ВОЗВРАЩЕНИЕ С КОРСИКИ

ВОЗВРАЩЕНИЕ С КОРСИКИ

Сражение подходило к своему драматическому финалу. Фактически мы были окружены: с суши – быстро приближающимися французскими войсками и партизанами, с моря – подводными лодками, а в воздухе господствовали явно превосходящие силы союзной авиации.

В последнюю ночь я перенес свой КП с южной окраины Бастии на север, так как противник угрожал спуститься с окрестных холмов. Прибыл транспортный флот, и началась погрузка оставшихся орудий и танков как в самом порту, так и за его пределами. У кого-то возникла мысль поджечь грузовики, которые приходилось бросать на месте. Огонь распространился на порт, угрожая причалам, и его приходилось тушить с судов. Напряженность нарастала, нам оставалось только безучастно наблюдать, как взрываются боеприпасы. Чтобы снять стресс, я искупался в море, пока Pop болтал с симпатичной француженкой, медсестрой из госпиталя. В 16.00 мы погрузились на небольшое судно, подошедшее к причалу, и уже с воды я наблюдал за последними пунктами погрузки и отдавал указания. Наше перегруженное суденышко еле держалось на плаву, а вокруг поднимались волны от падающих снарядов. Когда мы отошли чуть дальше, я перебрался на торпедный катер, но на нем не оказалось спасательных жилетов. Поэтому мы вернулись в пылающий порт, где взяли жилеты с разрушенного торпедой судна. К счастью, наши зенитные батареи, не ведущие стрельбу по воздушным целям, направили непрерывный заградительный огонь по холмам. У них имелся избыток боеприпасов, которые невозможно было погрузить, и это стало нашим спасением. Затем погрузились сами батареи, и огонь вели только орудия на судах и лихтерах, целясь по высотам, начинавшим уже исчезать из виду в вечерних сумерках.

За всю войну я не видел ничего более живописного, чем зрелище того сражения. В порту между судами вздымались фонтаны воды. Трассирующие снаряды наших корабельных орудий вычерчивали цепочку линий над городом и его предместьем. Пока грузились арьергарды, воздух сотрясали заранее подготовленные в черте города разрушительные взрывы. Потом стемнело, и внезапно грохот прекратился, за ним последовала оглушающая тишина, в которой не было слышно даже гула отходящих судов. Наблюдать за их погрузкой стало невозможно, и я даже сомневался, удастся ли ее завершить.

Я приказал еще раз подойти поближе к берегу, чтобы выяснить, что там с последними судами и частями арьергарда. Находившиеся рядом офицеры занервничали. Наконец пришла радиограмма от офицера флота, что командир арьергарда погрузил всех и направляется на континент. Я задержал свое судно еще на некоторое время, чтобы подобрать всех, кто мог еще подойти, и в 23.00 отдал приказ «Отдать концы, полный вперед!», который всем нам принес облегчение. Мы держали курс строго на север, чтобы избежать встречи с субмаринами. Я сидел на палубе, завернувшись в шинель и глядя на звезды, потом погрузился в глубокий сон. До самых первых лучей рассвета меня не разбудил ни единый звук, судно уже швартовалось в порту Ливорно.

Флотские офицеры, которые в течение ночи отвечали за наш переход, настояли – даже еще до того, как мы добрались до наших новых квартир, – на том, чтобы мы отпраздновали с ними наше благополучное прибытие. Неподалеку от этих квартир стояла часть, занимавшая побережье у Ливорно, и в ней служил мой сын. Со своей позиции на возвышенности он наблюдал, как возвращались с Корсики «юнкерсы», точно так же, как ждал меня в Сталине после недель боев в калмыцких степях. Вечером 4 октября мы вновь оказались под одной крышей на вилле Поццо принца Буонкомпаньи.

5 октября стало одним из тех дней в моей жизни, который я запомню надолго. После завтрака с сыном и моим другом Рором над расстилавшейся перед нами долиной реки Арно мы провели чудный день во Флоренции. Сводка вермахта должна была успокоить тех членов моей семьи, кто вернулся домой, потому что подтверждала вывод наших войск с Корсики, что, между прочим, означало, что я не попал в немилость. Действительно, я получил телеграмму от Гитлера, в которой он выражал одобрение моему руководству «операцией, столь совершенного проведения которой никто не мог ожидать». Позже я узнал, что был в ОКБ объектом спора, который выиграли те, кто меня поддерживал. Тем не менее, из-за моего отказа подчиниться приказу мое имя осталось в черном списке.

Следующие пять дней я приходил в себя на вилле Поццо, ежедневно навещая в Лукке своего сына, ожидавшего назначения на русский театр боевых действий. 11 октября я прибыл в штаб Кессельринга в Монте-Соракте, где узнал лишь часть того, что произошло за это время на континенте. В свой последний визит ко мне Кессельринг выразил надежду, что противник высадится не на Корсику, а на континент, где у нас было достаточно сил, чтобы сбросить его обратно в море. Его надежды оказались иллюзией: противник осуществил успешную высадку в Салерно, хотя для нас было большим успехом, что мы смогли удержать Рим. Союзники планировали высадиться в Салерно одновременно со взятием Рима итальянскими войсками и уничтожить таким образом все германские силы на полуострове. Однако благодаря комбинации угроз, силы и дипломатических переговоров Рим оставался пока в наших руках. Итальянцами командовал генерал граф Карло Кальви, зять короля. Немцы просачивались постепенно до тех пор, пока не удалось разоружить осажденные итальянские дивизии.

Германское посольство, похоже, сильно пострадало из-за прибытия немецких войск. Мой друг Pop был свидетелем стремительного бегства его сотрудников. Посла фон Макензена и генерала фон Ринтелена уже отозвали из-за их готовности вступить в переговоры с Бадольо, по этой причине они и попали в немилость, а остатки дипломатического корпуса торопились успеть на последний поезд. Посольские документы так и не были ни уничтожены, как было предписано, ни переданы германскому военному командованию.

Я удивился, встретив в Монте-Соракте фрау фон Макензен. Она по собственной инициативе вернулась из Германии, чтобы с помощью Кессельринга спасти из посольства свои личные вещи. Вид у нее был разочарованный. Ее муж всегда выступал сторонником тесного сотрудничества с Италией. Помню спор с ним, когда в своем докладе я отразил наше расхождение во взглядах по вопросу о надежности альянса с итальянцами. Он никак не хотел признавать, что все альянсы основаны на политике силы и что любая страна будет испытывать определенное недоверие даже к своему союзнику. Кроме того, он переоценивал силы фашистского режима – ошибка, часто возникавшая во времена автократического правления, при котором подавляется любая оппозиция. Генерал Ринтелен, никогда не переоценивавший влияние фашизма, считал, что необходимо уважать тщеславие итальянцев и их стремление к независимости как в политических, так и в военных вопросах. Если даже он и не предвидел «измену» Бадольо, это нельзя было поставить ему в упрек. Пока итальянский маршал не порвал с Германией, нам приходилось иметь дело с его правительством, чтобы продолжать войну в Италии. Разрыв с ним ухудшил бы наше положение и стал бы оправданием враждебности его правительства по отношению к нам.

Отель «Флора», где я ночевал после ужина с Кессельрингом, стал своего рода солдатским центром отдыха. 12 октября в сопровождении Рора и своего денщика я отправился домой. Мы чувствовали себя как отпускники-туристы, путешествуя по старому Витербо, покупая виноград, обедая в Сиене на полукруглой площади с ее живописной ратушей и скромной колокольней. Затем мы отклонились от маршрута, чтобы еще раз навестить наши старые квартиры на вилле Поццо Понтедера, и проехали через маленький, весь в башенках, городок Джиминьяно, который расположился на фоне прекрасного тосканского пейзажа. В тот вечер наша легковая машина взобралась к Вольтерре, чудесным образом гнездившейся на вершине горы. Этрусские стены громадной высоты и протяженности образовывали заслон вокруг ее предместий. Мы подъехали к городу с востока, когда солнце уже садилось, и уехали, когда взошла луна, и его очертания четко вырисовывались на серебристом вечернем небе. 13 октября через Болонью и Модену мы добрались до Вероны. В Инсбруке я встретил своих сослуживцев по Турину графа Ганса Траппа и князя Губерта Гогенлоэ. Спустя два дня мой штаб достиг Мюнхена, где я доложился заместителю командира корпуса. Поскольку меня не ждало никакое назначение, я выехал вечерним поездом в Геттинген.

Теперь я распрощался с Рором. В 1940 году он сопровождал меня во время Западной кампании, потом делил со мной горести и тревоги на Сицилии и Корсике, а также маленькие радости во время нашего путешествия по Италии. Мы продолжали поддерживать связь, но очень скоро он погиб. Я не забуду его.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.