ГОРОД СМЕРТИ

ГОРОД СМЕРТИ

Другой беженец не стал сторониться ворот, а явился к дверям Кира. Носильщики за его спиной снимали с каравана ослов тюки с товарами и складывали на землю. Человек сказал, что он хабиру, или иудей, и беженец лишь в том смысле, что его царь находится в плену на берегах рек вавилонских, которые на самом деле обычные каналы и совершенно не похожи на чистую, быструю реку Парсагард. Этот бородатый иудейский купец носил в ухе серебряное кольцо как знак полупленения. Он подарил Кассандане немного душистой мирры, а затем развернул рулон великолепной пурпурной шерсти, сказав, что этот царский пурпур, поднятый из глубин великого моря, наилучшим образом подходит для царственной ахеменидской госпожи. Тут же Кассандана страстно захотела получить редкую ткань, хотя и стоившую по два сикля за локоть, но Киру ткань не понравилась, и вместо нее он выбрал жене парные браслеты из мягкого золота с изображением крылатых грифонов. Вот, сказал он, настоящие украшения, это не одежда, которую может надеть всякий.

Когда они закончили дела и иудей, как было принято у купцов, рассказал новости из чужих краев, он отправился бродить по границам Парсагард, словно что-то искал и никак не мог найти.

– Там нет стен! – воскликнул он, сидя за столом Ахеменидов за ужином.

Оказалось, до этого дня он никогда не видел город без стен – везде были стены, даже в опустошенной Ниневии или в могучем Вавилоне, где бастионы Имгур-Бел и Нимитти-Бел были построены Навуходоносором в самом городе. Тоном молитвы иудей добавил:

– Да защитит Яхве обитателей этого места. Кир не знал ни одного бога по имени Яхве, но иудей, как чужестранец, мог поклоняться неизвестному им божеству.

– Даже в Шушане, по дороге сюда, – задумчиво добавил иудей, – стену крепости укрепляют крепким обожженным кирпичом.

Кир вспомнил о словах, произнесенных о Шушане другим путником, магом: «Там бьется в судорогах умирающая земля». Сам Кир видел это давно, когда с компанией мальчиков по пути на нисайские пастбища свернул в сторону, чтобы обследовать развалины славной когда-то цитадели Элама, находившейся между горами и равниной. Он видел, как сорняки душат возделанные поля, порубленные леса превращаются в дрова, а потоки воды из разрушенных дамб размывают горячую голую землю. Лисы выбегали из обгоревших остовов зданий. В усадьбах великих царей Элама укрывались разбойники с большой дороги. И причина смерти этой населенной земли была начертана на каменной дощечке, установленной над распахнутыми воротами. Бродячий писец прочел надпись на дощечке, и Кир закрепил ее в своей памяти.

«Я, Ашшурбанипал, великий царь всех земель, забрал резную мебель из этих комнат; я забрал лошадей и мулов в украшенной золотом упряжи из конюшен. Огнем я уничтожил бронзовые башенки храма; я унес в Ассирию эламского бога со всеми его сокровищами. Я унес статуи тридцати двух царей и могучих каменных быков, охранявших ворота. Таким образом, опустошил я эту землю и умертвил тех, кто обитал на ней. Я открыл их могилы солнцу и унес кости тех, кто не чтил Ашшура и Иштар, моих повелителей, навсегда лишив призраков этих мертвецов покоя, подношений пищи и воды».

Как свидетельствовала эта надпись, ассирийцы прошли через Элам. Это было не более трех поколений назад. А теперь Ниневия, город самого Ашшурбанипала, лежала опустошенной, открытой жару солнца.

– Поэтому, как видишь, – закончил Кир свой рассказ, – эти величественные города стали великими пустынями, населенными призраками.

Иудей покачал своей умащенной головой и вскинул руки:

– Как велика премудрость прославленного сына Камбиса! Поистине память его – словно писаный свиток! Хотя эти шушанские призраки покупали у меня плуги-сеялки и расплачивались предписанием на получение серебра в доме Эгиби в Вавилоне.

В конце вечера Кассандана начала разговор сразу, как только они вошли в спальные покои:

– Если какие-то неизвестные люди перестраивают руины Шушана и достаточно богаты, чтобы иметь дело с банкирами, они должны платить дань Парсагардам.

– Дань за что, прекраснейшая из жен? – лениво спросил Кир, раздумывая, что это за плуги, которые могут засеивать поля.

– За защиту, разумеется. Не прикидывайся, мудрейший из мужей, будто не понимаешь. Новому городу требуется защита от разбойников и чужеземных завоевателей. Разве Сузы – или Шушан, как называл его купец, – не находится в пределах Аншана? И разве кто-нибудь может защитить его лучше, чем персидские конные лучники?

Кир улыбнулся женскому доводу:

– А если, как ты предлагаешь, я потребую дань, то как меня нужно называть после этого: разбойник или чужеземный завоеватель? Что подумает мой отец Камбис?

Он не хотел, чтобы за женой всегда оставалось последнее слово.

– Вместо этого, Кир, – сказала она, – ты должен думать о другом Камбисе, твоем сыне.

В результате Пастух сам поскакал в Шушан. У него появилась привычка самостоятельно исследовать сомнительные вопросы. В числе нескольких сот асваранцев, служивших ему охраной, было несколько германиев, благородных воинов, уставших смотреть на висящие над очагом мечи и ждать, когда Мидия начнет новую войну. Длинная дорога вилась между гор и круто обрывалась, выходя через «ворота», или проход, на западную равнину. У этих естественных ворот промышляло племя грабителей, но, заметив персидские луки, эти волки разбежались, как испуганные козы. Германии не потратили на них ни одной стрелы. Когда асваранцы въехали с гор в горячие облака пыли, они, ругаясь, прикрыли лица шейными платками. Люди с гор всегда неохотно спускались в низины из-за царившей там жары.

Вскоре дорога побежала вдоль порогов реки Шушан, и Кир заметил внизу среди бурой пустоши зелень возделанных полей. У города, возникшего на излучине, через реку перекинулся когда-то разрушенный, а ныне заново отстроенный каменный мост. Занимались, значит, призраки какой-то полезной работой. Увидев приближавшихся всадников, пастухи бросились загонять овец и коров в укрытие. Кир привел всадников к мосту, и лишь одни германии достали мечи, чтобы внушить беглецам уважение к себе. К тому моменту, когда персы натянули поводья под цитаделью, число убитых было невелико. Как и говорил иудей, вокруг руин, оставленных ассирийцами, высились новые стены. Мужчины со щитами и копьями появились на стене и у входа, где пока еще не были установлены ворота. Герои-германии обратили внимание, что щиты шушанцев были не из блестящего металла, а из кожи. Они предложили Киру прикрыть их стрелами его воинов, чтобы они смогли взять ворота штурмом и сделать проникновение в крепость безопасным. Сделав это, ветераны, конечно, должны были получить преимущественное право взять внутри крепости любую добычу или пленников.

Однако Кир изучал плуг, брошенный на орошенном поле, откуда его хозяин бежал вместе со своим волом, судя по следам на земле. Этот плуг имел ящик, расположенный сверху вертикального столбика, и в нем находились семена. Полость в столбике позволяла семенам ссыпаться на перевернутую землю. Таким образом, один человек мог посеять свое зерно, двигаясь вдоль борозды. Это был совершенно новый вид плуга. Закончив его изучение, Кир предупредил своих всадников, что, прежде чем идти на штурм, им нужно объехать крепость вокруг и оценить силу защитников.

Но до того как они приступили к осуществлению этого плана, у ворот появилась одинокая фигура мужчины. Он шел пешком, был одет в длинное, отделанное бахромой платье сановника, хотя и не носил ни короны, ни золотых символов его ранга, лишь медальку на груди, оказавшуюся образом Иншушинака – высшего божества эламитов, бога солнца и правосудия. Высоко держа голову, он приблизился быстрым шагом солдата и в знак уважения коснулся поводьев на скакуне Кира.

– Мир, сын Камбиса, – на хорошем персидском языке сказал он. – Следующий раз пошли вперед гонца со своим именем, и я встречу тебя на мосту. Я Губару, властитель Шушана, приморских земель и Горьких вод.

Как ни странно, этот Губару не назвал себя монархом или царем. Он пригласил Ахеменида спешиться и вместе с воинами посидеть в недостроенном дворце за скромным столом. Когда персы обменялись опасливыми взглядами, Губару быстро добавил, что, если гости предпочитают поесть на свежем воздухе, слуги все вынесут сюда. Кир решил, что этот государь обладает живым умом и может оказаться опасным хозяином. Поэтому он предложил Губару вывести всех вооруженных слуг, после чего персы могли бы пойти осмотреть крепость.

– Мне любопытно, – заверил его Кир, – посмотреть на вашу работу, поскольку последний раз, когда я сюда приезжал, в этих стенах жили одни лишь лисы.

Губару мгновение колебался, затем кивнул красивой головой и объявил, что желание такого выдающегося гостя для него закон. Вероятно, по-эламитски он распорядился, чтобы освободили дворец, и вооруженная охрана вышла на берег реки. Кир оставил половину своих воинов с беспокойными германиями сторожить ворота и коней. Остальные воины столпились за ним, настороженные, подозревая западню. В приемном зале, отделанном синей плиткой, все еще сырой от раствора, к своему удивлению, они обнаружили фонтан, разбрасывающий мелкие брызги, а около него – высокую девушку с бровями в форме темных луков, пол-лица которой скрывалось за покрывалом из великолепного полотна. Когда она преклонила перед Киром колена и поднялась, чтобы предложить поднос с лепешками и кубок с виноградным соком, он ощутил душистый аромат, источаемый ее стройным телом. Это открытое лицо напомнило ему Кассандану, смеющуюся за брызгами водопада Анахиты, и он счел это благоприятным предзнаменованием. Губару объяснил, что его дочь отказалась от удовольствий Вавилона ради дикости их родового Элама, который никогда раньше не видела.

И правда, они были не слишком богаты, поскольку стенными колоннами служили обычные стволы пальм, установленные в вязком асфальте. Отхлебнув из кубка и передав его другим вождям, Кир похвалил удивительный струящийся фонтан и красоту эламитской принцессы; он решил, что Губару не обманывает и они могут не опасаться за себя, пока девушка находится в пределах досягаемости от их мечей. Губару рассказал, что изучал водяные сооружения, пока служил в армии Навуходоносора.

Он также раскрыл тайну возрождения жизни на руинах Шушана. Когда ассирийцы выжгли их землю, некоторые выжившие эламиты бежали в страну Ахеменидов в восточные горы, а совсем немногие, в том числе семья Губару, бежали на запад, к могучим стенам Вавилона. После падения Ниневии гнев ассирийских завоевателей стал пылью на ветру, и их враждебность больше никому не угрожала. Поэтому Губару оставил свой пост у прославленного Навуходоносора и вернулся на свою опустошенную родину. Он пытался сделать так, чтобы земля снова приносила урожай.

– В сходных обстоятельствах, – спросил он Кира, – если бы ваши великолепные Парсагарды лежали оскверненные в развалинах, разве вы не вернулись бы к могилам предков?

Кир подумал, что в его поместье существует немного объектов для разрушения и ни один предок пока не оставил на берегу реки своей могилы. Но все же он понимал, что чувствовал эламит.

– Конечно, – согласился он.

Неожиданно прекрасная девушка Амитис нарушила приличествующее молчание, прошептав:

– О сын великого царя, пощади нас! Ты видел нашу бедность.

С наступлением вечера вожди собрались вокруг Кира, чтобы выбрать наиболее благоприятное место для лагеря. При свете дня, сидя на конях, они держали шушанцев в своей власти. Спящие, они могли пасть в темноте под ножами эламитов. Кир приказал им расположить палатки из обоза вокруг открытых ворот цитадели. Тогда, если их атакуют снаружи, они смогут отступить за стену, если нападут из дворца, они смогут вскочить на лошадей и ускакать наружу. Верховой охране он приказал брать с собой в обход мастифов. Губару он учтиво объяснил, что его грубые воины слишком многочисленны и им не стоит вторгаться в дворцовые покои. Владетель Шушана поблагодарил царственного Ахеменида за любезность и приказал слугам с кухни вынести приготовленную на скорую руку еду, в том числе жареную баранину, приправленную гвоздикой, и горы белого риса, подслащенного тушеными фруктами. Он знал, что у персов не было принято пить вино. Вежливо выждав паузу после еды, Губару со старейшинами и высшей знатью подошел осведомиться о причине визита Кира.

Молодой ариец подумал, что эти эламиты напоминают купца-иудея: за учтивостью они прятали свои мысли. Не привыкший говорить дипломатично, он высказался откровенно: похвалив хорошую работу по восстановлению плодородия земли Элама, в конце концов являвшегося зависимой территорией государства Ахеменидов, он предложил им защиту Камбиса за выплату ежегодной дани.

Эти эламиты скорее походили на хранителей закона, чем на вождей. Неожиданно Губару спросил, не хотел ли бы Кир доставить ему удовольствие и присылать ежегодно табун великолепных нисайских лошадей. Кир объяснил, что закон персов не позволяет отдавать коней этой породы в другие страны. Услышав эти слова, Губару улыбнулся в бороду:

– Однако каждую весну Камбис сам отводит племенных кобыл и жеребцов ко двору царя Мидии. Вот это дань.

– Мой царственный отец правит Аншаном в своем праве, – резко возразил Кир. – Он дарит белых лошадей просто в знак дружбы с Астиагом Копьеметателем.

Он понял слова Губару как намек, что Элам должен платить дань не персам, а правителю Мидии.

– И мы предложим знаки нашего дружеского расположения к благородным и победоносным Ахеменидам, – отозвался Губару. Из своего поясного кармана он достал небольшой черный камень и стал водить пальцам по клинописи на нем. – «Я, Навуходоносор, халдей, – читал он. – Мое правосудие простирается так далеко, как и солнечный свет; пусть все, кто слаб и угнетен, прибегнут к моему правосудию, говорю я». – И он мягко объяснил, что его воскресающее эламитское государство находится под покровительством могучей Вавилонии.

После этого Кир пришел к заключению, что других доводов у него нет. Конечно, на следующий день он мог направить асваранцев, чтобы разграбили дома Шушана. Однако он помнил умоляющий шепот девушки и решил быть милосердным. Внезапно он рассмеялся, почувствовав духовный подъем:

– Хорошо, будем друзьями, правитель Губару! Только подари мне на память один из твоих новых сеющих плугов.

Впервые проницательный Губару удивился:

– Клянусь солнцем Иншушинака! Слово Ахеменида прочнее закона, высеченного в камне. Кир, я услышал твой обет дружбы.

На рассвете, когда персидские всадники собирали свой обоз, Губару уже приготовил для Кира плуг, а также несколько мешков восхитительного риса и специй. Как подарок Камбису, объяснил он. Затем он отвел Кира от его людей на мост, где шум стремительной реки приглушал слова. В этот момент владетель Шушана словно общался с бегущей водой, и черты его напряженного лица смягчились.

– Пастух, – сказал он так тихо, что Киру пришлось напрячь слух, – я не пророк из Иудеи, не халдей, читающий судьбу по звездам. Моей душой владеет Элам. Я верно служил могущественному строителю и архитектору Навуходоносору, – пусть даруют ему боги долгие годы жизни! Однако семь демонов болезней мучают его. Когда услышишь, что Навуходоносор умер, – его голос понизился до шепота, – седлай быстрого коня, приезжай ко мне, и мы поговорим о великих вещах. – Он улыбнулся воде. – Можешь не бояться приезжать один.

Так эламит Губару связал себя с Ахеменидами узами понимания.

Персидские всадники рады были покинуть жару и пыль Шушана; они устали хлопать мух и чесаться от муравьиных укусов. Вернувшись в Парсагарды, Кир рассказал все, что произошло в этом городе, воскресающем от смертных мук, опустив лишь последние конфиденциальные слова Губару. После чего Кассандана стала лить слезы и кричать, что эламиты пустили пыль ему в глаза. Он не добился от них дани. Камбиса восхитил новый плуг, хотя он сказал, что будет трудно научить одного каспия делать ту работу, которую всегда делали двое.

Поразмышляв о своей поездке, Кир решил, как только снова прорастет трава, отправиться с отцом к правящему мидийскому двору. Он испытывал потребность понять, что это значит – быть данником мидян. Но не озаботится тем, чтобы составить в уме ясный план. Если бы он подумал об этом хорошенько, мог бы избежать опасности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.