Княжение Ольги и Святослава

Княжение Ольги и Святослава

А теперь, перед рассказом о последнем походе Игоря, гибели его от древлян и последующей мести княгини Ольги, расскажем о самой его супруге. Ибо Ольга, почитается ныне церковью, как святая и равноапостольная княгиня – Ольга, первая принявшая византийскую веру в роде Рюриковичей.

Так кто же она была? Когда, по какой причине и от кого приняла крещение? Да и насколько это было важно для последующего Крещения Руси, предпринятого её внуком, князем Владимиром Святославичем?

Начнём с разрешения вопроса об её происхождении. Уже о сём летописцы и историки дают самые разные суждения.

Так, Иоакимовская летопись говорит: «Егда Игорь возмужа, ожени его Олег, поят за него жену от Изборска, рода Гостомыслова, иже Прекраса нарицашеся, а Олег преименова ю и нарече во свое имя Ольга».

Это, собственно, и есть та самая точка зрения, которую поддерживала династия Рюрика ещё при первом епископе Новгорода Великого – греке Иоакиме Корсунянине, а значит, при внуке Ольги – Владимире Святославиче.

По сей «официальной легенде», Ольга имела вначале языческое имя Прекраса и была из рода Гостомысла. Оставим в стороне утверждения старинных зарубежных историков (к примеру, Дерета), не понявших русских летописей и писавших, что она была дочерью Гостомысла, сие прибавило бы к её возрасту полтораста лет. Но так или иначе династия Рюрика почитала важным объявить её близкой родственницей, а также – русской из древнего и почитаемого рода.

Благолепую и удобную для династии версию о том, что сам Олег был только её наставником, а не первым мужем, тоже оставим на совести летописцев. Тем паче что русские летописи на сей счёт не едины во мнении. Так, в одной рукописной летописи (собр. Ундольского, № 656) сообщается, что Ольга была дочерью Олега, а в другой (№ 755), что она была «от языка варяжска и не от рода княжеска». Сие объясняется тем, что Ольга с десяти лет была при князе Олеге, вначале как наперсница, приёмная дочь, а потом и как супруга, и говорила, скорее всего, с ним на его родном языке – норвежском, принятом и в варяжской дружине, и при дворе Олега (Одда Стрелы).

Есть ещё одна версия, отличная от официальной. Так, ещё одна летопись из того же собрания Ундольского (№ 1110) сообщает: «Женился князь Игорь во Плескове, поя за себя княжну, именем Олгу, дщерь князя Тмутаракана Половецкого». Итак, если верить сему, Ольга – половчанка?

О Пскове (Плескове), как о родине княгини Ольги, упоминает и «Повесть временных лет». Однако утверждается также и то, что сам Псков был основан самой Ольгой, и потому она если и могла родиться, то только в его окрестностях, например, в селе Выдубицком, как поясняет другая, совсем уж поздняя и сочинённая специально для снятия сего вопроса, легенда.

В связи со «псковской легендой», обращает на себя внимание весьма старая версия и о болгарском происхождении княгини Ольги. Уже в летописи XV века, опубликованной архимандритом Леонидом в книге «Русская старина» (т. 59, Спб., 1859), записано о сём так: «Игоря же жени… (князь Олег) в Болгарах взяв за него княжну именем Ольгу. И бысть мудра вельми…»

В таком случае есть основание её почитать принадлежащей к царствовавшему в Болгарии царскому княжескому роду, то есть внучкой царя Бориса, крестителя болгар, через его сына князя Владимира, правившего в Плескове, старой столице Болгарии. Это, кстати, не отвергает и варяжского происхождения княгини Ольги, ибо тогда по всей Европе, в том числе и на Руси, и в самой Византии нередко возвышались нанятые варяжские вожди, которые и захватывали власть, благодаря либо дворцовым переворотам, либо смешанным бракам.

Сей Владимир, сын царя Бориса, как известно из болгарской истории, отверг крещение и вернулся в старую веру, почитавшуюся византийцами язычеством, но на деле бывшую арианством, и, скорее всего, ведославного толка.

Олег же, как уже упоминалось, где-то в те же годы воевал на Балканах и, будучи на службе у венгерского короля, даже крестил некую балканскую страну, полагаю, арианскую область, отколовшуюся от крещённой и покорённой византийцами части Болгарии. А значит, он вполне мог взять в плен и Ольгу, дочь князя Владимира Борисовича. А сокрытие монахами сего происхождения равноапостольной княгини объясняется одиозностью для них фигуры болгарского князя-вероотступника.

Несколько проясняют происхождение Ольги татаро-булгарские летописи. В них Ольга названа антышкой, то есть опять-таки утверждается, что она «от рода варяжска», но при том называется и её тюркское (булгарское или половецкое) имя – Ульджай.

Сведения о том, что она была родом из семьи не просто языческой, а скорее – с точки зрения византийских ортодоксов – из семьи, придерживавшейся одной из близких к христианству ересей, мы находим и в её житиях.

Наша начальная летопись утверждает, что до крещения в Константинополе на склоне лет, уже в 64 года, то есть всю сознательную жизнь Ольга была властной, жестокой правительницей и язычницей.

Но у нас есть все основания полагать, что и тут краски были сгущены летописцами. Так, Радзивилловская летопись говорит, что ещё до замужества княгиня уже имела имя в крещении Елена, причём приводит это имя в виде славянизированом: «привёл жену от Пскова именем Олену». А князь Олег «преименова ю и нарече во имя свое Ольга» (Иоакимовская летопись). Имя же Олена (Алена) известно и традиции ведославной: Алёной звали дочь Святогора.

Заметим также, что византийцами вера княгини Ольги почиталась «еллинскою злую прелестью отчю», так тогда порицались еретические учения, а для язычества чаще использовалось иное определение – «поганая вера».

Согласно русским летописям и житиям, Ольга перешла в византийскую ортодоксию уже в старости. А значит, всю жизнь Ольга, как и супруг её князь Игорь, были ведославными арианами, почитавшими Спасом – Буса Белояра, к коему через Рюрика и Гостомысла восходил и их род. Также и князь Олег почитался обретённым богом (Вольгою Змеичем) в языческом культе.

Да и, полагаю, не была Ольга столь жестока, как о сём говорится летописях, писанных монахами. Им было важно уложить её житие в обычную схему: жестокая язычница обретает на склоне лет «истинную веру», кается и так становится святой. Жизнь же к сему рассказу имеет отношение небольшое.

Это легко показать на примере летописной легенды о жестокой мести Ольги за смерть своего мужа Игоря. Сия легенда интересна также и тем, что отвечает на вопрос о происхождении её внука, князя Владимира Святославича.

Согласно житию и летописи, дело было так. Князь Игорь отправился в древлянскую землю собирать дань. Вначале дань взял его воевода Свенельд, да такую богатую, что Игорю тоже захотелось взять не меньше. Потому Игорь тоже пошёл к древлянам и взял вторую дань, уже только для себя. Затем он на полпути решил, что и этого ему мало и, отправив уже собранную богатую дань с войском, сам с малым отрядом вернулся, за следующей данью.

Древляне же возмутились: «Коли повадится волк к овцам, то перетаскает всё стадо!» Они заманили Игоря в засаду под Искоростенем и там убили его. А затем послали сватов Ольге: пусть-де она станет женою их князя Мала вместо Игоря.

За это, по русской летописи, Ольга жестоко отомстила древлянам. Притворно согласившись на предложение сватов, она оказала им честь: приказала поднести их, как бы чествуя, на ладьях к своему терему, а потом приказала бросить их в огненную яму, где и сожгла живыми.

Однако древлянам всё это показалось не стоящими внимания пустяками, они по-прежнему хотели поженить Мала с Ольгой и отправили следующее посольство. Их княгиня опять приняла с честью, напоила, накормила и отправила в баню, где потом сожгла также и их.

Потом Ольга пошла к Искоростеню и там вначале напала на древлянскую рать. Причём битву с древлянами начал сам малолетний ещё князь Святослав Игоревич. Он пустил стрелу, которая упала прямо у ног его коня, ибо он ещё не владел луком. Но русские ратники сказали: «Князь уже начал битву, пойдём сражаться и мы!» И так в том сражении были убиты пять тысяч древлян.

А потом княгиня Ольга подошла к стенам Искоростеня и потребовала с города умирительную и лёгкую дань – голубями и воробьями. Древляне, обрадовавшись, выдали по три голубя и по три воробья от двора. А Ольга приказала привязать к каждой птице паклю и поджечь. Голуби и воробьи с подожженной паклей полетели обратно и так сожгли Искоростень.

Жестокость княгини-язычницы, конечно, потрясает воображение. Однако следует понимать, что это только литература, к истории имеющая весьма отдалённое отношение. Ольга в сей легенде поступает подобно героине германских саг Брюнгильде или героине славянских преданий о Навне, которые также сжигают своих мужей. Отсюда и заимствованы сии мотивы сказания благочестивым летописцем.

История же, судя по булгарским летописям, была совершенно иной. И опять-таки в данном случае сведения булгарского летописца, на мой взгляд, выглядят более историчными, правдоподобными да и любопытными также. Итак, сравним легенду с подлинной историей.

Судя по Булгарской летописи, начало всем сим событиям в 944 году положил очередной переворот в Итиле, столице Хазарии. Там вновь восстали аланы язычники, заключившие союз с мусульманами.

На сей раз они вместе выступили против иудейской власти. Поводом для восстания было жесточайшее преследование каганом Иосифом всех бывших претендентов на хазарский престол с их родами, а также убийство Мухтасара, сына свергнутого иудеями мусульманского правителя, который был побратимом Алана (как мы помним, иноверного брата Иосифа, также желавшего взойти на престол).

После восстания власть в Итиле вновь на время перешла к мусульманам, каганом был объявлен хан Узбек, предводитель туркменского войска и брат убитого Мухтасара. Хазары-яхуды (иудеи) в этой смуте тоже разделились, одни остались верными Иосифу, однако большая часть во главе с беком Кубарой нашла для себя выгодным переметнуться на сторону восставших. И, судя по тому, что затем сей Кубара и стал править (от имени кагана Узбека), причиною сего были именно его, Кубары (т. е. Кобы), разногласия с «трусливым Иосифом». Полагаю, он просто-напросто боялся за свою жизнь, видя, как расправляется с соперниками Иосиф и потому использовал восстание для укрепления своего положения, да и прихода к власти.

Иосиф же бежал из Итиля в Путивль к оставшемуся ему верным князю Малу. Кстати, сей Мал был и прежде его союзником, он посылал войска, которые способствовали восхождению Иосифа на престол Хазарии.

И вот тогда-то новый хазарский правитель Кубара, от имени кагана Узбека, и направил посольство к князю Игорю в Киев. А он только что вернулся из похода на Византию (по сообщению Мавро Орбини, он совершил нападение на Гераклею Понтийскую).

Как утверждает Булгарская летопись, послы Кубары объявили Игорю, что каган не будет противодействовать захвату Игорем древлянской земли и всего Кара-Булгара (т. е. бывшей Червоной Руси) с городами Хорасдан, Хурса, Харька, то есть Коростень (его потом переименовали в Путивль), Курск, Харьков и прочими.

А тогда, чтобы спровоцировать войну с древлянами, Игорь потребовал от Мала дани, направив, как известно, за нею воеводу Свенельда. Мал согласился и дал требуемое. Тогда Игорь потребовал дань и второй раз, уже для жены своей Ольги. Мал безропотно отдал и её. И тогда Игорь явился со всем своим войском и союзниками под стенами столицы и потребовал дани уже для своего сына Святослава (имевшего, кстати, и первое имя – Борис).

Тогда и случилось сражение, Игорь был взят в плен. А потом жена князя Мала, отобранная им у князя Игоря (либо изгнанная «по проискам» Ольги), свела с ним старые счёты. Она повелела привязать Игоря к деревьям и так его разорвать.

Овдовевшая княгиня Ольга в ответ собрала большое войско из киевлян, а также примкнувших к ним галичан. Причём варяги-норманны киевской дружины отказались идти воевать с древлянами князя Мала. Полагаю потому, что сии древляне являлись одного с ними рода, они были… германцами, а точнее, остготским племенем тюрвингов (в переводе «лесные люди»), да и сам князь Мал принадлежал к роду готских конунгов Амалов.

Эти сведения подтверждает и византийский историк Лев Диакон, современник тех событий, он как-то раз упомянул об Игоря «жалкой судьбе», «когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое». Заметим также, что во времена Ивана Грозного были известны какие-то русские летописи, где древляне назывались ливонцами (по сообщению Даниила, бывшего послом Римской империи германского народа в Московии). Судя по всему, древляне князя Мала были из германского племени тюрвингов («людей дерева»), кои с давних пор властвовали в сей земле над славянским племенем древлян.

И теперь древляне «из рода Рош-тау», то есть «горных русов», давно недовольных властью тюрвингов, встали под знамёна княгини Ольги. И, как сообщает Булгарская летопись, лишь благодаря им и была одержана победа. Но никаких легендарных жестокостей при сём Ольга не творила. Булгарская летопись сообщает, что после падения Искоростеня были взяты в плен и князь Мал, и его союзник, бывший хазарский каган Иосиф. Причём Иосифа, бросили в темницу, откуда тот никогда не вышел (очевидно, так была соблюдена договоренность с Кубаром). А вот плен князя Мала оказался почётным.

Мал сохранил немалую свободу, и даже княжил в Любиче, прозванном «ключом к Киеву». Он долгое время был в ближнем окружении княгини Ольги и добился её расположения в той степени, что уже почитался её тайным супругом. Но при сём Мал изменил Ольге с некой служанкой, оказавшейся дочерью знатного боярина, и, дабы замять скандал, ему пришлось взять её в жёны. Потому Мал удалился из Киева в город, где правил тот боярин, и потом сам стал княжить в нём, причём назвал сей град в память своей бывшей столицы и перенесённых из неё святынь рода Искоростенем (он же в булгарских летописях Хоросдан, т. е. «данный Хорсом»). Это и есть известный поныне город Коростень под Житомиром, а прежняя столица тюрвингов-древлян располагалась в ином месте (в современной Сумской области), и она была переименована Ольгой в Путивль.

Тогда же, как сообщают булгары, и сын Игоря, князь Святослав, женился на дочери Мала – Малуше, почитавшейся пленницей. И от их брака родился князь Владимир Святославич. А сын Мала – Добрыня стал «первым урусским боярином».

Следует, пожалуй, ещё немного уделить внимания роду князя Мала Любечанина, поскольку в наше время сложился миф, запущенный одним иудейским историком, Даном Роттенбергом в книжке «Путеводитель по еврейской генеалогии», выпущенной в Нью-Йорке в 1977 году. Там, наряду с другими, наиболее известными в истории личностями разных стран, народов и даже рас, евреем был назван и Владимир Святославич, якобы внук раввина через мать Малушу.

Потом эту идею подхватили и в России сторонники «теории заговоров», и так Мал из Любеча стал раввином из Любавичей (деревеньки под Могилёвом, известной по хасидской общине, да и то, только с XIX века).

Заговор тут, разумеется, есть, и точно еврейский. Но не древний, а современный и вполне комичный, как в песне: «среди трёх богатырей Илья Муромец – еврей». Раз уж по этой версии еврей – былинный богатырь Добрыня Никитич, брат Малуши. Тут и задумаешься, а не так ли и у галилеянина, т. е. кельта, Христа была найдена еврейская мать? Хоть, в общем, вопрос кельтских корней самих евреев тоже стоило бы исследовать. Но всё сие не стоило бы и упоминания, если бы этот анекдот не получил в наше беспокойное время такого широкого распространения и даже неких перспектив стать версией «официальной».

Но на деле роль как иудеев, так и иудаизированных хазар в средневековой истории Руси была не столь значительна, как это кажется ныне. И даже войне Святослава с Хазарским каганатом русские летописи уделяют всего пару строк, в отличие, скажем, от его походов на Византию. Святослав своим рейдом по степям в 965 году просто закончил дело, начатое Олегом Вещим и князем Игорем. Хазарский каганат к тому времени и сам угасал в религиозных распрях.

Что же касается рода Владимира Святославича, происхождения Малуши и её брата Добрыни от князя Мала, тут фольклорным подспорьем должны быть не местечковые анекдоты, а русские былины, имеющие в своей основе подлинную историю и дающие народный взгляд на сей вопрос.

В самом деле, и Владимир Красно Солнышко, и Добрыня, брат Малуши, – герои былин Киевского цикла. Это отмечали многие историки (например, академик Б.А. Рыбаков, также А.Л. Никитин, Ю.К. Бегунов и другие). А до них разысканиями об отце исторического и былинного Добрыни занимался известнейший историк А. Шахматов. И его замечание стоит привести в виде развёрнутой цитаты:

«Былины сохранили отчество Добрыни, вытекающее из первоначального о нём рассказа в Древнейшем Киевском своде: они называют его Никитичем, а Древнейший Киевский свод указывал, что он был сыном Мистиши. Ввиду этого мы вправе искать в былинах воспоминаний о самом Мистише, которого ждём, между прочим, в виде Никиты. Предполагаю, что образ Никиты Залешанина (Заолешанина) отразил в себе образ Мистиши Древлянина…»

Между прочим, и польский историк XV века Ян Длугош называл сватавшегося к княгине Ольге древлянского князя Нискиной, или Мискиной, что также близко к имени Никита (Микита). Кстати, это прозвище Мала – Мискиня, по-видимому, проясняется из литовского языка, в коем «miskinos» переводится «лесной» и значит то же самое, что и древлянин (по замечанию Г.Г. Литаврина).

И в самом деле, вспомним, древлянская земля позже вошла в Великую Литву, и даже Владимирский летописец XV века имеет следы литовского прочтения нашей начальной истории: «Начаша княжити Игорь и воева Древскую землю, рекше Литву… Иде пакы тамо в мале дружине и убьен бысть от древлян, и остася у него сын Святослав велми детск. Княгиня же его Ольга с сыном мсти кровь мужа своего, и князя уби Мала именем и всю литву высече…»

А в хронике Мавро Орбини, далматского и итальянского историка XVII века, сей древлянский князь также назван Малдитом. И ещё в летописях сообщается, что он был потомком Дира. Возможно, это память о том, что он был родом из града Дороса, столицы Таврической Готии.

Так что германские корни деда Владимира Красно Солнышко по линии матери не вызывают сомнений. И сие, кстати, более, чем какое-либо иное происхождение объясняет его склонность к поискам веры инославной (то есть, не-ведославной).

Быть потомком конунга Амала Венда, который в ведославной арианской традиции несёт на себе часть вины за казнь Буса Белояра и к тому же представляется в ежегодных мистериях гонимым небесными силами и убиваемым Буримиром, братом Буса… Не правда ли, это не лучшее происхождение для великого князя и вождя русского народа? Не удивительно, что он стал задумываться о смене веры…

Однако в настоящей истории смена государственной веры происходила не так просто и быстро, как это представляется по русским летописям. Нет сомнений в том, что мы в начальных частях летописей имеем дело с благочестивой легендой, имеющей отдалённое отношение к подлинной истории.

Мы уже сталкивались со склонностью монахов переписывать историю в целях придания веса христианским воззрениям. А посему каждое из подобных летописных сообщений следует всегда перепроверять по независимым источникам, как христианским, так и не христианским.

Впрочем, и тут следует иметь в виду, что нет источников вполне объективных. И нет источников русских, современных событиям, отражающих позицию русскую, ибо сама «Книга Велеса» обрывается на временах Рюрика.

Германо-скандинавские источники грешат норманизмом. Там князь Владимир – это конунг Вальдемар, то есть варяг-норманн, как и большинство правителей Европы, включая византийских императоров. Новгород Великий, Ладога то и дело попадают под власть норманнов, носят скандинавские имена. А вот в булгарских летописях, напротив, все первые Рюриковичи – булгары-тюрки из рода Лачина, начиная с Игоря. Русь – в татарских источниках – это байлик, то есть провинция, в Булгарском царстве, где все города носят тюркские имена. И только скурпулёзные немцы-мекленбуржцы (онемеченные славяне) у Рюриковичей нашли также и славянские корни.

И нам приходится с большим трудом вычленять из всего этого разноголосия, фантастических версий, историческую правду. Но от сего многие наши выводы становятся лишь предположительными, правдоподобными. Относится это и к вопросу о Крещении Руси Владимиром, сам факт коего – не доказан вполне.

Вспомним, к примеру, житие Стефана Сурожского. Ведь, и в нём, получившим известность только в XIX веке, сообщается о принятии русским князем крещения… но не Владимиром в Херсонесе, а Бравлином в Суроже. И притом совершенно очевидно, что эта история – суть калька с истории крещения князя Владимира. Обратим внимание, что оба князя слепнут и прозревают после принятия «истинной веры». А ведь в «Велесовой книге», наоборот, князь Бравлин берёт Сурож для того, чтобы прекратить разрушения христианами храмов старой веры. Да и крещёный князь, согласно дощечкам, известен только один – Аскольд.

И тут возникает вопрос: а насколько достоверны сведения летописей о крещении в греческую веру в тот же век княгини Ольги, да и… самого Владимира Святославича?

Начнём со сведений о крещении княгини Ольги. «Повесть временных лет», известная во многих рукописях (древнейшие из коих относятся к XIV веку), даёт официальную легенду о сём, одобренную, судя по всему, уже первыми Рюриковичами.

Согласно сказанию, княгиня Ольга ездила в Константинополь как будто в 955 году, то есть будучи уже шестидесяти двух лет. И там, отбросив языческую веру, приняла крещение от самого императора Византии Константина Багрянородного.

И всё бы ничего, если бы в сей же летописи не утверждалось, что император «увидев её столь красивую и умную», сразу же воскликнул: «Пригодна ты царствовать вместе с нами!» Ольга, поняв, что императором овладел бес любострастия, заявила, что, прежде чем идти под венец, ей следует креститься, поскольку она ещё язычница. Обрадованный император тут же и крестил Ольгу. И тогда она заметила, что по христианскому закону не может выйти замуж за своего крёстного отца. И императору ничего не осталось, как признать: «Перехитрила ты меня, Ольга!»

Не правда ли, удивительная, если не сказать забавная история? Император, будучи сам женат, вдруг возжелал очаровательную язычницу шестидесяти двух лет… И та крестится исключительно для того, чтобы избежать его жарких объятий! Да ведь это обычный народный анекдот в духе ярмарочного балагана, пересказанный летописцем. А значит, веры сему нет никакой.

Но, может быть, в основе сего исторического анекдота всё же есть что-то подлинное? Сохранились ли другие свидетельства?

Открываем другую рукопись того же XIV века (Пролог, Син. типогр. № 368) и читаем: «Олга же, отмстиши смерть мужа своего, возложи на древляны дань, поиде в царствующий град Москву и тамо в лето 6543 (здесь 955 год) при царе Иване Зимиске, крестися…»

Час от часу не легче! Итак, Ольга крестилась не в Константинополе, а в Москве, которая как бы ещё и не существует… Впрочем, в наших летописях есть и упоминания о том, что Москву основал не Юрий Долгорукий, а ещё князь Олег Вещий (ведославные источники мы уж и не трогаем). И крестит её как будто некий русский царь Иван Зимиска…

Кто же это? Да это же… византийский император Иоанн Цимисхий! Значит, крестит не он, а всего лишь крещение происходит «при нём», в его время… Хотя опять-таки при чём тут Цимисхий, узурпатор, захвативший власть в Византии в 969 году? Ведь Ольгу должен был крестить Константин VII Багрянородный, если речь о 955 годе? Или Ольга дважды ездила в Константинополь?

Вывод один: от русских летописей в данном случае – мало толка. Мы в них читаем о сём времени только путанные пересказы чьих-то сказок.

Может быть, о столь знаменательном событии всё же упоминают источники собственно византийские?

И в самом деле, византиец Скилица, правда живший позже, кратко поминает о приезде в Константинополь княгини Ольги. Причём о единственном её приезде, состоявшемся где-то в конце 40-х годов, если принять во внимание соседние события этой хроники.

История приезда княгини Ольги, по Скилице, напоминает версию «Повести временных лет»: «И жена некогда отправившегося в плавание против ромеев русского архонта (Игоря), по имени Эльга, когда умер её муж, прибыла в Константинополь. Крещёная и открыто сделавшая выбор в пользу истинной веры, она, удостоившись великой чести по этому выбору, вернулась домой…» Кажется вполне вероятным, что «Повесть временных лет» приняла именно версию Скилицы, превратив её в анекдот о сватовстве и крещении.

Скилица, правда, нигде прямо не говорит о том, что Ольга приняла тогда крещение от императора Константина. Он всего лишь намекает, что архонтиса русов придерживалась некого еретического направления в христианской вере, до того как «отдала предпочтение» вере византийской. Но в чём выражалось это предпочтение? Не было ли сие лишь дипломатической фразой, оброненой арианкой Ольгой при пребывании в столице империи, то есть просто знаком вежливости, неправильно понятым уже русскими толкователями хроники Скилицы?

К тому же сам император Константин VII Багрянородный, как писатель-историк, оставил подробнейшее описание торжественного приёма «Эльги, архонтиссы россов» в своей книге «О церемониях». Из сего также следует, что княгиня Ольга Константинополь точно посещала.

^{Саркофаг княгини Ольги.}

Однако император не только о своём сватовстве, но и о таком важном событии, как крещение княгини Ольги, не говорит ни слова! Обед, приём послов, подарки, подробно дано и описание десерта…

Ну, в самом деле, не мог же он запамятовать о том, что после десерта состоялось-таки крещение? Или же последующее причащение вином ему совсем затуманило память? Нет, всё же при сём императоре Константине в 955 году (точнее, в 948-м, учитывая арианское смешение дат) крещение Ольги явно состояться не могло.

Но тогда, может быть, что-то подобное было, в предположительный второй приезд, уже при Иоанне Цимисхии? Но почему же тогда подробнейшая византийская летопись сего периода, составленная Львом Диаконом, этого совсем не помнит? Нет, и это невероятно, да и тогда все эти анекдоты о крещении и сватовстве пришлось бы отнести уже к старухе восьмидесяти лет.

Опять загадка! В любом случае, доверия сим сведениям нет. К тому же о принятии Ольгой новой веры и крещении её в Византии не помнит и Булгарская летопись, также внимательная к сим вопросам…

Зачем же она приезжала в Константинополь? Может быть, тут и в самом деле были замешаны некие матримониальные дела? Высказывалось и предположение, что Ольга безуспешно сватала за византийскую принцессу сына Святослава. Почему бы и нет? И отказ был вызван как раз тем, что Святослав был иной веры… Сама же Ольга, судя по всему, с рождения придерживалась одного из течений христианства – а именно, арианства, кое для неё не противоречило ни вере византийской, ни родовой ведославной традиции. В новом крещении она не нуждалась.

Однако само посещение Ольгой Константинополя означало, что Киевская Русь тогда искала путей сближения с Византией, а платой за мир могло быть укрепление позиций греческой церкви в русских землях. Притеснения христиан, бывшие ещё при Игоре, отныне прекратились.

Точно так княгиня Ольга налаживала тогда отношения и с Римом. В 959 году, согласно продолжателю Хроники аббата Региона Пюрмского, Ольга также послала посольство к императору Оттону I во Франкфурт-на-Майне, у коего просила епископа и пресвитеров.

И в 961 году в Киев прибыл епископ Адальберт. Можно не сомневаться, что таким образом княгиня Ольга, болгарка по рождению, да ещё и имеющая варяжское воспитание, хотела покончить с замкнутостью страны, только что освободившейся от хазарского ига, а значит, открыть врата Западу – и византийцам, и римлянам. Прекратить войны на западной границе, сгладить предубеждения, наладить торговлю. Она полагала так обезопасить и усилить страну…

Наивность сей политики вполне понимал её сын Святослав. И он изгнал епископа Альдаберта, начал войну с Византией… И видел середину своей земли в Болгарии. Сам он, как внук болгарского царя Владимира Борисовича, заключавший союз и с булгарами волжскими, желал возродить великую Русскую державу от Дуная до Волги. По булгарским летописям, вначале он даже заключил союз с византийцами против булгар. Но потом Византия стала видеть более опасными не булгар, а уже саму крепнувшую Русь, и сей союз был разорван.

Потому Святослав и не желал следовать исканиям истинной веры ни в Византии, ни в Риме, к чему его призывала княгиня Ольга. Для него сие было блажью весьма пожилой женщины. И он не внимал увещеваниям княгини: «Как мне одному принять иную веру? Ведь дружина-то моя смеяться начнёт!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.