Глава 11 Осирис

Глава 11

Осирис

Осенью 40 г. до н. э., около шести месяцев спустя после отъезда Антония, Клеопатра родила близнецов, мальчика и девочку, которых она назвала Александр Гелиос и Клеопатра Селена, Солнце и Луна. Вместе с этим событием она почти полностью исчезает со страниц истории на более чем три года, и нам едва ли что-то известно о ней вплоть до начала 36 г. до н. э. В течение этого времени Клеопатра, вероятно, была сильно занята управлением своим собственным царством и с долей отчаяния наблюдала за ходом непростых событий в римском мире. Вероятно, время от времени до нее доходили сообщения из Европы и Передней Азии о том, как там идут дела, но почти все вести, которые она таким образом получала, разочаровывали и приводили ее в замешательство. Надо полагать, Клеопатра провела эти годы в глубокой печали и унынии. Я не думаю, что какой-нибудь историк предпринимал попытку обратить внимание своих читателей на мучительное состояние разочарованности, в котором теперь оказалась миниатюрная царица. Когда Антоний покинул ее, Клеопатра, должно быть, ожидала, что он либо вскоре вернется к ней, либо пошлет за ней своих людей. Но шли недели, а ничего подобного не происходило. Пока она переживала в одиночестве родовые муки, ее супруг был занят делами, в которых она напрямую не играла никакой роли. И кажется несомненным, что, находясь под давлением своих безнадежных обстоятельств, непоследовательный Антоний почти совершенно выбросил ее из головы.

Когда Антоний оставил весной 40 г. до н. э. Египет, он поплыл прямо через Средиземное море в Тир, где, к своему смятению, узнал, что практически вся Сирия и Финикия уже в руках парфян, и нет никакой возможности помешать их успешному продвижению, и римские войска удерживают лишь немногие оставшиеся в их руках морские порты. Поэтому с двумястами кораблями Антоний поспешил мимо Кипра и Родоса в Грецию, оставив на некоторое время Сирию врагу. Прибыв в Эфес, Антоний узнал подробности беспорядков в Италии: как его сторонники были осаждены Октавианом в Перузии (совр. Перуджа), которая в конце концов была взята, и как все его друзья и родственники бежали из Италии. Ему сообщили, что его жена Фульвия в сопровождении трех тысяч всадников отплыла из Брундизия (совр. Бриндизи) в Грецию и вскоре присоединится к нему там; а его мать Юлия бежала к народному герою Сексту Помпею (незаконному сыну великого Помпея), который принял ее очень тепло. Таким образом, для Антония оказалась закрытой не только Италия, раз Октавиан теперь стал единовластным хозяином в стране, но, по-видимому, и восточные провинции – из-за наступления парфян. Положение Антония было отчаянным, и теперь он, вероятно, и упрекал себя за пустую трату времени в Александрии, и винил своих родственников за их поспешное объявление войны Октавиану.

К концу июня Антоний прибыл в Афины, и там ему пришлось пройти испытание встречей с властной Фульвией, которую здорово побаивался, особенно ввиду всем известной связи Антония с царицей Египта. Последовавшие за встречей беседы между ними, наверное, были очень неприятными. Фульвия, вероятно, резко упрекала своего сбившегося с пути мужа за то, что тот бросил ее и так долго оставался с Клеопатрой; а Антоний, вероятно, сильно ругал Фульвию за то, что она так катастрофически испортила ему его дела в Италии. В конечном счете несчастная женщина, видимо, оказалась сломленной постоянным гневом Антония и впала в уныние. Находясь в Сикионе, расположенном на Пелопоннесе, к западу от Афин, Фульвия заболела и, не имея желания бороться за жизнь, в августе умерла. Тем временем Антоний, заключивший союз с Секстом Помпеем, разорял побережье Италии в тщетных попытках вернуть себе свой утраченный авторитет, но, как только его известили о смерти Фульвии, он возложил всю вину за войну на плечи своей усопшей супруги и быстро замирился с Октавианом. Двое соперников встретились в Брундизии в сентябре 40 г. до н. э., и между ними был заключен договор, который гарантировал Риму мирную жизнь в течение нескольких ближайших лет. Они условились, что Октавиан останется единоличным правителем в Италии и ему достанутся все европейские провинции, включая Далмацию и Иллирик; а Антоний будет хозяином на Востоке, и в его владения будут входить провинции: Македония, Греция, Вифиния (на северо-западе Анатолии), Азия (запад Анатолии), Сирия и Киренаика. Остальные провинции Северной Африки к западу от Кирены достались третьему триумвиру, не игравшему никакой роли, Лепиду. Этот договор был скреплен браком Антония с Октавией, сестрой Октавиана, молодой женщиной, оставшейся вдовой за несколько месяцев до этого. Свадьбу сыграли в Риме в октябре 40 г. до н. э., и население было особенно довольно, видя на улицах столицы двух помирившихся соперников, ссоры которых стали причиной такого кровопролития и бед.

Вероятно, невозможно было без боли смотреть на Клеопатру, когда весть о браке Антония дошла до нее. Близнецам, которых она ему родила, было всего лишь несколько недель в то время, когда ей стало известно об измене их отца. И уж как, наверное, горько она ругала себя за то, что вообще доверилась такому непостоянному мужчине. Теперь Клеопатре казалось, что он приезжал в Александрию, чтобы выманить у нее ее богатства и она, став жертвой его ложных уверений в любви, отдала ему всю себя лишь только для того, чтобы оказаться брошенной в тот момент, когда больше всего нуждалась в нем. Узнав о его бракосочетании, Клеопатра оставила все мысли об огромном царстве для себя и для сына Цезаря. Ее планы на будущее пришлось направить в другое русло. Наверное, она сразу же решила больше не оказывать никакой помощи Антонию ни деньгами, ни оружием, и нет никаких фактов, подтверждающих помощь какого-либо рода, оказанную ему в военных действиях в течение последующих двух лет. Наверное, Клеопатра была знакома с новой женой Антония еще в Риме, и она, безусловно, слышала о ее привлекательности и добродетели. Плутарх сообщает нам, что Октавия была моложе и прекраснее царицы Египта, и поэтому можно понять, как сильно должна была страдать Клеопатра в это время. Ее не только угнетала мысль о провале всех ее планов, но и воспламеняла женская ревность.

В следующем, 39 г. до н. э., благодаря силе общественного мнения, с Секстом Помпеем тоже был заключен мир, так как дочь морского разбойника вышла замуж за Марцелла, сына Октавиана. Договор был заключен в Мизенах (недалеко от Неаполя) и был отпразднован пиром, который устроил Секст Помпей на борту своего флагманского корабля с шестью рядами весел, который был «единственным домом», по словам его хозяина, «который Помпей унаследовал от своего отца». Во время торжества гости много пили, и вскоре послышались безответственные насмешки в адрес Антония и Клеопатры. Антоний очень натурально раздражался на эти замечания, и, по-видимому, возникла опасность скандала. Видя это, главарь пиратов по имени Менас, который был в числе гостей, прошептал Сексту: «Может быть, отдать концы и сделать вас хозяином всей Римской империи?» – «Менас, – ответил Секст Помпей после минутного раздумья, – это можно было бы сделать, ничего мне не говоря, но теперь мы должны сохранять спокойствие. Я не могу нарушить свое слово». Так Антоний спасся от смерти, и, кстати, можно заметить, что, если бы в тот раз его убили, истории, вероятно, пришлось бы зафиксировать союз между Секстом и Клеопатрой, направленный против Октавиана, который мог бы быть столь же романтичным, что и история, которая будет рассказана на этих страницах. У нас есть неясные сведения о чем-то вроде переговоров между Секстом и египетской царицей, и вполне вероятно, что Клеопатра попыталась бы заключить союз с этим сыном бывшего покровителя Египта.

В сентябре 39 г. до н. э. Октавия подарила Антонию дочь, которую назвали Антонией и которая впоследствии стала бабушкой императора Нерона. Вскоре после этого Антоний занял свои апартаменты в Афинах, где так же бурно окунулся в жизнь афинян, как когда-то в жизнь александрийцев. Антоний стал одеваться в греческое платье с неким восточным оттенком, и было замечено, что он перестал проявлять какой-либо интерес к делам в Риме. Антоний пировал на широкую ногу, много пил, тратил огромные суммы денег и потерял счет времени. Ему нравились обычаи Востока, и он взял на вооружение методы управления, которые применяли там греки. Во многих подвластных ему провинциях Антоний упразднил территории, подведомственные римским наместникам, и превратил их в вассальные царства. Таким образом Ирод стал царем Иудеи; Дарий, сын Фарнака, – царем Понта; Аминта взошел на трон Писидии (на юге Малой Азии); Полемон получил корону Ликаонии (к востоку от Писидии, центр – Иконий, совр. Конья) и т. д. Антоний был щедрым правителем, хотя и деспотичным; со всех сторон его приветствовали как веселого бога Диониса или Бахуса (римский аналог), сошедшего на землю. Подобно Юлию Цезарю, Антоний очень хотел принять божественный статус и даже дошел до того, что лично занял место статуи Диониса в храме этого бога и прошел таинство бракосочетания с богиней Афиной в Афинах. Популярность Антония была огромной, и это превращение его в бога было воспринято афинянами вполне благосклонно, и, когда один из его полководцев Вентидий Басс, посланный остановить продвижение парфян, возвратился с вестью о том, что полностью разгромил их, восторг народа не знал границ, и Антония чествовали самым удивительным образом.

Контраст между великодушным правлением Антония в своих восточных провинциях и поведением Октавиана на западе был поразительным. Октавиан был человеком с занятным характером: угрюмым, втайне жестоким и порочным. Много людей было подвергнуто пыткам и распято по его приказу, и за это он получил прозвище Палач. Октавиан всегда был невозмутим и сдержан на людях, но в своей частной жизни в тот период предавался самым разгульным пирушкам, азартным играм и окружил себя людьми самого низкого пошиба. Его правление в Италии в то время представляло собой Власть Террора, и большинству населения был ненавистен сам его вид. С виду Октавиан был неказистый: он был маловат ростом и не следил за осанкой; и хотя лицо у Октавиана было привлекательным, оно имело определенные и очень заметные недостатки. У него был желтоватый и нездоровый цвет лица и гнилые зубы, а кожа была покрыта прыщами. Но у него были большие и поразительно блестящие глаза, чем он особенно гордился. Он не выглядел чистым и ухоженным и больше всего не любил принимать ванну, хотя не возражал против того, чтобы иногда ходить в парную баню, как мы назвали бы ее сейчас.

Октавиан был экстравагантен в одежде, но в делах – точен и корректен. Он не любил солнечный свет и всегда носил шляпу с широкими полями, чтобы защитить голову. Но в то же время Октавиан терпеть не мог холодную погоду, и говорят, что зимой он носил плотную тогу, по крайней мере четыре туники, рубашку и фланелевую поддевку, а его ноги и бедра были обернуты теплой тканью. И, несмотря на все это, он постоянно страдал от насморка, чихал и гнусавил. К тому же у него постоянно были проблемы с печенью – факт, которому можно, наверное, приписать его раздражительность. Всю его одежду шили дома его жена и сестра, и она плохо на нем сидела. Его кудрявые светло-каштановые волосы всегда выглядели нечесаными. Октавиан был неважным военачальником, но талантливым государственным деятелем, и благодаря своей холодной натуре, которой так же не хватало пыла, как и его личности – магнетизма, он был более приспособлен для кабинетной работы, нежели для общественной трибуны. Он не был тем, кого в наши дни назвали бы джентльменом: он был явным выскочкой. Его дед был богатым ростовщиком, а отец – благодаря этому богатству, нажитому нечестным путем, – поднялся до заметного положения в римском обществе и, женившись, породнился с семьей Цезаря.

Все это не могло способствовать тому, чтобы Октавиан вырос в общественном мнении. Тогда никто не сомневался в том, что Антоний – народный герой, в то время как Секст Помпей, бывший изгой, быстро приобретал популярность. Весной 38 г. до н. э. Октавиан решил объявить войну этому бродяге, сыну великого Помпея, и попросил Антония помочь ему в этом деле. Последний попытался предотвратить войну, но его усилия не имели успеха. В июле следующего года, к радости большой части римлян, Октавиан потерпел серьезное поражение от Секста. Таким образом, авторитет племянника Цезаря сильно пошатнулся. Приблизительно в это же время репутация Антония в такой же степени выиграла, так как в июне Вентидий Басс, действовавший от имени Антония, снова разгромил парфян, причем в сражении был убит парфянский царевич Пакор, руководивший парфянской армией. Эта весть сильно воодушевила римлян. Наконец, спустя шестнадцать лет, Красс был отомщен. Получалось, что Антоний в определенной степени осуществил планы погибшего Цезаря в отношении парфян, тогда как, с другой стороны, племянник Цезаря Октавиан не смог даже справиться с морскими пиратами, сторонниками Помпея. Было принято решение провести триумф для обоих, Антония и Вентидия, и это событие произошло до конца года.

В январе 37 г. до н. э. триумвират, срок полномочий которого к тому времени истек, был продлен на пять лет, несмотря на значительные трения между беззаботным Антонием и угрюмым Октавианом. Наконец их разногласия были улажены посредством соглашения, согласно которому Антоний дал Октавиану 130 кораблей, чтобы тот мог с их помощью сразиться с Секстом Помпеем, а Октавиан дал Антонию 21 тысячу легионеров для войны с Парфией. Можно заметить, что в этом договоре Антоний, чтобы получить войска, пожертвовал человеком, который дружески отнесся к его матери и оказал ему помощь в борьбе с Октавианом в то время, когда удача не была на его стороне; поэтому следует предположить, что желание Антония завоевать Парфию и проникнуть далеко на Восток теперь приобрело для него такое всепоглощающее значение, что все остальные соображения были отброшены. С воодушевлением размышляя о расширенной Восточной империи, Антоний на самом деле не имел желания участвовать в делах Запада, и его ни на йоту не волновало, какая судьба ожидает его недавнего союзника Секста, который, как он понимал, в любом случае в конце концов непременно будет разгромлен Октавианом. Антоний перестал тревожиться и в отношении Октавиана, потому что теперь, по-видимому, думал, что, когда Восток будет завоеван и объединен, без труда сможет вырвать и Запад из жестоких рук своего непопулярного в народе соперника. Два года назад Антоний счел необходимым поддерживать дружеские отношения с Октавианом любой ценой, и по этой причине он жестоко бросил Клеопатру. Однако же теперь положение Антония было таково, что он мог противостоять племяннику Цезаря, и передача ему 130 кораблей была не более чем практичной сделкой, посредством которой он получил новые войска. Видно, мысли Антония снова стали обращаться к царице Египта, и на этот раз в его памяти воскресло и удовольствие, которое он получал от ее великолепного общества, и важность для него того положения, которое она занимала на Востоке. У египтян был большой и хорошо оснащенный флот, и нехватку у Антония своих кораблей из-за подарка Октавиану с легкостью могла возместить царица.

Осенью 37 г. до н. э. эти размышления принесли свои плоды. По пути на остров Корфу Антоний, вынашивая свои замыслы относительно Парфии, пришел к заключению, что ему следует раз и навсегда оторваться от Рима, пока не настанет тот день, когда он возвратится туда как завоеватель всей земли. Поэтому он отправил свою жену Октавию назад в Италию, полный решимости больше никогда ее не видеть, и одновременно послал в Александрию Фонтея Капитона (известный греко-египетский астролог I в. до н. э. – Ред.), который должен был пригласить Клеопатру встретиться с ним в Сирии. Октавия была очень милой, добропорядочной женщиной, склонной к домоседству. Ее мягкое влияние всегда было направлено на сохранение мира, а ее неизменно добродетельное поведение и кротость, наверное, почти доводили Антония до безумия. Она, без сомнения, хотела шить для него одежду, как она это делала для своего брата; и она всегда – в своей милой манере – стремилась обратить его внимание на привлекательные стороны старомодной, респектабельной семейной жизни, которая вызывала у Антония тошноту.

Беспристрастному читателю, безусловно, должно быть ясно, что изменение отношения Антония к Клеопатре проистекало больше из политических, нежели романтических соображений. Мы так наслышаны об искусстве обольщения, которым пользовалась Клеопатра, что сначала не так легко можем избавиться от традиционного толкования этого воссоединения, и склонны принять определение Плутарха, когда он говорит нам, что «страсть Антония к Клеопатре, которую другие мысли, по-видимому, усыпили и предали забвению, теперь снова набрала силу и загорелась пламенем; и, подобно норовистому коню человеческой души Платона, отринув все добрые и здравые советы и явно вырываясь на свободу, он послал Фонтея Капитона, чтобы тот привез ее в Сирию». Но следует помнить, что эта «страсть» к царице не была достаточно сильной для того, чтобы удержать Антония от женитьбы на Октавии через несколько месяцев после того, как он покинул объятия Клеопатры. А теперь прошло три с половиной года с тех пор, как Антоний последний раз видел царицу, – период, который для такой короткой памяти, как у Антония, представлял собой пробел в этой конкретной любовной истории. Такой в действительности незначительной была его привязанность к ней в это время, что, говоря о близнецах, которых она ему подарила, Антоний сказал знаменитую фразу – которая уже цитировалась – о том, что он не намерен ограничивать свои надежды на потомство какой-то одной женщиной, а, подобно своему предку Геркулесу, рассчитывает на то, что природа в его случае проявит сама себя. Ведь лучший способ распространения голубой крови в мире состоял в том, чтобы стать родоначальником нового рода царей в каждой стране. Несомненно, Антоний с юношеским волнением ожидал возобновления отношений с царицей, и в какой-то степени может быть правдой то, что он с радостью вырвался из мягких и по этой причине раздражавших уз семейной жизни. Но на деле его целью – ввиду политических причин – было заключение брачного союза с Клеопатрой, и неразумно предполагать, что в это время в его веселом сердце горело какое-то пламя неукротимой страсти.

Со стороны Клеопатры дела обстояли несколько иначе. Стресс от сильного эмоционального потрясения лишил ее того легкомысленного отношения к жизни, которое в предыдущие годы было ее заметной отличительной чертой. Она больше не могла ни играть своей судьбой, ни веселиться все дни напролет, как это бывало раньше. Антоний, которого она по-своему любила, жестоко бросил ее, а теперь просил, чтобы она снова обратила на него свою благосклонность. Могла ли она поверить (ведь, без сомнения, таковы были его аргументы в свое оправдание), что долгая разлука с ней и женитьба на другой женщине являлись чисто политическими маневрами Антония, которые никоим образом не повлияли на неизменность его любви к ней? Могла ли она довериться ему во второй раз? Могла ли она, с другой стороны, справиться со своими сложными делами без него? Очевидно, теперь он стал всемогущим на Востоке; можно было ожидать, что Парфия падет перед ним, а темную фигуру Октавиана уже почти полностью затмил этот новый Дионис, разве что только не в самой Италии. Есть ли надежда расширить ее владения, сохранив те из них, которые она уже имеет, без его помощи? Такие вопросы могли иметь лишь один ответ. Клеопатра должна была прийти с Антонием к абсолютно определенному взаимопониманию и заключить с ним соглашение-обязательство. Одним словом, если он хочет какого-то возобновления их отношений, он должен жениться на ней. Больше не должно быть никакого дипломатического маневрирования, которое для нее означало быть брошенной, страдать и испытывать мучительную тревогу. Антоний должен открыто стать врагом Октавиана и с ее помощью нацелиться на завоевание и безграничного Востока, и всего Запада. Во всем он должен действовать как преемник божественного Юлия Цезаря, а наследником их общего государства должен стать сын Цезаря, маленький Цезарион, которому на тот момент было уже больше десяти лет.

Полная такой решимости, Клеопатра приняла приглашение, переданное ей Фонтеем Капитоном, и отплыла в Сирию. Через несколько недель, к концу 37 г. до н. э. она встретилась с Антонием в Антиохии (совр. Антакья) и сразу же приступила к исполнению своего решения. История умалчивает о том, что произошло между ними во время их первых бесед, но можно предположить, что Антоний объяснил свое предшествующее их встрече поведение политическими причинами и дал царице ясно понять, что теперь он хочет определенного и долгого союза с ней; в то же время Клеопатра, со своей стороны, поставила его в известность о своем желании соединиться с ним при условии, что этот договор будет узаконен и обязателен для обеих сторон.

Тот факт, что Клеопатра получила согласие Антония на заключение договора, который во всех смыслах был ей выгоден, не только показывает, как высоко оценивал Антоний дружбу с Египтом в то время, но и доказывает, насколько велика была сила убеждения Клеопатры. Следует помнить, что Клеопатра в течение более трех лет была обманутой женщиной, брошенной своим возлюбленным, отчаявшейся когда-либо получить признание притязаний своего сына на Рим и почти не имевшей надежды даже на то, чтобы сохранить независимость Египта. Теперь она набралась смелости потребовать от него еще больше прав и привилегий, а также подтверждения всех своих династических надежд. И, к ее огромной радости, Антоний согласился с ее желаниями. Я уже писал, что он в действительности не любил ее так глубоко и страстно, чтобы трезвый голос его рассудка был этим заглушен, так что это соглашение следует приписать больше прозорливости царицы и ее вполне понятному беспокойству о том, чтобы еще раз не оказаться одураченной своим ненадежным возлюбленным. Вероятно, Клеопатра воздействовала на чувства Антония, рассказывая ему о своих неподдельных страданиях, и в то же время она должна была ненавязчиво подтверждать значимую роль Египта для Антония в сложившейся ситуации.

На мой взгляд, условия этого соглашения были следующими.

Во-первых, по-видимому, между ними была достигнута договоренность о том, что их законное бракосочетание должно состояться согласно обычаям Египта. Мы уже видели, как за много лет до этого Юлий Цезарь одобрил закон, предназначенный легализовать его предполагаемый брак с Клеопатрой, согласно положениям которого он получал возможность брать в жены более чем одну женщину. И отношение Антония теперь, видимо, основывалось на в чем-то похожем понимании ситуации. Об этом браке не будет объявлено римскому сенату, так как он больше не имел намерения считать себя обязанным соблюдать римские законы в таких вопросах. Но в Египте брак будет считаться законным земным подтверждением так называемого божественного союза с 40 г. до н. э.

Во-вторых, они условились о том, что Антоний не должен принимать титул царя Египта, а должен называться «автократор», то есть «самовластный правитель» всего Востока. Понятие «автократор» было греческим эквивалентом римского «император», титула, который – не следует об этом забывать – стал наследственным в интересах Юлия Цезаря и которому Антоний, вероятно, собирался впоследствии придать значение монарха. Антоний не должен был принимать титул царя, который всегда был неприятен для римских ушей. Слово «император» тоже не было достаточно выдающимся, потому что так называли главнокомандующих римскими армиями. А титул «автократор» означал «всемогущий». Антоний также пока сохранял свой титул триумвира.

В-третьих, Антоний, вероятно, пообещал считать Цезариона, сына Клеопатры и Юлия Цезаря, законным наследником трона и согласился дать своим собственным детям, рожденным царицей, небольшие царства в пределах их империи.

В-четвертых, Антоний, видимо, пообещал возродить власть Египта на том уровне, который существовал полторы тысячи лет назад, во времена могущественных фараонов 18-й династии (XVI – XIV вв. до н. э.). Поэтому Антоний отдал царице Синай; Аравию, включая, вероятно, скальный город Петру; восточное побережье Мертвого моря; часть долины реки Иордан и город Иерихон; возможно, часть Самарии и Галилеи; финикийское побережье, за исключением городов Тира и Сидона; Ливан; возможно, северное побережье Сирии; часть Киликии, включая, быть может, Тарс; остров Кипр и часть Крита. Таким образом, вассальное царство Иудея, которым правил Ирод, оказалось окруженным владениями Клеопатры. Но вычет этих ценных земель из сферы влияния Египта был компенсирован присоединением территории Киликии, которая всегда находилась за пределами египетских границ даже во времена великих фараонов.

А взамен всего этого Клеопатра, вероятно, гарантировала предоставление всех финансовых и военных ресурсов Египта в распоряжение Антония, когда бы они ему ни понадобились.

Как только этот договор был составлен, я думаю, не может быть сомнений в том, что Антоний и Клеопатра тихо поженились, а в память об этом событии были отчеканены монеты, на которых изображены их головы и написаны их имена; на них она названа царицей, а он – автократором. К тому же в честь этого события Клеопатра начала новое летосчисление своего правления; и на монетах, выпущенных шестью годами позже, рядом с головами Антония и царицы есть надпись: «В правление царицы Клеопатры, в 21-й, который также есть 6-й год богини». Следует помнить, что Клеопатра взошла на престол летом 51 г. до н. э., и поэтому 21-й год ее правления начинался после лета 31 г. до н. э., и он также являлся завершением 6-го года, прошедшего со времени заключения этого брачного союза в Антиохии в конце 37 г. до н. э. Таким образом, эти монеты, вероятно, были отчеканены осенью 31 г. до н. э., когда начало 21-го года правления Клеопатры в качестве царицы Египта совпало с концом 6-го года ее правления вместе с Антонием. Разумеется, можно выдвинуть много аргументов против того, что теперь Клеопатра была определенно замужем. Но ввиду того, что их головы теперь появились на монетах, что Антоний передал Клеопатре огромную территорию, что она начала новый отсчет лет своего правления, что Антоний с тех пор жил с ней и что, как мы знаем из его письма к Октавиану, он говорил о ней как о своей жене, я не думаю, что есть разумная причина переносить свадьбу на более поздний период.

Зиму они тихо прожили в Антиохии; Антоний был занят подготовкой к новой войне с парфянами, которая, как он надеялся, должна была принести ему огромный авторитет и популярность в римском мире. Этот город был столицей Сирии, и в то время его уже, вероятно, признавали третьим городом мира после Рима и Александрии. Жилой квартал под названием Дафна изобиловал густыми лавровыми и кипарисовыми рощами, которые простирались на 10 миль, и множество небольших ручьев сбегали с холмов и журчали под сенью деревьев, где даже в разгар лета всегда было прохладно. Город был знаменит своим искусством и ученостью и являлся центром, в высшей степени соответствующим вкусам Клеопатры. Без особых событий проходили месяцы. Говорили, что царица пыталась уговорить Антония свергнуть Ирода и присоединить Иудею к ее новым владениям, но он отказывался сделать это и просил ее не вмешиваться в дела Ирода. После этого Клеопатра вела себя по отношению к царю Иудеи (иудеи своего «царя», полностью зависевшего от римлян, люто ненавидели. – Ред.) весьма корректно.

В марте 36 г. до н. э. Антоний отправился на войну, и Клеопатра сопровождала его до Зевгмы, города на берегу Евфрата неподалеку от границы с Арменией, что представляло собой пеший переход длиной около 150 миль от Антиохии. Вероятно, Клеопатра хотела провести рядом с Антонием всю войну, так как в более поздний период мы видим, что она снова пытается остаться при нем в похожих обстоятельствах. Но видимо, в Зевгме оказалось, что состояние Клеопатры требует ее возвращения в Египет, где она и будет ожидать возвращения Антония, как она надеялась, с победой. Несмотря на все свои тревоги и разочарования в жизни, царица заметно сохранила свою энергию и бесстрашие и теперь была не менее смела и отважна, чем в те дни, когда Юлий Цезарь увидел ее во главе сирийского войска, вторгшегося в Египет. Ей нравилась военная жизнь и опасности, которым нужно смело смотреть в лицо. Античный писатель по имени Флор писал о Клеопатре, что она «не знает никаких женских страхов», и эта попытка идти на войну со своим мужем указывает на то, что с возрастом дерзость и отвага, столь часто заметные в ее действиях, не уменьшились. По-видимому, Клеопатра не совсем одобряла поход Антония, казавшийся рискованным предприятием, стоившим ей немалых средств. Но это приключение манило ее и придавало ее жизни ту долю волнений, которая, видимо, была необходима Клеопатре для существования. Но Антоний, как бы ни был увлечен своей царицей, не мог оценить честь, которую она оказала ему в такое время, сопровождая его, и, наверное, испытал немалое облегчение, когда увидел, как ее кавалькада исчезает из вида на дороге назад в Антиохию.

Из Антиохии Клеопатра отправилась по долине реки Оронт в Апамею (город в Сирии), откуда совершила путешествие мимо Аретузы и Эмесы в Антиливан (горный хребет между Ливаном и Сирией. – Пер.), а оттуда в Дамаск. Затем она, по-видимому, направилась к Галилейскому морю (одно из названий Тивериадского озера на севере Палестины, совр. Израиль; другие его названия: озеро Кинерет, Генисаретское озеро, Бахр-Табария. – Пер.), а оттуда по реке Иордан к Иерихону. Где-то там она встретилась с деятельным Иродом, который явился к ней, чтобы прийти к какому-то соглашению в отношении тех частей Иудеи, которые Антоний подарил ей. После небольшого торга наконец было решено, что Ирод может арендовать у Клеопатры эти земли за определенную сумму денег. В субтропическом климате Иерихона в изобилии росли пальмы, хна, алыча или zukkum и бальзамин, «бальзам Галаад» (Галаад или Гилеад – область в Древней Палестине. – Пер.), высоко ценившийся как ароматическое вещество и медицинское средство. С точки зрения стратегии Иерихон был ключом к Палестине (Иерихон, кстати, согласно Книге рекордов Гиннесса, древнейший город в мире, существовавший уже в 7800 г. до н. э. – за 66 веков до того, как прозвучали известные из Библии иерихонские трубы переселявшихся в Палестину кочевников-евреев, ведомых Иисусом Навином, сменившим умершего Моисея. «И предали заклятию все, что в городе, и мужей и жен, и молодых и старых, и волов и овец и ослов, все истребили мечом» [Иис. Нав., 6: 20]; «А город и все, что в нем, сожгли огнем; только серебро и золото и сосуды медные и железные отдали в сокровищницу дома Господня» [Иис. Нав., 6: 23]. – Ред.). Поэтому можно понять, как, вероятно, досадно было Ироду лишиться этой жемчужины своей короны. Говорят, что после того, как он взял Иерихон в аренду у Клеопатры, город стал его излюбленным местом проживания. По завершении этой сделки царица, видимо, продолжила свое путешествие в Египет по приглашению иудейского царя через Иерусалим и Газу, то есть через Иудейское царство. Но как только она ступила на иудейскую территорию, Ирод задумал захватить и предать ее смерти. Дорога из Иерихона в Иерусалим зигзагом поднимается вверх по крутому и пустынному горному склону среди труднопроходимого, лишенного растительности ландшафта. Было бы легко напасть из засады на царицу в одном из безлюдных ущелий, по которому пролегал ее путь, а вину можно было свалить на разбойников, которыми кишели эти места. Как рассказывает нам Иосиф Флавий, Ирод обратил внимание своих советников на то, что Клеопатра по причине своего огромного влияния на дела в Риме стала представлять угрозу всем правителям небольших государств; и теперь, когда она оказалась в его власти, Ирод мог с величайшей легкостью избавить мир от женщины, которая стала всем им помехой, в результате чего миновало бы много бед и несчастий. Ирод сказал советникам, что Клеопатра обратила на него взор своих прекрасных глаз, и он не сомневается в том, что она предпримет попытку посягнуть на его добродетель до того, как пересечет южную границу. Ирод доказывал, что Антоний в конечном итоге будет благодарить его за ее убийство, ведь очевидно, что она никогда не будет ему верным другом, а оставит его в тот момент, когда он больше всего будет нуждаться в ее верности. Однако советники пришли в смятение от предложения царя и начали умолять его не делать этого. «Они настойчиво просили и умоляли его, – пишет Иосиф Флавий, – не делать ничего поспешно; ведь Антоний не потерпит этого, нет, даже если кто-то станет доказывать ему, что это было сделано ради его же пользы. Клеопатра занимала самое высокое положение, которое могла занимать женщина в то время в мире, и такое деяние будет заслуживать осуждения из-за дерзости Ирода, посмевшего совершить это».

Поэтому иудейский царь (поняв, что Антоний не оставит камня на камне в его уделе. – Ред.) отказался от своего вероломного замысла и любезно сопроводил Клеопатру до пограничной крепости Пелусий, и, таким образом, она целой и невредимой вернулась в Александрию, где стала ждать рождения своего четвертого ребенка. Наверное, следует отметить, что Клеопатра привезла с собой в Египет из Иерихона много черенков кустов бальзамина (так решил автор. Думается, их привезли в Египет за тысячи лет до Клеопатры – Палестина и Сирия периодически оказывались под властью фараонов. – Ред.) и посадила их в Гелиополисе неподалеку от современного Каира. Мысли царицы теперь, наверное, были полны оптимизма. Антоний собрал огромную армию и уже должен был, по ее предположениям, вторгнуться далеко в глубь территории Парфии. Несмотря на свои предыдущие страхи, Клеопатра теперь ожидала, что Антоний вернется к ней, овеянный славой, открыв дорогу через Персию в Индию и сказочный Восток. Рим станет приветствовать его как своего героя и идола, а непопулярный в народе Октавиан исчезнет с политической арены. Тогда Антоний потребует для себя и для нее трон Запада и Востока, и, наконец, ее малолетний сын Цезарион, как их наследник, получит все, что ему причитается.

Поддерживаемая такими надеждами, Клеопатра проводила дни в ожидании; и в конце осени она произвела на свет мальчика, которого она назвала Птолемей, согласно обычаям своего рода. Но еще до того, как полностью восстановились ее силы, она получила депеши от Антония, в которых он сообщал ей страшные вести: война оказалась гибельной для его войска; сам он добрался до Северной Сирии лишь с остатками своей огромной (от 13 до 18 легионов. – Ред.) армии, одетой в лохмотья и изнуренной голодом и болезнями; денег катастрофически не хватает. Антоний умолял Клеопатру оказать ему помощь и привезти ему деньги для выплаты его павшим духом солдатам и написал, что будет ожидать ее приезда к побережью Сирии где-нибудь между Сидоном (совр. Сайда) и Беритом (совр. Бейрут).

И снова надежды несчастной царицы разбились вдребезги, но, мужественно взяв себя в руки в сложившейся ситуации, она собрала деньги, одежду, оружие и припасы для армии и с максимально возможной скоростью отправилась на выручку к своему мужу.

История этой военной катастрофы такова. Из Зевгмы Антоний походным маршем дошел до современного Армянского нагорья, где он произвел смотр своей огромной армии, состоявшей из 60 тысяч римских пехотинцев (включая испанцев и галлов), 10 тысяч римских всадников и около 30 тысяч солдат других национальностей, включая 13 тысяч кавалеристов и пехотинцев, присланных царем Армении Артаваздом II, и большой отряд, предоставленный ему царем Понта Полемоном. Было собрано огромное количество осадной техники и метательных орудий, которые были посланы в Мидийскую Атропатену по долине реки Ерасх (Аракс) вместе с отрядами из Армении и Понта, а также двумя римскими легионами. Сам Антоний с основной частью армии шел в Мидию более прямым путем через Северную Ассирию, горя нетерпением атаковать врага. Весть о его приближении с такими силами, пишет Плутарх, не только встревожила парфян, но и вселила страх в жителей Северной Индии – действительно заставила трястись всю Азию (здесь еще не забыли не только Александра Великого Македонского, но и походы его наследников: Селевка ок. 305 г. до н. э., Антиоха III ок. 210–204 г. до н. э. и других. – Ред.). Предполагалось, что Антоний с триумфом пройдет по Ирану; и, вероятно, строилось много предположений о том, поведет ли он свою армию, как Александр Великий, в Индию, где его встретят корабли Клеопатры с деньгами и припасами, приплывшие по морскому торговому пути из Египта. К концу августа Антоний добрался до города Фрааспы, столицы Мидийской Атропатены (древнее название земель в современном Южном (Иранском) Азербайджане), и там стал ждать прибытия своих осадных машин и сопровождавших их войск. Антоний предполагал, что город быстро сдастся, но в этом он ошибся и, прежде чем приступил к затяжной осаде, получил донесение о том, что вторая часть его армии подверглась нападению и потерпела поражение, весь его арсенал для сокращения стен городов захвачен или разбит, царь Армении бежал с остатками своей армии в свою страну, а царь Понта попал в плен. Но, несмотря на такие сокрушительные потери, Антоний принял мужественное решение продолжать осаду. Однако вскоре прибытие армии парфян, бодрой после одержанной победы, начало причинять ему большие неудобства, и места расположения римских войск постоянно подвергались изматывающим нападениям отрядов знаменитой парфянской кавалерии, хотя ни разу враг не принял генерального сражения. Наконец, в октябре Антоний был вынужден начать с врагом переговоры, так как ввиду общей нехватки съестных припасов и упадка духа в войсках нельзя было ожидать приближения зимы без величайшего страха. Поэтому он послал сообщение царю Парфии, в котором говорилось, что, если ему будут переданы военнопленные, взятые в войне с Крассом, а также утерянные штандарты с орлами, он снимет осаду и уйдет. Враг отклонил эти условия, но заявил, что, если Антоний уйдет, его отступлению никто не будет мешать; и римляне согласились на это.

Однако парфяне не сдержали слова, и, когда измученные легионеры переходили через заснеженные горы, они подверглись многочисленным нападениям жестоких племен, которые устраивали им засады на каждом перевале и следовали за ними по пятам, нападая на римлян. И помимо тысяч людей, которые были таким образом отрезаны от своих или убиты в ежедневных стычках, большое количество римских воинов погибло от холода и недоедания. Был период, когда съестных припасов не хватало настолько, что буханка хлеба ценилась на вес серебра; и именно в это время большое количество людей, съев какой-то корень, который казался съедобным, лишились рассудка и умерли. «Тот, кто съедал такой корень, – писал Плутарх, – совсем ничего не помнил и мог только двигать с места на место большие камни, что он проделывал с такой серьезностью и усердием, как будто это было дело чрезвычайной важности; и, так, во всем лагере можно было увидеть лишь солдат, которые выворачивали из земли камни и носили их с места на место до тех пор, пока, в конце концов, у них не начиналась рвота, и тогда они умирали».

На протяжении всего этого долгого и ужасного перехода Антоний вел себя чрезвычайно мужественно и стойко. Он делил все трудности со своими солдатами, и, когда войско разбивало лагерь на ночевку, он ходил от палатки к палатке, беседуя с легионерами, подбадривая и обнадеживая их. Его сочувствие и забота о раненых были сродни отношению к ним самой заботливой женщины. Солдаты обожали его; и даже те, кто был при смерти, приходили в себя в его присутствии и называли его всякими уважительными и полными любви именами. «Они хватали его за руки, – пишет Плутарх, – с радостными лицами и просили, чтобы он позаботился о себе и не беспокоился о них; они называли его своим императором и главнокомандующим и говорили, что, если только с ним все будет в порядке, они будут спасены». Много раз слышали, как Антоний восклицает: «О, десять тысяч!», словно восхищаясь знаменитым отступлением Ксенофонта, которое было даже еще более тяжелым, чем его собственное (знаменитый поход с боями 10 тысяч греческих наемников [из 13 тысяч первоначально] после проигранного их покровителем Киром [младшим] боя при Кунаксе близ Вавилона [401 г. до н. э.], где Кир был убит. Греки смогли за 1 год и 3 месяца пройти с боями около 4 тысяч километров и, разбив напоследок колхидян в 400 г. до н. э., прорваться к морю [Трапезунт, совр. Трабзон] и вернуться в Грецию. – Ред.). Однажды ситуация была настолько серьезной, что Антоний заставил одного из своих рабов по имени Рамн дать клятву, что в случае всеобщей резни тот проткнет его мечом и отрежет ему голову, чтобы его не смогли ни взять в плен живым, ни узнать мертвого.

Наконец, после двадцати семи ужасных дней, в течение которых римляне отбивали атаки парфян не менее восемнадцати раз, римские легионы переправились через Ерасх, прорвавшись в Армению и сохранив (в отличие от Красса) знаки своих легионов с орлами в целости и сохранности. Здесь, произведя смотр своей армии, Антоний обнаружил, что потерял 20 тысяч пехотинцев и 4 тысячи всадников, большая часть которых погибла от холода и болезней. Однако их беды еще не закончились, ведь, хотя враг и остался позади, им предстояло встретить зимние холода, и переход из Армении в Сирию был полон трудностей. К тому моменту, когда армия достигла побережья, умерли еще 8 тысяч человек, и все войско, которое наконец встало на зимние квартиры в местечке под названием Белая Деревня между Сидоном и Беритом, представляло собой оборванные остатки огромного войска, которое так смело отправилось в поход прошлой весной. И все же можно сказать, что, если бы Антоний не оказался столь бесстрашным военачальником, в тех ужасных горах погибло бы гораздо больше, разделив печальную судьбу Красса и его злосчастной экспедиции (в 53 г. до н. э. из примерно 40 тысяч воинов Красса погибло 20 тысяч, было взято в плен 10 тысяч (их поселили в далекой Маргиане, совр. район Мары в Туркмении), прорвались к своим 10 тысяч. – Ред.).

В Белой Деревне Антоний с нетерпением ожидал приезда Клеопатры; и тем не менее он так стыдился своего поражения и был так несчастен при мысли об ее упреках в его неудаче, что в отчаянии обратился за ложным утешением к винной кружке и каждый день допивался до состояния невменяемости. Когда же Антоний не был в бесчувственном состоянии, то нервничал и не находил себе места. Он не мог выдержать скуку долгого обеда, вскакивал из-за стола и бежал к берегу моря, чтобы осмотреть горизонт: не покажутся ли паруса кораблей Клеопатры. И он, и его военачальники осунулись и выглядели неопрятно, его солдаты были одеты в лохмотья. В таком состоянии Клеопатра и увидела их, когда, наконец, ее флот вошел в залив, привезя с собой одежду, провизию и деньги.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.