Блокада: посттравматический синдром

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Блокада: посттравматический синдром

8 сентября 1941 года немецкие войска заняли Шлиссельбург; началась блокада Ленинграда. В 1941 году Ленинград насчитывал 3,4 миллиона жителей, в 1943-м – 600 тысяч. Число жертв значительно превысило число сумевших выбраться из блокадного города по Дороге жизни. По крайней мере, миллион человек гражданского населения умерло от голода. Зафиксированы тысячи случаев людоедства. По последствиям блокада сравнима с Холокостом.

Линия фронта шла по жилым районам, по летним резиденциям российских императоров. Ни один город Европы не испытывал в годы Второй мировой таких трагических опустошений.

Блокадный посттравматический синдром требовал законченного мифа, люди нуждались в оправдании своих личных страданий и мучительной смерти близких. Такое большое число жертв – результат зверства нацистов, трагической неподготовленности Красной армии, преступной беспечности Кремля и Смольного. Но этот честный ответ сочли бы преступлением.

Начальству необходимо было объяснить населению: как допустили гибель ленинградцев, в основном детей и женщин, и не в тылу бесчеловечного врага, а на своей территории. Так возникла концепция «города-героя», где люди идут на смерть ради своей социалистической родины, коммунистической партии.

Между тем, история блокады, как мы теперь ее узнаем, полностью противоречит тому, что написано в учебниках. Первоначально, по плану «Барбаросса», предполагалось Ленинград взять. Таким образом, после соединения с финскими войсками Балтийское море должно было стать внутренним озером Германии. К тому же Гитлер придавал взятию города мистическое значение: «С захватом Ленинграда, большевиками будет утрачен один из символов революции и может наступить полная катастрофа».

Блокадный Ленинград. 1943 год

В августе 1941 года финны стояли на реках Сестре и Свири. Группа армий «Север» захватила Новгород, оседлала Октябрьскую железную дорогу и по кратчайшему пути нанесла удар с неожиданного направления – юго-востока. В то же время немецкие танки с юго-запада вышли к Стрельне, обойдя Лужский рубеж и Красногвардейский укрепрайон.

Сталин требовал от командующих Ленинградским фронтом Ворошилова, а потом и Жукова, подготовить флот и город к боям и возможному уничтожению путем взрывов.

В Ленинград прибыл нарком госбезопасности Всеволод Меркулов с мандатом: «Товарищу Меркулову поручается тщательно проверить дело подготовки взрыва и уничтожения предприятий, важных сооружений и мостов в Ленинграде на случай вынужденного отхода наших войск из Ленинградского района». Были заминированы все корабли военного и торгового флота, мосты, железнодорожные узлы и предприятия.

Цель – нанести немцам максимальный ущерб, пробить коридор по занятому немцами южному берегу Ладоги, чтобы войска фронта могли вырваться из Ленинграда и уйти на «Большую землю». Переиначивая Кутузова, Сталин как бы говорил: «Для нас армия важнее города». Ставка приказывала командованию фронта: «Сосредоточьте дивизий 8–10 и прорвитесь на восток. Это необходимо и на тот случай, если Ленинград будет удержан, и на случай сдачи Ленинграда».

Из блокированного города самолетами и по Ладожскому озеру вывозили стратегические запасы: цветные металлы, Анну Ахматову, ученых, музейные ценности, военное оборудование. В городе подготовили 3 полосы обороны. Фашистам должны были достаться только руины и мирные жители, которым суждено выжить после штурма.

Даже в истории такой жестокой войны, как Вторая мировая, существовала практика объявления городов открытыми – противники негласно договаривались: выдающиеся по культурному значению столицы – не поле для сражений. Открытыми городами были объявлены Париж и Рим. Город можно было сдать без боя, как Киев, Минск, Ригу. В Ленинграде были те (и их по данным НКВД каждый день становилось все больше), кто мечтал таким образом спасти своих близких и себя. Но выхода для Ленинграда не было. Коммунисты готовы были сражаться за каждый дом, а нацисты не собирались сохранять ни город, ни его жителей.

Уже 8 июля 1941 года Гитлер приказал: «Сравнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов». В августе взрывы в Киеве, Харькове, Одессе, организованные советскими диверсантами, показали вермахту: входить в нашпигованные взрывчаткой советские города смертельно опасно.

В начале сентября Ленинград был уже блокирован, а вермахту требовались танковые части и авиация под Москвой. 6 сентября Гитлер объявил Ленинград «второстепенным театром военных действий». Группе армий «Север» было предписано передать свой боевой танковый корпус и большую часть авиации в распоряжение группы армий «Центр». 7 октября 1941 года генерал Йодль отдал приказ: «Капитуляция Ленинграда не должна быть принята даже в том случае, если она была бы предложена противником. Ни один немецкий солдат не должен вступить в город. Кто покинет город через фронт, должен быть отогнан назад огнем. Недопустимо рисковать жизнью немецкого солдата для спасения русских городов от огня, точно так же, как нельзя кормить их население за счет германской родины. Эта воля фюрера должна быть доведена до сведения всех командиров».

Ленинград следовало очистить от людей, ограбить и взорвать. Он должен был исчезнуть с географических карт. Мечты многих о том, чтобы ужас медленной голодной смерти заменился хотя бы приходом немцев, были абсолютно тщетны. Гитлер не собирался кормить горожан: в оккупированном немцами Царском Селе смертность от голода была такая же, как в Ленинграде.

Попытки прорвать блокаду вплоть до января 1943 года заканчивались кровавыми поражениями Красной армии. Единственной победой стало взятие Тихвина в декабре 1941-го: оно дало возможность сохранить Дорогу жизни через Ладожское озеро. Собственно, Ладога и спасла тех, кто выжил.

Главное преступление Сталина и Жданова – позднее начало эвакуации. Ледовая дорога до конца января работала не на вывоз людей, а на эвакуацию оборудования и военной продукции. По иронии судьбы больше всего повезло высылаемым из города немцам и финнам, уже в начале блокады почти 60 тысяч человек вывезли из города в Коми и Архангельскую область. Когда же началась массовая эвакуация, с 22 января по 15 апреля из Ленинграда удалось переправить 554 186 человек: больше 50 тысяч за неделю. Если бы эвакуация началась в конце ноября, спасли бы от голодной смерти еще полмиллиона горожан.

Битва за Ленинград – самое долгое и кровопролитное сражение в истории Второй мировой войны. Здесь война шла не так, как везде: с танковыми захватами и мощными авиационными налетами. Она скорее напоминала Первую мировую – ожесточенные, многодневные бои за каждую высотку, траншею, сожженную деревню. Почти 1000 дней непрерывных боев, как минимум миллион убитых.

Победителями в 1944 году стали, прежде всего, обитатели Смольного. Окружение Жданова доказало свою эффективность и полную лояльность Сталину. Победа в Ленинградской битве превратилась для ленинградского руководства в способ получения преференций для себя и города. Глава ленинградской парторганизации Андрей Жданов стал вторым человеком в стране. Начался первый приход в Москву «питерских».

16 января 1946 года руководитель ленинградских большевиков Алексей Кузнецов заявил: «Про нас говорят, что мы, ленинградцы, – большие патриоты своего города. Да, мы – патриоты, мы его любим, лелеем… Да разве такой город можно не любить? Город, первым остановивший врага, выстоявший 29 месяцев осады и разгромивший гитлеровские полчища под своими стенами, город, слава которого затмила славу Трои!» Трои, а не Каховки или Царицына, даже не красного Петрограда – новая фразеология и подспудно новая идеология.

В 1944 году были изданы два небывалых постановления: первый – о возвращении дореволюционных названий улицам и площадям центра Ленинграда («ряд прежних наименований… тесно связан с историей и характерными особенностями города и прочно вошел в обиход населения»), и второй – о восстановлении (в сущности, воссоздании) полностью разрушенных императорских резиденций Царского Села и Петергофа.

Были заложены Приморский и Московские парки Победы, строился стадион имени Кирова (самый большой в стране!), достраивались по-сталински роскошные южные и юго-западные городские магистрали. Новый Музей обороны стал самым посещаемым в городе. Жуков показывал его Эйзенхауэру. Блокада превращалась в миф о специфической стойкости ленинградцев, их особой преданности традициям русской ратной славы.

Региональный патриотизм ленинградского руководства, его хозяйственная расторопность в борьбе за ресурсы казались населению неким воздаянием за перенесенный ужас. Город неявно становился второй столицей. Росла популярность Ленинграда в стране. В 1945 году Александр Солженицын писал с фронта письмо приятелю: «После войны нужно стараться попасть в Ленинград, пролетарский, интеллигентный, умный город, по традиции чуждый Сталину, а не в Москву, город торгашей».

Возвышение людей Жданова было для Сталина кадровым маневром: возможностью противопоставить новую группу прежнему «близкому кругу», сложившемуся в годы войны, – Берии, Маленкову, Молотову, Жукову. Так возник мощный ленинградский клан с собственной иерархией и идеологией.

Между тем, еще на февральско-мартовском пленуме 1937 года Сталин объяснил опасность кланов на примере Левона Мирзояна – первого секретаря Казахской компартии: «Что значит таскать за собой целую группу приятелей, дружков? Это значит, что ты получил некоторую независимость от местных организаций и, если хотите, некоторую независимость от ЦК. У него своя группа, у меня своя группа, они мне лично преданы. Вместо ответственных работников получается семейка близких людей, артель».

Мирзоян и его окружение были уничтожены. Но теперь Сталин стоял перед гораздо более мощной ждановской группировкой, куда входили председатель Госплана Вознесенский, зампредсовмина Косыгин, секретарь ЦК Кузнецов, глава ленинградской партийной организации Попков, предсовмина РСФСР Родионов и еще сотни номенклатурных работников в разных республиках и областях.

Мало этого, помимо неформальных земляческих связей у них была своя идеология (кстати, удивительно напоминающая взгляды РКП времен позднего Горбачева): русские в СССР – парии, нужно, по крайней мере, уравнять их в правах с нацменами, необходимо создание отдельной Российской коммунистической партии, надо перенести в Ленинград столицу РСФСР. Об этом в ждановском окружении говорили открыто. А вот какие материалы прослушивания ложились на стол генералиссимусу, мы не знаем. Чего стоила, например, принятая в кругу «ленинградцев» шутка: «Раньше в Политбюро пахло чесноком (намек на евреев), а теперь шашлыком» (в руководстве было трое кавказцев – Берия, Микоян и Сталин).

После таинственной смерти Жданова в 1948 году большинство его приверженцев и приятелей арестовали и казнили в 1950-м после мучительных пыток (Николая Соловьева, партийного руководителя Крыма, забили на допросе ногами). Официальные обвинения – «групповщина», стремление создать «средостение» между Ленинградом и Москвой. Намеки на настоящие причины обрисованы в проекте так и не разосланного закрытого письма ЦК: «Группа Кузнецова вынашивала замыслы овладения руководящими постами в партии и государстве. Неоднократно обсуждался и подготовлялся вопрос о необходимости создания РКП(б) и ЦК РКП(б) и о переносе столицы РСФСР из Москвы в Ленинград. Эти мероприятия Кузнецов и другие мотивировали в своей среде клеветническими доводами, будто бы ЦК ВКП(б) и Союзное Правительство проводят антирусскую политику и осуществляют протекционизм в отношении других национальных республик за счет русского народа… Предложения бывших ленинградских руководителей Вознесенскому о "шефстве" над Ленинградом, сделанное ему Попковым после смерти Жданова, было не случайным, а вытекало из существа их антипартийных связей. Ответственность за враждебную деятельность ленинградской верхушки ложится и на Жданова А. А.».

«Великий нормировщик», как называл Сталина Троцкий, видимо, задумывал двухходовку – сначала «Русское дело» ленинградского руководства, потом еврейское «Дело врачей».

После 1949 года тема блокады была табуирована. Музей обороны закрыли, его директор попал во Владимирский централ. Официально заявили: никакого особого героизма, отличного от других советских людей, ленинградцы не проявляли.

Уже в 1954 году ленинградцев реабилитировали, но городскую парторганизацию по-прежнему возглавлял Фрол Козлов, один из тех, кто осуществлял разгром блокадного руководства. Приехавший в Ленинград Никита Хрущев строго указал: «Не делать из Козлова козла отпущения». Поэтому блокаду по-прежнему предпочитали не поминать. Выжившие «ленинградцы» обивали пороги Смольного и не получали ничего. Директор Кировского завода, нарком танковой промышленности Исаак Зальцман вплоть до смерти руководил крохотным заводиком строительной оснастки, а первый секретарь ЦК компартии Карело-Финской ССР Геннадий Куприянов директорствовал в Царскосельском дворце.

Куприянов вспоминал: «Вернулся псковский секретарь Л. Антюфеев, затем И. Турко – секретарь ярославский. Вернулся из Воркуты Степан Антонов, бывший заведующий отделом Ленинградского горкома партии. Вернулись некоторые из секретарей райкомов Ленинграда. Никому из них не дали прежней работы, хотя они были полностью реабилитированы. Им предстояло еще получить партбилеты, потом выслушать нотации от самодовольных барчат, оставшихся в Смольном».

Только пришедшее к власти брежневское поколение политруков стало использовать войну (а в Ленинграде – блокаду) как основной миф советской власти. Единство партии и народа – причина победы. В 1960-м открылось Пискаревское мемориальное кладбище, в 1965-м – «Зеленый пояс Славы», в 1975-м – мемориал «Героическим защитникам Ленинграда» на площади Победы.

А настоящая блокада, где люди умирали бесцельно и страдания никак не были связаны с идеологией, вытеснялась в подсознание, становилась «скелетом в шкафу». О ней предпочитали не вспоминать и те, кто ее пережил. И дети не от учителей, а от матерей знали о существовании чего-то неслыханно ужасного и о том, что в доме необходимо хранить запас продуктов «на всякий случай». Детали оставались не проговоренными, с этой памятью трудно было жить, и о ней было невозможно рассказать даже дочерям и сыновьям.

«Великий город с областной судьбой» был реабилитирован наполовину, как крымские татары и поволжские немцы. Только в 1985 году награжденные медалью «За оборону Ленинграда» получили те же льготы, что и фронтовики. Остальные блокадники – в 2001-м.

Тень блокады лежит на городе и сегодня, хотя большинство ветеранов не дожили до публичной правды, их воспоминания не записали. Передающийся по наследству ленинградский стоицизм, некоторая угрюмость, память о чем-то, о чем и вспоминать нельзя, по-прежнему не оставляет горожан.

В Петербурге нет настоящего Музея блокады, сравнимого с музеями Холокоста в Иерусалиме, Нью-Йорке и Берлине. Памятники на Невском пятачке и на Синявинских высотах неухожены. Тысячи тел непогребенных солдат каждый год хоронят праведники из поисковых отрядов.

Но как признак истинного аристократизма, принадлежности к «городу славы и беды», в разговорах всегда всплывают бабушка, эвакуированная по Дороге жизни, прадед, похороненный во рву Пискаревки, дед, погибший на Невском пятачке.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.