ЭКОЛГИЯ И ПОЛИТИКА

ЭКОЛГИЯ И ПОЛИТИКА

В 1986—1987 ГОДАХ перестройка, а с ней и судьба неформалов, зависела от доброго слова партийных реформаторов. В первой половине 1988-го неудовлетворенность населения первыми итогами реформ стала переходить в новое качество. Несмотря на заявления с высоких трибун, вся власть на местах оставалась в руках достаточно консервативных аппаратчиков, и активная часть населения связывала неудовлетворительные результаты реформ с сопротивлением бюрократии. Если бы реформаторы перешли к рынку уже в 1988 году, как и следовало из логики реформы 1987-го, то они, возможно, столкнулись бы с консервативным социальным протестом, которому неформалы-социалисты попытались бы придать демосоциалистическое звучание. Но поскольку следующий этап социально-экономических реформ задержался на несколько лет, массовое недовольство продолжали вызывать старые структуры партократии. Ослабевала вера в то, что прогрессивные силы в КПСС смогут сами добиться перемен к лучшему. Весной в Астрахани и Южно-Сахалинске прошли массовые митинги против первых секретарей обкомов. Но значение локальных выступлений всегда меньше, если протест не переносится в столицу.

В начале 1988 года московские неформалы пришли к выводу о необходимости инициировать массовые демократические политические манифестации, в которые будут вовлечены не только сами неформалы, но и люди, прежде не принадлежавшие к оппозиции. Копившееся в обществе недовольство торможением реформ могло, по мысли лидеров движения, быть канализировано в эту кампанию и оказать воздействие на политический курс.

До мая 1988-го политические неформалы были «страшно далеки от народа». Это было важнейшей проблемой, от решения которой зависело, смогут ли они вообще что-то изменить в ходе событий.

Оставаясь в рамках закона, нужно было признавать право авторитарного режима КПСС на монополию собственно политической деятельности. Но и выйти за его рамки нужно было так, чтобы не оттолкнуть человека с улицы. Для того чтобы запустить цепную реакцию митинговой революции, нужно было провести такую акцию, которую власти хотя бы сначала не смогут разогнать.

Весной 1988 года власти не разгоняли тематически ограниченные, не общеполитические митинги экологов. Зеленые, которые тогда вызывали у партийного руководства наименьшие опасения, смогли выступить в авангарде уличной демократии. В марте прошел митинг защитников Битцевского парка. «Общинники» оперативно установили контакт с зелеными и стали распространять их информацию. 12 мая они приняли участие в скоротечном митинге экологической общественности перед Моссоветом. Чтобы митинг не разросся, власти пригласили собравшихся в здание Моссовета, на встречу с председателем исполкома В. Сайкиным. Участвовавшие в митинге и встрече «общинники» при поддержке зеленых развернули полемику с отцами города по поводу «временных правил», которые не дают экологам и другим гражданам демонстрировать свое мнение.

Вспоминает А. Исаев: «Речь зашла о „временных правилах“. А мы тогда раскопали дореволюционную статью Ленина, где он выступал против любых ограничений на митинги и демонстрации. Что не надо никаких разрешений. И я просто вышел и это все зачитал. Они были поставлены в неловкое положение, и Прокофьев мне сказал: „Вы еще очень молодой человек, а уже большой демагог“. Это вызвало взрыв возмущения: почему чиновник оскорбляет общественность. Кто-то крикнул: „Ленин демагог?“ И тогда Прокофьев решил сыграть в демократизм и стал говорить, что Ленин – не догма. В некоторых вопросах он с Лениным не согласен. Вот, Ленин требует предоставлять помещения для митингов бесплатно, а почему бы не брать за это деньги?»

Несмотря на готовность использовать имя Ленина в полемике с официозом, «общинники» в это время уже достаточно откровенно демонстрировали свою оппозиционность ленинской идеологии. Так, в мае 1988 года «Община» публикует реферат работ Каутского о диктатуре пролетариата и ее перерождении в России.

Первый опыт выступления вместе с зелеными вдохновил «общинников» на подготовку массовой, уже чисто политической манифестации. И тут «общинники» сошлись во мнении с лидерами «Гражданского достоинства», которых мучила та же проблема.

Вспоминает А. Исаев: «Ко мне подошел Витя Золотарев, с которым были хорошие личные отношения, и сказал, что хорошо бы провести какую-то уличную акцию. Решили собраться, попить чаю – по несколько человек от двух групп. Обговорили, как можно провести выступление».

Сначала у «Гражданского достоинства» была идея затесаться в толпу и провоцировать тусовки, обсуждающие политику (позднее митинги часто превращались именно в такое действо). Но «общинники», которые уже участвовали в митинге зеленых, хотели чего-то более грандиозного, чтобы была возможность до появления властей привлечь максимальное внимание прохожих. Сошлись на том, что можно провести демонстрацию. Финальное место определялось традицией диссидентских выступлений – Пушкинская площадь. Там нашли удобное место перед комбинатом «Известия» (заодно и пресса из окон увидит, что творится). Здесь предстояло возникнуть московскому Гайд-парку. Маршрут прорабатывали в строжайшем секрете на местности.

Поскольку социальных поводов для выступления не было, то главным требованием несанкционированной демонстрации была сама свобода митингов как таковая, то есть отмена «временных правил». Предлагалось устроить свободу явочным порядком и уже в ходе митинга говорить, кто о чем хочет: излагать программы, обсуждать текущее политическое положение. А политическая ситуация как раз предъявила неформалам еще один повод для выступления – выборы на партконференцию.

В это время волну возмущения в среде демократической общественности вызвали махинации во время выборов на XIX партконференцию. КПСС все еще воспринималась как руководящая структура общества, а выборы на партконференцию – репетицией выборов в парламент. «Трудно назвать хотя бы один московский район, где не были бы зафиксированы нарушения условий выборов, спуска вниз кандидатур, заваливание неугодных»[144], – говорилось о XIX партконференции в воззвании «Социалистической инициативы». Впрочем, эта организация, несмотря на приглашение, не примет участия в демонстрации 28 мая.

«Общинники» относились к выборам на конференцию скорее как к поводу для критики КПСС. Недемократичность выборов доказывала недемократичность правящей партии. «Проталкивать» либералов было бессмысленно, так как те не взяли никаких обязательств перед оппозицией («общинники» встречались в это время с Ю. Афанасьевым, но переговоры кончились ничем).

Вспоминает В. Гурболиков: «Наше отношение к либералам-коммунистам перед митингами определялось фразой Ленина: „Пролетариат борется, буржуазия крадется к власти“.

«Общинники» скептически относились к парламентаризму, но желание привлечь к демонстрации дополнительное влияние и оказать воздействие на ход борьбы в верхах сделали свое дело – одним из лозунгов демонстрации было: «Конференции – честные выборы!»

Другие лозунги были посвящены программе неформалов. «Цель акции заключалась в том, чтобы показать всему миру, что в СССР есть оппозиция со своими идеями, потребовать свободы для изложения своих взглядов».

Вспоминает А. Исаев: «Учитывалось, что приедет Рейган, и может быть, нас не рискнут разгонять в этот день, хотя, конечно, попробуют отомстить потом. В последний момент выяснилось, что 28 мая, на которое мы назначили акцию, – день пограничника, и власти могут организовать нападение „пьяных погранцов“. Была прекрасная возможность нас отметелить. В общем, опасений было множество. Но тогда Шубин занял очень твердую позицию – нужно выступать. Обратной дороги нет. И мы приняли историческое решение – выступать во что бы то ни стало».

Идея демонстрации вызвала открытый раскол в Федерации социалистических общественных клубов – «Социалистическая инициатива» отказалась участвовать в выступлении. «Когда мы с этой идеей выступили, то Кагарлицкий и Малютин выступили против:

Вспоминает В. Гурболиков: «Дело обреченное, опасное, этого делать не нужно». Интересно, что позднее, когда демонстрантов стали разгонять и бить, они вдруг проснулись и стали говорить, что нужно все же выходить».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.