Сословия, прослойки и внесистемный элемент

Сословия, прослойки и внесистемный элемент

В любом историческом справочнике можно прочитать, что японское общество эпохи Токугава состояло из четырех сословий (воины, крестьяне, ремесленники, торговцы). Это не совсем точно. Кроме этих четырех основных сословий, токугавскую Японию населяли люди, которые оставались за пределами этой классификации. И не случайно. Дело в том, что классификация эта — китайская, к тому же очень древняя; в Поднебесной пользовались ею задолго до рождества Христова. В исторической хронике Ханьшу, посвященной правлению династии Хань с III века до н. э., четыре иероглифа, означающие основные профессии ханьского Китая (по-японски они читаются си-но-ко-сё), встречаются довольно часто. В той же китайской летописи, кстати, говорится о том, что в I веке до н. э. на Японских островах жило более ста племен, каждое со своим вождем. Что сильно противоречит непрерывной династической историографии императоров Ямато.

В древнем Китае воины, крестьяне, ремесленники и торговцы были просто названиями четырех главных родов занятий, и этот список не претендовал на полный охват древнекитайского общества. В токугавской Японии принцип возвели в абсолют и постарались сделать рамки четырех сословий всеохватными. Правда, пришли к этому не сразу. Во времена междоусобных войн население Японских островов четко делилось на тех, кто воюет, и тех, кто обрабатывает землю и кормит воюющих. Так что к XVII веку деление на самураев и крестьян в общественном сознании уже полностью сложилось. С наступлением мирного времени к ним добавились ремесленники, а затем и торговцы.

Рыбак

На волне растущей популярности неоконфуцианского учения Чжу Си ханьская классификация общественных занятий получила вторую жизнь. Но к XVII веку структура японского общества изрядно усложнилась и устоявшиеся китайские термины это многообразие уже не вмещали, поэтому классификация оказалась неполной. Самураи, конечно, как и прежде управляли, крестьяне их кормили, ремесленники обеспечивали материально-техническую базу, а торговцы обслуживали. Но, кроме них, были горожане и селяне, которых ни к какому сословию отнести было нельзя (врачи, учителя, буддийские и конфуцианские священники и так далее), а также низшие касты — неприкасаемые (эта, хинин). Василий Головнин упоминал о том, что “не смог у знакомых наших японцев добиться толку, какой класс составляют, медики, ученые и младшие дети дворянские. Они говорили, что это почтенные в обществе люди. но особенного класса для них нет”.

Многочисленные труженики моря также в сословные рамки не умещались. Власти рассудили так: все, кто платит продуктовый оброк в пользу правящего сословия, причисляются к кормильцам страны, то есть к крестьянам. К ним и отнесли рыбаков вместе с другими “разночинцами”.

Воинское сословие любило, чтобы во всем был порядок. Поэтому на каждом социальном уровне была выстроена иерархия и система ответственности старших за младших, и даже касты отверженных не были исключением. В начале XVII века род Дандзаэмонов был назначен руководителем всех отверженных (эта и хинин), и следующие тринадцать поколений этой фамилии посвятили себя семейному делу. Среди каст отверженных также существовала иерархия: эта по рангу были выше хинин, и, соответственно, руководители хинин подчинялись Дандзаэмонам. Они жили в районе Асакуса, поэтому всей столице (и еще примерно половине страны) были известны как Дандзаэмоны из Асакуса. В 1868 году тринадцатый глава клана за многолетние заслуги был произведен в полноценные граждане.

Неприкасаемые выполняли самую грязную с точки зрения буддистов работу, связанную со смертью: забивали скот, готовили казни, убирали трупы погибших горожан и так далее. Жили они отдельно, в гетто, и жизнь их была тяжелой и жалкой. Так жило большинство неприкасаемых, но не все. Ловкие и предприимчивые дубили шкуры павших животных и делали из них дорогие кожаные сандалии. Самые удачливые, накопив денег, покупали землю и переходили в крестьянское сословие. Такое хоть и нечасто, но случалось. Общая численность неприкасаемых не превышала 1 % населения — 200–300 тысяч человек.

Слепой массажист. Источник: ЕА2

Особую группу токугавского населения составляли инвалиды. В XVII веке они тоже входили в касту отверженных, но позднее обособились от них. В силу неполной трудоспособности инвалиды выбирали себе занятия, которые позволяли им чем-то компенсировать физические недостатки. Например, слепые массажисты и музыканты заменяли отсутствие зрения чувствительностью пальцев, сильным голосом или хорошим слухом, а инвалиды-ростовщики выживали за счет жесткости, настойчивости и организованности. Их не любили, как и любых ростовщиков. Инвалидов не любили даже сильнее, потому что они были сплоченнее и бескомпромисснее. При малейших отклонениях от условий выплаты кредита инвалиды устраивали перед домом должника демонстрацию и позорили его на весь квартал.

Но, правда, и опасной была эта профессия. Даже сегодня некоторым должникам бывает проще ликвидировать кредитора, чем вернуть ему долг, а уж в XVIII веке ссужать деньги под проценты было еще опаснее. Особенно если ростовщик — инвалид. В записях XIX века часто говорится о том, что люди с ограниченными физическими возможностями чаще других становились жертвами как спланированных, так и спонтанных преступлений.

Многие инвалиды были заняты в незатейливых уличных представлениях. Мужчины развлекали публику собственным вариантом борьбы сумо или боролись на потеху с нормальными женщинами. Бродячие слепые артистки (годзэ) зарабатывали на жизнь, обходя дома с песнями под сямисэн и старинными сказаниями. Этот вид народного творчества был известен в Японии с незапамятных времен. Слепые девочки обучались этому с ранних лет. Многие годзэ исполняли песни собственного сочинения, которые становились популярными в той или иной местности. Некоторые из этих песен известны в Японии и сегодня. Обычно годзэ объединялись в небольшие группы и помогали друг другу, определяя очередность гастролей и деля выгодные маршруты. В качестве поводырей использовали женщин с остаточным зрением. В некоторых княжествах творчество бродячих певиц считали важной фольклорной традицией и облегчали им жизнь, предоставляя помещения для выступлений и оказывая некоторую поддержку. Этот жанр практически исчез в Японии после Второй мировой войны. Кобаяси Хару, жительница города Нагаока (префектура Ниигата), известная как последняя исполнительница-годзэ, умерла в 2005 году. Ей было 105 лет.

Диагностика по пульсу. Источник: НА

Еще токугавские инвалиды занимались врачеванием, причем часто безо всяких на то оснований. С лечением в то время вообще дело обстояло не очень: “В Японии совсем нет больниц, а всяк лечится где может, поэтому люди неимущие умирают без всякого призрения” [Головнин, 1816]. Отсутствие больниц компенсировалось большим числом частных лекарей, и инвалиды не могли остаться в стороне от хорошего дела. Нехитрые лекарства изготовляли тогда многие, лечили тоже запросто, прямо на дому. Поставил возле дома плакат с сообщением о своих врачебных способностях — и считай что лекарь. В эпоху Токугава врачей не лицензировали, и лекари-шарлатаны (ябуися) постоянно фигурировали в комедийных пьесах и городских анекдотах.

В народе большим уважением пользовались иглотерапия и моксотерапия, а скрутить моксу-фитилек из лечебной травы и прижечь нужное место — дело нехитрое, инвалиду вполне по силам. Если же лечение не помогало и больному становилось хуже, то прибегали к испытанному средству: приглашали гадателя-монаха с шаманскими наклонностями (мико, китоси), и он исполнял обращенный к всевышнему магический ритуал по синтоистскому или буддийскому обряду.

Фильм японского режиссера Китано Такэси “Затойчи” шел во многих странах, но название фильма в прокате нигде не было переведено точно. Его демонстрировали либо под оригинальным японским названием (как в России), либо заменяли это название другим, не имевшим никакого отношения к переводу (“Слепой самурай”, “Слепой массажист”). Во времена действия фильма словом дзато и впрямь именовали слепых, составлявших одну из четырех групп инвалидов. А компонент ити в названии фильма — это имя главного героя. Поэтому в дословном переводе оно означает “слепой Ити”. Главный герой по сюжету и был массажистом, в соответствии с реалиями эпохи. Но если воспользоваться современной словоообразовательной моделью и записать слово ити цифровым иероглифом со значением “один” (что не соответствует оригиналу), то при восприятии на слух название фильма получает иной смысл — “лучший среди слепых”, “чемпион среди слепых”, что вполне отвечает содержанию. Возможно, авторы фильма не без умысла фонетически обыграли название, придав ему двойной смысл. В поливановской транскрипции русскоязычное название фильма выглядело бы несколько иначе — Дзатоити. Но это, в общем, не страшно, поскольку поливановская транскрипция тоже не идеальна, хотя и более привычна.

Синтоистский обряд у постели больного. Источник: НА

На противоположном полюсе токугавского общества, отделенном от основной массы населения, располагались императорский дом и придворная аристократия — они также не входили ни в одно из четырех сословий. Так что в действительности японское общество эпохи Токугава было немного сложнее, чем его описывают в кратких исторических справочниках.

Общепринятым также является представление о жесткости сословных рамок: “Всякому человеку указано было раз навсегда его место в обществе, ему нечего было опасаться потерять его, но нечего и надеяться изменить” [Богданович, 1905]. Представление в целом верное, однако требует уточнения. Как грунтовые воды тонкими струйками пробивают себе путь наверх сквозь скальные породы, так и в токугавском обществе были обходные пути, ведущие к простому человеческому счастью. Самый распространенный из них — в стиле шерше ля фам, через закон об усыновлении. Правящее сословие заботилось о чистоте своих рядов, поэтому браки самураев с простолюдинами были запрещены. Эту традицию соблюдали со времен междоусобных войн. Испанский миссионер писал по этому поводу: “Знатные господа ни за какую цену не женятся на дамах не своего круга, так как считается, что связь с человеком из низшей касты ведет к потере чести” [Ксавье, 1549].

Но и без женитьбы, пристроив дочь в наложницы к удельному князю или хатамото, можно было рассчитывать на рождение сына с перспективой усыновления и наследования. Отец и братья избранницы в этом случае автоматически попадали под высокое покровительство. Знати, конечно, на всех желающих отцов не хватало, но и красавицы рождались нечасто, так что в целом баланс сохранялся. Мать пятого сёгуна Цунаёси (придворное имя Кэйсёин) родилась и выросла в семье простого жителя Киото. А когда судьба возвела ее сына на сёгунский престол, мужчины в ее семье сразу получили княжеский статус, высокий служебный ранг и право носить фамилию Мацудайра.

В эпоху Токугава передача прав наследования приемным сыновьям распространилась особенно широко. В предыдущий период Муромати семеро сёгунов были рождены законными женами обладателей этого титула. А из пятнадцати сёгунов Токугава таких было только трое: сам отец-основатель Иэясу, третий сёгун Иэмицу и пятнадцатый сёгун Ёсинобу. Удельные князья тоже предпочитали назначать своими наследниками сыновей, рожденных наложницами, или вообще приемных воспитанников, не имеющих влиятельных братьев, отцов и дедов. Так что повышение социального статуса семьи через матримониальные связи было делом довольно распространенным. При этом положение женщины в эпоху Токугава было, пожалуй, самым приниженным за всю историю Японии: ни одно женское имя в связи со значительными событиями (кроме рождения будущего сёгуна или удельного князя) в хрониках не упоминается. За исключением разного рода скандалов и любовных историй.

Со второй половины XVIII века, когда деньги стали реальной силой, появилась возможность для перехода в воинское сословие за деньги. Зажиточные крестьяне и купцы часто ею пользовались. Правда, попадали в высший класс не они сами, а их вторые-третьи сыновья, которых при наличии оформленной по всем правилам грамоты (кабу) можно было отдать на воспитание в самурайскую семью. Ее они покидали уже полноценными воинами с правом носить не только имя, но и фамилию, а также два меча на поясе. Со временем стали обходиться даже без грамоты: просто заключали договор об оплате купцом “расходов на воспитание приемного сына”, которого отдавали в родовитую, но небогатую семью.

На современной денежной купюре достоинством пять тысяч иен изображена японская писательница Хигути Итиё (1872–1896). Кстати, первая женщина на японских банкнотах. Ее отец-простолюдин как раз был одним из тех, кто незадолго до 1867 года купил себе самурайское происхождение. После упразднения сословий знатным самурайским фамилиям были пожалованы дворянские титулы. Отец Хигути Итиё также стал дворянином, но не потомственным.

Не осталась в стороне от этой тенденции даже воинская элита, наследственные аристократы хатамото и прямые вассалы сёгуна гокэнин. Должностей на них никогда не хватало — в начале XVIII века на 17300 гокэнин приходилось всего 250 должностей в центральном аппарате бакуфу. Остальные жили на небольшое жалованье: в первые годы XVIII века у девяти из десяти гокэнин оно не превышало 20 коку риса в год (в замке Эдо столько же получали фрейлины 5-10-го рангов). Чтобы выжить, многие гокэнин осваивали новые формы семейного дела: выводили новые сорта цветов, выращивали саженцы, поющих цикад, делали изящные фонарики и так далее. Нередко из этих изделий получались даже средневековые бренды, кормившие их обладателей. Но и этих занятий на всех не хватало. И тогда оставалось последнее — продать свое высокое происхождение. В семью принимали сына купца или состоятельного деревенского старосты и делали его наследником аристократического титула. Усыновление чиновником в ранге досин стоило 200 рё золотом, в ранге ёрики — 1000 рё. Это были очень хорошие деньги даже для воинской элиты.

За счет личных талантов тоже можно было выйти в люди. Один из самых известных в японской истории случаев — карьера крестьянского сына Идзава Ясобэя (16631738). В возрасте 27 лет за заслуги в инженерно-строительном деле его сделали самураем, а в 65 лет на службе у сёгуна он получил высокий ранг хатамото. Сегодня трудно судить о том, насколько талантлив был в военно-инженерном деле Идзава Ясобэй и насколько оправданными были почести: первые европейцы довольно скептически оценивали японские достижения в этой области. Василий Головнин писал:

В инженерной науке японцы не более разумеют, как и в других частях военного искусства. Крепости и батареи их, которые нам удалось видеть, построены без всяких правил и так смешно, что строители оных, кажется, и здравого рассудка не держались, не токмо опытов и правил науки.

Бегство от голода

В обратном направлении межсословный “лифт” тоже работал. Младшие сыновья рядовых самураев время от времени добровольно переходили в крестьянское сословие. За попытку двойного самоубийства самурая переводили в касту неприкасаемых. Такая же участь ждала простолюдинов, которые в неурожайные годы бежали из своих провинций от голодной смерти и превращались в бродяг.

Замечателен извилистый жизненный путь писателя Кёкутэй Бакин[18] (1767–1848), который считается первым профессиональным литератором Японии. Он родился в самурайской семье Такидзава, пять поколений которой служили клану Мацудайра. Правда, родной дед Бакина был крестьянином и попал к Такидзава как воспитанник, позднее усыновленный. Еще юношей Кёкутэй Бакин вместе с братом покинул родной дом, чтобы начать карьеру вольнонаемного самурая. Во второй половине эпохи Токугава контрактная система расширялась, и принцип верности сюзерену в абсолют уже не возводили: рядовые самураи все чаще меняли хозяина. Нанимателям это не претило: они стали свободнее в выборе бойцов.

В возрасте 21 года рядовой самурай и будущий писатель Кёкутэй Бакин остался без работы и стал ронином. Просидев два года без дела, в 1790 году он поступил в литературную школу Санто Кёдэна[19], начал изучать писательское ремесло и сочинять городские повести и романы, получившие известность. Спустя три года Кёкутэй Бакин женился и стал сначала учеником, а затем приказчиком в лавке, принадлежавшей его жене. Кёкутэй, имея деда-крестьяниа и родившись самураем, в итоге превратился в горожанина-торговца. Этим метаморфозы не закончились. Его сын Сохаку получил медицинское образование и стал врачом в самурайском клане Мацумаэ, вновь вернувшись, таким образом, в воинское сословие. И не только вернулся, но и добился успеха. Таро, сын Сохаку и внук Бакина, уже как потомственный самурай поступил на службу в бакуфу и получил ранг гокэнин, после чего он сам, его отец и дед получили удостоверения прямых вассалов самого сёгуна.

Безработный самурай на перетяжке зонтов. Старинная гравюра

Данный текст является ознакомительным фрагментом.