Народные восстания

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Народные восстания

2 июня 1671 года Степана Разина — донского атамана, предводителя народного восстания 1670–1671 годов, будущего героя фольклора и первого российского кинофильма — привезли в Москву. Через четыре дня его казнили на Болотной площади.

«Разин — родом из казачьих старшин. Был верен царскому правительству до 1667, когда воевода Юрий Долгорукий повесил его старшего брата Ивана… Разин не собирался совершать революции. В своих пропагандистских „прелестных письмах“ он призывал „всю чернь“ послужить себе, Богу и царю Алексею Михайловичу. Предполагалась замена „потерявшего власть над боярами“ царя его сыном Алексеем Алексеевичем. Настоящий Алексей Алексеевич умер незадолго до начала боевых действий, у Разина под этим именем жил крещеный кабардинец Андрей Черкасский, ставший самозванцем по принуждению».

(Интерактивный ресурс энциклопедия «Вокруг Света», 2009 год)

В дореволюционные времена восстание Степана Разина называлось незамысловато — бунтом. В советские времена оно именовалось уже Второй крестьянской войной — первой считалось восстание под руководством Ивана Болотникова еще в эпоху Смутного времени.

В восстании Степана Разина действительно, как и писали советские учебники, участвовала немалая часть крестьянства, не говоря уже о беглых, что, уходя на Дон, становились казаками — казачий закон, что с Дона выдачи нет, раздражал Москву едва ли не больше всего. И действительно, само крепостное право взрыхляло почву для народного гнева. Но все же это было не крестьянское, а казачье восстание, а Разин был не крестьянским, а казачьим вожаком.

Восстание Разина пришлось на тот сложный переходный период, когда Москва уже почти прибрала к рукам донское казачество, действуя через так называемых «домовитых», богатых казаков, но окончательно процесс еще не был завершен. Этот переходный период отразился и в том поводе, что послужил началом восстания.

Детонатором стала казнь старшего брата Разина — атамана Ивана Разина, который в 1665 году командовал казачьими полками на польской границе в русской армии князя Долгорукого. Осенью казаки решили вернуться на Дон, полагая, что по распоряжению Казачьего круга — а именно ему подчинялась вся казачья жизнь — на смену полкам Ивана Разина будут направлены другие силы. Долгорукий воспротивился, вернул казаков на фронт силой, а самого атамана казнил. Иначе говоря, князь уже считал, что казаки обязаны ему подчиняться беспрекословно, а атаман Иван Разин по-прежнему полагал, что помощь русским — дело чисто добровольное: хотим — воюем, надоело — пойдем домой.

На этом фоне и вспыхнуло восстание Степана Разина, причем воевал он уже не только с Москвой, но и с тем домовитым казачеством, что было готово подчиниться царской власти. История описывает сцены расправ Разина и с промосковски настроенными казаками, так что это была, конечно, не столько крестьянская война, сколько последний бой донского казачества за свою вольность.

Усмирение бунта стоило, по разным данным, до ста тысяч жертв. Казнен был и Разин, успевший перед смертью, обращаясь к толпе, пророчески сказать: «А на Дону вспомнят меня, когда их подлый дьяк как стадо перепишет. И целованием креста на верность приведет». Так и случилось. 24 августа 1671 года состоялся, как пишет один из очевидцев, «Унылый Казачий круг». Полковник Косачев с дьяком Богдановым объявили царский приказ: привести казаков к присяге. Круг сопротивлялся четыре дня: «Мы готовы служить государю без крестного целования, — говорили многие, — нам присягать не для чего». Наконец, после долгих споров, угроз и уговоров верным Москве атаманам удалось склонить казаков к присяге. Последнее постановление когда-то вольного Казачьего круга гласило: «Присягнуть на верность государю, если же кто не учинит присяги, того казнить смертью, а имущество грабить».

Вся дальнейшая история донского казачества — это история своеобразного симбиоза сильно урезанной, но все же своеобразной казачьей демократии и царского самодержавия. Оказалось, и подобное возможно.

Сейчас уже не имеет значения, был ли Степан Разин руководителем именно восстания, бунта или целой войны. Главное, что цель любого бунта в том, чтобы и бунт совершить, и что-то изменить, и остаться живым. Разину ничего из этого не удалось, но и восстания в России не прекратились.

Коренным образом эта ситуация изменилась только в постсоветское время. Кажется, жители России свою способность к массовому сопротивлению с готовностью умереть уже исчерпали. Мы все свидетели горбачевской перестройки, и хотя ее тоже часто называют «революцией», всем понятно, что она произошла только потому, что наверху так решили и пошли на эти перемены. Саму «революцию» совершили люди, которые ничем физически не рисковали — депутаты Съездов народных депутатов СССР и РСФСР, которые имели потом те же самые привилегии, которые были у ЦК КПСС.

Тема бунта часто звучит в оппозиционной, в том числе либеральной, прессе, многие верят в реальность бунта и ждут, что он рано или поздно произойдет. Но скорее всего, эта тема уже неактуальна для России. Сама психология бунта, способность рискнуть жизнью во имя идеи уже не подходит для большинства современных людей. Мы живем в эпоху упадка идеологий, упадка завораживающих и толкающих на баррикады идей. Если в России будут происходить перемены, то они будут происходить по совершенно другим принципам и механизмам — скорее всего, по принципам той же перестройки, то есть относительно мирных и постепенных преобразований.

Конечно, и перестройка начиналась когда-то с Манежной площади в Москве, но тем не менее это не был кровавый бунт, это были мирные массовые демонстрации и митинги. Перемены в СССР произошли тогда, когда Горбачев решил поменять основы легитимности своей власти и пришел к идее всенародного избрания депутатов Съезда народных депутатов СССР и избрания президента страны парламентом. Горбачев тем самым начал разрушать систему сверху. У него, конечно, была наивная вера в то, что вместо легитимности, которую ему дали ЦК КПСС и партийная структура, он получит новую всенародную легитимность, будучи избран Президентом СССР на Съезде народных депутатов, причем легитимность демократическую, а не революционную, которая шла от Ленина и Октября.

Перестройка была типичной «революцией сверху», когда люди, удерживающие остатки старой системы, сами разрушают ее основания. Убрали руководящую роль КПСС, убрали цензуру, ограничили политический сыск и преследования за инакомыслие. Тем самым основы основ советской системы были разрушены не снизу, а сверху, самим руководством страны.

Если серьезно подходить к нынешней ситуации в России, то, конечно, она существенно изменилась с 1999 года, когда наступившая стабилизация начала ассоциироваться с личностью и политикой Путина, и уже в 2007 году 60 % населения, согласно опросам, хотели, чтобы он остался на третий срок. Это вполне типично для любой послереволюционной стабилизации. 90-е годы — это революция, пусть и сверху, но все равно с хаосом, нестабильностью, которые у человека рождают страх — после чего ему хочется порядка и стабильности. Но уже нынешняя ситуация постепенно приобретает обратные черты — какие-то признаки стабильности существуют, управляемость существует и так далее, но это уже не воспринимается как значимая, первостепенная ценность. В конце эпохи послереволюционной стабилизации у людей постепенно начинает возникать и нарастать потребность в переменах.

Как вы считаете, народные восстания скорее укрепляют страну или ведут к ее распаду?

• Скорее ведут к распаду — 46 %

• Скорее укрепляют — 27 %

• Затрудняюсь ответить — 27 %

(По результатам опроса 1800 экономически активных граждан России старше восемнадцати лет на портале «SuperJob»)

Во времена Степана Разина казачество обиделось, потому что царь начал менять заведенный порядок. Легитимный в глазах донских казаков старый порядок был резко нарушен, отчего они и восстали. А сейчас, с одной стороны, Левада-центр, ФОМ дают очень высокие рейтинги доверия Путина и Медведева — по 60–70 %, что несравнимо ни с какой Ангелой Меркель, ни с Саркози, ни даже с Обамой. С другой стороны, результаты всероссийского опроса «Верите ли вы, что нынешняя власть избрана на честных, свободных выборах?» показали, что при этом меньше 40 % населения считает, что нынешняя власть избрана на честных, свободных выборах. Значит, больше 60 % считают, что это были нечестные, несвободные выборы. Но при этом же большинство из них продолжает этой власти доверять.

Это очень странное на первый взгляд противоречие тоже напрямую вытекает из ситуации 90-х годов. Бардак и «смута» этого бурного десятилетия родили у людей потребность в более или менее прочной власти. Появилось ощущение того, что любая власть является благом по отношению к полному отсутствию или очень слабой власти. Но это вовсе не означает ассоциативного личностного ощущения связи с этой властью.

Интересно, что в 2008 году, после президентских выборов, людей волновал вопрос, кто на самом деле главный — Медведев или Путин. Но сейчас ситуация изменилась, и большинство людей на это говорят «а, в общем-то, какая нам разница?». Тандем привнес некоторые перемены в политическую жизнь, в том числе немного расширил политическое поле, возможности для полемики и критики. В то же время среди населения появилось и такое явление, как усталость от неопределенности и неоднозначности в отношении выборов 2012 года. А в нынешних условиях это ведет не к злобе, а к еще большим безразличию и отчужденности, что для новой России, которая пытается выйти из исторического кризиса, очень плохо.

Но усталость от революций, усталость от перемен прочно сидит в сознании российского человека, и это фактор, который дает надежду на то, что восстания и системная дестабилизация современной России не грозят.

«Восстание восстанию рознь».

«Они восстанавливают баланс, если к восставшим не примыкает противоборствующая власти элита».

«Зависит от целей восстания — они либо заставляют задуматься, либо приводят к смене тех, кому стоило задуматься раньше».

(Из комментариев к опросу о народных восстаниях на сайте «SuperJob»)

Сейчас модно говорить о том, что «нулевые» годы были для России пустыми. Но за эти десять лет в значительной мере ушли настроения страха, утраты государственности, неверия в будущее. И в этом сыграло большую роль то, что в России всегда очень важно — народ знал, что до 2008 года у страны будет более или менее ясный и вменяемый руководитель. Это все ложилось в традиционную русскую матрицу — есть власть, она несет ответственность, происходят изменения, стабильность, держава на международной арене является значимым субъектом, с ней считаются. Такие запросы русского человека, как национальное достоинство и значимость власти, были решены. Но проблема нового периода состоит в том, что то, что было значимо с точки зрения настроений и ожиданий конца XX — начала XXI века, сейчас в меняющемся самосознании общества уже не воспринимается как актуальная ценность. Даже стабильность, которой так хотели жители России, тоже уже начинает не восприниматься как ценность. И поэтому перед властью стоит задача в новых условиях продемонстрировать стратегию изменений, которые поменяют стабильность, уже переходящую в застой, на новое развитие.

Мы видим все более отчетливо, что простое сохранение «статус-кво» уже никого не вдохновляет — нужна социальная и политическая динамика. Когда решаются запросы послереволюционной стабилизации, людям, которые становятся руководителями страны, очень легко быть популярными. Поэтому Путин стал для граждан России своего рода психотерапевтом. Нельзя, конечно, забывать и о дорожающей в те годы нефти, но и она сама по себе ничего не дала бы, если бы Путин в 2003–2004 годах не ввел реальные налоги на полезные ископаемые. Если бы не это, деньги продолжали бы уходить в офшоры, а бюджет оставался бы в прежнем плачевном состоянии.

Но все эти проблемы и все эти скромные завоевания — дело прошлое, и сейчас они уже забыты. Новое Российское государство создано и укреплено, а теперь стоит задача придать легитимность власти и динамику экономике и обществу. А легитимность власти зависит в первую очередь от динамики социального и экономического развития.

«Помню, в 1992 году я руководил семинаром Горбачева, помню, приходил Сергей Кургинян, тогда более активный, и все показывал диаграммы: завтра восстание. И тогда профессор Делегенский вставал и говорил: Сергей, вы не учитываете простой вещи — люди только что вышли из коммунизма, получили права. Да, они бедные, нищие, не работают, но они получили право не работать, получили те блага, которых не было в старой системе. Сейчас другая ситуация — сохраняются те блага, и появились блага гедонизма, потребительской жизни… Какой имеют смысл разговоры о восстании в условиях тотального роста индивидуализма, гедонизма, потребительского восприятия счастья, ценности жизни как радости жизни?»

(Александр Ципко — политолог, главный научный сотрудник Института экономики РАН)

Никаких бунтов в России не будет, но в ЕС есть очень сильный запрос на справедливость, есть осознание противоестественности устройства страны, где, с одной стороны, больше миллиардеров, чем в Европе, а с другой — 30 % населения живут за чертой бедности. Это очень опасная ситуация. В конце 90-х годов социальное, классовое сознание было вытеснено этническими проблемами и проблемами национального достоинства. Но сейчас, когда удалось отчасти решить эти проблемы, социальные проблемы вновь выходят на первый план. И решить их более сложно, потому что, несмотря на то, что российская политическая и экономическая элиты недовольны отсутствием своей настоящей легитимности, но при этом мало кто из них готов пойти на то, чего реально требует общество, то есть на демократию и реальный учет интересов трудящихся.

«Вопросы Москвы и регионов отличаются. Сытая столица хочет спокойствия».

(Из комментариев слушателей радиостанции «Эхо Москвы»)

Есть у нашего народа такое представление: сытая столица и нищая Россия. И конечно, определенная правда в этом есть — регионы очень сильно отличаются друг от друга по богатству. Есть мегаполис, Москва, а есть его окружение — сравнительно бедное Подмосковье, а чуть подальше совсем бедная Тверь. Есть богатый Екатеринбург, богатый Томск, но рядом с ними — нищие регионы.

Но при этом показательно, что «Единая Россия» получает меньше голосов как раз в Москве, Санкт-Петербурге и Екатеринбурге. Как раз бедная глубинка за нее главным образом и голосовала. Постсоветский человек в российской провинции захотел выйти из надоедливой полосы непрерывных перемен. Этот страх перемен многие политики не понимают, а ведь именно он мешал популярности многих известных политиков типа Явлинского. Такого типа люди — умные, талантливые, красиво говорящие — не дают людям ощущения стабильности. После потрясений 90-х годов большинству нужен был человек спокойный, уравновешенный, мудрый, за которым стоит знание жизни. Именно поэтому Борис Ельцин очень точно почувствовал: если существует запрос на порядок и достоинство, значит, нужен силовик. И он его долго искал — сначала рассматривали Степашина, Бордюжу, Примакова, а потом нашли Путина. Объективно это должен был быть офицер — что на тот период соответствовало русской психологии.

Что, скорее, может спровоцировать народный бунт?

• Социально-экономические причины — 88,9 %

• Политические причины — 9,7 %

• Затрудняюсь ответить — 1,4 %

(По результатам голосования на сайте радиостанции «Эхо Москвы»)

В мире информации, потребительства, гедонизма, удовольствий, частной жизни как главного приоритета новый Стенька Разин не появится и армию восставших за собой на Москву не поведет. Но вопрос может стоять и иначе: если возникает сильный запрос на перемены — в какой форме он проявится? В каких формах будет самоорганизовываться этот общественный запрос, среди каких слоев, и какого типа лидеры и лозунги могут повести людей пусть не на баррикады, но за новыми лидерами и политическими силами?

Сейчас в России наконец-то появился представитель городского среднего класса — более или менее устроенный человек. Пять лет назад свое будущее благосостояние с государством связывали 60 % населения, а 40 % рассчитывали прежде всего на самих себя. Сейчас эти цифры поменялись местами, то есть самостоятельные слои населения постепенно увеличиваются. Именно они — уже не просто индивидуалисты, но еще и уверенные в себе люди — и есть новая социальная сила, потому что эти люди способны на создание различного рода организаций и на различного рода общественные кампании и протесты. Акции автомобилистов по поводу чиновничьих «мигалок» весьма в этом смысле показательны, так как были организованы именно этим слоем населения, и властям даже пришлось перед ними оправдываться.

Без осознанного и активного вовлечения этих людей в политику, без диалога и консолидации власти с ними, позитивные перемены в стране проводить будет очень сложно, если вообще возможно. Другое дело, что в России исторически есть очень серьезная проблема — у людей нет чувства реальности и того, что возможно сделать, а что нет, ответственного осознания всей сложности ситуации в стране. На тот же тандем Путина и Медведева теперь навешивают все проблемы, не решенные до этого всей русской историей, проблемы, не решенные советским периодом, и проблемы, не решенные двадцатилетием постреформационной России. Мало кто занимается трезвым историческим анализом — что нам осталось от прошлого, а в чем вина непосредственно действующей власти.

За тех же коммунистов много людей голосовали и голосуют только потому, что им не нравились реформы, приватизация и так далее, а вовсе не потому, что они сами были сторонниками коммунизма. Это протестная форма голосования, которая в высокой степени характерна для России — мало кто голосует за что-то, в основном свой голос люди отдают именно против чего-то.

Сейчас политически активными все больше становятся городские состоятельные индивидуалисты, с развитым чувством собственного достоинства, рассчитывающие прежде всего на себя. Они готовы к политическим акциям, готовы заявить о своих интересах. Все больше растет недовольство своим социальным и экономическим положениям и аполитичных пока слоев рабочих, и так называемых «бюджетников». Если многие из них вдруг потеряют работу, зарплату и так далее и окажутся в ситуации, когда им нечего терять, — они станут подходящим материалом для политической оппозиции и даже массовых протестов. Причем руководить ими будет именно новый городской класс индивидуалистов. Пока это исключительно теоретические рассуждения, но они исторически обусловлены. Политически активный класс в любом случае будет заниматься политикой — либо вместе с властями, либо если те не пойдут им навстречу — против них.

«Интересно, что между умонастроением победивших рыночников и остальным обществом — пропасть. Это так. Но протестует не остальное общество, а победившие рыночники».

(Из комментариев слушателей радиостанции «Эхо Москвы»)

В начале 90-х все удивлялись, как же так: народ нищий, пенсий нет, миллионы безработных, зарплаты и пенсии не платят — а никакого бунта нет. Все понимали, что это противоестественно, но социальное недовольство не было вплетено тогда в активный политический контекст. Оно не было фактором, влияющим на политику: настроение было, а бунта не было. Но серьезность этих же факторов, которые не играли провоцирующую и первенствующую роль в 90-е годы, в новых условиях, при лучших условиях жизни, при лучших пенсиях и зарплатах, может, как ни странно, возрасти. Люди сегодня перестали думать лишь о выживании и задумались о достоинстве — о том, например, что как можно считать нормальной страну, в которой врач всю жизнь вкалывает, а получает ровно столько, чтобы на жизнь хватало, а его ровесник, друг олигарха, неожиданно приобщается к приватизации и богатству и становится вдруг богачом. Да еще вдруг этот новоиспеченный богатей сразу уезжает за границу или по крайней мере переводит туда семью и капиталы. Что показывает, в какой степени наша новая «элита» с пренебрежением относится к людям и к самой стране. Что это за страна, если все ее богатые и успешные люди держат семьи и деньги за границей?

Вывод из всего этого простой — новый Стенька Разин у нас вряд ли появится, но глубокие перемены в обществе и во власти неизбежны[30].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.