Проклятие Великого магистра
Проклятие Великого магистра
…Людовик XVI понимал: ему суждено умереть во имя Франции. Он осознал это, когда здесь, в Тампле, куда была заключена королевская семья, его впервые назвали новым именем – Луи Капет. Именно Капет, а не Бурбон – в память его далеких предков Капетингов, представитель которых, Филипп Красивый, заживо сжег тамплиеров и их магистра Жака де Моле…
Теперь принять мученическую смерть предстояло ему, Людовику. Века спустя снова громогласно зазвучало проклятье Великого магистра, произнесенное им в адском огне… «Да будут прокляты наши мучители и все их ненавистное семя! Я вернусь за вами!..» Эти роковые слова вновь и вновь звучали в ушах. Страшные картины казни вставали перед глазами. В комнате с ним был охранник – королевская семья встречалась лишь за краткой трапезой. Королю, правда, разрешили давать уроки маленькому дофину, но и при этом всегда присутствовал грубый надсмотрщик…
С ними в Тампль были препровождены несколько верных слуг. Однажды король, услышав крики толпы, выглянул в окно и в ужасе отшатнулся – воздетая на пике, перед ним качалась голова придворной дамы, красавицы маркизы де Ламбаль… А тот, кто держал кровавое древко, пронзительно выкрикивал угрозы в адрес Марии-Антуанетты.
Вскоре окна и вовсе закрыли железными ставнями. Прогулку вдоль крепостных стен тоже запретили. Что оставалось ему? Молиться. Людовик проводил перед распятием по нескольку часов. Именно в это время он пишет свое завещание: «…Я умираю в лоне нашей Святой Матери Церкви Католической, Апостольской и Римской, я верую во все ее Таинства и Святыни. Я прошу Господа простить мне все мои грехи… Я молю Бога быть особенно милосердным к моей жене, детям и сестре, которые так долго страдают вместе со мной… Я заявляю перед лицом Всемогущего Бога, что я не совершал ни одного из тех преступлений, в которых меня обвиняют…»
«Я не совершал ни одного из тех преступлений, в которых меня обвиняют…» За несколько столетий до того, как был предан гильотине последний французский монарх, эти слова несчетное количество раз произносили брошенные в застенки рыцари-храмовники. Произносили громко и гордо, глядя прямо в лицо своим мучителям; или шептали, еле шевеля заскорузлыми от крови губами, отведав всех мерзостей средневековой инквизиции. Во Франции, в отличие от Англии, пытка была вполне официальным орудием следствия, освященным церковью: еще в 1252 году папа Иннокентий IV разрешил ее к применению в процессах по делу еретиков. А тамплиеров обвиняли именно в ереси…
«…Во-первых, хотя сами тамплиеры и заявляют, что их Орден был учрежден с одобрения Святого Престола, они, принимая новых братьев в упомянутый Орден, а также некоторое время спустя, заставляли неофитов выполнять нижеследующее.
А именно: каждый из них во время вступления в Орден, или же некоторое время спустя, или же при первой представившейся возможности, отрекался от Иисуса Христа, иногда от Святого распятия, иногда от Бога-Сына, а иногда от Бога-Отца, а иногда от Пресвятой Девы Марии и всех святых, направляемый и наставляемый теми, кто принимал его в Орден…
А также, что приоры говорили неофитам и учили их, что Христос, или иногда Иисус, или же иногда Христос распятый не есть истинный Бог.
А также, что они говорили вступавшим, что Он был распят не ради спасения рода человеческого, но за грехи свои.
А также, что они говорили, будто ни принимающие, ни принимаемые не имеют надежды получить спасение через Господа нашего…
А также, что они заставляли тех, кого принимали, плевать на Святой крест, или же на его изображение в книге, или же на статую распятого Христа…
А также, что порой принимавшие сами мочились на крест, и попирали его ногами, и заставляли других мочиться на него, а несколько раз они делали это в Страстную пятницу.
А также, что они поклонялись некоему коту, (который) порой появлялся перед ними во время их собраний.
А также, что во время приема в упомянутый Орден или вскоре после этого неофитов или тех братьев, которые принимали их в Орден, целовали в губы, в пупок или же в обнаженный живот, а также в ягодицы. А также, что иногда (целовали) в половой член…
А также, что они проводили прием в Орден тайно.
А также, что из-за этого ужасные подозрения долгое время витали вокруг упомянутого Ордена.
А также, что они говорили братьям, которых принимали в Орден, что те могут вступать в греховную связь друг с другом.
А также, что так они поступают согласно уставу.
А также, что в каждой провинции у них были свои идолы, а именно головы, и некоторые имели по три лица, а некоторые одно, а у некоторых внутри был человеческий череп.
А также, что они поклонялись этим идолам или этому идолу, особенно на общих собраниях братства. А также, что они (их) почитали. А также, что (они почитали их) как Господа…
А также, что они говорили, будто эта голова может спасти их. А также, что (она может) сделать их богатыми. А также, что она дала им все богатство, каким обладает Орден. А также, что она заставляет деревья цвести. А также, что (она заставляет) землю приносить плоды. А также, что они окружали или касались тонкой веревкой головы вышеупомянутых идолов, а потом эту веревку носили на себе поверх рубахи или же на голом теле.
А также, что они делали это из почтения перед идолом. А также, что им велено было носить эти веревки на себе согласно их уставу и не снимать даже ночью…
А также, что тех, кто не желал исполнять упомянутое выше во время своего вступления в Орден или некоторое время спустя, убивали или сажали в тюрьму.
А также, что их заставляли клясться, что они никому не расскажут о вышеупомянутом.
А также, что (это делалось) под угрозой наказания – смертной казни или тюремного заключения.
А также, что Великий магистр, досмотрщики, приоры и магистры указанного ордена, имея такую власть, жестоко наказывали (тех), кто не соблюдал или не желал соблюдать указанный способ приема и не делал всего вышеперечисленного, если им об этом доносили…»
Заговор против тамплиеров готовился не один год. Шпионы, вступавшие в Орден под видом преданных рыцарей, следили за каждым шагом своих мнимых братьев и собирали любую информацию, которая могла бы их опорочить. Разумеется, Орден был не без греха. Соперничество, злоупотребление властью, воровство – ничто человеческое не было чуждо рыцарям-монахам. Случалось, высокопоставленные тамплиеры помогали вступлению своих родственников в Орден. Но – по утверждению Барбары Фрейл, благодаря которой миру явился знаменитый Шинонский список, «ни один из этих фактов, достаточно обычных для любого военного и даже религиозного орденов, не мог свидетельствовать против них на процессе. Суть дела заключалась в юридическом иммунитете, который был у тамплиеров и освобождал их от власти мирской и даже церковной юрисдикции: это было оружие защиты, дарованное папством, дабы укрыть такой богатый и могущественный орден от зависти его врагов. Те м не менее, у этого щита неприкосновенности было слабое место.
В начале XIII века религия катаров была широко распространена во Франции и северной Италии, включая в себя даже большое количество клириков. В 1230 году эта ситуация привела папу Гонория III к наделению из ряда вон выходящей властью инквизитора Тусция, распространяющейся и на свободные от неё ордена (тамплиеры, госпитальеры, цистерцианцы), если было хоть малейшее подозрение в ереси. После этого это право было забыто, и папство никогда не думало отменять иммунитет, так что в начале XIV века он всё ещё действовал. Тамплиеры были неприкасаемыми, за исключением данного случая, так что королевские юристы должны были предпринять все усилия для того, чтобы укрепить подозрения в ереси. Они должны были собрать информацию о внутренней жизни Ордена, дабы выбрать и вычленить из контекста элементы, которые они могли бы представить как преступления против религии; тогда они могли бы собрать их все вместе, дабы создать картину еретических верований, достаточного ясных и к тому же достоверных…»
Ересь – дело церковного суда, и Филипп действовал как бы не по своей воле – он лишь исполнял просьбу своего исповедника инквизитора Франции доминиканца Гийома Парижского. Процесс, продолжавшийся семь лет, привлек к себе внимание не только всей Европы, но и мусульманского Востока. Даже там это судилище назвали «страшным». А великий Данте сравнил суд над тамплиерами с судом над Христом, назвав Филиппа «новейшим Пилатом»…
Многие старались оправдаться. Попирание креста толковали как ритуальное повторение библейского сюжета о том, как апостол Петр отрекся от Спасителя. Говорили даже, что это было проверкой послушания старшим. «Анализируя признания тамплиеров на судебном разбирательстве, возможно выделить то, что Климент V и его советники точно поняли: странный обряд принятия в Орден был всего лишь ритуалом, традицией, бывшей обычной (с вариациями) в каждой военной группе со времён ранней античности, – пишет Барбара Фрейн. – Обязательный экзамен, который каждый тамплиер должен был сдать (puncta), странная традиция (modus ordinis nostri), которая должна была показать новому брату насилие, которое пережили братья, когда были захвачены сарацинами, когда их заставляли отрекаться от Христа и плевать на крест. Основной целью этого экзамена было укрепить душу нового адепта, и он принял очень реалистичную форму. К этой первой части был добавлен ещё один экзамен, который должен был научить новичка полному послушанию и уважению, которое он должен был питать к старшим, целуя приора, который принимал его, в низ спины, в пупок и, в конце концов, в губы. Мы знаем, что приоры кое-что поменяли в этой схеме: частенько защищали своих родственников, избавляя их от наименее приятной части puncta, или же разыгрывали представление, как шуточное, подсмеиваясь над новичком. Со временем добавление стало достаточно грубым и иногда даже искажённым: поэтому Моле убеждал руководителей Ордена искоренить это прежде, чем оно навредило Ордену. Он был прав, Ногаре и другие, которые прикладывали усилия, чтобы обвинить тамплиеров в ереси, не могли и мечтать о большем…»
«Испанский сапог» французской инквизиции оказался слишком груб. Уж е через несколько дней все арестованные покаялись в том, в чем их обвинили. Каждый согласился с тем, что, отрекшись от Христа, поклонялся таинственной голове, а также кошке, то ли рыжей, то ли белой, то ли, как водится, черной… Правда, далеко лишь немногие признали, что вступали друг с другом в особые отношения. Однако следствию хватило и того, что, по словам большинства, рыцари при приеме в Орден целовали зад посвящавших их командоров. Тамплиеры-священники утверждали, что именно поэтому во время мессы не произносили положенных слов: ведь Бог непременно покарал бы их за совершение таинства в состоянии смертного греха…
Были и совсем курьезные признания. Один из свидетелей заявил, что его родственник по имени Гуго де Маршан после вступления в Орден заказал себе кольцо с надписью «Sigillum Hugonis perditi» – «Кольцо Гуго Пропащего». А тоска, в которую он после этого впал, якобы свидетельствует о том, что, став рыцарем, молодой человек продал душу дьяволу.
Но решающими стали показания де Моле, данные 24 октября 1307 года. «Коварство врага рода человеческого… привело тамплиеров к столь слепому падению, что с давних пор те, кого принимали в Орден, отрекались от Иисуса Христа, подвергая опасности свои души, плевали на крест, который им показывали, и по этому же поводу совершали некоторые другие чудовищные вещи… Вот уже сорок два года как я был принят в Боне… Брат Умбер (де Пейро) принес латунный крест, на котором было изображено Распятие, и приказал мне отречься от Христа, чей образ находился передо мной. Не по своей воле я сделал это. Потом тот, кто принимал меня, заставил меня плюнуть на крест, но я плюнул на землю… только один раз».
То же самое, по его словам, заставляли делать и всех остальных… Днем позже Великого магистра вынудили повторить показания перед собранием богословов и профессоров Парижского университета. К ним обратился король со знаменитыми семью вопросами по делу тамплиеров, предложив дать свое независимое заключение. Вот что мы читаем в ответе на запрос: «Установлено, что вышеназванный магистр сначала добровольно признался в своих грехах инквизитору… в присутствии многих добропорядочных людей; что затем, подумав в течение нескольких дней, в присутствии того же инквизитора, многих священников и Парижского университета, плача, он исповедовался в своем грехе и грехах своего Ордена, произнеся речь публично… Плача от стыда человеческого, однажды он попросил подвергнуть его пытке, чтобы его братья не могли сказать, что он добровольно явился причиной их гибели…»
Если следовать этому документу – Великого магистра не только не пытали, но даже отказывали ему в этой «любезности», когда он о ней просил. Совсем иного мнения придерживался автор знаменитого «Плача по тамплиерам», который разошелся в те дни по Парижу. «Достопочтенным докторам и ученым мужам Парижского Университета, радоваться…» – иронизировал чудом оставшийся на свободе аноним – собрат поверженных рыцарей. Он поклялся во что бы то ни стало обелить в глазах палачей тех, кто, «…опоясанный добродетелью Божьей, был уничтожен пытками и оставлен умирать, живым лишь наполовину. Как сильнейшие из воинов, Братья Храма всегда придерживались слов правды, говоря, что обещали при вступлении в Орден соблюдать четыре обета, а именно: послушания, целомудрия, бедности, защиты учения о непорочном зачатии Девы Марии и клялись, что положат они все силы свои на служение Святой Земле. Их принимали благодарственным поцелуем мира; сами они принимали крест Божий вместе с облачением, обычаями, традициями и уставом от Римской церкви и Святых отцов, и были научены придерживаться их твёрдо…
Но творцы великого беззакония закрыли уши свои, как гадюки, от правды, которую не могли они понять, и исказили её, скрутив в клубок, как скручиваются в клубок ядовитые змеи; потому что были они введены в заблуждение горящей ненавистью своей и ослеплены дикой алчностью своей. Они надеялись обогатить монахов своих и приближённых за счёт других, хотели откормиться на имуществе тамплиеров. Та к что приказали они, чтобы тамплиеров, говорящих правду, люто пытали, столько времени, сколько потребуется. Чтобы они либо умерли от наказания, либо были вынуждены умолчать правду и лгать, что они отрицали Бога. Более того, если они не говорили этих вещей не только до, но и после пытки, их всегда держали в тёмных тюремных камерах, на хлебе печали и воде скорби, в ужасающем холоде в зимнее время, на голой земле, без соломы или какого-либо покрывала. В середине ночи, дабы увеличить страх их, сегодня одного, потом другого, переводили их из камеры в камеру. Тех, кто умер в пытках, они тайно хоронили в хлеву или в саду. А любого, кто, побеждённый пытками, утверждал ложь, уводили в комнаты наверх, обеспечивая всем необходимым, лишь бы придерживались они этой лжи. Их постоянно предупреждали угрозами, либо грубыми либо льстивыми словами. Более того, некий монах – правда, скорее, одержимый – непрерывно вбегает в комнаты в любой час дня или ночи, искушая братьев и распространяя предупреждения о том, что случится с ними. И если обнаруживает он, что кто-либо раскаивается в сказанной лжи, он тут же посылает их обратно на вышеуказанные мучения и нужду.
Что тут ещё сказать? Что язык человека не сможет описать наказания, огорчения, унижения, насмешки и крайние меры пыток, пережитые этими невинными за три месяца, прошедших со времени их ареста. Денно и нощно рыдания и вздохи не прекращались в камерах, так же как не прекращались крики и скрежет зубовный во время пыток. Удивительно ли, что они скажут то, что захочет пытающий их, потому что правда убьет их, а ложь освободит от смерти? Защита правды – это обязанность целиком и полностью Божья, точно не человеческая; а многие показали истинно божественную храбрость. Они, измученные такими ужасами и бедствиями, упорствовали, придерживаясь чистой правды, несмотря на то, что пытка остановилась бы, если бы они солгали. Однако, что до остальных, которые были испуганными и робкими, неудивительно, что они говорили все эти вещи только от ужаса, так как наказание одного вселяет страх во всех…»
Факт остается фактом: там, где пытки были запрещены – в Кастилии, Португалии, Ломбардии, тамплиеры ни в чем не признались. В Арагоне, где пытать все-таки разрешили, признательных показаний тоже не добились. Правда, скорее всего, не очень-то и старались – ведь сам король Яго II заявил, что Орден уже тем заслужил снисхождения, что отважно сражался с арабами в Испании. В ноябре 1307 года некий генуэзец Христиан Спинола писал Яго II: «Папа и король делают это, дабы отобрать их деньги и организовать один Орден из госпитальеров, тамплиеров и прочих братств, над каковым Орденом король намеревается и желает поставить правителем одного из своих сыновей». Судя по всему, Его Величество вполне разделял этот взгляд, равно как и другие европейские монархи. Так, в мае 1311-го собор в Трире оправдал сорок немецких тамплиеров, морально осудив архиепископа Магдебургского, начавшего процесс. На берегах Туманного Альбиона тоже поначалу все складывалось весьма благоприятно. Король Эдуард II искренне полагал, что обвинения «слишком уж невероятны». Правда, магистр Англии Вильгельм де Ла Мор бы арестован, но ему в тюрьме даже платили пенсию и предоставили шестерых слуг из числа товарищей по вере. Инквизицию чопорные британцы считали орудием иноземной власти. Но допрос без пыток – все одно как пиво без водки – не давал желаемого результата. Тогда в дело вмешался папа. Двадцать третьего декабря 1310 года Климент V в послании Эдуарду Английскому обещал последнему вечную милость Божию, если тот передаст английских тамплиеров французскому суду. Эдуард пошел на другую уступку: разрешил пытать тамплиеров. И что же? Они тут же начали каяться в ереси. Только магистр Англии, так ни в чем и не признавшись, умер в Тауэре…
Верил ли папа обвинениям против тамплиеров? Трудно сказать. Но одно его возмущало точно – светская власть (в первую очередь, Филипп Красивый) вмешивается в дело, подведомственное Церкви. Он пишет гневное письмо королю и, не дождавшись ответа, посылает во Францию двух кардиналов – дабы они вплотную занялись рассмотрением дела и взяли в управление собственность тамплиеров (король, впрочем, никакой собственности им не отдал, заявив, что сначала нужно завершить процесс). Но папа не успокоился и вскоре издал буллу Pastoralis praeeminentiae – приказ правителям всех христианских стран передать собственность храмовников в управление своим представителям.
Король Франции был возмущен. Папа, который сел на Святой Престол только благодаря ему, в открытую пытается взять верх! Да это просто недопустимо!..
Против Климента V развернулась настоящая кампания. Анонимные памфлеты, нападки богословов Сорбонны, недвусмысленные намеки на то, что он поощряет еретиков… Все это до боли напоминало травлю его предшественника Бонифация VIII, память которого Его Преосвященство продолжал отстаивать, упорно отказываясь снять отлучение с Гийома де Ногаре. А 4 апреля, в пику королю, папа издал буллу Alma mater – о переносе на год собора, которому предстояло судить Орден.
Весна поселила в истерзанных сердцах тамплиеров надежду. Наконец-то начала работать независимая церковная комиссия, возглавляемая архиепископом Нарбоннским. Пытки прекратились. Если в 1307 году лишь пятнадцать рыцарей из шестисот, пройдя все круги ада, не признали своей вины, то сейчас еще полтысячи заключенных заявили, что оговорили себя. Тамплиеры в один голос говорили, что не отрекались от Христа, а лишь слышали о каком-то секретном уставе Ордена, по которому следует отрекаться. Что сами не занимались мужеложством – просто до них доходили слухи, что такое случалось… Разумеется, это не означает, что их новые показания тут же принимались на веру. Вот лишь один пример юридического казуса тех лет. Инквизиция позволяла обвиняемому назвать своих врагов – и, если свидетель обвинения оказывался в их числе, его показания считались недействительными. Рыцарь Ронсар де Гизи на допросе перечислил нескольких членов Ордена, которые, по его мнению, вполне могли оговорить товарищей. Среди прочих был упомянут командор замка Монфокон Эски де Флоран. Он и впрямь был главным доносчиком, о чем было прекрасно известно комиссии. Сохранилось письмо королю, в котором он напоминал, что должен получить из конфискованного имущества тамплиеров тысячу ливров годовой ренты и еще три тысячи наличными. Те м не менее, вопреки закону, показания де Флорана были «подшиты» к делу.
Было очевидно – обойтись без квалифицированных защитников тамплиерам сложно. Комиссия милостиво позволила им выбрать таковых из своей среды. Правда, юристы утверждали, что это не вполне законно, ибо судят Орден в целом, и адвокатов, по его уставу, должен назначать Великий магистр, который сам находится в заключении. Этот тупик юристы-тамплиеры успешно преодолели: они заявили, что официально не берут на себя функции адвокатов, но не станут отказываться, если члены комиссии попросят их заявить жалобу или поучаствовать в допросах…
Среди девятерых защитников выделялись двое: Жан де Монреаль и Пьер де Болонья, прокуратор Ордена. Окончил ли последний знаменитый университет в Болонье – история умалчивает, но королевским юристам он спуску не давал. Де Монреаль во главу угла защиты поставил моральный аспект – мол, тамплиеры героически гибли во время обороны Палестины (число павших за два столетия было исчислено им в двадцать тысяч человек). Уже за одно это они заслуживают снисхождения. Де Болонья оперировал правовыми категориями. Он решительно требовал освободить всех арестованных, чтобы избавить их от давления, утверждал, что пытки лишили братьев «свободы ума и воли». Пожаловался на то, что с заключенных берут плату за свечи и стирку, а также по два су за то, что расковывают перед допросами, и столько же – за то, что после них заклепывают кандалы. Заявил отвод участию в процессе отлученного де Ногаре и прочих заинтересованных лиц, заявив, что дело тамплиера вправе рассматривать только папа. В качестве подтверждения был приведен случай, когда Бонифаций VIII лично судил одного из братьев, исключенного из Ордена, – и, пересмотрев приговор Великого магистра, наложил на виновного епитимью. В течение одного года и одного дня тот должен был есть на полу, как животное, – и за это получит прощение.
Защищал Орден и сам Великий магистр Жак де Моле. На одном из допросов он произнес настоящую речь, напомнив, что богослужение в орденских церквах велось куда пышнее, чем в любом соборе, – так должно ли обвинять храмовников в неуважении к мессе? Упомянул он и о том, что Орден постоянно раздавал милостыню. Присутствовавший на допросе Ногаре заметил: что милостыня, если веры нет! О какой вере может вообще идти речь, если предшественник Моле приносил клятву верности султану Саладдину? Моле парировал – столь многие крепости крестоносцев находились на арабской земле, что без определенных договоренностей с неверными их тут же уничтожили бы. Нет, не изменяли вере доблестные воины Христовы – когда тот же Саладдин, взяв замок Сафед, потребовал от них принять ислам – все восемьдесят рыцарей были обезглавлены за отказ…
Помните старый анекдот? Пункт первый – начальник всегда прав. Пункт второй – если он не прав, смотри пункт первый. Никакие вполне доказательные аргументы не принимались в расчет теми, кто априори считал рыцарей Храма виновными. Королевский юрист, экс-клирик, магистр богословия Жан де Пуйи писал, что, даже если тамплиеры невиновны в том, в чем признались, то, во-первых, они виновны в чем-то другом (ибо вовсе безгрешных нет). А во-вторых, равно как нет доказательств виновности, нет и доказательств невиновности. И, в-третьих – если освободить тамплиеров, подозрительный Орден навсегда останется источником соблазна для правоверных христиан. Вывод напрашивался сам собой – если тамплиеры отказываются от признаний в еретичестве, стало быть, они и есть воинствующие еретики. А стало быть, подлежат незамедлительному сожжению…
Сказано – сделано. Король Филипп обратился к архиепископу Сансскому Филиппу де Мариньи, в чью епархию входил Париж, с предложением начать немедленный суд над тамплиерами. Не над Орденом – пускай его судит собор, а над его отдельными членами. Восьмого мая арестованные, прослышав об этом, заявили коллективный протест папской комиссии. Та не решилась открыто конфликтовать с королем. Тамплиеров известили, что комиссия не правомочна оценивать решения архиепископа Сансского. И, спустя какие-то четыре дня, 12 мая 1310 года, в Париже были сожжены первые пятьдесят четыре заключенных.
Собор освободил от казни лишь тех, кто признал свою вину и отказался от защиты. Те х же, кто упорствовал, отстаивая свою невиновность, и после 12 мая продолжали предавать огню. Таковых, впрочем, становилось все меньше – почти двести из тех, кто остался в живых, опять оговорили себя. Известие о том, что собратьев сожгли «без суда и следствия», подействовало на ветеранов Крестовых походов сильнее всяких пыток…
Папа Климент V вновь был поставлен перед выбором: либо осудить короля за проявленную жестокость, либо осудить тамплиеров. На одной чаше гигантских весов – Помазанник Божий и веками накопленная вера в колдунов и черную магию; на другой – давно потерявшее былое величие общественное объединение, средний возраст в котором составлял сорок два года. После потери Палестины молодежь уже не стремилась во что бы то ни стало облачиться в белый плащ. Большинство «узников совести» вовсе не были надменными феодалами. Протоколы допросов рисуют их нам: пастух, пахарь, мельник, плотник… Борьба за этих людей могла оказаться не только бесполезной (ведь у папы не было армии, которая освободила бы рыцарей из тюрем), но и непрестижной. И мудрый папа предпочел сторону короля…
16 октября 1311 года открылся Вьенский собор – тот самый, который был отложен на год. Оставшиеся на свободе рыцари Храма тоже получили приглашение, хотя никто всерьез не ждал, что они появятся. Каково же было изумление святых отцов, когда перед ними предстало семеро рядовых тамплиеров, заявляя, что готовы защищать Орден!.. Выступить им так и не разрешили – под каким-то формальным предлогом. Зато на суде вновь ораторствовал Жак де Моле. Когда ему зачитали его собственные показания, он с возмущением отказался их признать. По мнению обвиняемого, того, кто исказил его слова, следовало бы разрубить надвое, как с клеветниками поступают сарацины. Он заявил, что весь процесс – одно сплошное грязное измышление, а он готов свидетельствовать перед Богом и людьми: тамплиеры – добрые христиане. Что до него самого – всем прекрасно известно, что ожидает тех, кто отрекается от вырванных у них под пыткой лжепризнаний. Пятьдесят четыре рыцаря, отказавшихся от своих показаний, уже обратились в пепел… Те м не менее, де Моле заявил: он скорее умрет, чем еще раз осквернит Орден подтверждением лживого обвинения. Магистра поддержал и великий прецептор Нормандии Жоффруа де Шарни.
Ошарашенные судьи объявили о переносе судебного заседания. Но этого не случилось. Двадцатого марта в город прибыл Филипп в сопровождении вооруженной свиты. Не пройдет и двух суток, как папа подпишет буллу Vo x in excelso, ликвидировавшую Орден, ненавистный французскому королю. «Мы… запрещаем Орден тамплиеров, его устав, одежды и название… Мы полностью запрещаем его. Любой, кто с этого времени называет себя его именем, или носит его одежды, или ведет себя как тамплиер, несет отлучение. Кроме того, мы конфискуем все имущество и земли Ордена. Мы строго запрещаем всем, любому государству, вмешиваться в вопрос Ордена тамплиеров. Мы запрещаем любое действие относительно них, которое нанесло бы ущерб нашему решению… Да будет так».
То т же собор снял, наконец, церковное отлучение с Гийома де Ногаре.
…Старинное французское сказание гласит, что каждый год в ночь на 18 марта на месте сожжения тамплиеров появляется призрак Жака де Моле. Седобородый рыцарь громадного роста, в белом плаще с кроваво-красным крестом, трижды восклицает громовым голосом: «Кто хочет защитить Храм?» И, не услышав ответа, безмолвно растворяется во тьме…
Совсем не таким Великий магистр Ордена тамплиеров в последний раз шествовал по Парижу. Босиком, в колпаке из желтого льна, на котором грубо намалеваны черти и языки пламени. Вместо блестящих оруженосцев перед ним шагала сотня угольщиков, рядом – двенадцать священников в белых одеяниях и доминиканцы в черных капюшонах, скрывающих лица.
На островке Жаво уже разложен костер. Огромная толпа ждет начала зловещего действа. Среди тех, кто прибыл смотреть на казнь, – французский король Филипп IV Красивый. Все свершилось между королевским садом и храмом августинцев – тех самых, в подражание которым был основан Орден. Жак де Моле обратился с последней просьбой – привязать его лицом к Собору Парижской Богоматери: «чтобы до последнего мгновения своей земной жизни обращать свои взоры и молитвы к Пресвятой Матери своего Спасителя…»
Осужденных сжигали, не удушив, с особой жестокостью. Взметнулись вверх языки пламени – слово огненные руки, воздетые к серому парижскому небу. Повалил густой едкий дым. Над безмолвной толпой пронеслись последние слова Великого магистра. То были проклятия – королю Франции Филиппу, папе римскому Клименту V и Гийому де Ногаре. «Не пройдет и года, как я призову вас на суд Божий! Да будет проклят ваш род до тринадцатого колена!» Проклятие оказалось пророческим. Ровно через месяц Климента V свел в могилу приступ дизентерии. Еще месяц спустя скончался Ногаре. А уже на исходе назначенного срока в замке Фонтенбло, после удачной охоты, неожиданно умер король Филипп, всегда отличавшийся отменным здоровьем. Слова Жака де Моле не обошли и потомство короля. В течение нескольких лет умерли все наследники Филиппа Красивого: три его сына и внук. Ветвь Капетингов оборвалась, а Франция едва не захлебнулась в крови затяжных междоусобных войн….
О роковом проклятии Великого магистра вспоминал несколько веков спустя и Людовик XVI, мучительно ожидая казни в застенках Тампля… А когда опустился нож гильотины, палач, оросив руку монаршей кровью, еле слышно прошептал:
– Жак де Моле, теперь ты отомщен!
Говорят, он состоял в тайном Ордене тамплиеров.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.