1.9. Западный Особый За 10 часов до нападения

1.9. Западный Особый

За 10 часов до нападения

Субботний день 21 июня близился к концу, но для подготовки к противодействию агрессии в Западном ОВО почти ничего предпринято не было. Впрочем, не было и соответствующих приказов на это. В войсках готовились к выходному дню, смотрели выступления артистов самодеятельности и приглашенных профессиональных коллективов. Когда стемнело, начался показ кинофильмов. Память старых солдат сохранила названия шедевров советского кинематографа, которые были показаны в их частях в последнюю мирную ночь: «Валерий Чкалов» (Червоный Бор, палаточный лагерь 383-го ГАП), «Стенька Разин» (Червоный Бор, часть не установлена), «Ленин в Октябре» (Гродно. военный городок 29-й танковой дивизии), «Цена жизни» (место точно не установлено, палаточный лагерь, лесной клуб 128-го моторизованного полка), «Сибиряки» (Сокулка, военный городок 65-го полка 33-й танковой дивизии), «Александр Суворов» (южный берег Августовского канала, палаточный лагерь 247-го артполка 56-й стрелковой дивизии), «Чапаев» (Шепетово, военный городок 113-го полка 25-й танковой дивизии), «Зангезур» (полевой лагерь 127-го ОСБ). С большинства аэродромов летчики и техники уехали в авиагородки к семьям — на аэродромах остался только личный состав дежурных эскадрилий. Лишь в 3-й армии был приведен в боевую готовность 345-й стрелковый полк, расположенный в Августове. Генерал армии К. Н. Галицкий в своих мемуарах написал, что командарм В. И. Кузнецов передал в подчинение командира полка В. К. Солодовникова 21-й разведбатальон 27-й дивизии (комбат — капитан А. Т. Короткий, 16 Т-38) и батареи 53-го легкого артполка, не выведенные на сборы[89]. 1-й (комбат — капитан Мартынов) и 3-й (комбат — капитан Добшиков) батальоны 345-го СП заняли позиции, прикрывая Августов со стороны Сувалок, 2-й батальон (комбат — капитан Красько) находился в казармах, чтобы по тревоге занять позицию на рубеже в районе д. Бялобжеги (5 км по реке Нетта и Августовскому каналу) юго-западнее города. Все эти мероприятия действительно имели место, только генерал Кузнецов был здесь совершенно ни при чем. Напротив, он всячески пытался помешать командиру полка делать свое дело так, как ему подсказывали его знания и опыт, как того требовал воинский долг.

Полковник В. К. Солодовников сам был инициатором вывода полка из казарм и его развертывания на оборонительном рубеже. Командир дивизии А. С. Степанов с явно выраженным нежеланием вынужден был согласиться с его предложением. 1-й батальон прикрыл Августов со стороны Сувалковского шоссе, 3-й расположился у Жарново, заняв укрепления в предполье 68-го УРа. Артполки дивизии и вся полковая артиллерия, как вспоминал комполка-345, находились на сборах на полигоне в 80–100 км от Августова (вероятно, все в том же Червоном Бору). В субботу 21 июня с целью инспекции обороняемого полком участка в Августов приехал генерал-лейтенант инженерных войск Д. М. Карбышев. Состоянием укреплений он остался доволен, но выразил свое неудовлетворение наличием не закрытых заграждениями промежутков между некоторыми дзотами. Работу Карбышев закончил к 14 часам и уехал в Граево, в 239-й полк. В 17 часов в Августов прибыли командующий и ЧВС армии и потребовали доклада об обстановке. «Я доложил об обстановке и своих мероприятиях о готовности. „Какой ваш вывод?“ — спросил командующий. Я доложил, что война неизбежна — начнется не сегодня, так завтра». В. И. Кузнецов и Н. И. Бирюков, словно ждав такого ответа, как сговорившись, обрушились на командира полка. В. К. Солодовников узнал, что он НЕПРАВИЛЬНО сделал выводы из обстановки, что войны НЕ БУДЕТ, что немцы нас БОЯТСЯ, но мы НЕ ДОЛЖНЫ обнаруживать своих действий, что мы к чему-то там готовимся. Потребовали вызвать для доклада оперуполномоченного 3-го отделения (впоследствии контрразведка «Смерш»). По прибытии особист доложил то же самое, немало разочаровав руководство армии. Солодовников попросил у Кузнецова разрешения выдать личному составу каски, но получил отказ. Тогда он пошел на конкретный шантаж — сообщил, что завтра, в воскресенье, по плану в полку должен состояться строевой смотр; командарм сдался и разрешил выдать каски, но с предупреждением, чтобы об этом не узнали немцы. Потом генерал и армейский комиссар 2 ранга уехали, а комполка и уполномоченный остались в состоянии удивления, граничащего с возмущением. Пассивность Кузнецова не изменила решимости полковника довести все запланированное им до конечного результата. К тому же прибыл зам. командира 53-го ЛАП и стал просить лошадей для вывода оставшихся орудий полка в район стрельбища и приведения их в боеготовность. Как начальник августовского гарнизона, не поставленный об этом в известность, В. К. Солодовников вышел из себя. Он немедленно вызвал в штаб всех начальников служб, комбатов и командиров отдельных подразделений и отдал приказ: во всех ротах и подразделениях иметь дежурными по одному среднему командиру, а всему комначсоставу быть в готовности. Одновременно он приказал командиру разведбата выслать разведдозоры в направлении Щебры и Сувалок[90]. О пересечении госграницы и ведении разведки на сопредельной стороне речь не шла, так что В. Б. Резун напрасно ссылался на действия этого батальона.

Примерно в час ночи 22 июня в районе имения Свят-Вельки (ныне — Святск, 22 км северо-западнее Гродно) развернул свой КП штаб 56-й стрелковой дивизии. Как вспоминал бывший командир 9-го артпульбата капитан П. В. Жила, в час ночи он получил приказ из штаба 68-го укрепрайона: по тревоге, с поднятием всего НЗ, занять сооружения. Через час все имевшие вооружение доты были в полной готовности. В городке 29-й танковой дивизии находился в боеготовности дежурный батальон. Это была единственная мера, но она не имела отношения к грядущему — так делалось всегда. Бывший начштаба дивизии полковник в отставке Н. М. Каланчук вспоминал, что командование 3-й армии запрещало какие бы то ни было мероприятия по приведению войск в боеготовность, даже по оборудованию районов сосредоточения, НП и КП. 19 июня на совещании, когда была закончена подготовка «красных пакетов», он начал настойчиво просить начальника штаба армии генерала А. К. Кондратьева разрешить дополнить боекомплект в танках артвыстрелами и дисками с патронами до 50 %, так как согласно инструкции боеукладка составляла всего 25 %. Ему было категорически отказано, и, кроме этого, было объявлено замечание с запретом впредь обращаться по этому вопросу. Тогда Н. М. Каланчук задал вопрос командующему армией, что ему делать в случае войны с людьми, которые не имеют пока никакого оружия (в дивизии была острая нехватка даже обычных винтовок, не говоря уже о пистолетах-пулеметах). Кузнецов ответил: «На Неман посадим, дубины дадим, обороняться будем». Когда танкист в запале бросил ему реплику, что с дубиной только первобытные люди воевали, с раздражением заорал: «Окончил две академии и ничему не научился! Вон! Вон из кабинета!»[91].

В 113-м полку 25-й танковой дивизии днем 21 июня была произведена укладка в танки бронебойных и осколочных артвыстрелов (диски к пулеметам заряжены, правда, не были), но какой-либо связи данного мероприятия с возможным нападением Германии на общем фоне не усматривается. Только потом в части начали готовиться к выходному дню. Бывший механик-водитель Н. Ф. Иринич вспоминал: «Вечером возвращаемся из танкового парка, командир роты вызывает в свою палатку и говорит, чтобы я 22 июня, в воскресенье, ехал в Белосток, на соревнования по плаванию, а в понедельник [мне надо] ехать в Харьков на курсы инструкторов вождения Т-34»[92].

Единственным соединением 10-й армии, располагавшимся к утру 22 июня в глубине территории Белоруссии, была 36-я кавалерийская дивизия имени И. В. Сталина (комдив — генерал-майор Е. С. Зыбин, зам. командира — бригадный комиссар Г. Н. Дурнов). Ее управление и спецподразделения располагались в Волковыске и окрестностях, полки — в местах постоянной дислокации в Свислочи, Кузнице, Крынках и Берестовице. Зенитный дивизион находился на стрельбах в Крупках, а 3-й отдельный конно-артиллерийский дивизион — на полигоне в районе д. Тартаки под Барановичами. Там также был выполнен ряд мероприятий по повышению боеготовности, но опять-таки без какой-либо связи с 22 июня. Резун-Суворов, несомненно, усмотрел бы в них одно из звеньев в его цепочке «доказательств» подготовки Красной Армии к нападению на Германию, но я — «антисуворовец» и, пока мне не предъявлены неопровержимые доказательства моей неправоты, таковым намерен и оставаться.

Поздним вечером (в 21–22 часа) 20 июня в Белостоке после окончания совещания командир 6-го кавкорпуса генерал-майор И. С. Никитин сам подошел к командиру 36-й КД генерал-майору Е. С. Зыбину и и.о. начштаба майору П. В. Яхонтову и отдал им ряд устных распоряжений, суть их была такова:

— привести части дивизии в полную боевую готовность к утру 25 июня;

— артиллерии отстрелять на полигоне последние упражнения и в воскресенье 22 июня выступить в места постоянной дислокации;

— зенитный дивизион и зенитно-пулеметные взводы с полигона в Крупках будут отправлены в места постоянной дислокации по железной дороге также 22 июня.

Е. С. Зыбин на машине сразу же выехал в 42-й и 144-й кавполки и в 8-й танковый полк. П. В. Яхонтову он приказал выехать в Большую Берестовицу, распустить там сборы пулеметных эскадронов, отправив эскадроны по своим полкам; затем предупредить командира саперного эскадрона, по прибытии в Волковыск — вызвать в штаб зам. командира дивизии полковника И. П. Калюжного, начальника связи капитана Шилловского и командиров 24-го и 102-го кавполков.

Командир дивизии прибыл в штадив около 3 часов ночи 21 июня. Он приказал своему заместителю Калюжному немедленно выехать на артполигон и предупредить командира конно-артиллерийского дивизиона майора Игнатьева о распоряжениях, которые дал командир корпуса, затем отдал приказы командирам 24-го и 102-го полков. К исходу дня 21 июня командиры частей доложили в штаб об исполнении всех указаний.

На фоне этих разумных мер непонятны перемещения, совершенные двумя дивизионами 122-мм гаубиц 75-го ГАП 27-й дивизии. В первой половине дня 21 июня конные упряжки дивизионов отмахали 37 км от Граево до Ломжи (на полигон Червоный Бор), где начали разбивать летний лагерь, а с 16 часов — такое же расстояние обратно. У Граево измученные артиллеристы встретили войну после тяжелейшего 75-километрового марша.

В ночь на 22 июня в полосе 10-й армии начало передислокацию из Бельска на полевой КП управление 13-го механизированного корпуса. Однако вряд ли это делалось в рамках приготовления к отражению агрессии, ибо начальник штаба прибывшего в Бельск управления 2-го стрелкового корпуса полковник Л. А. Пэрн получил из округа приказ: создать комиссию по приемке здания штаба мехкорпуса. Странно это. Если танкисты прячут свой штаб в лесу, чтобы не дать его разбомбить, почему нужно подставлять под бомбы пехоту? Ведь здание наверняка «засечено» немецкой разведкой. Еще одно странное (правда, может быть, оно только на мой взгляд странное) событие случилось в летнем лагере 128-го полка 29-й мотодивизии. Примерно в 02:30 22 июня начальника полкового клуба старшего политрука Москаленко разбудил дежурный по части со странным приказанием: немедленно снять все портреты членов Политбюро (а стенды с портретами «вождей» устанавливались везде, в том числе и в летних лагерях) и сжечь. Сроку дал 15 минут. Москаленко непонимающе поднял голову, видимо решил, что ослышался, и снова уронил ее на подушку. Через 15 минут дежурный по полку уже под дулом нагана поднял старшего политрука и заставил вместе с замполитрука Халиловым выполнить приказ. А через час загремела канонада. Непонятно, от кого исходил такой чреватый как минимум трибуналом приказ, ибо тогда можно было получить срок и за стакан чая, поставленный на фотографию Сталина в газете. Возможно, что указание уничтожить «лики» (во избежание глумления над ними) содержалось во вскрытом «красном пакете».

В ночь на 22-е в штаб 3-й армии вернулся Д. М. Карбышев. Офицеры армейского управления ознакомили его с недавно полученной из штаба округа разведсводкой. Обстановка складывалась тревожная и малоутешительная. Из полученного документа (за подписью начштаба округа Климовских и начальника разведотдела Блохина) явствовало, что немецкие войска закончили сосредоточение на четырех операционных направлениях: восточнопрусском, млавском, варшавском и демблинском. Главные силы находились в тридцати километрах от пограничной полосы. На станции Бяла-Подляска было выгружено до 40 эшелонов с боеприпасами и инженерной техникой: понтонными парками, разборными мостами и пр. В районе Сувалок продолжается подтягивание войск и тылов к границе, артиллерия занимает огневые позиции. В районе Ольшанки южнее Сувалок установлено сосредоточение тяжелой артиллерии, танков различных типов (в том числе Pz-IV) при сильном зенитном прикрытии. В Августовском лесу генерал сам видел снятые на германской стороне проволочные заграждения. Не было никаких сомнений, что нападения следует ожидать в ближайшие часы[93]. Но, как видно из приведенного выше, командование армии (Кузнецов, Бирюков, Кондратьев) в своем стремлении «не спровоцировать Германию» упустило возможность надлежащим образом подготовиться к отражению агрессии.