“Долг! Вот причина”
“Долг! Вот причина”
Следующая поездка Царя в действующую армию вместе с Наследником оказалась сравнительно короткой. 3 декабря, когда Государь с сыном собирались на встречу с гвардией, вдруг Царевич заболел. Простуда, чихание, носом пошла кровь. Все дела пришлось оставить и вернуться в ставку, а затем и в Царское Село.
Моя возлюбленная,
Тяжко опять расставаться, проведя вместе всего только 6 дней. Долг! Вот причина. Пожалуйста, береги себя, не переутомляй своего бедного сердца. Я люблю тебя так глубоко! В мыслях и молитвах я почти всегда с тобой, а особенно вечером, когда мы обычно бываем вместе! Я надеюсь, что это время не за горами и что ничто тебя не будет огорчать. Благослови Бог тебя и дорогих девочек!
Нежно целую тебя и люблю беспредельно.
Всегда твой, Солнышко мое, старый муженек
Ники. 24 ноября 1915 г.
Царское Село. 25 ноября 1915 г.
Мой родной, бесценный,
Ты будешь уже в пути, когда прочтешь эту записку, — мои самые нежные молитвы и думы будут всюду за тобой следовать. Слава Богу, 7 дней ты был со мной, — но они быстро пролетели, и опять начинает болеть сердце. Береги Бэби, не позволяй ему бегать по поезду, чтоб он не ушиб рук, — я думаю, что в четверг он будет в состоянии согнуть правую руку. Меня огорчает мысль, что он должен будет оставить тебя одного. Прежде чем решить, поговори с m-r Жильяр — он такой рассудительный человек и очень хорошо знает все, что надо Алексею.
Ты, наверное, рад уехать от здешних приемов, забот и докладов — здесь жизнь для тебя не отдых, а наоборот.
Твои нежные ласки согрели мое старое сердце, — ты не представляешь, как тяжело остаться без вас, мои ангелы! Я рада, что проеду прямо в церковь со станции в 9 1/2 — в темноте помолиться за тебя — возвращение домой всегда особенно мучительно.
Спи спокойно и долго, мое сокровище, мой единственный, мое все, свет моей жизни!
Благословляю тебя и вверяю Божьему попечению. Крепко обнимаю и нежно целую твое дорогое лицо, чудные глаза и все любимые местечки.
Спокойной ночи, отдохни хорошенько.
Навсегда твоя старая
Женушка.
Царское Село. 25 ноября 1915 г.
Мой любимый,
Твоя дорогая записка доставила мне большое утешение; я перечитывала ее без конца и целовала, и мне казалось, что я слышу твой голос. Ах, ненавижу я эти прощания! Мы прямо пошли в верхнюю церковь, и я осталась в своей молельне, служба уже началась и продолжалась очень недолго. Какая тяжесть на сердце! Вернувшись домой, легла очень рано, не хотелось видеть А. Предпочитаю быть в одиночестве, когда сердце так болит.
Сегодня утром 10 градусов. Как Бэбина рука? Я немного беспокоюсь, — пока она окончательно не поправится, он должен быть осторожен в движениях.
Алек что-то завтра устраивает в Народном Доме для георгиевских кавалеров. Теперь могу и тебя поздравить, мой ангел, от всей души — ты заслужил этот крест всем твоим тяжким трудом и тем великим подъемом духа, который ты приносил войскам. Жалею, что не могу быть с тобой и с нашим маленьким георгиевским кавалером, дорогим Бэби, и не смогу поздравить и перекрестить вас обоих в такой день!
Ходила к Знаменью и поставила за тебя свечку, — служба еще шла, и только что вынесли чашу. Затем была в госпитале и со всеми поговорила. — Сейчас завтрак, должна скорее отослать письмо.
До свидания, мой бесценный душка, осыпаю тебя нежными поцелуями. Да благословит и сохранит тебя Господь Всемогущий!
Навсегда твоя старая
Солнышко.
Дети тебя целуют. Получил ли ты ответ от Джорджи?
Царское Село. 26 ноября 1915 г.
Мой любимый душка,
Хотелось бы знать, как пройдет все сегодня в ставке. С большим подъемом, наверное. Надеюсь, что ручки дорогого Бэби поправляются.
Попозже пойду в церковь с Ольгой, — вчера вечером я ходила одна наверх в мою молельную. Церковь — мое утешение. Глупое сердце пошаливает. Приняла m-me Погуляеву, m-me Маньковскую, — представь себе, ее сестра — мать молодого Хвостова. Он просил позволения повидать меня сегодня, — не знаю, зачем.
Наш Друг вчера обедал с ним и остался очень доволен. 5 градусов и очень темно.
А. только что получила телеграмму от Н.П. о его назначении и о том, что он едет в Одессу. – Я ужасно огорчена, что он больше не будет с тобой, я была так спокойна за вас обоих, — нам будет страшно недоставать его. Это, конечно, блестящее назначение, но ты будешь так одинок без него! — Наш Друг очень расстроен, что он уезжает, так как он один из Его “близких” и должен быть при тебе, у тебя мало верных, честных друзей. — Он говорит: только А. и Н.П. — Он хотел, чтоб я тебе об этом телеграфировала, но я отказалась и Его просила этого не делать. — Я знаю, что это значит для него[548] и его товарищей, хоть он сильно будет страдать от разлуки с нами: мы, по его словам, самые для него дорогие и близкие люди!
Каковы известия от Джорджи? Как, должно быть, Орлов и Дрентельн довольны, что Н.П. уезжает, — их завистливые сердца, наконец, успокоятся. — Трое твоих партнеров зараз уходят, — кого ты себе теперь найдешь?
Силаев очень милый и вполне преданный человек.
Я отстояла половину обедни и молебен.
Получила длинную телеграмму от Мекка относительно всех моих подвижных складов. – M-me Гартвиг в Ровно, там поставлены наши походные церкви, и два раза в день идут службы для проходящих войск. — 1-й дезинфекторский отряд и автомобили стоят также в Ровно. — Наше летучее отделение склада находится 40 верстами севернее, на новой линии фронта. — Далее наш бактериологический дезинф. отряд обслуживает всю армию, один поезд-склад стоит в Подволочиске, другой в Тарнополе, но он его двинет в Каменец-Подольск, где бактериологическому дезинф. отряду будет больше работы. Говорю тебе все это на тот случай, если тебе придется там проезжать.
До свидания, дружок, курьер сегодня уезжает раньше.
Крещу и целую без конца. Тоскую по тебе. Благослови тебя Господь! Навсегда твоя старая
Женушка.
Ц. Ставка. 26 ноября 1915 г.
Моя милая женушка,
Поездка была спокойная и унылая; нам обоим было так грустно без тебя и девочек. Были встречены Алексеевым, несколькими генералами из штаба и старым Пильцем, и поехали в наш дом.
Потом меня мучили мелкими вопросами насчет сегодняшних торжеств. Бэби спал хорошо, руки и ноги не болели. Было тепло и сыро. Федорова немножко беспокоил смотр и скользкий двор. Все, слава Богу, сошло хорошо и трогательно красиво!
В 10 утра мы оба вышли — слева от подъезда стояли все офицеры, прибывшие из армии, а против них чудная рота унтеров и прапорщиков с 2-мя, 3-мя и 4-мя георгиевскими крестами и всеми медалями на груди. Затем, спиною к улице, чудный батальон раненых и украшенных орденами людей, посланных служить при ставке, а дальше наши солдаты и казаки, полиция, жандармы и т.д.
После благодарственного молебна все они прошли мимо маршем, с генералами и офицерами во главе. Я сказал им несколько слов, а потом пошел на доклад. В 12 мы посетили обед, устроенный для всех людей, и я пил за их здоровье квасом. Затем Алексей пошел домой, а я с другими через улицу в городскую думу. Мы завтракали в двух высоких залах — всего 170 человек. Когда мы встали, я поговорил с каждым офицером, что отняло полтора часа, но я с этим не считался, так как слишком интересно было слушать их ответы. В конце я всех их произвел, каждого в его следующий чин. Эффект был колоссальный! Среди этих офицеров я увидел и поговорил — с Наврузовым и Кратом и передал им поклон от тебя и девочек. Ник. Пав. уезжает завтра в Одессу принять командование Гвард. Экип. от Полушкина.
Благослови тебя Бог, моя душка-женушка! Нежно целую тебя и детей. Неизменно твой старый муженек
Ники.
Перешли, пожалуйста, мое письмо Малькольму.
Царское Село. 27 ноября 1915 г.
Мой родной муженек,
Я рада, что все так хорошо вчера обошлось. Георгий телеграфировал, что это было одно из самых прекрасных зрелищ, которые он когда-либо видел в жизни. Как трогательно! — Говорят, что было чудно в Народном Доме — величайший порядок — присутствовало 18000 человек (их посадили соответственно войнам, в которых они участвовали); они были очень хорошо накормлены и получили разрешение взять с собой тарелки и кружки. В каждой зале был отслужен молебен. Валя там был.
Я вчера весь день читала, дети гуляли, а А. вернулась из города лишь в 4.20. Но мне нравилась тишина — только воздух в моей большой комнате был душный — открыли отопление, — а термометр за окном показывал 1 градус тепла. — После чаю, приняв офицеров, я полчаса каталась с Ольгой в санях. Было тепло и шел снег.
Сегодня утром опять 10 градусов. Эти резкие изменения погоды очень вредны для больных.
А. с нами обедала. Мы все работали, даже она, наконец, принялась за работy, затем они пели церковные песни, а Ольга играла. — Хвостов не приходил вчера, так как был нездоров.
Мои письма скучны, но ничего нет интересного, чтобы написать тебе, и мысли мои невеселые — так одиноко без дружка и малютки!
Сердце у меня расширено, но я все-таки хочу пойти в нижнюю церковь, где будет служить маленький митрополит Макарий — совсем просто, без помпы — храмовый праздник Знамения.
Днем я надеюсь зайти туда и поставить свечку за тебя, а затем, кажется, наш Друг хочет меня видеть — в 4 часа.
Только что вернулась из церкви — митрополит чудно служил, так спокойно. Все выглядело как на картине — он в золоте, и золотой алтарь, и его серебряные волосы — все сияло. — Я ушла перед молебном. Ольга отправилась в лазарет, а я пошла кончать свои письма, затем принимать Изу и Валю до завтрака. — До свидания, мой ангел, мое сокровище, моя любовь. — Да благословит и сохранит тебя Господь! — 1000 поцелуев, дорогой Ники, от любящей старой женушки
Аликс.
Какие у тебя планы?
Я велела привести Джоя, и он лежит теперь у моих ног — такой грустный, потому что скучает без своего маленького хозяина.
Царское Село. 28 ноября 1915 г.
Мой дорогой,
Очень, очень благодарна тебе за твое милое письмо, которое пришло совершенно неожиданно! Очень рада, что Георгиевский праздник прошел так блестяще — только что прочла в газетах описание его и твои дорогие слова. Только подумать, что Наврузов, мой хулиган, как я его всегда называю, и Крат были там, это очень хорошо! Ну, твои 2 Нижегородца должны нам рассказать об этом — с нетерпением буду их ждать!
Беседовала с нашим Другом в продолжение 3/4 часа. — Он много расспрашивал о тебе. Сегодня Он идет навестить старика. Говорил о Н.П., очень жалеет, что он не может быть с тобой, но надеется, что Господь его сохранит и что после войны (которая, как Он думает, окончится через несколько месяцев) он сможет к тебе вернуться. Пожалуйста, мой дорогой, не назначай Спиридовича градоначальником в Петроград: я знаю, что он сам и Воейков (которого, как это не странно, Спиридович держит в руках) желают этого назначения. Это было бы весьма неподходяще, он не совсем порядочный человек, недавно нелепо женился, — кроме того, после Столыпинской истории в Киеве это совсем нехорошо[549]. Ему предложили место губернатора в Астрахани (да?), но он отказался. Затем еще одна вещь, — не знаю, почему, но Спиридович восстанавливает Воейкова против Хвостова, с которым в начале все так хорошо шло. Теперь нужно добиться, чтобы Трепов работал в согласии с Хвостовым. Это единственный способ все устроить и наладить работу.
Милый маленький митрополит Макарий приходил ко мне после завтрака и был прелестен. Ломан угощал его и все духовенство, — Аня и m-me Ломан там также были. Затем я принимала 2 германских сестер милосердия; гр. Икскуль была в Wolfsgarten. Перед отъездом она собирается посетить еще несколько мест. Другая из Мекленбурга. Она спросила меня, нельзя ли отпустить из Сибири в Германию стариков и детей, которых наши перевезли из Восточной Пруссии, когда там были наши войска. Это касается Беляева или Хвостова? Мне кажется, что последнего. Скажи мне, могу ли я об этом просить? Конечно, только совсем старых людей и крохотных детей, — она их видела в Сибири и в Самаре.
Я ходила к Знаменью и поставила за тебя свечку. Затем говорила с Ломаном о маленькой походной церкви, которую хочу послать Гвардейскому Экипажу, так как с ними наш священник. Сегодня утром я ничего не делаю, потому что неважно себя чувствую.
Один из наших раненых офицеров умер сегодня ночью, — вчера его оперировали, — он был несколько раз при смерти, — я ходила к нему по вечерам, когда он себя особенно плохо чувствовал. Я думаю, он никогда не смог бы поправиться; его денщик — ангел.
Сегодня вечером в нашей церкви служит Шавельский. Вечером Николай Дмитриевич, Дем.[550] и Викт. Эраст, придут к 9 часам к Ане проститься с ней, — очень грустно, что мы не увидим Шведова до его отъезда. Все наши друзья одновременно отправляются на войну!
11 градусов мороза и много снегу.
Посылаю тебе бумагу от Ростовцева. Кажется, она касается Алексеева и может быть скорее исполнена через тебя, если ты согласен, — я видела несчастного офицера, твоя мама тоже.
Ортипо лежит на моей постели и крепко спит. Я переслала твое письмо Малькольму для передачи Джорджи — он завтра уезжает.
Теперь прощай, мой желанный и любимый. Да благословит и сохранит тебя Господь! Страстно целую твои милые губы и любимые глаза. Навсегда твоя старая
Солнышко.
Ц.ставка. 28 ноября 1915 г.
Душка-Солнышко,
Самое теплое спасибо за два милых письма. Опять я был занят все утро и после обеда, и едва урвал четверть часа, чтоб написать несколько слов.
Граббе просит тебя прислать сюда 70 образков для нашей 1-й Кубанской сотни, вскоре отправляющейся на фронт.
Сию секунду Воейков принес мне бумагу с расписанием нашей поездки. Мы выезжаем 3-го декабря в Жмеринку и проведем 4-е, 5-е и 6-е с гвардейскими дивизиями[551]. Я очень рад, что так вышло и что проведу среди них свои именины.
Прости за этот ужасный торопливый почерк, но у меня осталось всего несколько минут.
Только что заглянул Силаев — вид у него сияющий. Он передал мне поклон девочек, за который я их очень благодарю.
Посылаю тебе ответ Джорджи — сохрани его.
Надеюсь, что твое бедное сердце скоро поправится, я так скорблю за тебя! Благослови тебя Бог, моя птичка, мое сокровище, моя милая женушка! С любовью целую тебя и детей.
Всегда твой
Ники.
Царское Село. 29 ноября 1915 г.
Мой бесценный друг,
Только 5-й день, как ты уехал, а кажется, что прошла вечность! Темно, идет снег; 11 градусов мороза, ночью было 16 градусов.
Вчера вечером служил о. Шавельский. Было прекрасно; мне его голос очень нравится. Он любезно согласился взять с собой 2 антиминса, так как я посылаю в Гвардейский Экипаж и 4-му стрелковому полку походные церкви к 6-му.
Мария Павловна пила со мной чай. Она была очень хорошенькая, когда сняла свою косынку, ее стриженые волосы были завиты. Она изменилась к лучшему — совсем не то, что было раньше. Сегодня она возвращается обратно в Псков, но не знает, когда уезжает Дмитрий. Вечером мы пошли к Ане, и там, кроме нас, были Деменк.[552] и Зборовский. Оказывается, что Ал. Конст. тоже приехал, так что мы повидаем его до отъезда на фронт. Сегодня утром Гулыга[553] придет с нами проститься. Кн. Лоло Д.[554] завтракает с нами, а позднее у меня будет Сандра Шувалова с отчетом.
Каждый день у меня приемы и дела, но интересного ничего нет, о чем бы тебе написать.
У меня неладно с челюстью, и я ем с трудом. Посылаю тебе письмо от Ани, ты, может быть, поручишь мне поблагодарить ее за письмо и подарок в своей телеграмме?
Дорогой мой, мне так хочется, чтобы твое письмо поскорее пришло, а курьер всегда опаздывает!
Благословляю тебя и целую с горячей любовью. Навсегда, мой Ники, твоя старая
Женушка.
Царское Село. 29 ноября 1915 г.
Дорогой, любимый,
Я уже сегодня начинаю свое письмо, чтобы крепко поблагодарить тебя за твое, только что мною полученное. Очень хорошо, что ты хочешь провести свои именины с войсками, хотя жаль, что мы не сможем быть вместе. Радуюсь, что ты проведешь этот великий праздник среди твоей армии. Да ниспошлет св. Николай свое особое благословение всем и да поможет! Мне не нравится ответ Джорджи, я нахожу его неправильным.
Как интересно, что ты видел К. Крючкова[555]. Идет сильный снег, так что поезд А. ушел отсюда часом позднее и шел целый час до города; она боится застрять на обратном пути. Ира, Ларка и Сандра[556] уезжают сегодня вечером в Алупку, так как у старого графа был удар. У нее 4 георгиевских медали и так странно видеть их на нарядном платье!
M-me Оржевская[557] хочет предложить твоей мама послать ее осмотреть здешних военнопленных. Я нахожу это прекрасным, потому что есть вещи, в которые надо входить. Наше правительство отпускает достаточно денег на пищу, но, кажется, она не получается, как следует, — бесчестные люди задерживают. Я рада, что у ней и у меня была та же мысль — я не имею права вмешиваться, а она может давать советы. — Слава Богу, что Бэби себя лучше чувствует, надеюсь, что он хорошо перенесет путешествие.
Дрентельн принимает командование полком, или как он вообще устраивается?
Вокруг моей лампы жужжат мухи — напоминает лето, но ветер завывает в камине. Дорогой мой, я так к тебе стремлюсь! Слава Богу, что малютка с тобой, чтобы приласкать тебя. Что ты делаешь по вечерам — играешь ли с кем-нибудь в домино?
Наврузов и Чавчавадзе пили у нас чай. Было так приятно увидать их через столько месяцев и узнать новости о вас обоих! Ты представляешь себе? — мы 5 пьем чай с 2 офицерами — но с ними это кажется совершенно естественным. Они также в восторге, что графиня Воронцова покинула Кавказ. Я во вторник посылаю Граббе 170 икон, 170 книжек, 200 простых открыток из склада, 170 пакетов иодина и 3 пакета для офицеров. Зборов. и Шведову я дам вещи сама. Затем еще небольшая икона св. Николая для сотни — ты можешь их ею благословить.
Ну, наш Друг виделся со стариком, который очень внимательно Его выслушал, но стоял на своем. Он намерен просить тебя совсем не созывать Думы (она ему ненавистна), но Гр. сказал ему, что нехорошо просить об этом тебя, так как теперь все желают работать, и поэтому было бы неправильным не созвать их по окончании ими предварительных работ — нужно оказать им немного доверия.
30-гоноября.
Завтракаю и пишу одновременно. В 10 час. я пошла к заупокойной литургии по нашим офицерам, дети пришли к отпеванию. Затем сидела в лазарете. Появился Наврузов, — он опять уезжает сегодня вечером в Армавир, а также Равтополо — у него цветущий вид.
2 градуса тепла и дождь. Гвардейские офицеры слыхали, что производство их не касается.
Ты прямо вернешься в ставку или проедешь через Минск? Эриванцы спрашивали об этом. Мелик-Адамов вернулся из Евпатории.
Должна принимать, поэтому приходится прервать письмо и покончить с завтраком.
Благословляю и целую тебя с безграничной преданностью. Навсегда, мой дорогой, твоя старая
Солнышко.
Ц. ставка. 30 ноября 1915 г.
Дорогая моя женушка,
Горячее спасибо тебе за твои письма. Я всегда жду их с некоторым сердцебиением. Вскрыв конверт, я сую в него нос и вдыхаю твои духи!
Чтобы лучше посмотреть гвардейцев и с большим удобством для них и для нас, мы выезжаем в четверг 3-го, а вернемся сюда либо 7-го, либо 8-го декабря. Войска теперь в походе, и поэтому мы увидим их ближе к границе, чем полагали первоначально.
Дрентельн прощается здесь в день нашего отъезда и уезжает прямо в Петроград по семейным делам. То же самое и Ник. Лав., возвращающийся из Одессы на 10 дней. Я не уверен, смогу ли я снова увидеть Гв. Экип., так как они должны оставаться как можно дольше в этом городе. Вот жалость!
Тот французский господин — Поль Думер[558], которого я принял в последний день пребывания дома, приехал сюда нынче утром. Он завтракал, а потом я имел с ним беседу.
Только что получил твое дорогое письмо, за которое очень благодарю тебя, мое сокровище!
В одном из твоих предыдущих писем ты упомянула о Спиридовиче. Но, мне кажется, я перед отъездом сказал тебе, что Хвост. говорил со мной о нем и просил не назначать его на место Оболенского, с чем я вполне согласен. Хвостов затем сказал, что, по его мнению, вполне хорош был бы наш Веселкин. Но торопиться некуда, так как Оболенский пока остается. Что же касается стариков и детей из Восточной Пруссии, находящихся в Сибири, то я распорядился, чтобы их отправили в Германию. Нынче утром доклад вышел коротким, так что перед завтраком я мог, наконец, прогуляться с нашим маленьким. Он маршировал со своей винтовкой и громко распевал.
Благослови тебя Бог, мое Солнышко, душка моя! Нежно люблю и целую.
Твой муженек
Ники.
Царское Село. 1 декабря 1915 г.
Мой любимый,
Темно, холодно, 11 градусов мороза. Заболела Соня[559]. Она очень слаба, шум в легких, в полудремоте, еле говорит, а когда говорит, то трудно понять, что. Я вызвала Вл. Ник., и он привезет также своего брата. В.Н. поставил банки в моем присутствии. Она не реагировала и бесчувственно лежала на руках двух горничных; грустно было смотреть на это парализованное тело. Ночью ей стало хуже, так что вызвали сестру из Большого Дворца, которая ей сделала впрыскивания камфары, после чего сердце стало немного лучше. Оказывается, она звала меня и священника. Я знаю, что она любит причащаться во время болезни, поэтому пошлю к ней Батюшку. Вчера она проговорила только “как мама”, она всегда думает о смерти своей матери, когда сильно больна. Митя Ден и Иза долго сидели в соседней комнате. Я к ней сегодня утром пойду: она привыкла видеть меня около себя даже во время болезни.
Заболела она только вчера, а уже очень слаба, и перебои начались. Вчера было 37,3 и пульс 140 — сегодня уже 38,7 и пульс 82-104.
Вчера кн. Гедройц была у меня 1 1/2 часа с докладом относительно Евпатории, куда я ее посылала, чтобы выяснить, что там делается. Шурик, Виктор Эр. и Равтополо были вчера вечером у Ани. Наст. глаза сияли от радости.
Я узнала, что Эрдели известил штаб, что ты приказал назначить моего Андроникова[560] помощником Вильчковского! Ну, значит, мы должны прибавить место второго помощника, раз имеется уже один.
Чичагов[561] был у А. и сказал ей, что он сегодня ведет дело Варнавы и что сегодня Синод постановляет прославление св. Иоанна М. — Чичагов нашел в Синоде бумагу, о которой митрополит и все забыли (скандал!), в которой Синод просит тебя разрешить его прославление (год или больше тому назад) и на заголовке которой ты написал “согласен”, — значит, они во всем виноваты. Кончу письмо за завтраком. Сейчас должна одеться и идти к Соне. Дорогой мой, жажду тебя! Мы завтракаем в игральной, чтобы быть ближе к Соне.
Знаешь, дружок, она очень плоха. У нее воспаление легких, но еще хуже то, что у нее паралич захватывает мускулы сердца, которое очень слабо, — надежды мало, и вид у нее очень плохой. В 3 часа ее причастят. Она совсем сегодня ничегоне говорит, только кашляет, но слышит, когда я предлагаю ей пить. Глаза ее постоянно закрыты, цвет лица нехороший, левый зрачок больше не реагирует. Ее тетка Иванова и сестра из Алекс. Общины (из Конвоя) приехали, чтобы ухаживать за ней.
Сердечно благодарю за твое дорогое письмо. Это всегда для меня огромная радость!
Извини, что мало пишу — на душе у меня тревога за Соню. Наш Друг говорит, что для нее лучше, если она умрет, и мы все так думаем. Я совершенно спокойна, так как видела столько умирающих — вид смерти доказывает нам ее величие и что пути Божьи неисповедимы.
Яркое солнце.
Целую без конца и благословляю. Твоя
Женушка.
Царское Село. 2 декабря 1915 г.
Мой дорогой,
Еще одно верное сердце ушло в неведомый край! Я рада за нее, что все кончилось, так как жизнь в будущем могла бы стать для нее еще худшим физическим мучением. — Все это произошло так быстро, что еще нельзя опомниться. Вот она лежит здесь, как восковая кукла — я не могу назвать ее по-другому, так это не похоже на ту Соню, которую мы знали, такую всегда жизнерадостную и цветущую! — Бог милосердный взял ее к себе, без всяких страданий.
Я тебе вчера писала во время завтрака, а когда начался доклад Вильчковского, меня позвали к ней, — сердце сильно ослабло, 39,7, и она причастилась Св. Тайн — в 2 1/2 ч. — Она не могла больше открыть глаз — единственное, что она сказала, было: “прости”, обращенное ко мне, — и затем она больше не слышала, когда ее просили глотать. Наступал конец. — Я просила батюшку прочесть молитвы и соборовать ее. Это приносит мир и, по-моему, всегда помогает отходящей душе. Она быстро изменилась. — В 4 1/2 ч. ее тетя просила меня пойти отдохнуть, так что я прилегла в комнате Изы, и тут же мы пили чай. — В 5 ч. 10 мин. меня позвали — батюшка читал отходную, и она совершенно спокойно почила. Да упокоит Господь ее душу и да благословит ее за всю ее любовь великую ко мне за эти долгие годы!
Никогда она не жаловалась на свое здоровье. Даже будучи парализованной, она до конца радовалась жизни. — Ее сердце не выдержало — ей делали камфарные и другие впрыскивания, но ничто больше не действовало на сердце. — Жизнь — великая тайна: то ожидают рождения человеческого существа, то опять ожидают отхода души. Какое величие во всем этом, и невольно чувствуешь, как мы, смертные, все ничтожны и как велик наш Небесный Отец! Очень трудно выразить мысли и чувства на бумаге. — Я чувствовала, что передаю ее Богу, — с желанием помочь ее душе быть счастливой. Меня охватывает трепет перед святостью происшедшего такая тайна, которую постигнешь лишь за гробом! — В 9 час. девочки и я пошли на панихиду. Сейчас ее положат в гроб в ее гостиной, но я приберегу свои силы к вечеру, чтобы присутствовать на выносе в церковь Знамения. — Я почти не спала слишком много впечатлений.
Я спокойна — какое-то застывшее, тупое чувство вследствие всего пережитого.
Боткин впервые появился сегодня утром — и просил меня соблюдать покой из-за расширения сердца. Хочу завтра утром причаститься — рождественский пост — и теперь это будет для меня поддержкой. А. тоже пойдет — в пещ. Храме — в 9 ч. — Так что, мой милый, горячо и нежно прошу твоего прощения за все слово и дело, — благослови меня, мой друг! — Будет утешительно помолиться за тебя завтра — как раз когда ты начнешь свое путешествие. Бог даст, все уладится. Жалко, что ты не увидишь Гвардейский Экипаж. — После твоего вчерашнего письма мы решили послать Попова в Одессу с моею церковью и Андреева в Жмеринку с церковью для 4-го полка. — Интересно бы проехать дальше. — Посылаю тебе сегодня небольшой подарок (ящик для писем ждет твоего возвращения), — открой его 5-го вечером.
Это — увеличенная фотография из прошлогодней группы. — Я посылаю ее сегодня, чтобы не опоздала к 6-му. — Шлю также мои самые горячие поздравления, пожелания и поцелуи к твоим именинам — душой и сердцем я всегда с тобою, мой дорогой ангел! Посылаю также немного цветов; другие, наверное, завяли, так как вчера была неделя, как ты уехал.
Дай Бог тебе счастливо путешествовать! — А. целует тебя, — твоя мама будет на панихиде. Я тоже пойду, потому что О. и Т. должны ехать в город — они не могут отложить — у них важное заседание Комитета и прием пожертвований.
Да благословит и сохранит тебя Господь, мой дорогой! 1000 нежных поцелуев от твоей старой
Женушки.
Царское Село. 3 декабря 1915 г.
Мой милый, бесценный,
Было большим утешением причаститься сегодня утром. Шла в церковь с думами о вас. — Было так мирно и хорошо, — наши певчие чудно пели, — в церкви никого не было, — только милая Ольга пришла. Аня ходила со мной. Но везде недостает Сони, и вспоминается, как я подвозила ее в колясочке к царским вратам. После чаю Аня отправилась в город, а Ольга и я пошли поставить свечки в Знамении. — Монахиня читала псалтырь, — покойница вся была закрыта, и стояла там одна только верная горничная ее, — так она одинока! Я заказала Сорокоуст, так как никто не догадался этого сделать. Вчера офицеры Сводного полка несли ее из дому по лестнице и в церкви, а по улице — прислуга. — Т. и М. следовали пешком, я ехала позади с О. и А. — Шел снег, все прошло спокойно и быстро. — Не верится, что существо, полное жизни, теперь лежит неподвижно. — Да, душа в самом деле отлетела!
А. также исповедовалась в нашей спальне — так было удобнее батюшке.
Я хотела причащаться этим постом, и теперь это было для меня большим утешением: я устала от этих испытаний, продолжающихся уже более года, а это дает поддержку и новые силы.
Сегодня годовщина смерти сына Боткина. — Соня умерла в тот же день, что моя мать 34 года тому назад, — об ней очень жалели, ее любили, и очень много народу пришло на ее похороны.
Во время панихиды в доме я стояла около двери в спальню, так что не видела усопшей — так было легче. — Милая матушка пришла на панихиду, так как хотела еще раз увидеть ее в ее комнате, и потом она мне сказала, что желает, чтобы все картины Зичи[562] были вынуты из рам, уложены в папки и присланы к ней, потому что для нее это память о путешествии — они прежде находились в Гатчине. — Я велю Щеглову[563] это сделать, когда уберут Сонины вещи и наведут порядок.
Холодно и идет снег. Как-то ты едешь теперь, мой бесценный друг? Я очень по тебе тоскую, но рада, что тебя здесь нет в эти грустные дни. — Петя придет к чаю.
Я принимала m-me Зизи, так как о многом надо было переговорить, относительно похорон также.
Все время продолжает идти снег.
Ангел мой, сокровище мое, как много я о тебе думаю и как люблю тебя и малютку!
Да благословит Бог тебя и твое путешествие и да вернет тебя благополучно ко мне! Горячо целую тебя, муженек дорогой, твоя старая
Солнышко.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.