Куда и откуда шли торговые пути Средневековья

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Куда и откуда шли торговые пути Средневековья

При обсуждении вопросов о роли скандинавов в создании Древнерусского государства им обычно приписывают создание грандиозных торговых путей в Восточной Европе, по которым будто бы шла их экспансия.

Но прежде чем приступить к разговору на эту тему, необходимо договориться о терминах. В работах по раннесредневековой истории Руси, как в научных, так и в популярных, довольно бездумно используются такие термины как шведы, датчане, норвежцы. По этому поводу могут выразить недоумение: «А почему нельзя? Ведь понятно, что имеются в виду предки этих народов!» Поэтому начать, наверное, следует со «шведов», «датчан» и «норвежцев», которых не было в раннем Средневековье.

При анализе исторического источника должны использоваться адекватные термины, иначе можно на пустом месте создать путаницу. Этнонимы с течением времени переходили с одного народа на другой, поэтому каждый источник должен рассматриваться исходя как из контекста источника, так и из контекста времени.

Приведу небольшой пример о том, как «путешествовало» во времени имя данов. Имя даны прослеживается по всей Европе, начиная с Восточной Европы, где оно связано с гидронимикой (входит как основа в названия крупнейших рек – Дон, Днепр, Днестр, Дунай), и до Британских островов, до р. Дон в южном Йоркшире. В ведийские времена Дану/Дана– прародительница демонов-данавов. Но демонизация представителей более древних культовых традиций – феномен в истории религии известный, т. е. за именем демонических данавов могут скрываться древнейшие носители имени данов в Восточной Европе. Теоним Дану дожил до формирования кельтской общности, вместе с ее представителями дошел до Британских островов и породил там множество «детей»-этносов. Дон/Дану считается божественной прародительницей валлийцев или уэлсцев, а также – ирландцев, которые в мифах назывались народом богини Дану или данами. Позднее наименование вновь создающихся общностей пошло по другим линиям, как я уже писала: у каждого народа два «родителя».

Закрепление имени данов за нынешним Датским королевством произошло довольно поздно и, как я могу догадываться, связано было не столько с миграцией народа, сколько с распространением власти конунга, носившего титул «конунг данов». Конунг данов, например, владел сначала территорией, занимавшей юг современной Швеции. Это относится к тому времени, когда Один «поселился» на одном из островов современной Дании.

Именно туда, к конунгу данов Гильфе (Gylfe), прибыла посланница Одина валькирия Гефьен, обманом отобрала у него кусок земли и утащила его в море, что потом и стало островом Зеландия. Возможно, за образами этой легенды можно увидеть процесс постепенного распространения власти носителя титула конунгов данов на острова и на полуостров Ютландию.

В современной литературе эту сагу часто передают, называя конунга Гильфе шведским королем (сейчас эта территория принадлежит Швеции). Современные датчане иногда говорят: «Шведы – хорошие люди. Они ведь на самом деле бывшие датчане!» Но все это хорошо в обиходе, а в науке надо стараться педантично следовать источнику: не тянуть каждого дана в предки датчан – он может оказаться предком совсем другого народа. А у современных датчан в предках были не только даны, но и другие этнические образования, например, юты. Из-за неряшливого обращения со сведениями источников создается путаница, мешающая развитию исторической науки.

Так, собственно, и получилось со свеями и с Вертинскими анналами. Но прежде чем перейти к последним, хочу вкратце ознакомить с проблемой этнонимов в шведской истории.

Дело в том, что это совсем непростое дело: определить, какой народ в раннем Средневековье скрывался за каким именем, поскольку многие народы носили сходные имена. Этнонимы переносились с одного носителя на другой по аналогии с родовыми именами людей, и так происходило вплоть до времени образования национальных государств.

Напомню, что у современных шведов тоже было два предка: свей и геты. Поэтому современные шведы и ранне-средневековые свей не идентичны! С какого исходного хронологического рубежа начинают рассматривать появление имен свеев и гетов в шведской истории?

Относительно свеев обычно начинают с Тацита, который упомянул Suionum civitates, живущих в самом Океане (ipso in Осеапо), что признано как первое упоминание свеев[243]. Правда, шведские исследователи оговариваются, что фрагмент Тацита о Suionum очень краток и неясен: непонятно, что скрывается за civitates Тацита, сложно географически идентифицировать такое место проживания, как ipso in Осеапо: то ли это множество островов, то ли это морское побережье[244]. Российский скандинавист В.В. Рыбаков более безапелляционен в оценке фрагмента о Suionum: «Первым упоминанием о народах, населявших территорию нынешней Швеции, мы обязаны римскому историку Корнелию Тациту (ок. 55 – ок. 120 гг.), который в 44-й главе своего знаменитого произведения «Германия»… сообщает о племенном союзе свионов – жителей Свеяланда»[245].

Согласно толкованию В.В. Рыбакова, который переводит civitates как общины, тип социально-политической организации свионов – это союз племен. Такое толкование вызывает сомнения: представляется, что общество свионов у Тацита отличалось более высоким уровнем социополитической сложности. Различные civitates свионов не только объединены общим надлокальным именем и общей деятельностью по обороне своей территории или по совместному ведению военных действий, морских или сухопутных: «…среди самого Океана, обитают общины свионов, помимо воинов и оружия, они сильны также флотом»[246], но и имеют неограниченного правителя, титул которого Рыбаков переводит как «царь» (в шведских переводах – конунг), а в обществе свионов выделяются благородные люди и рабы.

Поэтому перебросить мостик между свеонами Тацита и свеями из шведской истории очень сложно. И больше всего смущает следующий момент. Свеоны, согласно описанию Тацита, производят впечатление мощной социально-политической организации: сильны на суше и на море, организованы под властью неограниченного правителя. Однако после упоминания их Тацитом о них не было никаких известий в течение… 500 лет! Ибо следующие упоминания о свеях (или тех, в ком наука видит свеев) появляются только в середине VI века.

Готский историк Иордан, описывая легендарный остров Скандза, сообщал, что на нем проживало 28 народов. Среди них Иордан упомянул два народа: Suehans и Suetidi, в которых принято видеть свеев[247]. Suetidi / Светиды отождествляются со словом Svitjod (Svetjud) / sveafolket, или свей / народ свеев, которое было обнаружено на ряде рунических камней Швеции (suij)iuj)u, Бифпфи, suaj)iauj)u)[248] или упоминалось в «Саге об Инглингах» как название страны/местности (Sv????) – родины Одина, название которой он перенес на свою новую страну на севере Европы[249]. Прошу обратить на это внимание – ниже я поясню, почему.

Принятое в науке тождество светидов Иордана с Svetjod из исландских саг и, соответственно, со свеями, выглядит весьма убедительным, тогда как Suehans вполне могут быть каким-то другим народом относительно светидов и, соответственно, – свеев.

И вот перед нами три варианта сходного этнонима: свеоны Тацита, Suehans и Suetidi Иордана, причем первых отделяет разрыв почти в 500 лет, а последние упоминаются одновременно, но представляют явно две разные этнические общности. На мой взгляд, свеоны, упомянутые Тацитом и потом исчезнувшие с исторической арены на 500 лет, могли в течение этого периода просто выступать под другим именем – в раннем Средневековье народы часто выступали как под локальными, так и под надлокальными именами.

Так же полагает и шведский историк Д. Харрисон, который в одной из своих последних работ написал следующее: «Нет никакой возможности сказать, каким образом Suiones Тацита связаны с Suehans Иордана и со свеями викингского периода»[250].

Собственно, связаны они сходным именем, которое «путешествовало» во времени, переходило с народа на народ, исчезало на какое-то время, а потом появлялось опять. Так что носителей имени свеонов было немало, и непросто определить, кто из них был кто. И подобных примеров в раннем Средневековье имеется множество. Вот пример о германцах у византийского историка Прокопия Кесарийского: «Вандалы прежде жили у Меотиды. Страдая от голода, они направились к германцам., называемым теперь франками., и к реке Рейну, присоединив к себе готское племя аланов»[251].

Или другой пример из Прокопия об имени аланов: «Вандалов и аланов Гизерих (король вандалов, правил 428–477 гг. – АХ.) разделил на отряды… Говорят, однако, что число вандалов и аланов в прежние времена не превышало пятидесяти тысяч… Затем лишь благодаря рождению у них детей и присоединению к ним других варваров они дошли до такого многолюдия… Но имена аланов и других варваров, кроме маврусиев, были поглощены именем вандалов»[252].

Итак, мы видим, что в V–VI вв. многие народы могли выступать под общим именем, время от времени менять имя, растворяя старое название в имени новой этнополити-ческой общности.

Возвращаясь к этнонимам из шведской истории, приведу слова австрийского медиевиста X. Вольфрама, который отмечал, что множество европейских народов в древности и в Средневековье носило имена готов и «свевов»[253]. О связи свевов и свеев со Скандинавского полуострова находим сведения у нидерландского ученого Горопиуса.

Поскольку споры о предках народов были очень популярны в ученых кругах XVI в., то Горопиус был осведомлен о труде шведского хрониста Иоанна Магнуса, создавшего «Historia de omnibus Gothorum Sveonumque regibus» (1554), где утверждалась идея прародины готов из южной Швеции. Горопиус очень скептически отозвался о поисках прародины готов в Швеции. В соответствии с его мнением, готы не вышли с юга Швеции, а переселились туда с европейского континента в ходе одной из последних волн колонизации, что тоже было вполне почетно для шведских предков. Другой предок шведов – свей – пришли из нынешней Германии и являются переселившимися в Скандинавию свевами[254]. Шведский историк Нордстрем, изучавший творчество Магнуса, отметил, что такого мнения придерживаются и другие шведские ученые. Ту же точку зрения высказывал и А.Г. Кузьмин[255].

Как видим, имя, схожее со свеями, отмечалось в разные времена у разных народов, и не каждое из этих имен можно «подтянуть» к предкам современных шведов. То же самое можно сказать и о другом предке – гетах. Еще раз: у современных шведов было двое предков, а не один.

Первые упоминания о втором предке современных шведов – гетах – принято связывать с уже упомянутым Иорданом. Кроме свеев Иордан называет и многие другие народы, среди них те, которые воспринимаются современными исследователями как искаженные названия нынешних гетов:

Vagoth, Gautigoth и Ostrogothae[256]. Однако никаких связей между ними и светидами / свеями не обнаруживается, т. е. можно предположить, что каждая из названных Иорданом этнических групп существовала в виде отдельных общин, не объединенных в более сложные по структуре союзы.

Помимо Иордана к авторам, донесшим до нас сведения о гетах, относят и Прокопия Кесарийского. В труде «Война с готами» Прокопий рассказывает о большом острове Туле (Thule), на котором проживало 13 народов, и каждый из них имел своего короля (басилевса). Упоминаются гауты, герулы и скридсфинны (Gautoi, Erouloi, Skritiphinoi). Свеев среди перечисленных народов нет, но гауты общепринято отождествляются с гетами. В шведской историографии остров Туле традиционно отождествляется со Скандинавским полуостровом[257].

Я уже писала в разных работах о том, что в современной шведской медиевистике Швеция более не рассматривается как прародина готов (так что Горопиус выиграл этот матч у Иоанна Магнуса). И если связь светидов Иордана со свеями викингского периода была вполне убедительно обоснована в науке, то сам «остров Скандза» больше не связывается со Скандинавским полуостровом. Читаем у Д. Харрисона: «Как письменные источники, так и археологические материалы показывают, что самые древние предки готов или, вернее говоря, те, кто ранее всего стал называть себя готами, в период около Рождества Христова, проживали в нынешней северной Польше. Они, разумеется, имели контакты с другими народами в регионе Балтийского моря, но мы никак не можем утверждать, что по своему происхождению они были выходцами со Скандинавского полуострова»[258].

Шведские историки Т. Линдквист и М. Шеберг высказывают аналогичные взляды: «Определить, кто такие геты, очень сложно. Именное сходство с готами привело к тому, что в XV в. стали полагать, что готы происходили из Гетланд. Это представление сыграло важную роль для национального самосознания в период его становления. Но в наше время мысль о том, что готы были выходцами из Скандинавии, очень дискутабельна. В науке были высказаны серьезные сомнения по этому поводу»[259].

Австрийский медиевист и исследователь истории варваров X. Вольфрам отмечал, что с первого упоминания имени «готы» античными источниками между 16 и 18 гг. н. э. в течение нескольких столетий это имя охватывало самые различные народы. Были периоды, когда имя готов исчезало, например, между временем Птолемея и 60-ми гг. III в. оно перестало встречаться в источниках, а потом появилось опять как этноним, сменивший название «скифы», однако, просуществовав еще какое-то время, оно снова кануло в Лету, так и не образовав средневековой народности и достаточно рано превратившись в миф[260].

Всю эту пестроту примеров я привела для того, чтобы подтвердить свою основную мысль: нельзя в раннесредневековые источники произвольно подставлять современные термины, например, заменять названия отдельных этнополитических групп названиями современных наций, – это создает такую путаницу, что просто на удивление.

Вышеприведенные рассуждения о том, как функционировали этнонимы в раннем Средневековье касаются и сведений из Бертинских анналов и проблемы их толкования. Я уже приводила свое мнение, согласно которому gentis Sueonum из Бертинских анналов – совсем другой народ относительно свеев со Скандинавского полуострова, но со схожим именем. Примеры того, что это было обычным явлением в раннее Средневековье, я привела выше.

Это сходство и могло ввести в заблуждение Людовика Благочестивого (778–840) и его окружение. Хочу напомнить, что контакты как раз между Людовиком Благочестивым и королями свеев функционировали в период с 829 года в связи с пожеланием короля свеев ознакомиться с христианским учением. Поскольку святитель Ансгар (801–865) уже проповедовал христианство королю данов Харальду Клаку, то он показался подходящей фигурой выступить христианским миссионером и перед королем свеев. Ансгар прибыл в Бирку и находился там в период 829–831 гг., а в 831 г. он вернулся домой и получил архиепископство в Гамбурге. Примерно в 851–853 гг. Ансгар второй раз посетил Бирку также с миссионерской целью, поскольку христианство плохо приживалось у язычников-свеев. Житие Ансгара было составлено его преемником, архиепископом Римбертом в 865–876 гг.

Итак, в начале 830-х годов между Людовиком Благочестивым и королем свеев были установлены вполне легальные отношения, а в конце 830-х годов (точнее – 839 г.) при дворе Людовика появляются люди, родовое имя которых сходно со свейским, но они прибыли в составе совершенно другого посольства, с другой стороны и с другими целями. Вполне естественно, Людовик Благочестивый заподозрил неладное: время было такое, что заговоров и нападений можно было ждать с любой стороны. Но именно тот факт, что у истории не вышло никакого продолжения, говорит в пользу моего предположения: представители gentis Sueonum в составе посольства народа Rhos были простыми «однофамильцами» свеев со Скандинавского полуострова, что, по всей видимости, и удалось выяснить, как минимум, с византийской помощью, поскольку уведомление было отправлено к императору Феофилу.

Теперь посмотрим, какие сведения содержатся в источнике о народе Rhos. Прежде всего, мы видим, что титул правителя народа Rhos – каган (chacanus) – накрепко связывает этот народ с югом Восточной Европы. По источникам известно, что имя Русь знали и как имя одного народа, и как имя, объединяющее нескольких народов, т. е. политоним. Например, Масуди (896–956) – «арабский Геродот» писал, что русы – «многочисленные народы, обладающие различными разрядами (Гаркави переводил как «разделяющиеся на многие племена»). Среди них – некий разряд, называемый аллаудаана; они наиболее многочисленны и ходят по торговым делам в страну Андалус, в Рум, в Кустантинию и к хазарам».

Известно, что восточные географы использовали сведения из более ранних источников, не называя их. Большим вкладом, позволившим заглянуть в предысторию сведений восточных географов, стали работы В.В. Седова и Е.С. Галкиной, занимавшихся проблемой локализации Русского каганата. Седов отождествлял Русский каганат с территорией волынцевской археологической культуры. Галкина, продолжившая разработку идей А.Г. Кузьмина о дославянском происхождении русов, связывает ядро Русского каганата с салтовской культурой Подонья, носителями которой выступали сармато-аланские племена.

Я подчеркнула выше, что в исландских сагах рассказывается о том, как Один переселился на север Европы из Великой Свитьод на юге и «взял» имя своей родины с собой, назвав им новую страну. В скандинавистике так называемая «переселенческая легенда» считается книжной, вымышленной, не содержащей исторической информации. А может, как раз эта легенда и содержит рациональное зерно? Почему бы имени свеев не выйти из Восточной Европы таким же образом, как имя данов распространилось по всей Европе, дойдя, в конце концов, и до Скандинавского полуострова?

Тогда все эти разрозненные сведения складываются в логичную картину: скандинавские свей и свеоны из Вертинских анналов – два разных народа со сходным именем, возможно, генетически восходящим к имени одного легендарного первопредка. Свеоны из Вертинских анналов – это народ с реликтовым именем Sueonum, оставшийся на юге Восточной Европы и сохранивший свое родовое древнее имя, но вошедший в состав более крупных образований, каким было образование Русь (это единственная, исторически верифицируемая возможность для свеонов «быть русами»: принять это имя от Руси, а не наоборот!)

Соответственно, предположение о том, что представители короля свеев в 839 г. оказались в Константинополе, откуда попали к Людовику Благочестивому, – совершенно дикорастущая фантазия! Ведь именно в те же годы представители Людовика Благочестивого – миссионеры и хронисты – бывали с визитами у королей свеев, описывали в своих трудах как обстановку, царившую в Бирке, так и наиболее значительные события из жизни конунгов и общества. И ни один из них впоследствии не упомянул о таком грандиозном мероприятии, как посольство из Бирки в Константинополь.

Да, если бы подобное мероприятие удалось осуществить, то об этом рассказывали бы из поколения в поколение. Адам Бременский использовал житие Ансгара, а также другие хроники, отмечавшие наиболее значительные сведения из жизни правителей Скандинавского полуострова, и ни слова не нашел о великом посольстве короля свеев в Константинополь. Его информатором был король данов Свен Эстридссон, связанный многочисленными узами родства со свейскими королями. Как о значительном событии рассказал король Свен о браке дочери короля Олофа Шетконунга Ингигерды с Ярославом Мудрым. Если бы не его рассказ, мы не знали бы об этой женитьбе, поскольку летописи не придали значения деталям и сообщили только о рождении первенца у Ярослава. Но для небольших государств подобный факт был замечателен: вот, дескать, и с нами великие государи знались и наших невест тоже сватали. А тут «забыли» такое событие, как посольство из Бирки в Константинополь?!

Иногда в контексте вышеприведенных рассуждений напоминается о «найденной в погребении на территории Швеции монете Феофила», которая будто бы подтверждает, что «хотя бы один из послов все же был свеем». Именно так толкуется монета Феофила из раскопа в Бирке. Но почему надо предполагать, что упомянутая монета была принесена и закопана свеем? Какие есть для этого основания? Одно-единственное: скандинаво-центристский взгляд на события того времени. В сознании укрепилась мысль о том, что эпицентром событий был Скандинавский полуостров, и все шло оттуда: посольства, экспедиции, торговые инициативы.

Однако история свидетельствует об обратном. Как сейчас, так и тогда эпицентром была континентальная Европа, а ее периферийные территории, такие как Скандинавский полуостров, были принимающей стороной. В составе упомянутой экспедиции Ансгара в Бирку были торговые караваны, т. е. торговые люди из Франкской державы отправлялись в Бирку в период правления императора Феофила. Это один из путей, каким туда могли попасть монеты, в том числе и византийские. Я уж не говорю здесь о том, что Бирка была торговым центром, в который деньги могли стекаться разными путями и через разных лиц, в том числе и из Восточной Европы.

При этом у меня давно возникло предположение, что как раз торговцы из Восточной Европы на очень ранней стадии стали осваивать Скандинавский полуостров, а не наоборот. Хочу привести совершенно потрясающие результаты археологического исследования Прикамья и Приуралья. Они хорошо известны, но в общую концепцию начального периода древнерусской истории особенно не вводились. Норманнистам они были неинтересны, поскольку никак не помогали доказывать всеобъемлющую роль «скандинавов» в Восточной Европе, а для ученых, связывающих начало древнерусского политогенеза и культурогенеза с расселением славянства, эти сведения были слишком ранними. Для моей же концепции дославянского индоевропейского периода древнерусской истории они оказались очень интересны, поскольку я увидела в этих археологических находках следы присутствия русов – насельников в Восточной Европе (см. об этом очерк «Россия с русскими»).

Археологические исследования Прикамья и Приуралья показывают, что этот регион с древнейших времен вел международную торговлю впечатляющих масштабов. Согласно данным археологов Приуралья, начало связей этого края с югом лежит в глубокой древности – прослеживается с энеолита и бронзы. Но более документированы торговые связи для раннего железного века, когда в VIII–VI вв. до н. э. посредством товарного обмена в Прикамье с Северного Кавказа (реже из Закавказья) поступали готовые модели оружия и орудий труда, а также металл[261].

В бассейне Камы вплоть до Урала найдены памятники древнегреческой культуры, т. е. этот регион, как и побережье Балтийского моря аналогичного периода, был в сфере древнегреческой торговли[262]. Во второй половине VI–IV вв. до н. э. прикамское население (ананьинская культура) имело интенсивные контакты с савроматским миром, саками, народами Казахстана и Средней Азии. Причем подчеркивается, что связи эти носили более глубокий характер, чем просто торговый обмен. В ареале ананьинской культуры (Прикамье, бассейн Вычегды, Приуралье) появились некоторые типы наконечников стрел, железных кинжалов и мечей, деталей конской сбруи, предметов звериного стиля, идентичных савроматским[263].

Ананьинский железоделательный очаг функционировал в VIII–VII вв. до н. э. наряду с северокавказским, среднеднепровским, скифскими[264]. На рубеже эпох вещи из южных земель в Прикамье пополняются многочисленными стеклянными бусами, а также плакетками из голубого египетского фаянса в виде скарабеев, львов, медными римскими кастрюлями[265]. В первой половине I тыс. н. э. в Прикамье наблюдался массовый приток ближневосточных бус, множество вариантов римских провинциальных фибул из мастерских Северного Причерноморья, а также изготовляемых поздними скифами Поднепровья и сарматами Нижнего Поволжья. В могильниках III–V вв. Среднего Прикамья обнаружены десятки раковин моллюсков, добытых в тропических частях Тихого и Индийского океанов. Распространение прикамских вещей на запад, в Среднее Поволжье, в район Сурско-Окско-го междуречья, свидетельствует о развитии контактов в западном направлении[266].

В V–VIII вв. южный экспорт в Прикамье продолжает нарастать: это по-прежнему стеклянные и каменные бусы, серебряные ожерелья, поясная гарнитура, парадное оружие и другие предметы причерноморского, ближневосточного, среднеазиатского происхождения. Привлекают внимание многочисленные находки парадной серебряной посуды и монет. В Прикамье известно 123 пункта, содержащих 187 серебряных сосудов византийского, иранского, среднеазиатского происхождения. Кроме того, найдено более 200 саса-нидских драхм, около 300 византийских и около 20 хорез-мийских монет. Время притока сасанидского серебра в Прикамье датируется по-разному, в рамках периода III–VII вв.[267]

Особой интенсивностью был отмечен приток драгоценностей в Прикамье с юга в VI–VII вв. Примером служат так называемые Бартымские клады, т. е. сокровища, найденные в окрестностях Бартымского селища в бассейне р. Сылвы. Так, были найдены 3 хорезмийские чаши, сасанидские чаша и кубок, чаша «бактрийского круга» и византийское блюдо[268]. В одном из сосудов были обнаружены 264 серебряных миллиаресиев имп. Ираклия. Вдобавок к ним на этом же месте было найдено еще 8 монет и ножка серебряного кубка. Клад оценивался археологами как уникальный и по количеству предметов (272 монеты), и по их качеству: монеты отлично сохранились, принадлежали к монетам раннего выпуска (около 615 г.), 59 экземпляров было изготовлено одной парой штемпелей. По оценке исследовавшей клад Л.Н. Казамановой, он принадлежал к одному выпуску и не был разрознен обращением[269].

Приведенные материалы дают основание археологам говорить о том, что торговля южных областей с Прикамьем в I тыс. н. э. являлась одним из важных и хорошо освоенных торговых направлений и была настолько организованна, «что из весьма отдаленных областей купцами поставлялись сюда крупные партии дорогих товаров. О том, что в Прикамье приезжали напрямую купцы с большими ценностями, свидетельствуют не только Бартымские клады, но и находка гирьки византийского купца, найденная на Верх-Саинском городище… расположенном в 2 км от Бартымских кладов и поселка… археологические материалы убедительно свидетельствуют, что… население давно освоило торговые операции и располагало большим количеством престижных ценностей (бусы, украшения, оружие, серебряные сосуды, монеты), которые, наряду с мехами, воском и медом, могли служить эквивалентом при обмене»[270].

Кроме юга Прикамье имело торговые контакты и с прибалтийскими землями. В качестве примера указываются обычно находки так называемых поясов неволинского типа, хорошо известных по памятникам Верхнего и Среднего Прикамья (в бассейне р. Сылвы, верховье р. Чепцы, по р. Вычегде и др.) и характерных для женских захоронений, датируемых концом VII–VIII вв. Это неширокие кожаные пояса, украшенные пряжкой и многочисленными бронзовыми накладками и привесками, состоящими из бус и других украшений. Умерших подпоясывали этими поясами поверх платья из шерстяной ткани местного производства или из шелковой привозной ткани. Как отмечает Р.Д. Голдина, «судя по многочисленности поясов (не менее 72. – Л.Г.), разнообразии их вариантов, находкам полных, со всеми привесками экземпляров, эти предметы изготовлялись именно здесь – в Сылвенском поречье. Такие пояса есть и на соседних территориях, в частности, на р. Чусовой… Довольно много их в… Верхнем Прикамье»[271].

Прослежена и динамика развития производства этих поясов: «Пояса неволинского типа развились из поясов, украшенных накладками местных вариантов геральдических форм, получивших в науке название агафоновских… и распространенных здесь в VII в… Неволинские пояса в конце VIII–IX в. сменились в Прикамье многочисленными и разнообразными поясами салтовского типа»[272]. Здесь интересно отметить тот факт, что значительное скопление поясов неволинского типа было выявлено на финском побережье Балтийского моря, где в нескольких захоронениях было обнаружено 19 поясов. Пояса этого типа датируются в Финляндии началом VIII в. Их появление объясняется развитием торговой деятельности купцов из Прикамья, освоивших торговые пути на Балтику на рубеже VII–VIII вв. В результате этого в финском языке могло появиться слово «permi» для обозначения странствующих торговцев[273].

Доказательством же того, что товары из Прикамья действительно «странствовали» на большие расстояния, служит обнаружение небольшого количества неволинских поясов в Сибири, в могильниках близ Томска[274]. Распространение поясов неволинского типа далеко за пределы места их изготовления говорит о том, что они рассматривались как признанный предмет роскоши. Об их престижности говорит тот факт, что один такой пояс был обнаружен в Швеции, в королевском кургане в Уппсале[275].

Археологические находки типа поясов неволинского типа красноречиво свидетельствуют о том, что развитие торговли в Восточной Европе в широтном направлении изначально шло с востока на запад, а не наоборот. Подтверждается данный вывод и анализом такого археологического материала, как бусы.

Шведский археолог Юхан Каллмер, исследовавший происхождение бусинного материала в наборах бус 800—1000 из памятников на территории Скандинавского полустрова, выделил разновидности восточных бус, поступавшие в Скандинавию из Восточной Европы. Среди них, например, бусы, выполненные в технике миллефиори («тысяча цветов»), во множестве представленные как в Скандинавии, так и в Восточной Европе – в Подонье, Поволжье, Прикамье и на Кавказе, а также другие типы бус (круглые бусы, сделанные из палочки с последующим прокалыванием цвета аметист, сердоликовые сферические бусы, цилиндрические бусы с выступающими сине-белыми глазками), также хорошо известные на Ближнем Востоке, Кавказе, Волге, Каме и в странах Скандинавии. Отсутствие их в странах Западной Европы указывало на их поступление в Скандинавию через Восточную Европу.

Каллмер сопоставлял некоторые варианты восточных бус с находками поясов неволинского типа и пришел к выводу, что приток в Скандинавию указанных типов восточных бус, а также неволинских поясов был связан с торговой деятельностью купцов из Восточной Европы, из Волго-Окского междуречья или Камского бассейна[276]. Российские археологи Р.Д. Голдина и Е.В. Голдина в результате тщательного изучения бус неволинской культуры в Приуралье определили, что все вышеперечисленные типы ранних восточных бус, обнаруженные в Скандинавии, не только хорошо известны в могильниках неволинской культуры, но и появились в Приуралье значительно раньше (VI в.), чем на Балтике.

Приведенные материалы археологических исследований убедительно показывают, что торговый путь из Восточной Европы[277] в регион Балтийского моря был проложен благодаря деятельности восточноевропейских купцов, продвигавшихся от «предела Симова» к Варяжскому морю: сначала на финское побережье Балтийского моря на рубеже VII–VIII вв., затем далее, на Скандинавский полуостров, с начала IX в. И это очень логично. Транспортными артериями в Восточной Европе служили реки и речные системы. Предполагаемый путь движения торговцев из Приуралья шел по Каме, Волге, Мологе, Мете, Волхову и другим рекам до Ладоги, а затем – до Финского залива[278].

Только местные народы, жившие по этим рекам из поколения в поколение и накопившие благодаря этому знания о восточноевропейской гидросистеме, об особенностях режима рек, об оптимальных маршрутах, могли быть пользователями речных систем в качестве транспортных магистралей.

Для иллюстрации сказанного мне показалось полезным привести отрывок из «Уральских сказов» П.П. Бажова («Ермаковы лебеди»), где отразился вековой опыт приречных жителей, знающих, что такое речное судоходство:

«Так, говоришь, из донских казаков Ермак был? Приплыл в наши края и сразу в сибирскую сторону дорогу нашел? Куда никто из наших не бывал, туда он со всем войском по рекам проплыл?

Ловко бы так-то! Сел на Каме, попотел на веслах, да и выбрался на Туру, а там гуляй по сибирским рекам, куда тебе любо. По Иртышу-то вон, сказывают, до самого Китаю плыви – не тряхнет!

На словах-то вовсе легко, а попробуй на деле – не то запоешь! До первого разводья доплыл, тут тебе и спотычка. Столбов не поставлено и на воде не написано: то ли тут протока, то ли старица подошла, то ли другая река выпала. Вот и гадай – направо плыть али налево правиться? У куличков береговых небось не спросишь и по солнышку не смекнешь, потому – у всякой реки свои петли да загибы и никак их не угадаешь.

Нет, друг, не думай, что по воде дорожка гладкая. На деле по незнакомой реке плыть похитрее будет, чем по самому дикому лесу пробираться. Главная причина – приметок нет, да и не сам идешь, а река тебя ведет. Коли ты вперед ее пути не узнал, так только себя и других намаешь, а можешь и вовсе с головами загубить»[279].

Такова была восточноевропейская торговля, на протяжении более полутора тысяч лет развивавшая международные торговые связи гигантского масштаба – от Приуралья до Египта, Византии, Тихого и Индийского океанов; а с начала второй половины I тысячелетия ее представители появились на Балтике.

Первым торговым центром в районе Мэларен (район современного Стокгольма) была не Бирка, а торговая фактория на островке Хэльге. Там были найдены фигурка Будды из Северной Индии и ритуальная чашечка из Египта, датируемые VI в., а также монеты из Равенны, Рима, Византии, арабские монеты. В это время жители Скандинавского полуострова не обладали парусным флотом для совершения морских экспедиций подобного масштаба. Так что остается один вывод: международную торговлю на Скандинавский полуостров принесли купцы из Восточной Европы. Правда, до сих пор этих купцов оказалось сложно идентифицировать этнически: финно-угорские народы не были известны как мореходы. С признанием моей концепции о русах как о части индоевропейского субстрата Восточной Европы сложность этнической идентификации этих купцов устраняется.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.