НОВОБРАНЦЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НОВОБРАНЦЫ

— Выше ногу, мальчики! — кричал центурион, человек лет сорока, с гладко выбритым обветренным лицом. — Ровнее ряд. Эй ты, вислоухий, не зевай, а то понюхаешь лозы!

Пот катится по лицу, тунику хоть выжимай, а центурион безжалостен.

— Что, задремали неженки! — рычит он. — Вам бы пряжу прясть, а не в строю шагать!

И так до полудня. А в полдень обед под вязами. Но разве его можно назвать обедом? Невольно вспоминаешь хрустящие на зубах ломтики поджаренной свинины, которые ставили на стол рабы.

— Встать! — кричит во все горло центурион. — По одному, бегом к столбам!

«Наверно, он считает, что я родился обезьяной», — подумал Публий, остановившись в недоумении перед вкопанным в землю гладким столбом.

— Что стал?! — Центурион слегка ударил Публия прутом. — Подбери ноги.

Руки скользят по столбу, ноги с непривычки дрожат.

— Выше, выше! — кричит центурион. — Вот так!

Садится солнце.

Центурион ведет утомленных новобранцев к Мульвийскому мосту. Может быть, он им хочет напомнить о подвиге Горация Коклеса, сдерживавшего на том берегу, перед мостом, натиск врагов. Нет. Он приказывает сбросить одежду. И вот Публий вместе с другими плещется в воде, смывая пот, пыль и усталость.

Центурион не отстает.

— За мной на тот берег! — кричит он.

И новобранцы плывут за ним, с трудом преодолевая сильное в этом месте течение.

— Молодцы! — хвалит центурион.

На носу уже иды [43], а что-то не слышно об оружии, настоящем оружии воина, о котором мечтает Публий. Лишь к календам [44] в лагерь пришли повозки.

— Привезли наше оружие! — пронеслось по лагерю.

Как передать то нетерпение, которое охватило Публия и его товарищей! Кончится наконец это нелепое топтание по Марсову полю. Можно подумать, что из них готовят не воинов, а бегунов. Им выдадут оружие — короткий блестящий меч, пилум [45] с длинным трехгранным наконечником, крепкий щит.

Каково же было разочарование, когда в повозках оказались вместо мечей какие-то плохо обструганные палки, а вместо щитов — плетенки из прутьев!

— Что? Не нравится? — насмешливо спрашивал центурион. — На них уже мужская тога. Им, видите ли, стыдно держать эти палки. Научитесь владеть сначала ими. Возьмите их в правую руку... Поднимите. Чувствуете?! Они вдвое тяжелее меча. Возьмите плетенку. Теперь бегом к чучелам! Правую ногу вперед! Коли!

Деревянное чучело, подвешенное к перекладине в виде греческой буквы "П", прыгает от ударов, как живое. Но центурион недовольно морщится. Он выхватывает из рук Публия палку и делает ею короткий быстрый удар в живот чучела. Отступив, он снова наскакивает на чучело и поражает его в голову.

— Подай плетенку! — кричит он Публию. — Ни одна часть тела во время удара не должна быть открыта... Вот так.

Он прячет левую руку под щит. И он снова делает выпад.

Нелегко быть воином. Чего ты только не должен уметь: бегать, перепрыгивать через рвы, влезать на деревья, переплывать реки, бросать дротик, стрелять из лука, фехтовать, но главное — повиноваться.

Дисциплина — основа римского войска. Без разрешения воин мог разве лишь дышать, да и то в любое мгновение его могли послать на смерть и отнять у него дыхание вместе с жизнью. Неповиновение каралось смертью. Какой римлянин не слышал о Манлии Торквате, убившем своего сына-победителя за невыполнение приказа. И это не было сказкой, выдуманной для устрашения воинов. Ликторы — служители, сопровождавшие консула, — не расставались со связками прутьев. И те, кому не приходилось видеть казни труса или нарушителя дисциплины, во всяком случае слышали свист розог или имели на своем теле от них следы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.