Люди и божества

Люди и божества

Пантеон славянских божеств состоит примерно из десяти особо значимых культовых фигур и множества второстепенных. Порожденные страхом перед голодом, дикими зверями, болезнями, но прежде всего – смертью, они наделялись людьми могуществом и волей, которые определяли судьбы всего живого и мертвого. Славяне обожествляли силы природы, верили, что не только зверь, растение, но и огонь, вода, камень, глина обладают тайными свойствами, способными влиять на ход вещей, приносить везение или неудачу.

Прослеживается целая иерархия славянских божеств, но она не была универсальной. При всей общности западно-, южно– и восточнославянские племена относили к своим высшим и низшим чудесным покровителям не одни и те же сверхсущества, хотя имена у них могли быть очень схожие или даже одинаковые.

Скажем, культ Перуна – бога грозы – присутствует во всей славянской мифологии, но если в языческой Руси он почитается как самый главный и «авторитетный», то в иных славянских землях его место принадлежало другим божествам, а громовержец всего лишь входил в их первую десятку. Так, у западных славян верховным «богом богов» был Святовит, обеспечивавший победу в войне и одновременно считавшийся защитником полей.

Язычество, или, по-научному, политеизм (многобожие), – это целый сонм располагающих запредельными в глазах человека возможностями властителей неба, земли, ее недр, водной и воздушной стихий…

Сферы влияния и зоны приложения сил были разделены между древнеславянскими божествами на современный взгляд неравномерно, даже хаотично. То и дело бросается в глаза, что функции бога солнца у восточных славян выполняют и Сварог, и Даждьбог, и Ярило, а у балтийских, например, помимо Святовита, исход войны зависит также от Руевита, Поревита и Яровита.

Но нельзя подходить к архаичной картине мира с сегодняшними мерками и пытаться ее структурировать с позиций новейших знаний или хотя бы элементарной логики. С нашей точки зрения, названные выше божества дублируют друг друга. В действительности же каждое из них делает то, что не до конца под силу другому. Если Даждьбог «заведует» солнцем вообще, то Сварог и Ярило в чем-то ему помогают, в чем-то дополняют его. Первый отвечал за небесный огонь и открывал, расчищал небесный покров для дневного светила, а в «компетенции» второго была забота о том, чтобы летом солнечный жар был сильнее и даруемое сверху тепло обернулось на земле хорошим урожаем.

В. Прушковский. Русалки. 1877

Та же широкая «специализация» касается и божеств, ведавших войной и миром, жизнью и смертью, радостью и горем. Язычники-славяне, апеллируя к своим всесильным ирреальным патронам, не пренебрегали оттенками и нюансами. Буквально на каждую житейскую малость и мелочь обязательно находился ответственный заступник – соответствующий персонаж богатой мифологии древности. И точно так же ни один чих, по первобытным представлениям, не обходился без вмешательства извне. Даже волос с головы не мог упасть просто так и сам по себе – все зависело от благорасположения или, напротив, от злобных проявлений потусторонних властителей мира, которые и определяли течение жизни, привнося в нее то хорошее, то плохое.

Для поддержания необходимого погодного баланса и оптимального чередования солнечных и дождливых дней, залога нормального земледелия, требовалась поддержка целого ансамбля могущественных покровителей славян, и они, дабы их задобрить, приносили жертвы каждому из повелителей стихий. Эти дары дифференцировались: кому-то было достаточно зерна, злаков, плодов и ягод, а ради наиболее сильных и грозных божеств вроде Перуна или Святовита как минимум резали петуха, но по большим праздникам и в особо важных случаях умерщвляли козла, быка, медведя. Бывало, что на заклание шли и люди. Как правило, это были пленники-иноверцы, не чтившие языческих богов (например, христиане), или чем-то сильно провинившиеся соплеменники. Интересно, что в качестве искупительной жертвы в некоторых средневековых источниках (в том числе русских летописях) упоминаются «проштрафившиеся» жрецы. На них возлагалась миссия обращаться к соответствующим божествам и вызывать в нужное для земледельческого цикла время дождь. Если долгожданная влага не проливалась с небес и продолжала свирепствовать засуха, волхвы, как нерадивые «делатели дождя», держали перед родом-племенем ответ, и именно их, чтобы умилостивить разгневанных богов, принимали решение принести им в жертву. Случалось такое нечасто. Какие бы россказни ни распространяли о славянах германские и прочие хронисты, человеческие жертвоприношения были, конечно, исключением, а не правилом. И дело здесь даже не в гуманизме – понятии, совершенно чуждом людям языческой эпохи, а в чисто практическом подходе славян. Окропить человеческой кровью подножие идола труда не составляло, но никакой другой пользы от этого ритуала не было. Между тем славянам был свойствен архаичный прагматизм. Они не допускали, чтобы мясо жертвенных животных доставалось стервятникам или шакалам, и, славя божество, съедали бычью или медвежью тушу сами, убежденные к тому же в том, что к ним перейдут сила и выносливость пошедшего на общую трапезу зверя. Поскольку даже самые лютые недруги славян каннибализма среди них не отмечают, естественно предположить, что они предпочитали жертвоприношение не людей, а животных, что давало возможность, воздав должное соответствующему божеству, потом без помех предаться веселому пиршеству.

Деление на «старших» и «младших» богов, очевидно, в той или иной мере повторяло отношения, которые сложились внутри славянской родовой общины, где тоже выделялись родовладыки, вожди и старейшины, жрецы и воины, а пленники, если не годились в заложники для получения хорошего выкупа, были (у западных и южных славян) на положении рабов. Причем наблюдалась тенденция постепенного сокращения многобожия, шедшая параллельно со свертыванием древней демократии, предусматривавшей равенство людей внутри того или иного племени.

Но если исходить из разноуровневой и многоступенчатой модели славянского Олимпа и переносить ее на социальную структуру больших и малых сообществ праславян, получается, что равенство между сородичами и соплеменниками было не таким уж полным и безусловным, как это принято считать.

Сложная субординация между языческими божествами дополняется не менее разветвленной как по горизонтали, так и по вертикали расстановкой ролей и мест в следующем ярусе древней мифологии, куда фантазия протославян разместила так называемых духов. Их возможности по сравнению с богами невелики, но они тоже активно взаимодействуют с человеком, так или иначе влияя на него, когда приходя на помощь и заступаясь, когда посылая порчу.

В сказках, легендах, былинах, в фольклоре малых форм (приговоры, заговоры, пословицы и т. п.) присутствует весьма представительный демонологический (от слова «демон» – злой дух) ряд потусторонних персонажей, выстроенный в большой степени по образу и подобию вышестоящих богов.

Культовые атрибуты славянского языческого бога – посвященные ему храм, святилище или капище, то есть место, где установлен его идол и где время от времени приносятся жертвы. Чертоги бога могли быть в виде крытого и защищенного стенами и земляными валами строения. Сохранилось описание храма Святовита, крыша которого держится на четырех столбах-колоннах, стены сложены из вертикальных плит, а дверь украшена резным орнаментом и завешана темными полотнищами.

Были и храмы под открытым небом. Их обычно и называют святилищами и капищами. Это площадки с плотно утоптанной, утрамбованной землей, окруженные густой растительностью, колючими кустарниками и деревьями, и с деревянным или каменным истуканом посередине и жертвенником подле него.

На духов, в отличие от богов, привилегия на храмостроительство в честь них не распространялась, но в остальном они вполне самодостаточны и тоже окружены целой свитой помощников и подручных, которые «ассистируют» им, поддерживая приоритетное право на ту или иную территорию. Так, например, в услужении водяного, духа рек и озер, и его жена – водяница, и целый штат сородичей типа ичетика и всякой речной мелкоты вроде камышовых русалок – лобастов – или коварных, заманивающих в омут дев – бродниц. Хозяин леса леший командует маленькими, серенькими, похожими на ежей существами – лесавками во главе с их предводителем листином, а еще его слушаются все лесное зверье от мала до велика.

Мифы мифами, фантазии фантазиями, но не могли же язычники-славяне конструировать сказочный мир богов и демонов из ничего, просто из головы, монтируя его как придется, как почудится или привидится во сне? Должны же они были на что-то опираться, что-то воспроизводить и копировать?

Речь не идет о полном соответствии фольклорного и исторического, и тем не менее вряд ли верно исключать, что какие-то реалии не проступают сквозь произвольную игру воображения.

Если даже в мифологии боги и духи поделили между собой все жизненное пространство, не значит ли это, что и среда обитания славян, и все, чем они располагали, были не совсем в равном пользовании? И не вытекает ли тогда отсюда, что и социально-имущественное равенство было у них далеко не поголовным, ровным и тотальным?

Вопросы заданы, но ответы на них за отсутствием предметного материала в источниках, крайне ограниченным кругом которых располагают историки, пока не даны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.