Глава шестьдесят шестая Первое разграбление Рима

Глава шестьдесят шестая

Первое разграбление Рима

В Риме между 495 и 390 гг. до н. э. патриции и плебеи ссорятся, а галлы сжигают город

Первый диктатор Рима, назначенный, чтобы отбросить нападающих от стен города, преуспел в своей задаче. Однако его усилия не принесли реального мира. В сельской местности вокруг Рима, пишет Ливий, «не было ни гарантированного мира, ни открытой войны»; скорее здесь шло постоянное противостояние между растущей агрессивной силой и окружающими городами, не до конца уверенными, бросить вызов Риму или оставить его в покое.¹

Пока этруски больше не вызывали серьезных опасений – они соединили свои ослабленные силы с афинянами во время атаки на Сицилию и пострадали за это. Но у Рима назревали другие проблемы. «Страна была так глубоко разделена своими политическими различиями, – говорит Ливий, – что многие люди, в отличие от своих притеснителей в правящем классе, с радостью приветствовали перспективу вторжения».²

Рим раскинул свои сети на народы во внешнем мире и начал перестраиваться в империю – при этом оказавшись перед той же проблемой, что и персы или спартанцы: как объединять обладателей силы (в данном случае завоевателей) с теми, кто бессилен (завоеванные и поглощенные) в единое гармоничное целое.

В Спарте завоеватели являлись гражданами, а завоеванные были илотами. В Риме две социальные группы тоже имели несколько различное происхождение. Патриции (от латинского слова pater – «отец») традиционно были потомками римского Совета, который служил старым царям. Все остальные являлись плебеями. Этот термин печально известен трудностью для перевода или определения, потому что он фактически являлся отрицанием: «не-патриции». Он охватывал как представителей завоеванных народов, живущих теперь в Риме, так и людей, корни предков которых уходили в римское прошлое вплоть до скромных обитателей изначального города.

Плебеев было больше, чем патрициев, но первые владели непропорциональным количеством земли и богатств. В ранние дни Республики плебеи даже могли на законных основаниях выбирать из своего числа одного из консулов – но римскими магистратами и жрецами, феодалами и полководцами являлись исключительно патриции.

Как и в Афинах, острой стала проблема долгов. Плебей, который одалживал деньги во время голода или находясь на войне, чтобы прокормить свою семью, должен был ставить в качестве залога свою жизнь: если деньги не возвращались, он и его семья становились рабами.³ Таким образом патриции приобретали не только землю и деньги, но также завладевали самими гражданами Рима, причем во все возрастающем количестве. Плебеев особенно раздражало то, что они часто оказывались в долгах и в рабстве, отправляясь воевать за Рим.

В 495 году до н. э. их недовольство привело к открытому мятежу, когда старый солдат, знаменитый когда-то своими подвигами, приковылял на Форум. «В грязной и потрепанной одежде, – пишет Ливий, – ужасающе бледный, с изможденным телом… со свалявшимися волосами и бородой… он производил жалкое зрелище». Его узнали, и по толпе прошел ропот; все больше и больше людей собиралось вокруг, чтобы услышать его. Он разорвал рубаху и показал грудь в шрамах от ударов меча, полученных на службе Риму, его спина была покрыта рубцами от плети, которой его избивал богатый хозяин. «Пока я был на службе, – рассказал старик, – во время Сабинской войны, мой урожай был уничтожен налетевшим врагом, а мой дом был сожжен. Все, что я имел, было отнято, вплоть до скота. Затем от меня потребовали отдать налоги, когда я никак не мог сделать это, и я, естественно, попал в долги».⁴

После этого рабы, проданные за долги (некоторые из них даже были в цепях) со всего города заполнили улицы, крича, чтобы Сенат немедленно решил, как освободить их от рабства. Сенаторы в основном отсутствовали, потому что попрятались от черни. Однако консулы были твердо намерены избежать ненужного насилия, поэтому они обошли сенаторов и вытащили их из потайных мест в Сенат, чтобы те начинали искать решение проблемы. Во время дебатов, возникших между сенаторами, разозленные долговые рабы толпились вокруг Сената, ломились в двери и свисали из окон, чтобы услышать, как Сенат разрешит ситуацию.

Обстановка для разумных дебатов по вопросу долгов была не из лучших. Сенат ни к чему не пришел, когда на горизонте появилась своеобразная помощь: прибыло известие, что на город идет соседнее племя вольсциев, которое жило к югу от Рима. Сенат срочно издал закон о том, что в будущем ни один человек не может быть забран в рабство за долги, если он находится на действительной военной службе. При этом практически все находящиеся на улицах вступили в армию и ушли сражаться с вольсциями. Атакующие были полностью разбиты, так как армия должников, которая подошла, чтобы встретить их, по словам Ливия, «рвалась в бой».

Но еще большая проблема дисбаланса власти пока была не решена. Риму, пишет Ливий, нужно было найти «решение конфликта интересов двух групп людей в государстве: справедливыми ли способами, бесчестно ли, но страна должна была восстановить внутреннюю гармонию».⁵ Это «или бесчестно» звучит не особенно вдохновляющее – оно означает, что до дней Ливия с тех древних сенаторских обсуждений жива была идея «давайте-просто-избавимся-от-проблемы». И действительно, когда после отбитой угрозы со стороны вольсциев солдаты-плебеи вернулись в город (не могли же они навсегда оставаться на военной службе), они вскоре увидели, что им не предложено никакого постоянного решения.

Их единственной силой в Риме было их число, и они воспользовались этим. В 494 году они вышли на первую в мире зарегистрированную забастовку: «они ушли к Священной Горе в трех милях от города… – говорит Ливий, – и там… устроили себе лагерь».⁶ Это событие стало известно как «Исход плебеев», внутри Рима оно повергло в панику как патрициев (которые потеряли своих рабов и большую часть армии), так и оставшихся плебеев (которые потеряли большую часть своих сил). Город притих, уязвимый для атаки, ежедневная работа замерла.

Наконец Сенат и консулы предложили решение. Теперь плебс будет участвовать в правительстве через специальных магистратов, названных трибунами, которые всегда будут назначаться из рядов плебеев и будут находиться «над законом» – то есть получат неприкосновенность от давления, прилагаемого Сенатом и консулами, так как Рим все еще не имел писаных законов. Задачей трибунов будет защита плебса от несправедливостей. Так был создан первый римский властный орган, закрытый для патрициев, тогда как огромное количество институций было заблокировано для плебса.

Первые два трибуна были назначены в 494 году – том же самом, в котором состоялся «Исход плебеев». Кризис временно был отведен.

В течение следующего полувека борьба за власть между консулами, сенаторами, жрецами и трибунами вылилась в четкое понимание, что Риму нужен писаный закон, который действовал бы как дальнейшая защита плебеев. Римские послы, посетившие Афины, вернулись и рассказали о письменных законах Солона, созданных в попытке снизить напряжение между афинскими аристократами и демократической массой. Послы даже привезли с собой копию законов. Теперь Рим был слишком большим и слишком разнообразным, чтобы полагаться на неписаные традиции. Город нуждался в законах, «по поводу которых каждый отдельный гражданин чувствовал бы, что… согласен их принять».⁷

Поэтому в 451 году была назначена комиссия из десяти юристов – «децемвиров», назначенных помимо обычных римских должностных лиц. Они работали в течение 450 года. Их задачей было не только управление городом, но и создание законов для управления Римом. Назначение прошло не без возражений: «Существовал ряд аргументов, что нельзя ставить на эту должность не-патриция по рождению», – сообщает Ливий.⁸ Многие римляне все еще не желали видеть плебеев в правительстве. Но как только этот вопрос разрешился, децемвиры на весь год засели работать над законами, а затем представили их людям для публичного обсуждения. После обсуждений в законы внесли поправки и собрали ассамблею всего населения, чтобы одобрить десять составленных законодателями таблиц. Собрание пришло к выводу, что требуется еще некоторая доработка законов, поэтому децемвиров оставили на следующий год, в течение которого были созданы еще две таблицы.

В результате Двенадцать таблиц были записаны на дереве и выставлены на Форуме, где все могли их видеть. Ливий говорит, что в его дни они все еще являлись основой для римского права. К несчастью, к нашему времени Таблицы оказались утеряны, и все, что мы знаем об их содержании, собрано из отрывков в различных римских документах.

Заново собранные, неполные, Таблицы содержат ожидаемые положения, обеспечивающие сохранение мира между двумя римскими классами. «Eris confessi rebusque iure iudicatis XXX dies iusti sunto» – говорит Таблица III: «Ты, кто признает или признан судом, что должен деньги, имеешь тридцать дней, чтобы заплатить их». После этого должник может быть приведен в суд, и если у него нет поручителя или дохода, он может быть закован в цепи, но его обвинитель обязан оплатить его питание (что может оказаться в конце концов дороже, чем простить долг). Любой, кто подаст ложное обвинение, согласно Таблице XII может быть поставлен перед тремя судьями: если они решат, что податель лжет, ему придется заплатить существенный штраф. Краеугольный камень всего законодательного механизма – Таблица IX: «Privilegia ne irroganato»: «Не может существовать никаких личных законов». Патриции больше не могли навязывать свою волю плебеям без их согласия.

Одновременно были зафиксированы постановления касательно нанесения травм и вреда, восходящие еще к законам Хаммурапи: человек, который сломал другому кость, должен заплатить штраф, но штраф уполовинивается, если ущерб нанесен рабу; если дороги плохо содержатся теми, кто владеет землями, через которые они проходят, пользователям позволяется нарушить правило и провести свой скот рядом с дорогой; сын, которого продали в рабство три раза, может объявить себя освобожденным от своего отца.

Вторжение галлов

Но хотя законы Двенадцати таблиц стали важным шагом по пути эволюции государства и права, в них по-прежнему существовало множество несправедливостей. Некоторые несправедливости были следствием древних обычаев: «Ущербный ребенок должен быть убит», – без обиняков говорит Таблица IV, а Таблица V объясняет: «Женщины, из-за их легкого нрава, всегда должны иметь попечителя, даже когда они взрослые». И другие, относящиеся к самому Риму. «Никто не может проводить встречи в городе ночью», – читаем в Таблице VIII; это указание обеспечивает защиту патрициев от тайных замыслов плебеев. Возможно, самое позорное – это Таблица XI, в которой сказано:

«Брак между патрицием и плебеем запрещен». Этот особый закон был в конце концов аннулирован в 445 году после яростных дебатов в Сенате. Но далеко не все были уверены, что Рим останется процветающим городом, если смешается кровь знатного человека и простого римлянина.⁹

Трибуны и Таблицы не сгладили полностью внутренние римские конфликты, но эти реформы обеспечили достаточную консолидацию населения, чтобы город направил взгляд за свои границы. В 437 году Рим начал долгую войну со своим старым врагом – городом Фидены выше по течению Тибра. Этрусские Фидены первым атаковали латинский город-выскочку еще в давние дни Ромула; Ромул в свое время сражался с Фиденами и с Вейями, но ни один не разрушил. Теперь война с Фиденами началась снова и тянулась до 426 года.

Следующие два десятилетия были наполнены незначительными стычками – вплоть до 405 года, когда Рим осадил Вейи. Это превратилось в еще одну затяжную кампанию; пять лет спустя римляне еще стояли лагерем под стенами города, когда пришло известие об угрозе с севера. Кельты, которых римляне знали как «галлов», продвигались на юг в течение целого века. Они оказывались все ближе и ближе к Риму, но римляне, занятые захватом окружающих территорий, не выказывали пока особого волнения.

В 396 году город Вейи наконец пал; борьба оказалась тяжелой и разорительной для обеих сторон, так как это был самый богатый, самый перспективный среди всех этрусских городов.¹⁰ Но город Вейи, пишет Ливий, «принес нам худшие потери, чем те, от которых пострадал сам» – это означает, что осада значительно ослабила римскую армию. Однако город не был единственной рыбкой, которую ловила армия; римские солдаты распространились по всей сельской местности, терроризируя крестьян и захватывая деревни, чтобы добавлять их земли к растущей римской территории.

Измотанная сверх всякой меры, армия едва успела вздохнуть, когда плебей по имени Кадиций явился к трибунам с мрачным предупреждением. Он слышал «в тишине ночи» нечеловеческий голос, произнесший: «Передай магистратам, что идут галлы». Предупреждение «осмеяли, частично потому, что Кадиций был незначительной личностью»¹¹: Рим все еще страдал «комплексом патрициев».

Но прямо по пятам этого видения пришло послание из города Клузия на севере – того самого, которым когда-то правил страшный Ларс Порсена. Тысячи галлов внезапно появились у его ворот, размахивая оружием. «Ситуация была безнадежной, – сообщает Ливий, – и, несмотря на то, что жители Клузия не имели официальных связей с Римом и не было причин ожидать дружелюбия с его стороны… они послали делегацию просить у Сената помощи».¹²

Для Клузия опасность должна была быть чрезвычайной, раз его жители преодолели былую ненависть между двумя городами. Но галлы были врагом, который мог объединить весь полуостров. Если бы Риму удалось выставить войска, он мог рассчитывать на победу. Но после тридцать лет постоянных войн у Сената просто не оказалось сил.

Вместо этого римляне отправили послов попробовать уговорить галлов мирно расселиться на окружающих землях, а не брать Клузий силой. Эти переговоры могли бы достигнуть успеха, если бы римские послы не потеряли терпение, когда галлы заупрямились. Римляне схватились за мечи; галлы, которым требовалось совсем немного, чтобы взорваться, восприняли это как вызов. «Они впали в неконтролируемую ярость, которая характерна для этой расы, и бросились с дикой скоростью вперед, по дороге к Риму, – пишет Ливий. – …И из всего необъятного войска, быстро покрывающего мили дороги пешими и верхом, рвался крик „На Рим!”«¹³

Римские командиры торопливо выстроили свою армию вдоль Тибра, но их линия была такой жидкой, что галлы сначала отпрянули назад, подозревая какую-то хитрость в том, что римских солдат так мало. Но когда стало ясно, что это все, что Рим смог собрать, галлы бросились на передние ряды римлян. Это было просто избиение, а затем последовал разгром. Римские солдаты бежали и тонули в Тибре, их тянул вниз вес вооружения. Часть уцелевших отошла в Вейи и заперлась там. Остальные бежали в Рим, но их число оказалось недостаточным, чтобы защитить городские стены, поэтому все население отступило в Капитолий, оставив город открытым.[230]

Галлы хлынули в Рим, сжигая дома и без разбора убивая всех, кто не успел скрыться в Капитолии. Тем временем римляне

«едва верили своим глазам и ушам, когда смотрели вниз на врагов, варваров, шайками бродящих по знакомым улицам… то тут, то там дикие крики триумфа, женский крик, плач детей, рев пламени или долгий грохот разбиваемой каменной кладки… не находящиеся более в своем городе, а изгнанные из него, они наблюдали, как все, что они любили, оказывалось во власти их врагов».¹⁴

Запертые в Капитолии, они не имели возможности драться с противником. С другой стороны, кельтские воины не могли атаковать их снизу. Вероятно, достаточно долгая осада могла уморить осажденных голодом, но кельты не знали, сколько пищи и воды находилось внутри Капитолия. И хотя условия внутри Капитолия становились тяжелыми, обстановка внизу, в городе, вскоре стала такой же непростой. Количество пищи было ограничено, кельты разбили лагерь на равнине, в месте, плохо продуваемом ветрами. Облака пепла и пыли от пожаров горящего Рима тянулись к ним, смешиваясь с болотными низинными миазмами, вызывая лающий кашель и заболевания легких. По-видимому, скученность в лагере привела к болезням. Осаждающие начали умирать десятками, затем сотнями, пока трупов не стало слишком много, чтобы успевать закапывать все; вместо этого живые начали собирать их кучами и сжигать.¹⁵

И когда римляне предложили откупиться золотом, если осада с римских стен будет снята, кельты согласились. При этом римлян поддержало предложение помощи из неожиданного источника. Жители Массалии, старой греческой колонии на южном побережье Европы тоже имели столкновение с кочующими кельтами, которые вдруг оказались рядом и встали лагерем у стен их города. Массалийцы откупились от них, и кельты ушли. По словам римского историка Помпея, после этого массалийцы послали послов к усыпальнице в Дельфах поблагодарить Аполлона за избавление: Массалия сохраняла связи с общеэллинскими священными местами родной земли.

Послы отправились в обратный путь, когда услышали новости об осаде Капитолия.¹⁶ Они доставили известие в Массалию, где городской глава решил обеспечить будущие добрые отношения с Римом. Массалийцы собрали собственные сокровища, уговорили богатых горожан сделать частные взносы и добавили к римскому выкупу свое золото.

Кельты забрали все и ушли назад на север, где горная прохлада подходила им больше, чем жаркий юг Италийского полуострова. Римляне покинули Капитолий и спешно отстроили город на случай, если враг вернется. Как отмечает Ливий,

«Все работы делались в спешке, и никто не следил, чтобы улицы были прямыми… здания поднимались там, где для них было место. Это объясняет, почему… общая планировка Рима больше похожа на разбросанное поселение, чем на распланированный город».¹⁷

Первое разграбление Рима варварами не только легло пятном на имперские амбиции Рима, но и оставило постоянную память в самом облике города.

Сравнительная хронология к главе 66

Данный текст является ознакомительным фрагментом.