Восточное средиземноморье в 1-й четверти i тыс. до н. э.
Восточное средиземноморье в 1-й четверти i тыс. до н. э.
Тиро-Сидонское царство стало монополистом международной торговли в масштабах всего Средиземноморья. Наивысшего расцвета оно достигло при царе Ахираме (Хираме, 969–936 гг. до н. э.), эффективно контролировавшем заморские колонии подвластных ему финикийских городов. На востоке Ахирам дипломатическим путем приобрел часть Палестины. На острове Кипр правитель города Кития именовал себя его слугой. При Ахираме широко развернулось строительство в островной цитадели Тира. Показательно, что в X–IX вв. до н. э. тиро-сидонские цари не вели ни одной войны на материке. Все их внимание было сосредоточено на морских путях.
В IX в. до н. э. финикийцы были изгнаны греками из Эгеиды. Узурпатор Итобаал (с 879 г. до н. э.) упрочил положение Тира и возобновил колонизацию, на этот раз только Западного Средиземноморья (в том числе Сардинии), где появилось много новых финикийских центров, одним из которых был знаменитый Карфаген (823 г. до н. э.). Цари стремились установить деспотическое правление, что вызывало противодействие в среде купцов и рабовладельцев. Олигархические тенденции возобладали, и в конце IX в. до н. э. царская власть в Тире ослабела.
Главные города Финикии – Тир, Сидон и Библ – богатели за счет транзитной торговли, перепродавая египетские и вавилонские товары в Грецию, а греческие – на восток. По-прежнему вывозился в Египет и Месопотамию лес, но особенное значение приобрел вывоз ремесленных изделий (пурпурной краски из Тира, стекла и стеклянных изделий из Сидона). Где это было возможно, финикийские купцы легко превращались в пиратов или силой похищали людей, чтобы продать их в рабство. «Прибыл в Египет тогда финикиец, обманщик лукавый, злобный хитрец, от которого много людей пострадало», – говорится в поэме Гомера. Часть рабов доставлялась в Финикию, и их направляли в мастерские в качестве чернорабочих, в гавани, где они работали грузчиками, и на корабли, где их использовали как гребцов. Рабов-военнопленных практически не было – финикийцы не вели завоевательных войн. Также нет сведений и о рабах-должниках.
Среди арамейских государств Сирии на первое место вскоре вышло Дамасское царство (Арам-Дамаск), претендовавшее на гегемонию в сопредельных областях. Его экономика строилась на развитом скотоводстве, знаменитом на весь Ближний Восток производстве оружия и транзитной торговле «шерстью блистательной белизны», которую в Дамаске покупали у степных кочевников и перепродавали в Тир. Цари Дамаска часто носили имя-титул «Сын бога бури» («Бен-Хадад»), воспроизводившее старый титул хурритских царей, унаследованный в Дамаске от хурритов Южной Сирии.
В середине IX в. до н. э. Дамаск сыграл решающую роль в борьбе с ассирийскими нашествиями Ашшурнацирапала II и Салманасара III на Сирию. В 853 г. до н. э. коалиция, возглавленная дамасским Бенхададом II и израильским царем Ахавом, отразила в битве при Каркаре 120-тысячную армию Салманасара. Правда, тот в 841 г. до н. э. разгромил силы Дамаска и осаждал город, но не смог взять его. Вплоть до начала VIII в. до н. э. Ассирия пыталась покорить Восточное Средиземноморье, но закрепиться там ей не удалось.
Во 2-й половине IX в. до н. э. дамасский царь Бенхадад III овладел заиорданскими владениями Израильского царства, проник в Южную Палестину и получил дань от Иудеи. На некоторое время почти весь хинтерланд Восточного Средиземноморья оказался под влиянием Дамаска, однако сопротивление другого арамейского царства – Хамата на Оронте – привело к распаду дамасской коалиции. Истощенный войнами Дамаск был в 796 г. до н. э. осажден и принужден к выплате дани ассирийским царем Ададнерари III. При Ададнерари III Ассирия контролировала все Восточное Средиземноморье, но уже в начале VIII в. до н. э., ослабев под ударами Урарту, ассирийцы потеряли все владения к западу от Евфрата.
В Израиле Давид (ок. 1010–970 гг. до н. э.) проводил политику создания централизованной надплеменной военно-бюрократической монархии. Был присоединен Иерусалим, ставший столицей нового царства, создан государственный аппарат, во главе которого стоял верховный сановник. При царе состояла его гвардия из наемников-чужеземцев – «критян» (скорее всего, ахейцев Кипра, переселившихся туда с Крита еще в XII в. до н. э.) и филистимлян. По-видимому, Давид хотел создать ближневосточную наднациональную империю от Евфрата до Синая. Он действительно достигал Евфрата, и одно время от него зависели все арамейские объединения этой территории, но из-за восстания арамеев Давид так и не смог закрепиться на этих рубежах, и в итоге его держава представляла собой Израиль с некоторыми присоединенными и зависимыми внешними владениями, охватывающими Заиорданье, Филистию и область расселения южносирийских арамеев.
Преемником Давида стал младший сын Соломон (ок. 970–930 гг. до н. э.). Библейская традиция прославляет его за мудрость, изображает проницательным и справедливым судьей и объявляет автором ряда литературных произведений, вошедших в Библию. В действительности же Соломон был властолюбивым и тщеславным монархом, отказавшимся от проведения активной внешней политики и растратившим политический капитал, оставленный ему Давидом. Опору своей власти он видел не в военной знати, а в гражданско-храмовой бюрократии, существенно увеличившейся в связи со строительством в Иерусалиме роскошно украшенного храма бога Яхве. Соломон усилил налогообложение и тяжесть повинностей израильтян.
Наконец, если Давид, происходивший из южноизраильского племени Иуда, смог стать надплеменным царем, то при Соломоне засилие его соплеменников в государстве стало очевидным. Недовольные этим десять северных израильских племен вскоре после смерти Соломона отложились от Иерусалима и образовали особое царство, принявшее название Израиль. Столицей его несколько позднее (в IX в. до н. э.) стал город Самария. За царством со столицей в Иерусалиме, где правила династия Давида, закрепилось название Иудея, по его главному племени.
Оба царства считали это раздробление единого по природе своей Израильского государства нетерпимым и временным, и то враждовали друг с другом, то создавали нечто вроде бинарной конфедерации (как при Ахаве Израильском – Иосафате Иудейском в сер. IX в. до н. э. и при Иеровоаме II Израильском – Узии Иудейском в 1-й пол. VIII в. до н. э.; в обоих случаях союзники быстро достигали контроля над всей Палестиной и Заиорданьем). Разделением былого Израиля сразу воспользовался Египет: фараон Шешонк около 926 г. до н. э. совершил опустошительный поход в Палестину, разорив и подчинив и Израиль, и Иудею. Однако с его смертью оба царства немедленно вышли из египетской зависимости, а у Египта не было сил на новые походы в регион.
В эпоху разделенных Северного и Южного царств древнееврейское общество постепенно входило в полосу кризиса. Как и в большинстве кочевых обществ, перешедших к оседлости и выработавших свою государственность, у евреев в 1-й половине I тыс. до н. э. бурно развивались частновладельческие отношения и частная эксплуатация. Этот процесс шел как за счет растущих притеснений, чинимых племенной и надплеменной столичной верхушкой над народной массой, так и за счет естественной дифференциации и развития товарно-денежных отношений. То и другое приводило к концентрации имущества и земли, разорению и закабалению рядовых общинников.
Пропасть между государственно-племенной аристократией и ее рядовыми соплеменниками быстро росла. Одновременно слабел сам общинный строй: земли общины стали продаваться посторонним лицам (не родственникам и даже не соседям). Общинные участки, перешедшие в частные руки, а также земли государственного фонда, розданные придворным, составили сектор частного землевладения, прежде всего крупного.
Источники VIII–VI вв. до н. э. упоминают четыре сословия, на которые делилось свободное население страны: 1) светская аристократия (вельможи и князья); 2) жреческая аристократия (жрецы и профессиональные пророки); 3) так называемый народ земли (основная масса свободного населения), владевший общинными наделами и обязанный служить в ополчении и платить налоги; 4) чужеземцы (пришельцы и поселенцы), ограниченные в правах. На самой низшей ступени социальной лестницы стояли рабы и кабальные должники, число которых постоянно возрастало.
Главным объектом эксплуатации была масса рядовых общинников, и это воспринималось тем более остро, что в обществе еще сохранялся племенной уклад и порождаемые им традиции клановой солидарности, на фоне которых социальное расслоение воспринималось как отход от основных норм общежития. Особое неприятие у рядовых общинников вызывала связанная с царем властная верхушка, использовавшая как частные, так и государственные методы эксплуатации, а также храмы, вписанные во властную систему общества.
В «верхах» общества положение осложнялось межплеменными противоречиями в Израиле, израильско-иудейским противостоянием, сложностями взаимодействия царской власти с военной знатью и жречеством и, наконец, собственно проблемами культа. Для древних евреев, осознававших себя в Палестине пришельцами, вопрос об обращении за покровительством к тем или иным местным божествам стоял гораздо острее, чем для аборигенов, уже многие столетия связанных с определенными культами. Для царей Израиля эта проблема имела особый аспект: сохранение центра почитания бога Яхве в иудейском Иерусалиме побуждало их особенно напряженно искать иных покровителей (хотя бы на случай войны с той же Иудеей). Наиболее могущественный царь Израиля Ахав (сер. IX в. до н. э.) использовал в этом качестве финикийского бога Баала, а заодно строил жертвенники многим другим ближневосточным божествам.
На фоне развернувшегося таким образом религиозного поиска и связанного с ним противостояния храмов разных богов друг другу сформировался в конце концов так называемый жреческий монотеизм. Заключался он в том, что жрецы Яхве настаивали на необходимости обеспечить ему особое положение в израильско-иудейском культе и исключали возможность почитания других богов на общегосударственном уровне. Параллельно формировалась концепция соединения царской и высшей жреческой власти.
Социальные противоречия израильско-иудейского общества того времени отразились в мощном общественно-идеологическом процессе – «пророческом движении» VIII–VI вв. до н. э. Библейские пророки, входившие первоначально в особую категорию храмовых прорицателей, по неясным причинам порвали с храмами и возглавили социальный протест. Именно они выработали представление о Яхве как об абстрактно абсолютном и универсальном божестве, источнике этики и творце истории, которая воспринималась как процесс религиозного воспитания древних евреев – «избранного» самим Яхве народа. В «конце времен» ожидалось появление посланца Яхве – мессии, которому суждено было окончательно спасти Израиль от языческой скверны и социальной несправедливости и приобщить весь мир к почитанию единого бога Яхве. Этот «пророческий монотеизм», составивший впоследствии ядро иудаизма, и был первой догматической религией, подчинявшей этику и образ жизни своих носителей «сверхценной» норме, ориентирующей их на иррациональное откровение и эсхатологические ожидания и объявлявшей себя абсолютно истинной.
Во всех этих отношениях «пророческий монотеизм» принципиально противостоял общей религиозной практике Ближнего Востока, в том числе древнееврейской. Именно поэтому до поры до времени он не был широко распространен в Израиле и Иудее. Искреннюю приверженность к нему проявляли только наиболее радикальные, маргинализованные элементы древнееврейского общества. В условиях растущей общественной нестабильности такие элементы, однако, стали грозной силой, тем более что «пророческий монотеизм» оказывал, по-видимому, известное концептуальное влияние на «жреческий».
Данная картина развития монотеизма в древнееврейской среде разделяется не всеми историками: историки-традиционалисты, следуя самой ветхозаветной традиции, считают, что теоцентрический догматический иудаизм был введен уже Моисеем, а все дальнейшие языческие практики еврейского общества и государства были лишь периодическими отступлениями от него. С социально-психологической точки зрения это едва ли вероятно. Ветхозаветные книги пророков приводят многочисленные примеры ярко негативных реакций древнееврейского населения на проповедь иудаизма, отражающих продуманную и последовательную «языческую», т. е. рационально-релятивистскую, идеологию, типичную для всего древнего Ближнего Востока.
Следует подчеркнуть, что евреи, подвергающиеся поношениям пророков, как явствует из самих поношений, почитают Яхве и клянутся его именем и жизнью. С точки зрения пророков, они не имеют на это права, так как почитают его как обычное, конечное божество, и в контакт с ним хотят вступать только ради собственного блага, как они определили его сами, без оглядки на мнение божества. Таким образом, конфликт происходит не между мифическими «яхвизмом» и «баализмом» (как иногда полагают), а между опытно-логическим/релятивистским и сверхценностным, теоцентрическим подходами к одному и тому же божеству.
Представление об относительности, конечности и несовершенности всего существующего – включая божество и все, что от него исходит! – выражено в народной поговорке: «Много дней пройдет, и любое пророчество утратит силу (досл. «исчезнет»)» (Иез. 12:22; конкретный смысл: в любом пророчестве изначально обязательно есть элемент ошибки, так что с течением времени расхождение между ним и реальностью будет автоматически нарастать, пока оно окончательно не утратит практической ценности. Общий смысл: «все относительно, ничто не вечно»). Бог через пророка Захарию горестно упрекает народ в том, что обряды проводятся им лишь ради собственного блага: «Когда вы поститесь и плачете в пятый и седьмой месяц вот уже семьдесят лет, для меня ли вы поститесь? Для меня ли? И когда вы едите и пьете, не для себя ли вы едите и пьете?» (Зах. 7:5–6).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.