МИНИСТР НА ТРИ НЕДЕЛИ

МИНИСТР НА ТРИ НЕДЕЛИ

А Шеварднадзе не знал, чем ему заняться. Он создал Внешнеполитическую ассоциацию, имея в виду превратить ее в мозговой центр, анализирующий внешнюю политику с независимых позиций. Но после многих десятилетий напряженной политической жизни ему было невыносимо скучно.

В марте 1991 года, когда американский госсекретарь Бейкер приезжал в Москву, он ужинал у Шеварднадзе. Бывший министр обреченно говорил, что существует угроза хаоса и диктатуры, что возможен государственный переворот и стране нужно новое поколение руководителей. Он полностью разочаровался в Горбачеве. Одному из своих гостей Шеварднадзе с печалью заметил:

— Теперь я понимаю, почему человек может покончить жизнь самоубийством.

Александр Бессмертных не пробыл на посту министра и восьми месяцев — после августовского путча ушел в отставку. Новым министром стал Борис Дмитриевич Панкин, посол в Чехословакии, единственный советский посол, который открыто выступил против ГКЧП. Но и Панкин оставался на посту министра меньше трех месяцев. И тогда министром вновь стал Шеварднадзе.

Зачем Горбачеву в последние дни существования Советского Союза вновь понадобился Шеварднадзе? Он был недоволен работой внешнеполитического ведомства? Хотел, чтобы дипломаты делали что-то иначе? О том, что происходило в те месяцы в Кремле, мне рассказывал один из немногих близких в те дни к Горбачеву людей — его тогдашний пресс-секретарь Андрей Серафимович Грачев.

— Приглашение Шеварднадзе не означало, что президент недоволен МИД, — считает Грачев. — МИД в ту пору мог заниматься только склеиванием разбитых горшков на внешнем фронте. Горбачеву было ясно, что, заполучи он обратно Шеварднадзе, это было бы замечательным политическим сигналом для внешнего мира и одновременно для всей советской номенклатуры — значит, все должно стать на свои места, и интермедия, связанная с путчем, как бы политически закрывается.

Горбачев сразу же после путча пытался вернуть Шеварднадзе на Смоленскую площадь. По словам Александра Николаевича Яковлева, в его присутствии Горбачев предложил Шеварднадзе занять пост министра иностранных дел. Тот наотрез отказался.

— Почему? — растерянно спросил Горбачев.

— Я вам не верю, Михаил Сергеевич, — жестко ответил Шеварднадзе.

Да и Горбачев до путча очень плохо отзывался о Шеварднадзе: рвется к власти, его пожирает честолюбие, сам желает стать президентом.

— Отношения казались напрочь испорченными. Все-таки Шеварднадзе ушел, хлопнув дверью, — говорит Грачев. — А в первые дни августовского путча он выступил с несколько двусмысленными оценками деятельности Горбачева. Он не был до конца убежден, что Горбачев каким-то образом не замешан в происходящих событиях.

Канцлер ФРГ Гельмут Коль в телефонном разговоре, записанном Черняевым, прямо спрашивал Горбачева:

— Как расценивать заявление Шеварднадзе о том, что вы якобы знали о намечавшемся путче?

— Что-то я не слышал таких интерпретаций, — схитрил Горбачев.

— Но у нас об этом пишут в газетах.

— Я поинтересуюсь. Возможно, это были какие-то заявления для заграницы.

— Ведь он же был вашим другом.

— Я и сейчас за то, чтобы и он, и Яковлев вернулись.

Шеварднадзе взял свои слова назад, но никто не мог представить себе, что процесс примирения и сближения с Горбачевым пойдет так быстро, что он вскоре вновь станет министром — всего на три недели.

— Почему Шеварднадзе все же согласился?

— У них был долгий, почти семейный разговор, — вспоминает Андрей Грачев. — Шеварднадзе не сразу согласился. Но и перед ним стоял вопрос: а что дальше? Выбора у него не было. Вряд ли он мог рассчитывать, что станет для Ельцина таким же близким человеком, как и для Горбачева. Так что должность в российских структурах ему бы не предложили. И кроме того, он с удовольствием вспоминал о своей министерской работе, потому и был податлив.

— И он не предполагал, что его второй министерский срок окажется столь коротким?

— А как вы думаете, принял бы он эту должность, если бы так думал? Конечно же нет. Так что не только Горбачев поверил в возможность восстановить единое государство.

5 ноября 1991 года Михаил Сергеевич предложил Шеварднадзе заняться прежним делом. 20 ноября Эдуард Амвросиевич вернулся в знакомый кабинет на седьмом этаже в высотном здании на Смоленской площади. Только теперь его должность называлась иначе — министр внешних сношений.

Шеварднадзе заявил, что его главным приоритетом будет сохранение единого государства. Он сказал, что отменяет все зарубежные визиты.

— Весь его календарь состоял из поездок по республикам, — вспоминает Грачев. — Он понимал, что от того, насколько ему удастся поладить с республиканскими руководителями, зависит восстановление государства, да и его пребывание на этой должности.

Шеварднадзе боялся распада СССР, внушал своим партнерам на переговорах, сколь важно для всего мира сохранить единую страну. Западные лидеры предпочли бы по-прежнему иметь дело с Советским Союзом, а не с пятнадцатью новыми государствами, но их собственные эксперты докладывали, что, судя по всему, Советский Союз не сохранится. Подозревать Шеварднадзе в том, что он на всех должностях в Москве оставался тайным грузинским националистом и мечтал о разрушении страны, нелепо.

— Больших разрушителей, чем путчисты, я не вижу, — считает Грачев. — Шеварднадзе был кадровым продуктом советской системы. Не было ему резона рубить сучья, на которых он так величественно и вельможно восседал.

Как минимум можно твердо сказать, что на посту министра иностранных дел СССР ему жилось лучше, чем потом в роли президента независимой Грузии. Но Советский Союз распался, исчезло союзное правительство и сама его должность.

19 декабря 1991 года Георгий Фридрихович Кунадзе, заместитель министра иностранных дел России, зашел к Шеварднадзе, чтобы показать ему проект указа Ельцина о переводе собственности советского министерства под юрисдикцию России.

— Моя единственная просьба, — сказал Шеварднадзе, — касается сотрудников министерства. Не будьте к ним слишком суровы.