Экономический подъем Руси в IX в.

Экономический подъем Руси в IX в.

Вернемся на восток Европы. В IX–X вв. весной вниз по Волге устремлялись сотни полных товара челнов и ладей, имевших конечной целью рынки Булгара, Итиля, Рея, Багдада, Хивы, Бухары и иных городов востока. Так пушнина с Русской равнины попадала в Месопотамию, Иран, Афганистан, Среднюю Азию.

На север купцы везли монеты, чеканившиеся в городах Востока. На берегах рек и особенно на волоках Русской равнины купцов часто ожидали разбойники. О том свидетельствует огромное число монетных кладов, восстребовать которые было некому.

В 911–912 гг. потребовалось новое вмешательство официальной Руси в отношения с Византией как с торговым партнером. Дело обошлось мирно. В 912 г. послы с Руси уехали в Византию. В Киев они вернулись с богатыми дарами.

В 912 г. греки не забыли обратить внимание Руси на блиставшие роскошью убранства, наполненные чудной живописью и небесным песнопением храмы Византии. Летописец особо говорит, что о греческих храмах послы поведали юной Ольге. А шел Ольге девятнадцатый год.

Ранее, в IX в., греки не раз пытались обратить Русь в христианство. Под 876 г. Никоновская летопись сообщает о крещении Руси. Есть сведения, что еще ранее, в 867 г., патриарх Фотий крестил часть Руси и даже учредил русскую епископию. Возможно, пытались склонить к христианству и князя Аскольда, неоднократно совершавшего походы на Византию.

Договора 907–912 гг. упоминали помимо Киева города Чернигов, Переяславль, Полоцк, Ростов, Любеч. Такое внимание к городам было оказано не случайно, ибо они бурно развивались. В начале X в. в Чернигове во времена полулегендарного князя Черного, речь о котором впереди, отстраивался детинец. Это была главная твердь северской земли. Переяславль в X в. был обнесен оборонительной стеной. Старый Полоцк IX–XIII вв. стоял чуть севернее Полоцка XI–X вв. Варяги называли город над рекой Полотой — Palteskia и хорошо его знали. Полоцк служил своего рода воротами на Балтику и оттого выступал как соперник Новгорода, Пскова и Старой Ладоги. Недаром отношения полочан непросто складывались именно с новгородцами.

В X в. продолжилось широкое славянское освоение земель Северной Руси. Славяне освоили бассейн реки Луги и в X в. стали селиться в землях ижоры. Приток славян, в X в. активно продвигавшихся на северо-восток, оживил берега озер Белое, Неро, Клещено (Плещеево). И зашумели топоры на строительстве городов Белоозеро, Ростов, Клещин (предтеча Переяславля-Залесского).

Интересы всех этих городов не были забыты при ведении переговоров с Византией. Киев был заинтересован в вовлечении неоглядных пространств востока Европы в торговлю с империей ромеев. Во многом от интенсивности торговли с греками зависел рост благосостояния самого Киева, а следовательно, и степень централизации русской государственности.

Выше говорилось о том, что князья отдельных славянских союзов в VIII–X вв. активно объединяли свои земли вокруг единого местного центра. Нередко возвышавшейся знати был необходим новый город, служивший опорой в борьбе с древней патриархальной стихией. В земле северян на рубеже X–XI вв. возвысился Чернигов, князья которого, быть может, не имели поддержки в древнейшей столице северян, которой, возможно, служил город Седнев, окруженный огромным курганным некрополем. Киев в земле полян, возможно, был противопоставлен древним центрам поросья. В X–XI вв. вокруг Киева стало формироваться собственное окружение, прикрывавшее дальние и ближние подступы к столице. Под 946 г. упоминается видимый с киевских гор Вышгород. Его крепость стоит на холме, в нескольких километрах к северу от Киева, выше по Днепру. В IX в. вблизи Киева строились стены Белгорода и Звенигорода, защищавших ближние подступы к столице с запада и юга.

Варяги называли столицу Руси Кэнугард (Kenugardr). Знаменательно, что северогерманские саги отождествляют столицу Руси (Ruscia), или, как ее еще называли северные германцы, Gardariki, не с днепровским Кэнугардом, а с волховским городом Holmgardr (Новгород). При этом Holmgardr имел собственный вышний город-крепость Aldeigjuborg (Старая Ладога), прекрасно знакомый варягам.

Северогерманская изустная традиция неспроста много значения придала именно Новгороду и Старой Ладоге. Киев был слишком далек от Балтики, и полностью овладеть им варяги не сумели. К югу от Гнездова влияние варягов было несравнимо меньшим, нежели к северу от волока в Днепр. В конце X в. скандинавы практически растворились среди славян. Поздняя монета, найденная в Гнездове, датируется 940 г. Вскоре в 10 км к востоку от Гнездова должен был вознестись княжеский Смоленск.

Во второй половине X в. на Руси варягам стало оставаться все меньше места. Все большее значение стали приобретать дружины князей отдельных славянских союзов. Варягам не осталось иного, как влиться в их состав и выступать как иностранные наемники.

В XI в. варяжский элемент в русской истории встал в один ряд с польским, а позже с венгерским и половецким. Эпоха, начавшаяся в VIII в. и достигшая расцветав IX в., олицетворением которой стало предание о призвании варягов на Русь, во второй половине X в. стала клониться к закату. Хотя еще в первой половине X в. в Гнездове продолжали насыпать курганы над богатыми скандинавскими погребениями, после 970 г. контрольная функция Гнездова, в определенной степени подведомственная варягам, делившим власть на волоке с местной знатью кривичей, была отнята Киевом. Стражем новых государственных интересов Руси на верхнем Днепре стал Смоленск, тезка далекого славянского Смоленска во Фракии, на юге Балкан.

Выше писалось о том, что варяги IX–X вв. питали слабость к славянским девушкам и охотно на них женились. Варяжская община на востоке Европы тем самым активно размывалась, и весь X в. количество вещей, сохранявших скандинавский тип, на Русской равнине неуклонно сокращалось.

В этой связи столь же символична, как и предание о призвании варягов, относящееся к IX в., легенда или быль о гибели вещего Олега в 912 г.

Летописец повествует: «И приспе осень, и помяну Олег конь свой, иже бе поставил кормити и не вседати на нь. Бе бо въпрашал волъхвов и кудесник: «От чего ми есть умрети?» И рече ему кудесник один: «Княже! Конь его же любиши и ездиши на нем, от того ти умрети». Олег же приим въ уме, си рече: «Николи же всяду на нь, ни вижю его боле того». И повеле кормити и не водити его к нему, и пребы некалико лет не виде его, дондеже на грекы иде. И пришедшу ему Киеву и пребывьшю 4 лета, на пятое лето помяну конь, от него же бяхуть рекли волсви умрети. И призва старейшину конюхом, рече: «Кде есть конь мъй, его же бех поставил кормити и блюсти его?» Он же рече: «Умерл есть». Олег же посмеася и укори кудесника, река: «То ти неправо глаголють волъсви, но все то лъжа есть — конь умерл есть, а я жив». И повеле оседлати конь: «А то вижю кости его». И прииде на место, идеже беша лежаще кости его голы и лоб гол, и ссяде с коня, и посмеяся рече: «От сего ли лба смьтрть было взяти мне?» И въступи ногою на лоб; и выникнувши змиа изо лба, и уклюну в ногу. И с того разболеся и умре. И плакашася людье вси плачешь великим, и несоша и погребоша его на горе, еже глаголеться Щековица; есть же могила его и до сего дни… словеть могыла Ольгова. И бысъ всех лет княжениа его 33»…

Смерть Олега — это символ заката эпохи варягов на востоке Европы. Хотя и позже, в X–XIII вв., ладьи шведов, датчан, норвежцев во множестве приставали под стенами Старой Ладоги, Новгорода, Полоцка, ходили по Волге к городам Булгарии (Vulgaria), плавали водами реки Vina (Северная Двина) и достигали Бьярмаланда (Bjarmaland) — севера Восточной Европы, влияние выходцев из Свитьод (Svitjod — Швеция), Даны (Danir) и Норвегии (Norwegia) на землях восточного пути (Austrvegir) неуклонно убывало.

В X–XIII вв. скандинавы не только торговали или нанимались на службу на Руси, но и совершали частые разбойничьи набеги на земли Карелии (Kirjalaland), Финляндии (Finnland), острова Эйсюсла (Eysysla — о. Сааремаа), Курляндии (Kurland).