VII. Низложение Шуйского

VII. Низложение Шуйского

Мечом или убеждением Жолкевскому предстояло все-таки решить очень сложную задачу. При известии о новом несчастии, постигшем его, Василия Иванович первый обратился к победителю с нерешительными предложениями через посредство одного польского пленника, Слонского, бывшего секретаря Лжедмитрия I. Не отклоняя их, Жолкевский гораздо деятельнее приступил к распространению в столице списков договора, заключенного в Цареве-Займище. На возражения московских людей, что в договор не включено условие об обращении королевича в православие, гетман отвечал, что этот вопрос подлежит обсуждению патриарха и духовенства. Но большинство было того мнения, что обсуждение представляет общий интерес для всех, и некоторые начали посматривать в сторону "вора". Предупрежденный об этом, самозванец не замедлил явиться поблизости столицы. С помощью Яна Сапеги он овладел монастырем преп. Пафнутия Боровского. При защите храма был убит воевода, князь Михаил Волконский, между тем как два другие его товарища, воеводы Яков Змеев и Афанасий Челищев, передались "вору". Предание рассказывает, будто на камне церковного порога выступает кровь героя во время каждой панихиды по нему. Затем самозванец беспрепятственно занял Серпухов, Коломну и Каширу, прорвав таким образом последнюю линию крепостей поблизости Москвы. В Зарайске верный присяге и отважный князь Дмитрий Михайлович Пожарский, несмотря на подговаривания Ляпунова и настойчивые требования жителей сдаться, мужественно и успешно отбился. Судьбой ему было предназначено впоследствии пойти по следам Скопина, но с бу льшим успехом. Пройдя по Рязанской области, три четверти которой покорились ему, Лжедмитрий II остановился в пятнадцати верстах от столицы, заняв позицию сначала на Угреше, у Никольского монастыря, где он оставил Марину, а затем в с. Коломенском.

В Кремле и его окрестностях в то время царила во всем крайняя неурядица. У Шуйского имелось еще под рукой 30 000 войска, но никто уже не думал сражаться за него. Филарет что-то замышлял, окружая себя непроницаемой таинственностью. Иван Никитич Салтыков, племянник сочинителя тушинской конституции, вел переговоры с Жолкевским по поводу избрания Владислава; В. В. Голицын, хлопоча о своих интересах, пытался войти в соглашение с Ляпуновыми, а другие бояре, вступив в сношения с самозванцем, но не добившись от него достаточно существенных обещаний, пришли к следующему заключению: "ни Василия Ивановича, ни Дмитрия". Но кому же тогда быть царем"? Из лагеря в Коломенском несколько голосов ответило: Ивану Павловичу! Это было имя Яна Петра Сапеги, на русский лад переделанное. Староста усвятский мечтал, кажется, теперь, а может быть, и раньше того, выставить свою кандидатуру.[357] Но у Дмитрия были сторонники в самой Москве.

Исследуя почву около Жолкевского, затем выжидая, какие предложения могут быть с его стороны, Василий Иванович делал то шаг вперед, то опять отступал, и не приходил ни к какому решению. Братья Ляпуновы решили круто повести к развязке, потому что она была отныне неизбежна. Действуя заодно с Иваном Салтыковым, они набрали шайку мятежников, которых в те годы в любое время можно было найти на каждом перекрестке в городе, и вместе с ними, 17 июля, двинулись к Кремлю, где один из братьев знаменитого Прокопия, Захар Ляпунов, потребовал у царя, чтобы он сложил с себя венец. Шуйский, привыкший к таким зрелищам, видя перед собою людей лишь низкого происхождения, выказал большую твердость. Он обратился к ним даже с грозными словами и хотел было выхватить свой кинжал, но смелый и сильный Захар, казавшийся великаном перед тщедушным стариком, закричал ему: "Не тронь меня, не то своими руками разорву тебя на куски!" И этим было все кончено. На шум этого спора, из которого победителем вышел не Шуйский, сбежался народ на Красную площадь. Мятеж все увеличивался. Вместе с несколькими боярами, верными царю, явился на Лобное место патриарх Гермоген и пытался говорить, но ему не дали слово сказать. Толпа все увеличивалась и заполнила всю площадь. Уже не было на ней больше места. Тогда Ляпуновы увели патриарха за Серпуховские ворота, и там, по словам летописца, "князь Ф. И. Мстиславский и все бояре, высшие чиновные люди, боярская дума и все окольничие, всякого чина люди, дворяне и гости приговорили, вопреки противоречию патриарха и нескольких бояр, низложить Василия Ивановича".[358] Постановили отдать низложенному царю в удел Нижний Новгород, а верховную власть в государстве передать князю Ф. И. Мстиславскому с боярами "до тех пор, пока будет угодно Богу дать стране государя", то есть до избрания нового царя. "Вор" был исключен из числа избираемых.[359]

Таким образом, этот якобы собор, по выражению одного историка, обращаясь к избирательному собранию, не предрешал его решений.[360] В грамотах, разосланных по областям, виновники государственного переворота не упустили заявить прежде всего, что "выборные всех частей государства и всех сословий", подробно в точности перечисленные в обычном порядке, просили бывшего государя сойти с престола.[361] В парламентарной и революционной комедии Россия уже с давних пор могла померяться с любым европейским государством.

Свояку Шуйского, князю Ив. Мих. Воротынскому было поручено объявить царю о его низложении. "Шубник" поклонился и, покинув немедленно дворец, вернулся в свой прежний дом, а братья его были заключены под стражу. Шуйский не совсем, однако, потерял надежду. Так как патриарх твердо продолжал противодействовать, то сам Жолкевский ходатайствовал у Мстиславского в пользу низложенного государя, напоминал ему о знатном происхождении Шуйского, к которому нужно относиться с уважением.[362] Волнения, приведшие к низложению Василия Ивановича, в самом деле беспокоили гетмана и ничуть не соответствовали его собственным желаниям. Грамоты временного правительства высказывались не только против самозванца, но и против поляков и настойчиво внушали Жолкевскому убеждение в том, что ему гораздо было бы легче сговориться с самим Шуйским. Ловкий дипломат стал действовать согласно такому убеждению, и через несколько дней настроение умов так изменилось в пользу бывшего царя, что Гермоген счел возможным настоятельно требовать его восстановления на престол. Но Ляпуновы поспешили вмешаться еще раз. 19 июля вместе с тремя князьями - Засекиным, Тюфякиным, Волконским-Мерином - и несколькими монахами Захар напал на "шубника" в его доме и принудил его постричься в монахи. На этот раз Василий Иванович отчаянно сопротивлялся: иноческая ряса решала его судьбу бесповоротно! Ляпунов принужден был крепко держать его за руки, а Тюфякин, - другие говорят, Иван Салтыков, - произносил за него обеты; затем его заключили в Чудов монастырь, а жену его постригли в монахини. Скоро должен был подняться занавес над новым актом великой драмы, столь обильной переменами декораций и действующих лиц.[363]