На Фарсальской равнине

На Фарсальской равнине

В Фессалии Цезарь пытался войти в небольшой город Гомфы. Несколько месяцев назад эта община добровольно обратилась к Цезарю с предложением «пользоваться всеми ее средствами и просила у него гарнизона», но теперь впустить эту оголодавшую толпу было бы равносильно самоубийству — горожане закрыли ворота. Тогда рассвирепевший Гай Юлий взял город штурмом и отдал воинам на разграбление. «Воины вследствие голода разом наполнили свои утробы всякой снедью и непристойно опьянели, — рассказывает Аппиан, — и наиболее из них забавными в пьяном состоянии выглядели германцы, так что, казалось, явись Помпей в это время, он мог бы совершить нечто решающее, если бы только он из гордости совершенно не пренебрег их преследовать». Помпей поступил как средневековый рыцарь — из тех, что своим благородством обеспечивали сытную жизнь трубадуров, но эпоха рыцарства не настала, и ему придется платить за свою доброту.

Цезарь не имел выбора — ему необходимо было увести деморализованную армию подальше от места катастрофы. Причем судьба великого честолюбца могла решиться только в Греции; он мог покинуть этот край либо победителем, либо остаться здесь навечно. (Старший сын Помпея, Гней, частью уничтожил немногочисленный флот Цезаря, частью захватил в плен.)

Выбор у Помпея был велик, но это обстоятельство, как ни странно, не пошло ему на пользу. Противник Цезаря имел свой беспроигрышный план, но в его войске находился римский сенат почти в полном составе, на его стороне сражалось сословие всадников — эти люди постоянно навязывали командиру собственное мнение.

Афраний предложил оставить Цезаря и напасть на Италию, «так как эта страна — самая славная награда за победу на войне, и к тем, кто ею владеет, тотчас присоединятся Сицилия, Сардиния, Корсика, Испания и вся Галлия». План довольно неплох, но оставался Цезарь, а пока он жив — спокойствия не мог обрести никто, ни в Риме, ни во всем мире. Помпей отверг предложение Афрания опять же из благородных побуждений. Плутарх пишет:

Было бы противно совести и долгу бросить на произвол судьбы Сципиона и бывших консулов в Греции и Фессалии — ведь эти люди, вместе с большими денежными средствами и значительным войском, попадут в руки Цезаря; о Риме же больше всего печется тот, кто воюет как можно дальше от него — для того чтобы этот город мог спокойно ожидать победителя, не испытывая бедствий войны и даже не слыша о них.

Положение Цезаря после неудачи под Диррахием было хуже некуда. Как мы видели, отношение греков к нему стало нелучшим, но даже если бы оно было дружеским, то большой пользы Гаю Юлию не принесло бы: огромная армия Помпея за год хозяйничанья в Греции начисто вымела все, что было необходимо его сопернику.

Лучшая часть войска Цезаря имела боевой опыт и неодолимую отвагу в битвах. Однако его солдаты из — за преклонного возраста уставали от длительных переходов, от лагерной жизни, строительных работ и ночных бодрствований. Страдая от тяжких трудов вследствие телесной слабости, они теряли и бодрость духа. К тому же, как тогда говорили, дурное питание вызвало в армии Цезаря какую — то повальную болезнь. Но самое главное — у Цезаря не было ни денег, ни запасов продовольствия, и казалось, что в течение короткого времени его армия сама собой распадется.

Цезарь расположил войско на Фарсальской равнине; спустя несколько дней здесь появился Помпей — он устроил лагерь на расстоянии 30 стадиев (примерно 5,5 километра) от лагеря соперника. Несмотря на превосходство в силе, Помпей не спешил в битву — время работало на него. Он надеялся (и не без оснований), что все может решиться относительно мирным путем.

Аппиан оценивает положение:

Провиант Помпею доставлялся отовсюду, ибо у него были в такой степени заготовлены дороги, гавани и посты, что и с суши ему постоянно все доставлялось и при любом ветре через море. Цезарь, напротив, имел только то, что с трудом отыскивал и добывал, испытывая при этом сильные затруднения.

Однако и при таких обстоятельствах ни один из воинов Цезаря его не покинул, а все с каким — то демоническим рвением стремились вступить в бой с врагами, полагая, что, закаленные уже в течение 10 лет, они в битве будут во многих отношениях превосходить новобранцев, между тем как в рытье рвов, сооружении стен и наборе припасов они, вследствие своей старости, более слабы, и вообще, терпя страдания, они предпочитали что — нибудь делать, чем погибнуть без всякого дела от голода. Сознавая все это и зная, что ему противостоят люди, закаленные и доведенные до отчаяния, а также блестящее счастье, обычно сопровождающее Цезаря, Помпей полагал, что было бы рискованно подвергнуть опасности все предприятие из — за исхода одного сражения; более подходящим и безопасным будет нуждой истощать врагов, сидевших на бедной территории, не владеющих морем и не имеющих кораблей даже для того, чтобы быстро убежать. Так, полагаясь на самый верный расчет, Помпей решил всячески затягивать войну, доведя войска Цезаря в результате голода до болезни.

Однако если армия Цезаря состояла из командира и легионеров, то в армии Помпея нашла приют вся знать Рима. Эти сенаторы, бывшие консулы отвергали все разумные предложения Помпея; его осмотрительность выдавали за трусость, его решение отсрочить битву за попытку подольше наслаждаться единоличной властью. В чем только не обвиняли несчастного Помпея! Военачальника упрекали в том, что он тешится верховной властью и с бывшими консулами и преторами обращается как с рабами. Фавоний жаловался, что из — за властолюбия Помпея в этом году он не отведает произраставших в Италии тускульских фиг. Афраний, недавно прибывший из Испании после неудачного командования (на нем даже было подозрение, что он за деньги продал свою армию Цезарю), спрашивал Помпея, почему же не сражаются с купцом, купившим у него провинции.

Терпения и выдержки явно не хватало противникам Цезаря — это, в конечном счете, и решило судьбу республики. Увы! Удача приходит к тому, кто умеет ждать! Соратники Помпея настолько горели желанием поскорее вернуться к привычным делам, что вызвали возмущение даже у Плутарха.

В самом деле, можно ли считать находящимися в здравом уме людей, которые, расхаживая по лагерю, уже домогались консульства и претуры или, как Спинтер, Домиций и Сципион, яростно спорили между собой из — за должности верховного жреца, принадлежавшей Цезарю, и вербовали себе сторонников? Словно перед ними стоял лагерем армянский царь Тигран или царь набатеев, а не знаменитый Цезарь и его войско, с которым он завоевал тысячу городов, покорил более 300 народов и, оставаясь всегда победителем в бесчисленных битвах с германцами и галлами, захватил в плен миллион человек и столько же уничтожил в сражениях!

Помпей никогда не хвалил врачей, потворствовавших желаниям больных, он до последнего пытался убедить военачальников в действенности своего плана. Однако недавний победитель при Диррахии не только натолкнулся на стену непонимания и самонадеянности, но и вызвал к себе вражду и ненависть — не меньшую, чем к Цезарю. Ждать не хотел никто. Соратники Помпея суетились.

…посылали в Рим заранее нанимать дома, приличествующие для консулов и преторов, рассчитывая сразу после войны занять эти должности. Особенно неудержимо рвались в бой всадники. Они очень гордились своим боевым искусством, блеском оружия, красотой коней, а также численным превосходством: против 7 тысяч всадников Помпея у Цезаря была всего лишь 1 тысяча. Количество пехоты также не было равным: у Цезаря было в строю 22 тысячи против 45 тысяч у неприятеля.

Легионеры Цезаря тоже страстно желали битвы. Желали не потому, что были уверены в победе или ненавидели врага. Они устали от долгих скитаний, от голода и прочих лишений, им стало безразлично: победа или смерть. Скорая битва — было для них единственным, что могло бы внести какое — то разнообразие в безрадостную жизнь.

Цезарь с успехом использовал любое настроение своих солдат — даже смертельное отчаяние. Он понял, что если подождет еще несколько дней, то легионеры, превратившиеся в озверевшую, уже зараженную вирусом бешенства толпу, растерзают его самого. Цезарь, как никто другой, умел идти по тонкой доске над извергавшим раскаленную лаву вулканом. Более того, эту лаву, смертельную и для него, он заставлял течь в нужном направлении и обрушивать свою страшную силу на врагов.

Согласно Плутарху, Цезарь объявил солдатам, что два легиона идут на соединение с ним, а под Афинами находятся 15 когорт. Гай Юлий спросил воинов: стоит ли ждать подкреплений, — он всегда советовался с собственными легионерами в сложнейших ситуациях. «Солдаты с громкими криками просили его не ждать, но вести их в бой и приложить старания к тому, чтобы они могли как можно скорее встретиться с неприятелем».

По римской традиции, предполагалось выяснить волю богов. После заклания первого жертвенного животного жрец объявил, что в ближайшие три дня борьба с неприятелем решится сражением. Цезарю требовалось большего, чтобы вселить в сердца солдат веру в успех; он спросил жреца, не замечает ли он каких — то признаков благополучного исхода битвы. Жрец покорно произнес:

— Ты сам лучше меня можешь ответить на этот вопрос. Боги возвещают великую перемену существующего положения вещей. Поэтому, если ты полагаешь, что настоящее положение вещей для тебя благоприятно, то ожидай неудачи, если же неблагоприятно — жди успеха.

Цезарь лишил своих легионеров надежды на спасение путем бегства, — так поступали многие военачальники, сжигая за собой мосты, корабли…

— Прежде всего нужно, — обратился Цезарь перед битвой к солдатам, — чтобы я увидел, что вы помните свое обещание победить или умереть; поэтому разрушьте, вступая в бой, возведенные вами укрепления, засыпьте ров, чтобы у нас ничего не оставалось, если мы не победим, чтобы враги видели, что вы не имеете своего лагеря, и сознавали, что у вас нет иного выхода, как занять их лагерь.

Цезарь все же послал для охраны палаток 2 тысячи совершенно престарелых людей — от них в трудной битве было бы мало пользы. «Остальные, — рассказывает Аппиан, — выйдя в глубоком молчании, разрушили укрепления и свалили их в ров. Помпей, увидев это, осознал всю смелость противника и со стоном сказал себе, что им приходится тягаться со зверями и что верное средство против зверей — это голод».

Помпей рассуждал правильно: если бы он воздержался от битвы еще несколько дней, то войско Цезаря перестало бы существовать само по себе. Но соратники вынудили несчастного военачальника выступить навстречу войску, готовому рвать зубами всех на своем пути.

Цезарь, по сообщению Плутарха, уже был готов двинуть свои войска вперед, когда заметил одного из центурионов, преданного ему и опытного в военном деле. Центурион ободрял своих солдат и призывал их показать образец мужества. Цезарь обратился к центуриону, назвав его по имени:

— Гай Крассиний, каковы у нас надежды на успех и каково настроение?

Крассиний, протянув правую руку, громко закричал ему в ответ:

— Мы одержим, Цезарь, блестящую победу. Сегодня ты меня похвалишь, живым или мертвым!

Отдав последние распоряжения, Цезарь занял место в строю своего любимого 10–го легиона. Он всегда вел его в бой лично, когда положение было критическим. Сейчас настал именно такой момент и прославленный военачальник без лишних колебаний поставил на карту собственную жизнь.

Войско Цезаря напоминало стаю бешеных волков, но ее вожак просчитал все самые опасные моменты, он мыслил гениально, как никогда. Как он и предполагал, Помпей попытался добиться успеха с помощью конницы, имевшей семикратное превосходство. Всадники Помпея мгновенно смяли немногочисленную вражескую конницу и принялись окружать 10–й легион. И тут их ждал неприятный сюрприз — по знаку Цезаря из засады вылетело три тысячи специально отобранных наиболее смелых и опытных пехотинцев.

Плутарх рассказывает:

Они, против обыкновения, не метали копий и не поражали неприятеля в ноги, а, по приказу Цезаря, целили врагам в глаза и наносили раны в лицо. Цезарь рассчитывал, что молодые солдаты Помпея, кичившиеся своей красотой и юностью, не привыкшие к войнам и ранам, более всего будут опасаться таких ударов и не устоят, устрашенные как самой опасностью, так и угрозой оказаться обезображенными. Так оно и случилось. Помпеянцы отступали перед поднятыми вверх копьями, теряя отвагу при виде направленного против них оружия; оберегая лицо, они отворачивались и закрывались. В конце концов они расстроили свои ряды и обратились в позорное бегство, погубив все дело.

Своей пехоте Помпей запретил двигаться с места. На первый взгляд тактика его была вполне приемлемой: вначале бурный натиск неприятельской пехоты необходимо сбить, и фронт растянется, тогда солдаты должны будут в сомкнутых рядах напасть на разрозненные части врага. Неприятельские копья причинят меньше вреда, если солдаты останутся в строю, а не пойдут вперед при вражеских залпах. Солдаты Цезаря же от двойного пробега сильно устанут. Надежды Помпея непременно исполнились бы, будь его противником не мыслящий нестандартно Цезарь, а в атаку не шли, словно загипнотизированные им, самые отчаянные на земле солдаты.

Цезарь был не только блестящим полководцем, изворотливым политиком, но и великолепнейшим психологом. Его необыкновенные победы противоречили всем законам войны, всем правилам ведения битв, — вовсе не премудрости военной науки играли главную роль в его действиях. Гай Юлий прежде всего учитывал настроение своих солдат, их привычки, он мастерски умел пользоваться человеческими инстинктами.

Некоторые хвалили тактику Помпея защищаться правильным строем от нападавших. А по мнению Цезаря, удары, «нанесенные с размаха», — более эффективны, более сильны, к тому же от бега люди становятся храбрее, тогда как при неподвижности войско падает духом.

В ночь накануне битвы на небе появилась комета: огненный факел пролетел над войском Цезаря и исчез за лагерем Помпея. Цезарь сразу объявил это событие хорошим знамением, Помпей также посчитал комету предвестником своей победы. Однако мог ли быть победитель, когда не на жизнь, а на смерть сражаются братья?

Кометы, солнечные и лунные затмения часто являются накануне грандиозных битв, даже в ночь рождения Наполеона комета окрасила кровавым цветом небосвод. Это не предвестники чьей — то победы или поражения — небо возмущается поведением людей и дает им последний шанс задуматься и одуматься. Увы! Вся нелепость этой общеримской бойни хорошо видна лишь по прошествии тысячелетий, но даже небо не властно над величайшими человеческими пороками — властолюбием, честолюбием. Битва на Фарсальской равнине повторится сотни и тысячи раз во всех уголках земли на протяжении дальнейшей истории человечества.

Плутарх сообщает:

Уже с обеих сторон был дан сигнал, и раздались трубные звуки, призывающие к битве. Большинство участников думали лишь о себе, и только немногие — благороднейшие из римлян, а также несколько греков, прямого участия в сражении не принимавшие, — с приближением страшного часа битвы стали задумываться о том, как далеко завели римскую державу алчность и честолюбие. Здесь сошлись друг с другом братские войска, родственное оружие, общие знамена, мужество и мощь государства обратились против него же самого, показывая этим, до чего слепа и безумна охваченная страстью человеческая натура! Ведь если бы эти люди захотели спокойно властвовать и наслаждаться плодами своих побед, то большая часть суши и моря была бы уже подчинена их доблести. Если бы им было угодно, они могли бы удовлетворить свою страсть к трофеям и триумфам, утоляя жажду славы в войнах против парфян и германцев. Поле их деятельности представляли бы Скифия и Индия, и при этом у них было бы благовидное прикрытие для своей алчности — они бы просвещали и облагораживали варварские народы. Разве могла бы какая — нибудь скифская конница, парфянские стрелки или богатство индийцев устоять перед натиском семидесяти тысяч римлян под предводительством Помпея и Цезаря, чьи имена эти народы услышали гораздо раньше имени римлян — так много диких народов они покорили своим победоносным оружием?! Теперь они сошлись на бой, не щадя своей славы (ради которой принесли в жертву даже отечество): ведь до этого дня каждый из них носил имя непобедимого.

Пехота Цезаря пошла в атаку: 22 тысячи голодных и уставших от злоключений солдат против 40 тысяч откормленных и еще недавно уверенных в легкой победе воинов Помпея. Накануне Цезарь умело выбрал центуриона, который должен был любой ценой опрокинуть строй врагов, по крайней мере, в одном месте. Гай Крассиний, по свидетельству Плутарха, первым ринулся на неприятеля, и за ним последовали 120 солдат. Первых врагов, оказавшихся перед ним, он зарубил и продвигался вперед, сражаясь, пока наконец не был убит ударом меча в рот — клинок, пройдя насквозь, вышел через затылок.

Не потребовалось много усилий, чтобы обратить в бегство огромное войско Помпея. Гай Крассиний начал, 10–й легион продолжил теснить левое крыло противников Цезаря. А далее, как и рассчитал Цезарь, у него появился мощный союзник — паника. Аппиан Александрийский описывает дальнейший ход битвы:

Когда левое крыло Помпея стало отступать — отступало оно шаг за шагом, не переставая сражаться, — союзные войска, ничего не предприняв, обратились в безоглядное бегство с криками:

— Мы побеждены. Они опрокидывали, словно вражеские, свои собственные палатки и заграждения, уничтожая и похищая при своем бегстве все, что только могли унести. Уже и другое крыло италийских войск Помпея, узнав о поражении левого крыла, стало медленно отступать, вначале в полном порядке и по мере возможности обороняясь, а затем под натиском врагов, окрыляемых удачей, оно тоже обратилось в бегство.

Психологические приемы Цезаря оказались настолько действенны, что Помпей — проведший в походах и битвах большую часть жизни — «совершенно уподобился безумцу, потерявшему способность действовать целесообразно». Забыв, что еще недавно его величали Помпеем Великим, он оставил поле брани и медленно, ничего не видя вокруг себя, пошел в лагерь.

Много написано о том, что милостивый Цезарь приказал перед битвой щадить соотечественников, но это был только ловкий тактический ход с целью разъединить силы противника.

Цезарь с большой хитростью разослал глашатаев по всем своим частям, во все стороны, чтобы победители — италийцы оставили в неприкосновенности своих единомышленников и наступали только на союзников.

Гораздо большую заботу о соплеменниках проявляли противники Цезаря. Еще в начале войны сенат по предложению Катона решил не предавать смерти ни одного римлянина, кроме как в бою, и не грабить подвластных римлянам городов.

Цезарь и сам прекрасно понимал, что разъяренная толпа изголодавшихся людей не могла внимать никаким увещеваниям, все благородные побуждения были ей чужды.

Поле битвы осталось за Цезарем, но простой победы в битве ему было мало. Оставался еще лагерь врага, в котором спешило укрыться войско Помпея. Однако и легионеры Цезаря сражались из последних сил: они были истощены прежней походной жизнью и недавней кровавой битвой, изнурены чрезвычайной жарой. Никто не мог заставить обессилевших солдат штурмовать лагерь противника… кроме Цезаря. Он сделал невозможное, заставив обессилевших людей вступить в новый бой!

К концу дня Цезарь, неутомимо повсюду обегая войско, просил еще поднатужиться, пока не возьмут лагерь Помпея, причем объяснял, что, если враги снова соберутся с силами, они окажутся победителями одного дня, если же лагерь врагов будет захвачен, этим делом приведена будет к благополучному концу вся война. С этой мольбой протягивал к войску Цезарь руки, и сам первый открыл преследование. Физически многие из войска Цезаря были утомлены, но дух их поддерживали эти рассуждения и сам полководец тем, что шел с ними вместе на врага. Побуждала к тому и удача всего происшедшего, и надежда, что, захватив лагерь Помпея, они заберут в нем много добычи; в надежде и при удачах люди меньше всего чувствуют усталость. В таком состоянии они снова устремились вперед и напали на лагерь, совершенно пренебрегая противящимися этому.

С особенной храбростью защищали лагерь фракийцы и прочие вспомогательные отряды из варваров — согласно политике Цезаря им не приходилось рассчитывать на милость. Бойцы Цезаря безжалостно уничтожали всех подряд, с оружием и без оружия; воинов погибло не более 6 тысяч, а безоружных (в основном рабов) пало даже больше, ибо их легче было убивать.

Долго полыхали погребальные костры на Фарсальской равнине; римлянам дорого обошелся спор честолюбцев, несмотря на то, что и Помпей, и Цезарь собирались щадить их жизни.

Аппиан Александрийский сообщает:

Убитых с обеих сторон италийцев (число убитых союзников не было установлено как из — за их многочисленности, так и из — за пренебрежения к ним) было в войске Цезаря 30 центурионов и 200 легионеров (а по утверждению других историков, 1 200), в войске Помпея — 10 сенаторов, среди них и Луций Домиций, посланный сенатом к Цезарю в Галлию в качестве его преемника, и около сорока так называемых всадников из знатных. Из остального войска те писатели, которые склонны преувеличивать, называют цифру в 25 тысяч, но Азиний Поллион, один из командиров Цезаря в этой битве, пишет, что трупов, принадлежавших сторонникам Помпея, было найдено 6 тысяч.

Как мы видим, этот греческий автор привел два числа: одно явно завышенное, другое заниженное. Разумнее принять среднее число — его мы найдем в «Гражданской войне»:

Из войска Помпея пало, по — видимому, около 15 тысяч человек, а сдалось более 24 тысяч; кроме того, многие спаслись бегством в соседние города.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.