Глава 19 Конфронтация на июньском пленуме ЦК

Глава 19

Конфронтация на июньском пленуме ЦК

Возлагая на Сталина главную ответственность за массовые репрессии 1937–1938 годов, Хрущев в своем докладе на XX съезде КПСС говорил: «Всё решал Сталин. Он сам был Главным Прокурором во всех этих делах. Сталин не только соглашался на все эти аресты, он сам, по своей инициативе, давал распоряжения об аресте». Внедренное в общественное сознание многолетней пропагандой представление о том, что Сталин был творцом репрессий, позволило Радзинскому на протяжении своей книги неоднократно повторять одну и ту же мысль: Сталин, подобно режиссеру, заранее распределил роли в драме Великого Террора и внимательно следил за их исполнением.

На самом деле подавляющее большинство решений об арестах и расстрелах принималось без ведома высших руководителей страны.

А. Рыбин, бывший охранник И. В. Сталина, участвовавший в последующей проверке следственных дел, писал, что он и другие сотрудники разведывательного отдела НКВД «нигде не обнаружили резолюций Сталина, Молотова или Ворошилова. Зато всюду чернели приговоры Ягоды, Ежова и Берии», то есть руководителей наркомата внутренних дел СССР.

Несмотря на то, что Сталин рекомендовал 2 июня 1937 года ограничить число арестованных теми 300–400 людьми, которые были арестованы к тому времени, их количество стало возрастать как снежный ком по мере того, как подследственные давали показания на соучастников заговора, реальных или мнимых. Трудно сказать, в какой степени эти показания были результатом искреннего раскаяния или же давления со стороны следствия. Бывший министр внутренних дел Н. П. Дудоров в своих воспоминаниях утверждал, что уже в июне 1937 года Н. И. Ежов подготовил списки на аресты 3170 видных деятелей.

Расширение круга арестованных противоречило намерениям Сталина, изложенным им на февральско-мартовском пленуме и повторенных на заседании Военного совета при наркоме обороны 2 июня. Однако Сталин имел основания верить данным следствия, подкрепленным сведениями из архива военной разведки Германии. А ведь к этому времени германские генералы располагали информацией о том, что такие люди, как Шеболдаев, являются соучастниками заговора и он носит не чисто военный, а военно-политический характер.

Казалось бы, продолжение арестов отвечало требованиям многих членов ЦК, выраженным ими в речах на партийных активах, в статьях, а также в своих выступлениям на февральско-мартовском пленуме. Однако по мере увеличения числа арестованных стало возрастать и количество членов ЦК, которые оказались в их рядах. А последнее обстоятельство резко изменило их отношение к арестам эти деятели вряд ли еще успели прийти в себя после оглашения Сталиным своего плана о направлении их на учебу и назначений на их места заместителей. Теперь же вместо курсов по политическому образованию они рисковали попасть в НКВД.

К началу пленума ЦК, состоявшегося 23–29 июня 1937 года, НКВД потребовал от его участников санкции на арест 11 членов и 14 кандидатов в члены ЦК, в том числе Шеболдаева, Балицкого, обвинявшихся в соучастии в военно-политическом заговоре. К этому времени из 71 человека, избранного в состав ЦК в феврале 1934 года, скончалось двое (Куйбышев, Киров), двое покончили жизнь самоубийством (Гамарник и Орджоникидзе) и шестеро было репрессировано (Енукидзе, Кабаков, Пятаков, Рудзутак, Уханов, Ягода, Якир); из 68 кандидатов в члены ЦК один умер (Товстуха), один покончил жизнь самоубийством (Томский), шестеро были арестованы или расстреляны (Бухарин, Рыков, Тухачевский, Уборевич, Элиава). Новые аресты привели бы к тому, что общее число членов и кандидатов в ЦК, подвергшихся репрессиям или покончивших с собой в ожидании арестов, составило бы 40 человек, то есть около 28 % от общего количества избранных в 1934 году.

В первый же день работы пленума с докладом выступил Н. И. Ежов, который потребовал продления чрезвычайных полномочий для НКВД. Он утверждал, что такая мера необходима для ликвидации разветвленного заговора военных и партийных руководителей, а в противном случае страна может скатиться в пучину гражданской войны. Ежова поддержал Сталин.

В ходе прений по докладу Ежова с резкой критикой деятельности НКВД выступил нарком здравоохранения РСФСР Г. Н. Каминский, который так рьяно выступал за беспощадный разгром бывших оппозиционеров на февральско-мартовском пленуме. Теперь он возражал против продления чрезвычайных полномочий НКВД и против санкционирования новых арестов членов и кандидатов в члены ЦК. «Так мы перестреляем всю партию», — заявил Каминский.

Каминского поддержал И. А. Пятницкий (Иосель Таршис), заведующий Политико-административным отделом ЦК ВКП(б), являвшийся долгое время секретарем Коминтерна. Выступление Пятницкого было еще более резким. Он потребовал создания специальной комиссии по проверке и ограничению деятельности НКВД.

Сталин попытался остановить волну критики. После выступления Пятницкого был объявлен перерыв. По просьбе Сталина с Пятницким побеседовали Молотов, Ворошилов и Каганович. Последний, ссылаясь на Сталина, сказал Пятницкому, что «Сталин верит в него как в человека и большевика и ценит его как непревзойденного организатора», что «если он возьмет свое заявление назад, то в этом случае оно забудется, и о нем никогда вспоминать не будут». Однако Пятницкий был непреклонен. На следующем заседании выступления Каминского и Пятницкого поддержали Чудов, Хатаевич, Любченко и другие — всего более 15 человек. (Как и Каминский, Любченко и Хатаевич на февральско-мартовском пленуме выступали за широкомасштабные репрессии.)

Эти выступления членов ЦК ВКП(б) были заранее организованы и инициатором их был И. А. Пятницкий. В своей книге «Заговор против Сталина» его сын В. И. Пятницкий писал: «Уже тогда никто не поверил в стихийность всего, что произошло на июньском пленуме. Пошли разговоры о „чашке чая“ — совещании, на которое якобы перед пленумом Пятницкий созвал многих секретарей обкомов, старых большевиков и своих соратников по Коминтерну. Предполагалось, что именно там и была достигнута предварительная договоренность о единой позиции».

Будучи руководителями крупных областных партийных организаций и государственных ведомств, члены и кандидаты в члены ЦК ощущали за собой широкую поддержку. Каждый из них имел свой «участок работы», давно превратившийся в «удельное княжество». Каждый из них имел свою «королевскую рать». Поэтому они могли выступить против Сталина, опираясь на целые республики, области и крупные ведомства. Пятницкий же имел большие связи с работниками Коминтерна и руководителями зарубежных компартий. Против Сталина могла выступить значительная часть международного коммунистического движения. Нет сомнения в том, что успех участников совещания мог бы привести к существенным переменам в политике страны и скорее всего сопровождался бы сменой его руководства. Однако трудно судить о планах заговорщиков, поскольку они не смогли осуществить то, что задумали. Срыву их планов способствовало и то, что они не сумели сохранить их в тайне. По сведениям, которыми располагал В. И. Пятницкий, «одним из участников совещания (так называемой „чашки чая“) был секретарь Московского областного Совета Филатов, который тут же обо всем, что там происходило, рассказал Сталину».

Впервые со времени победы над внутрипартийными оппозициями Сталин столкнулся с открытым и широким выступлением против политики правительства со стороны членов и кандидатов ЦК. Для него стало ясно, что, борясь за сохранение своего властного и привилегированного положения, ряд руководителей партии были готовы пренебречь общественными интересами и осуществить государственный переворот. К этому выводу он мог прийти, узнав, что открытому и беспрецедентному выступлению ряда членов ЦК против руководства страны на пленуме ЦК предшествовал их тайный сговор. Участники «чаепития» не попытались высказать ему или кому-либо из членов Политбюро свое недовольство Ежовым, а предпочли выступить на пленуме, явно рассчитывая на поддержку большинства ЦК, а может быть и каких-то сил за стенами Кремля. То обстоятельство, что только один Филатов сообщил ему о «чаепитии» у Пятницкого, показало Сталину чрезвычайную слабость его поддержки в ЦК.

Сталин знал, что в мае 1937 года НКВД едва-едва удалось предотвратить государственный переворот. Попытки остановить НКВД, чем бы они ни мотивировались, могли лишь спасти тайные центры антигосударственного заговора, в существовании которых Сталин не имел оснований сомневаться. Получалось, что через пару недель после расстрела Тухачевского и других на основе доказательств, которые Сталин считал неопровержимыми, значительная часть партийного руководства стала тайно сговариваться с тем, чтобы сорвать дальнейшее разоблачение разветвленного заговора. Более того, Пятницкий призывал провести расследование деятельности НКВД.

Если на февральско-мартовском пленуме Сталин выражал свое крайнее неудовлетворение тем, что многие члены партийного руководства утратили политическую бдительность и не сумели распознать заговорщиков, работавших рядом с ними, то теперь Сталин мог решить, что неспособность выступить против врагов правительства объяснялась иными причинами. Поскольку Сталин не сомневался в виновности Шеболдаева, Балицкого и других, обвиненных в причастности к заговору военных руководителей, он мог увидеть в тех, кто пытался остановить деятельность НКВД по ликвидации антигосударственного подполья, прямых пособников разоблаченных заговорщиков, а может быть и соучастников заговора. Такая оценка проявилась в резких замечаниях Сталина по поводу выступления Каминского.

В то же время, поскольку Каминский был не одинок, Сталин не ограничился замечаниями в его адрес. Через три дня после выступления Каминского последний решением ЦК был исключен из состава кандидатов в члены, а затем и из партии. Ежов, деятельность которого собирался расследовать Каминский, распорядился его арестовать. Еще через три дня такие же меры были приняты в отношении ряда других ораторов — членов ЦК Чудова, Кодацкого и кандидатов в члены ЦК Павлуновского и Струппе, «ввиду поступивших неопровержимых данных о причастности их к контрреволюционной деятельности». Такая поспешность свидетельствовала о том, что Сталин и его окружение, а также Ежов видели в Каминском и других опасных заговорщиков, готовых поднять партию против руководства страны.