Юлия Меса (около 160 года — 226 год)

Юлия Меса

(около 160 года — 226 год)

После убийства Каракаллы и смерти Юлии Домны императором стал Опилий Макрин. Уроженец далекой Мавритании, он получил трон только потому, что Рим устал от безумств Каракаллы и был безразличен в тот момент к вопросам власти. Сенаторы в один голос говорили: «Кого угодно, только не кровосмесителя. Кого угодно, только не грязного человека. Кого угодно, только не убийцу сената и народа». Так отражает общественное мнение Юлий Капитолии.

Ненавидимый всеми (и гражданами, и воинами), Макрин был вынужден действовать крайне осторожно. Именно поэтому он не посмел казнить сестру Юлии Домны — Юлию Месу, которая долгие годы жила вместе с императорской семьей. Ей было предложено покинуть дворец и отправиться на родину — в Сирию. Юлии Месе даже оставили огромное состояние, которое было накоплено при царственных родственниках.

Юлия Месса (Изображение на монете)

Если бы только Макрин мог представить, что главная его опасность таится не в гордых римских сенаторах, презрительно относившихся к нему, незнатному мавританцу; не в войсках, привыкших в последнее время поднимать бунты и за деньги выдвигать собственных императоров; не в наемных убийцах, которых он сам использовал, чтобы убрать предыдущего властителя, — а в этой невзрачной старушке. Именно от нее будет зависеть дальнейший ход римской истории, и следующими императорами станут те, которых пожелает эта женщина.

У Юлии Месы было две дочери — Соэмия и Мамея, у каждой из которых имелось по сыну — это Бассиан и Алексиан (Александр).

Дадим возможность Геродиану рассказать нам об этих детях и о том, что с ними связано.

«Они воспитывались при матерях и при бабушке; Бассиан достиг приблизительно четырнадцати лет, а Алексиану пошел десятый год. Они были посвящены богу Солнца; ведь местные жители поклоняются ему, на финикийском языке называя его Элагабалом. Воздвигнут ему громадный храм, украшенный большим количеством золота, серебра и роскошными драгоценными камнями. Он почитается не только местными жителями, но и все соседние варварские сатрапы и цари каждый год щедро посылают богу роскошные посвящения».

Таким образом, в руках Бассиана и его бабки Юлии Месы находились огромные денежные средства.

«Бассиан, являвшийся жрецом этого бога (ему, как старшему, был вверен культ), выступал, одетый по-варварски, препоясав златотканые хитоны, пурпурные, с рукавами и спускающиеся до пят, покрыв обе ноги от ногтей до бедер одеждами, также разукрашенными золотом и пурпуром; голову украшал венок, расцвеченный блеском роскошных драгоценных камней. Был он в цветущем возрасте и красивейшим из всех юношей своего времени. Вследствие того, что в нем соединялись телесная красота, цветущий возраст, пышные одежды, можно было сравнить юношу с прекрасными изображениями Диониса».

По соседству с Эмесой, где и находился храм бога Солнца, располагался лагерь 3-го Галльского легиона. Солдаты часто посещали нитый храм и восхищались юным жрецом. Многие из легионеров были клиентами Месы и находились под ее покровительством. Им она и сказала «правду» о том, что ее внук в действительности — сын императора Антонина Каракаллы. Прозвучала эта версия весьма правдоподобно по той причине, что неразборчивый в любовных связях Каракалла «часто посещал ее дочерей, которые были юными и прекрасными, в то время, когда она жила с сестрой во дворце».

Клиенты Месы распространили слух по всему лагерю, между прочим добавили, что у старухи груды денег, которые она охотно отдаст легионерам, если они помогут ее семейству вернуть императорскую власть. После этого солдаты 3-го легиона решили провозгласить Бассиана государем и настоятельно приглашали его вместе с родственниками в лагерь.

«Старуха уступила, предпочитая подвергнуть себя всяческой опасности, нежели жить честным человеком и слыть впавшей в ничтожество; ночью тайком она вместе с дочерьми и внуками выбралась из города. Когда воины из клиентов привели их… к стене лагеря, и они без труда были приняты внутрь, тотчас же весь лагерь назвал юношу Антонином; облекши его в пурпурный плащ, они держали его внутри лагеря. Доставив внутрь все необходимое, также детей и женщин и все то, что они имели в соседних деревнях и на полях, и, заперев ворота, они приготовились в случае необходимости выдержать осаду».

Конечно, об этом донесли Макрину, находившемуся в Антиохии. Капитолии отмечает, что Макрин удивился дерзости этой женщины, хотя и презирал ее. Он послал префекта Юлиана с легионами устроить осаду лагеря. А что же Галльский легион? Подошедшему войску с крепостной стены был представлен новый император. Чтобы сходство его с Каракаллой было более заметным, потрясли перед солдатами Макрина кошельками, полными денег.

Победила жадность. Легионеры, посланные уничтожить самозванца, вместо этого убили префекта Юлиана и присоединились к мятежному легиону. У внука Юлии Месы появилось войско, способное помериться силами с самим Макрином. Последний, собрав все имеющееся войско, поспешил исправить ошибку Юлиана.

Совсем недружеская встреча императоров состоялась на границе Финикии и Сирии. По словам Геродиана, «сторонники Антонина сражались с готовностью, боясь подвергнуться мщению за то, что они содеяли; сторонники же Макрина нерадиво принимались за дело, убегая и переходя к Антонину». Видя это, Макрин сбросил плащ военачальника и всю императорскую одежду, сбрил бороду и убежал с поля сражения с самыми верными людьми.

В первом случае победу Антонину принесло сребролюбие легионеров Юлиана, теперь благодаря трусости Макрина он стал полным хозяином Востока и Рима. Войско Макрина, не увидев предводителя в своих рядах, предпочло сдаться.

Геродиан сообщает, что Макрин был схвачен «в Халкедоне, в Вифинии, тяжело больной и изнуренный непрерывной ездой. Там, найдя его, скрывавшегося в каком-то предместье, преследующие отрубили ему голову».

Так старушка-чужестранка отомстила за сестру и подарила римлянам нового императора. Подарок был ужаснейший из тех, что получало человечество; скорее его можно назвать продолжением мести римлянам.

Приведя к власти внука, Юлия Меса не удалилась на покой. «Когда все войско, перейдя к Антонину, объявило его государем, он принял власть, причем настоятельные дела на Востоке были приведены в порядок для него бабкой и бывшими друзьями… недолго помедлив, он начал подготовлять отъезд, так как Меса очень торопилась в привычный для нее дворец в Риме».

Римский сенат и народ, поставленные перед фактом смены императора, были готовы принять Антонина, но нерадивого внука Месы очень рано испортила власть, не стоившая ему особых трудов. В Никомедии «он предался неистовству», справляя культ местного бога. «Одежда у него была чем-то средним между финикийским священным одеянием и мидийским пышным нарядом». Ко всякой римской одежде новый император испытывал отвращение, «говоря, что она сделана из шерсти, вещи дешевой».

«Меса, видя это, сильно огорчилась; настаивая, она пыталась уговорить его, чтобы он переоделся в римское платье», но Антонину пришла в голову мысль переодеть всех римлян в восточные наряды, чтобы они выглядели одинаково со своим императором. Более того, он принял имя восточного бога и приказал именовать себя Элагабалом (Гелиогабалом). На Палатинском холме, возле императорского дворца, он построил храм Гелиогабала и требовал, чтобы все римляне почитали только этого бога.

Между этими новшествами Элагабал предавался немыслимому разврату. Вот лишь некоторые факты его государственной деятельности, о которых пишет Лампридий:

«В Риме у него было только одно занятие: он имел при себе рассыльных, которые разыскивали для него людей с большими половыми органами и приводили их к нему во дворец для того, чтобы он мог насладиться связью с ними. Кроме того, у себя во дворце он разыгрывал пьесу о Парисе, сам исполнял роль Венеры, причем одежды его внезапно падали к его ногам, а сам он, обнаженный, держа одну руку у сосков груди, другой прикрывая срамные части тела, опускался на колени, выставляя свой зад, выдвигая его и подставляя своему любовнику».

С Лампридием согласен и Аврелий Виктор:

«Более нечистой, чем он, не была даже ни одна распутная и похотливая женщина, ибо он выискивал во всем свете самых отъявленных распутников, чтобы смотреть на их искусство разврата и самому испытывать его на себе».

В общем, как заключает Евтропий, «вопреки великим надеждам и воинов и сената опорочил он себя в Риме всяческими мерзостями».

Не отставала от императора и его мать, Юлия Соэмия: «она жила во дворце наподобие блудницы и делала всевозможные мерзости». Управлялось огромное государство в действительности не Бассианом-Элагабалом, а Юлией Месой. «Посещая лагерь или курию, — пишет Лампридий, — он привозил с собой свою бабку… чтобы благодаря ее авторитету стать в глазах людей достойным уважения человеком, так как сам по себе он быть им не мог. До него… ни одна женщина не входила в сенат, не приглашалась присутствовать при редактировании постановлений и не высказывала своего мнения».

Юлия Меса понимала, что правление внука не может быть долгим, — а уходить старушке из императорского дворца очень не хотелось, она к нему привыкла. Решение проблемы, как говорится, лежало на поверхности, на самом виду.

Геродиан объясняет:

«Видя это и подозревая, что воинам не нравится подобная жизнь государя, и опасаясь, что ей снова придется вернуться к частной жизни, если с ним что-нибудь случится, Меса убеждает его, юношу вообще легкомысленного и неразумного, усыновить и объявить Цезарем своего двоюродного брата, ее внука от второй дочери, Мамеи, сказав ему приятное, что ему следует заниматься жречеством и культом, предаваясь религиозным исступлениям, оргиям и божественным делам, но должен быть другой, кто бы ведал человеческими делами…»

Хитрая женщина уговорила Элагабала фактически назначить себе наследника, но вскоре он поменял свое решение и замыслил убить брата. Спасла второго внука опять же Юлия Меса. «Наконец, когда бабка и мать сказали ему, что воины грозятся погубить его, если не увидят согласия между двоюродными братьями, он, надев претексту, в шестом часу дня явился в сенат, причем пригласил туда свою бабку и проводил ее до кресла», — сообщает подробности Лампридий. Лишь одна Юлия Меса имела некоторую власть над неуправляемым императором, но и она разочаровалась в этом своем внуке.

Непутевый внук издевался над римлянами, насколько позволяла его фантазия.

Лампридий свидетельствует:

«Префектом претория он назначил плясуна, который выступал в качестве актера в Риме; префектом охраны он сделал возницу Кордия; префектом продовольственного снабжения он поставил цирюльника Клавдия. На прочие почетные должности он выдвигал тех, кто заслужил его благосклонность благодаря огромным размерам своих срамных органов: ведать сбором двадцатой части наследств он велел погонщику мулов, велел и скороходу, велел и повару, и слесарю».

Кроме того, у императора появилась привычка убивать.

Геродиан пишет:

«Хотя и казалось, что он посвящает все свое время пляскам и священнодействиям, он все же казнил большое число знатных и богатых людей, на которых ему донесли как на неодобряющих и высмеивающих его образ жизни».

Убивать себя римляне не могли позволить; возмутились даже преторианцы, которым по долгу службы полагалось охранять особу императора. По словам Лампридия, «прежде всего, были умерщвлены различными способами соучастники его разврата: одних убили, отрубив им необходимые для жизни органы, другим пронзили нижнюю часть тела, чтобы их смерть соответствовала образу их жизни».

После этого пришел черед и Элагабала платить за веселую жизнь: императора убили в отхожем месте.

«Тело его солдаты таскали по улицам города, как труп собаки, и, издеваясь над ним по-солдатски, называли его взбесившейся от похоти сукой. Под конец, когда его тело не могло пройти в узкое отверстие клоаки (водостока), его протащили до самого Тибра и бросили в реку, привязав к нему груз, чтобы оно никогда больше не всплыло», — рассказывает Аврелий Виктор о том, как закончилось правление очередного плохого императора.

Убили и мать Элагабала — Юлию Соэмию. Ее тело тоже долго таскали по городу, позволяя бесчестить всякому желающему, и затем выбросили в Тибр.

А что же Юлия Меса? Она благополучно пережила расправу над недостойной императорской семьей. Недолго проливая слезы по убитым внуку и дочери, делательница римских императоров провела к трону второго внука — Александра. В его правление она умерла своей смертью в любимом ею императорском дворце.

«Меса, будучи уже престарелой, скончалась и удостоилась императорских почестей, или, как это считается у римлян, была обожествлена», — сообщает Геродиан.