ЧТО УВИДЕЛ ИАКОВ ЭГИБИ

ЧТО УВИДЕЛ ИАКОВ ЭГИБИ

Якубу, или Иакову Эгиби, старшему представителю древнего Дома Эгиби, торговавшего в кредит и со скидками, пришлось приложить некоторые усилия, чтобы расследовать таинственные обстоятельства, которые привели его, несмотря на все свойственное ему здравомыслие, в тайный сговор. Он обладал всей осмотрительностью своей матери, дочери пленника из Иерусалима, и проницательностью отца-вавилонянина. Значительную долю своих доходов он тратил на агентов, не только не известных шпионской сети Римута, но и ничего не знавших друг о друге. Из их отчетов он по крупицам воссоздал в целом историю о торговцах лошадьми. Ему пришлось выложить кругленькую сумму, чтобы удовлетворить таким образом свои подозрения, но Иаков не жалел серебра, когда речь шла о его жизни.

Положив все отчеты перед собой, он обнаружил, что первой деталью того дня после праздника стала встреча двух молодых возлюбленных, изготовителя кирпичей Нуску и свободной блудницы Эалиль. Ничего замечательного в этой встрече не было, поскольку в праздники неразумные молодые люди потратили все свои монеты, и затем им пришлось поголодать. Несомненно, барышня Эалиль просила своего возлюбленного держаться подальше от ростовщиков, а он, в свою очередь, добился от нее обещания никогда больше не продавать свое тело другим мужчинам. Расставшись с Нуску на мосту, Эалиль направилась своей дорогой, последовав за арамейскими всадниками.

Эалиль не придавала значения законам, запрещавшим блудницам появляться на улицах в покрывалах, как женам из семей, и носила на белокурой головке шарфик, а на тонкой ее руке качался амулет Иштар. Не будучи зарегистрированной храмовой блудницей, она понимала, что мужчин тянет к девушкам из храма, и к тому же была очень голодна. По опыту она знала, что вождь далекого племени, разъезжающий на дорогой лошади, которую редко можно было увидеть в Вавилоне, обычно имел при себе набитый монетами мешочек. Этот всадник из варваров был упитан — видно, ел сытно. Сопровождавший его оруженосец был одет в чистую одежду и также ехал на хорошей лошади. Эалиль проследила за гостями по всей улице Адада до цитадели Эсагилы, где они уставились на огромную башню, а затем спешились и подошли поглядеть на таблички, выставленные на просторном, покрытом плитами дворе царского дворца. Таблички эти рассказывали о победах Набопаласара и Навуходоносора. На одной из них, недавно установленной Набонидом, третьим халдейским царем, содержалась насмешка над неизвестным здесь Киром. Несколько любопытствующих столпилось вокруг, чтобы прочитать новую табличку, и всадники тоже остановились посмотреть.

Воспользовавшись шансом, Эалиль протолкалась вперед, отбросила с лица шарф и, словно ища поддержки, схватила арамейца за локоть. Один взгляд, и она поняла, что заинтересовала бородатого вождя. Она быстро заговорила по-арамейски, учтиво объяснив происхождение таблички. Казалось, объяснение удивило чужеземцев.

— Что там написано? — спросил высокий оруженосец, также по-арамейски.

Читать Эалиль не умела, поэтому сначала расспросила других очевидцев и потом объяснила гостям:

— Кир Персидский в ноги мои поклонится; руки мои завладеют его землями; имущество его станет моей добычей. — Услышав это, бородатый арамеец улыбнулся. Ободренная Эалиль пересказала шутку Набонида:

— Если Кир ее увидит, то не сможет прочесть.

На этот раз громко расхохотался слуга, даже схватился за бока.

— Что ж, пожалуй, не сможет, — вскричал он. — Но, клянусь Анахитой и Ахурой, их именами и могуществом, он нашел бы способ ее прочесть.

Этих богов Эалиль не знала. Стоявшие вокруг вавилоняне поглядывали на них встревоженно, тогда арамеец тоже забеспокоился и потянул смеявшегося оруженосца к выходу. Рассерженная Эалиль последовала за ними, все еще надеясь на успех. Она вела себя так, словно они позвали ее за собой.

Рядом с конями, перед любопытными стражами Эсагилы, слуга схватил ее руку. Он осмотрел ее, но не похотливо, а задумчиво и сказал:

— Малышка, мы купим не твои ласки, а твой голос. Пойдем!

В словах оруженосца чувствовалась властность. Эалиль не могла прочесть его мысли в серых глазах и не могла понять, то ли оба мужчины ее хотят, то ли ни один из них. После чего слуга разжал вторую руку и показал шесть монет из лидийского золота. Стоили они, как она сразу же подсчитала, раз в двенадцать дороже, чем тот же вес в чистом серебре — больше, чем Эалиль удалось заработать за все время перед тем, как она дала обещание Нуску. Она покорно побежала рядом с всадниками, беспокоясь, как бы солдаты у ворот не заметили блеск золота. Таково было свидетельство блудницы Эалиль.

* * *

В тот момент Иаков Эгиби сидел напротив молодого Нуску за столом для подсчетов, обдумывая просьбу юноши на еще один заем. Иаков сам занимался такими мелкими операциями, но держал наготове охранника-аморита, поскольку должники иногда пытались на него напасть. Во взгляде Нуску не читалось отчаяния, было видно, что он просто голоден. Размышляя, Иаков послал раба-счетчика за табличкой с записями долгов Нуску. На столе рядом с большим кувшином чистой воды лежали заметки, сделанные в этот день: семена кунжута подорожали до одиннадцати сиклей за меру, а лучшее виноградное вино — до неслыханной цены в девять сиклей за средний кувшин. Землевладелец мог его купить, но бедняку оставалось лишь сосать финик и мечтать о дававшем забвение вине.

— Зачем ты сменил имя? — лениво спросил он. Нуску пробормотал, что, как он надеялся, бог огня Нуску должен был ему помочь у печи для обжига кирпичей.

— У твоей семьи не было затруднений, когда они делали кирпичи и покрывали их глазурью, а тебе не удается их продавать — вот и все.

Когда принесли табличку, Иаков нетерпеливо снял с нее глиняную верхнюю часть, записи на которой предназначались для инспекторов Римута. Внутренняя табличка содержала тайный и точный подсчет сиклей — десять, — выданных Нуску по ставке — сорок процентов, — под обеспечение семи вольных работников кирпичного завода в верховьях Евфрата и стада — тридцати ягнившихся овец, содержавшихся для их прокорма. Отметки, сделанные собственным кодом Иакова, показывали, что к тому моменту с учетом накопления невыплаченных процентов он стал владельцем работников и отары овец, так как на еду для людей он тратил минимальное количество ячменя и фиников, а мясо и приплод стада продавал.

— Еще десять сиклей, — предложил он, — под обеспечение земли. Завод ничего не стоит. — Эта земля на берегу реки, у самой Мидийской стены, должна была расти в цене с ростом обесценения денег.

— Дай хотя бы двенадцать! — крикнул юноша. Не отвечая, Иаков начал диктовать ожидавшему рабу, и тот принялся быстро заполнять значками размягченную глину новой таблички. Кусая губы, юноша ждал, когда будет названа цена. Но тут охранник-аморит беспокойно дернулся; в комнату вбежала маленькая блудница Эалиль, схватила Нуску за руку и крикнула, чтобы ничего не отдавал за серебро, так как скоро у них появится золото.

— Что ты врешь? — резко спросил Нуску.

Девушка осмелилась говорить с возлюбленным в присутствии банкира. Она затараторила, и из ее речи можно было понять, что двое арамейцев или, по крайней мере, представителей какого-то далекого племени на прекрасных лошадях покупают голоса за золото. Эалиль считала их шпионами или ненормальными, но Нуску должен был быстро ей помочь, или чужестранцы могли от нее отказаться.

Рассердившись при ее появлении, а затем озадаченный услышанным рассказом, Иаков Эгиби впал в глубокую задумчивость. Ему не встречались ненормальные торговцы лошадьми из чужих племен. В то же время шпионы из Египта или Лидии могли расплачиваться золотом, и ему, Иакову Эгиби, представлялась возможность оказать услугу могущественному Римуту, от которого он мог бы потребовать ответную любезность, если эта информация поможет ему захватить шпионов внутри вавилонских стен.

Девушка убедила Нуску пойти с ней. Когда занавеска на двери за ними упала, Эгиби приказал амориту проследить за влюбленными. Выждав немного, он велел подвести к дверям своего мула. Взобравшись в мягкое седло на неторопливое животное, Иаков осмотрелся в поисках курчавой головы своего телохранителя и заметил, что он пробирается через плетеные тюки у пристани по направлению к мосту. Тогда он тоже двинулся в ту сторону, продолжая сомневаться, не ввела ли его в заблуждение истеричная молодая особа.

Эалиль с Нуску уже находились на мосту; они погрузились в беседу с двумя состоятельного вида всадниками, казалось не обращавшими никакого внимания на то, что они мешали движению. Без труда, постепенно, Иаков подвел к ним вплотную мула и узнал, понимая арамейский язык так же хорошо, как иудейский и аккадский, что чужеземцы интересовались течением реки в разные времена года и обитавшим в ней богом.

— Господа с равнин, — дружелюбно подключился он к разговору, — здешний народ приносил жертвы богу вод в очень древние времена. С тех пор его благосостояние настолько улучшилось, что он позабыл об этом боге.

— Какая глупость, — проворчал арамеец-хозяин, — ведь без воды чем бы был этот город? Строениями, поставленными на песке.

— Весьма примечательными строениями, вам не кажется?

Слуга посмотрел на громадные сооружения, блестящие сверху, словно покрытые листами золота, хотя на самом деле, как знал Иаков, то была желтая черепица.

— Эта земля больна и измучена, — возразил слуга. — Как могут ее жители благоденствовать?

— Таков секрет Вавилона. — Иакова озадачивали незнакомцы, поскольку слуга говорил как мудрец, а хозяин — как пастух. — И у других городов были славные деньки, — дружелюбно добавил он, — но невидимые боги обратили их в пыль. Вавилон, любимец Мардука, выдержал все испытания и переживет еще то время, когда ваше потомство исчезнет в земле.

Возникшая толчея на единственном мосту вынудила их продолжить движение. На дальнем берегу слуга заплатил нетерпеливой Эалиль монетами из чистого золота — отчеканенными в Сардах, как смекнул Иаков. Хотя такие откровенные и беспечные люди вряд ли могли быть платными агентами, его интересовало, где они остановились и кому служат.

— Если у вас есть верховые лошади на продажу, — предположил он, — я мог бы на них взглянуть, хотя в Вавилоне предпочитают мулов и диких ослов для повозок.

В силу привычки Иаков занижал стоимость товара, который собирался купить. Арамейцы посмотрели на него весело, с улыбкой.

— У нас есть несколько хороших лошадей, — заявил хозяин.

— Мы покажем их тебе, — предложил слуга, — если по дороге ты, мой господин, расскажешь нам еще что-нибудь о чудесах Вавилона.

Снова странная подмена ролей: слуга делал предложение вместо хозяина. Иаков отметил это молча и добавил другие пункты странного поведения к общей картине, складывавшейся у него в голове, на основании которой он должен был решить, кто такие эти арамейцы — необычные шпионы или необычайно наивные кочевники-торговцы лошадьми. Он гордился своей способностью быстро оценивать незнакомцев. Кроме того, ему очень нравилось играть роль гида. Будучи человеком противоречивым от природы, он осознавал все зло огромного города, словно глядя на него глазами матери, и в то же время чувствовал к нему непонятную привязанность. Пока они ехали, в поле их зрения все время оставались золотая вершина башни и зелень садов на крыше дворца, казавшихся подвешенными выше девяностофутовой линии стены Имгур-Бел, чьи выступающие башни защищали неприступный внутренний бастион Нимитти-Бел.

Даже незнакомцы притихли, когда они снова пересекали Евфрат на барже рядом со стеной. Они наблюдали, как орудовали длинными шестами рабы, погружая их против течения, смотрели, как серая река течет через арку в стене. Иаков объяснил, что протекающая через город река снабжала вавилонян водой в достаточном количестве, чтобы они могли выдержать длительную осаду врага; огромные, построенные Навуходоносором хранилища обеспечивали пищей каждого, кто в ней нуждался. Да, Навуходоносор объявил своему народу, что, пока Имгур-Бел и Нимитти-Бел стоят вместе, ни один вражеский воин не войдет в их город.

Слуга бросил в воду соломинку и проследил за ее путем в воде.

— И все-таки вы забыли о боге реки, — задумчиво проговорил он.

Вода, казалось, зачаровывала его. У канала, где выстроившиеся рядами рабы поднимали ведра к оросительному каналу, а надсмотрщик проверял количество зачерпнутой воды, слуга повернул лошадь, чтобы заглянуть в лицо одной из изможденных смуглых фигур, из последних сил тянувших подъемный ворот. Глаза раба были белыми и незрячими.

У ворот плантации лошади чужеземцев резко бросились в сторону, хотя всадники сидели в седлах расслабленно. К воротам была прибита содранная с человека кожа, еще не высохшая.

— Кто это — убитый враг, — спросил слуга, — или бунтовщик?

Иаков оглянулся и прочитал надпись под кожей.

— Он сказал, что баран потерялся, а на самом деле его украл.

После этого Иаков быстро провел гостей мимо бараков из сырцового кирпича, служивших загонами для вскармливания детей, проданных торговцами для ткацких фабрик.

— Как они согнулись под своими ношами, — заметил слуга. Перед ними караван нагруженных ослов и повозок, запряженных волами, сбился в сторону, подняв клубы пыли, чтобы уступить дорогу внушительной фигуре Иакова на муле. Между животными под грузом мешков с ячменем и ящиков из пальмового дерева жались ряды босоногих носильщиков. Найм носильщика, как хорошо знал Иаков, стоил дешевле, чем тягловый скот. — Когда вы их избавите от этих грузов? — с любопытством поинтересовался слуга.

Тут Иаков вспомнил слова, слышанные в переулках и уже почти забытые — о богах, не избавивших Вавилон от его ярма. Изменническую присказку иудеев-сепаратистов в квартале Кебар. Но Иаков не мог поверить, что арамейцы посещали это нездоровое место на берегу канала.

Казалось, им никогда не надоест осматривать пригороды, заглядывать на каждую улицу с тенистыми поместьями богачей и в каждый переулок, где жили низшие классы. Не привыкший к длительным поездкам верхом, Иаков уже начал испытывать физические страдания, когда арамейцы добрались до финиковой плантации и пустили лошадей галопом по вечерней прохладе. Они принялись говорить между собой на непонятном ему языке. Трясясь за ними на муле, Иаков напряг слух и с волнением понял, что это был их родной язык, хотя и по-арамейски они говорили так же бегло. И тогда он смог ответить на мучивший его вопрос: эти двое действительно были шпионами из далекой страны, но не из Египта. Он решил их проводить до места, где они остановились, а затем сообщить эту информацию на ближайшем посту полиции Римута. В первый раз он заметил, как легко они скакали, вдев ноги в мягкой обуви в кожаные стремена, свободно покачиваясь в такт бегу своих лошадей.

Они свернули в рощицу финиковых пальм, казалось ничем не отличавшуюся от тысяч других. В тени дожидались двенадцать взнузданных лошадей, таких же гладких и норовистых, как скакуны мнимых арамейцев. С постеленных на земле одеял поднялось четверо; у каждого был лук в чехле и колчан со стрелами, притороченные к поясу, лица скрывались под капюшонами. Пятый, седовласый мужчина, медленно выдвинулся вперед, чтобы схватить стремя у оруженосца, отдавшего резкую команду. Разом все лучники скатали одеяла и привязали к седлам. Оба экскурсанта спешились, и оруженосец передал свое оружие старому конюху.

— Видишь, у нас есть хорошие лошади, — заметил он Иакову, — но не думаю, чтобы ты смог их купить.

Внезапно Иаков Эгиби похолодел от страха. Он почувствовал себя одиноким и беспомощным, когда понял, что столкнулся с вооруженными врагами, должно быть мидянами или персами. Возможно, к стенами Вавилона они подъехали как торговцы лошадьми, но теперь им не нужно было его обманывать. В этих условиях Иаков посчитал, что у него есть лишь один шанс из десяти уйти живым из их убежища. Не сомневаясь в этом, он мужественно смотрел в лицо переодетому вождю, тяжело дыша от непривычной скачки.

— Действительно, у тебя замечательно красивые животные, — невозмутимо ответил он, — и есть запасная лошадь для каждого всадника.

Переодетый слуга весело рассмеялся. Несомненно, все остальные смотрели на него как на вождя и молчали в его присутствии. Иаков сделал вывод, что его ранг очень высок.

— Вавилонянин, твоя мать родила не глупца, — заметил мнимый слуга. — С сегодняшнего дня я у тебя в большом долгу, ведь ты показал мне путь, которым я могу войти в твой город. — Он вскинул руки, рассмеявшись, словно от шутки. — Когда я приду в Вавилон, ты сможешь попросить что угодно для своей семьи и племени. Я удовлетворю твою просьбу.

С этими словами он вскочил на спину свежей лошади, а все остальные пристроились за ним и выехали из рощи. Они быстро исчезли в сумерках, но Иаков какое-то время слышал стук копыт по дороге, удалявшийся в сторону востока.

Дав отдохнуть мулу и сам переведя дух, Иаков задумался о словах этого военачальника, наверняка из персов: «.., путь, которым я могу войти в твой город». Они всего лишь объехали вокруг большей части десятимильной стены, не имевшей другого входа, кроме бронзовых охраняемых ворот.

Наутро Иаков не стал искать в Эсагиле инспектора Римута. Появившись в своей конторе, он велел агентам найти блудницу Эалиль и кирпичника Нуску, желая узнать все, что с ними произошло накануне. Когда молодая пара была доставлена, Иаков сам допросил Эалиль. Ее история показалась ему правдивой — не упоминая о подаренных золотых монетах, она честно рассказала всю историю, повторив еще раз, как она читала табличку, высмеивающую Кира.

Немыслимое подозрение зародилось у Иакова Эгиби. Выставив всех помощников, он сел к столу и надолго задумался. Затем, потребовав к себе аморита с посохом и носильщика зонта, он вышел на солнце и не спеша направился пешком через улицу Забары и восточные ворота на многолюдный берег Кебара. Там он снял туфли и вошел в молельню, где, как всегда, ждали старики.

Это были сородичи матери Иакова, старейшины племен, которые, как велели им пророки, придерживались закона Моисея и не выполняли никаких других законов. Они поклонялись храму Яхве, хотя даже старейший из них никогда его не видел. Им-то Иаков и передал шепотом невероятную новость, рассказал, как собственными глазами видел на мосту улицы Адада царя мидян и персов Кира. Более того, нога Кира ступала по Вавилону, по Эсагиле, даже там, где стояла табличка с насмешливой записью Набонида.

— Перед отъездом Кир сказал мне: «Когда я приду в Вавилон, ты сможешь попросить что угодно для своей семьи и племени. Я удовлетворю твою просьбу».

В затемненной комнате у вод вавилонских шепот был еле слышен. Иаков поверил, что неизвестный Ахеменид, не умевший читать, — о чем свидетельствовала блудница Эалиль — держал данное слово. А из всех сокровищ, спросил он молчаливых старцев, какое было величайшее? Золотые сосуды из храма, вынесенные Навуходоносором, разрушителем Иерусалима.

Они долго размышляли вместе и принесли эту весть Исайе.

Шпион Римута из квартала Кебар, как положено, донес, что евреи опять устраивают заговор, распространяют слухи о пришествии перса Кира и снова говорят о возвращении золотой посуды из их храма, стоявшего когда-то в Иерусалиме.

Сам Римут оценил информацию таким образом: в этом не было ничего нового. Еврейские пророки и в прошлые годы распространяли дикие истории о пришествии мидян, и ничего подобного не произошло. Ничего подобного и не могло произойти. Хотя может случиться, что наиболее отчаянные иудеи, которые внушают другим мысли о возвращении в Иерусалим, могут попытаться украсть священную посуду из подвалов дворца. А значит, в назидание другим стоило бы публично содрать кожу с их предводителей, к которым теперь, видимо, нужно причислить двурушника Иакова Эгиби. Не преподал ли раньше сам Навуходоносор пример, наказав вождей бунта в самом Иерусалиме? Непобедимый Навуходоносор сжег храм царя-бунтовщика Седекии, убил его детей на глазах этого иудейского царя, а затем выжег глаза самому Седекии!

И тогда инспектор Римут проинформировал царя Набонида.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.