произошла передача Бруно в руки римской инквизиции, гораздо более свирепой. Не исключено, что римский папа приложил определенные усилия к тому, чтобы независимая Венецианская республика выдала Бруно.

Казнь Бруно состоялась в Риме, после бесконечно долгих допросов. Все восемь лет Бруно находился в застенках, но его воля только крепла. Он продолжал настаивать, что природа превыше всего, Бог есть природа. Короче говоря, вел себя так, будто сам рвался на костер. Что ж, есть версия, что он своей кончиной хотел взволновать мыслящих людей и показать пример несокрушимости.

И вот 17 февраля 1600 года в углу маленькой римской площади Цветов был разложен костер.

Следственное дело Бруно оказалось надолго церковью засекречено. И только во второй половине XIX века найдено и опубликовано. Тогда же был поставлен памятник Бруно на площади Цветов. Памятник мученику. И свободному человеку.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.