Глава 2 ПРЕДАТЕЛЬСТВО АРМИИ

Глава 2

ПРЕДАТЕЛЬСТВО АРМИИ

22 ноября в 7.00 генерал-лейтенант Файбих снова был у телефона, повторив свое предупреждение 6-й армии. В эту ночь катастрофические донесения следовали одно за другим. Противник взял аэродром «Штук» и ближней авиаразведки в Калаче в большой излучине Дона. Генерал-лейтенант Хитшбольд вместе со своими людьми сумел взлететь в самый последний момент, но ценное наземное оборудование было утрачено. Именно в Калаче сомкнулись русские клещи, тем самым перерезав основную трассу, по которой осуществлялось снабжение Сталинграда. Через три дня после начала наступления 6-я армия была окончательно окружена.

– Я глубоко тревожусь, – сказал Файбих Шмидту, – что вы возлагаете слишком большие надежды на воздушный мост. Это нереально. И погода, и враг совершенно непредсказуемы…

Шмидт прекратил разговор, потому что в тот момент в комнату вошел командующий 4-й танковой армией генерал-полковник Герман Гот. Его армия находилась рядом с армией Паулюса, но южнее, и он прибыл в Нижнечирскую, чтобы обсудить с ним ситуацию. Но свое слово сказал еще один генерал люфтваффе, потому что в 8.00 прибыл командир 9-й зенитной дивизии, приданной 6-й армии. Это был генерал-майор Вольфганг Пикерт, записавший в своем дневнике следующий разговор.

Вначале Шмидт спросил у Пикерта, с которым дружил еще с 1925 года, к какому тот пришел заключению, исходя из угрожающей ситуации. Пикерт без колебаний ответил:

– Я бы собрал все силы, сколько возможно, и прорывался бы на юго-запад.

– Мы этого не можем сделать, потому что для этого не хватает горючего.

– Мои зенитные войска смогли бы серьезно помочь. Можно расставить по степи сто шестьдесят 20-миллиметровых пушек, а боеприпасы можно подвозить.

– Конечно, мы рассматривали вариант прорыва, но, чтобы достичь Дона, надо пройти по степи тридцать миль без какого-либо прикрытия, а почва еще не совсем подмерзла. Вражеские войска удобно устроятся на западных высотах, а нам придется атаковать их снизу – без тяжелого вооружения, которое нам придется бросить из-за отсутствия горючего. Нет, Пикерт, в этом случае конец будет чисто наполеоновский. И это не считая пятнадцати тысяч больных и раненых, которых придется бросить на произвол судьбы.

– Армии, – подвел итог Шмидт, – было приказано удерживать позиции в Сталинграде. Поэтому мы будем их укреплять и надеемся на поставки авиацией.

Теперь настала очередь Пикерта прийти в изумление:

– На целую армию? С воздуха и в такую погоду? Я говорю вам, надо прорываться. Начиная прямо сейчас!

Генерал Паулюс слушал разговор в молчании. Но в своем решении он был тверд. Паулюс был целиком убежден, что бегство приведет только к катастрофе, а потому считал себя обязанным подготовить свои войска к обороне. В тот же день он прилетел в окруженную зону и обосновал свой штаб в Гумраке, за городской чертой. Неоднократные предупреждения Рихтгофена, Файбиха и Пикерта за последние двадцать четыре часа не были учтены. Паулюс потребовал для себя свободы действий. План его состоял в удержании Сталинграда. Если, однако, оборона не выдержит или воздушным мостом не будет доставлено нужное количество грузов, он все еще желал сохранить за собой право спасти свою армию прорывом кольца окружения. Но на этот запрос Гитлер тем же вечером ответил категорическим «нет».

23-го Паулюс повторил свое требование, излагая причины для этого. Теперь он сам уже был убежден, что «нельзя рассчитывать на своевременные и достаточные поставки материалов». И опять Гитлер приказал 6-й армии оставаться на Волге и не отступать в степь. Этим самым Гитлер лично обрек ее. Но надо ли винить в этом его одного?

Телеграмма Гитлера Паулюсу заканчивалась двумя словами: «воздушный мост». Мог ли кто-нибудь перед лицом всех протестов со стороны командиров люфтваффе на фронте и при перспективе тумана, льда и снежных буранов осмелиться предполагать, что воздушный мост – обоснованное практикой предложение? Что произошло там, в верхах, с начала советского наступления 19 ноября?

Ни в одном военном дневнике, ни в других документах не зафиксировано, когда в первый раз Геринг заверил Гитлера, что «его» люфтваффе справится с проблемой поставок. Одно только можно утверждать наверняка, что он это сделал – и совершенно спонтанно, не посоветовавшись заранее со своими специалистами. Все сомнения пропадают при знакомстве с заявлениями начальников Генштабов люфтваффе и армии Иешоннека и Цейтлера. Это их обязанностью было довести до своих высших начальников мнения фронтовых командиров. День окружения 6-й армии пал на воскресенье, и Гитлер находился в Оберзальцберге. В полдень Иешоннек покинул отель «Гейгер» в Берхтесгадене и поехал в Бергхоф. Имея рядом с собой Цейтлера, он надеялся, что Гитлер к нему прислушается. Это оказалось трудным делом.

Потом Цейтлер жаловался, что Иешоннек не сумел убедительно изложить свою позицию. Мол, тот заявил, что этим новым заданием люфтваффе будет перегружено, а не то, что все это предприятие обречено на провал, не говоря уже о словах Рихтгофена о «совершенном безумии». И даже в этих обстоятельствах его спокойное перечисление всех трудностей, которые возникнут для люфтваффе с воздушным мостом, не обошлось без последствий. Личный представитель Геринга в Ставке фюрера генерал Боденшац почувствовал, что надо покинуть совещание, и срочно соединился по телефону со своим хозяином в Каринхалле.

После этого Геринг позвал Иешоннека к телефону и категорически запретил ему «раздражать фюрера». Конечно же воздушный мост был реален.

Самое надежное свидетельство того, как рейхсмаршал решился дать Гитлеру заверения против всеобщего просвещенного мнения, приводит его друг и боевой товарищ по Первой мировой войне генерал-полковник Бруно Лерцер. Этот офицер впоследствии сообщил, что Геринг часто обсуждал с ним сталинградскую трагедию и отвергал утверждение, что он будто бы не обременен чувством вины. «Гитлер схватил меня за узел галстука и произнес: „Слушай, Геринг, если люфтваффе не сможет снабдить 6-ю армию, тогда вся армия погибнет!“ И мне ничего не оставалось делать, как согласиться, иначе с самого начала вину свалили бы на меня и люфтваффе. Я смог лишь сказать: „Конечно же, мой фюрер, мы выполним задание!“»

С этого момента даже закостенелый прусский офицер Иешоннек был вынужден подчиняться приказам своего начальника, как бы они ни противоречили его собственным убеждениям. Он перестал протестовать против воздушного моста, но сформулировал два условия, необходимые для успеха:

1. Погодные условия должны позволять полеты.

2. Жизненно важные аэродромы в Тацинской и Морозовской будут удерживаться любой ценой в случае наступления Красной армии.

Гитлера вряд ли волновало, что ни одно из условий нельзя было гарантировать.

Спустя два дня, то есть 24-го, генерал Цейтлер вновь попытался, на этот раз в одиночку, переубедить Гитлера. Он говорил, что у 6-й армии еще есть продовольствие на несколько дней. Люфтваффе необходимо собрать все имеющиеся самолеты и перебросить только горючее и боеприпасы. В этом случае еще был шанс на успешный прорыв кольца окружения.

Гитлер вызвал к себе Геринга,[32] и рейхсмаршал, войдя, произнес:

– Мой фюрер, я объявляю, что люфтваффе будет снабжать 6-ю армию с воздуха.

– Люфтваффе просто не в состоянии сделать это, – возразил Цейтлер. – Знаете ли вы, господин рейхсмаршал, сколько потребуется ежедневных вылетов в 6-ю армию в Сталинград?

– Я лично – нет, – признался Геринг с некоторым смущением, – но мой штаб знает.

Цейтлер держался своего, подсчитав потребный тоннаж. Армия, сказал он, нуждается в 700 тоннах каждый день. Даже допустив, что все лошади в зоне окружения будут забиты, остается 500 тонн.

– И каждый день доставлять по воздуху пятьсот тонн! – воскликнул он.

– Я это организую, – заверил его Геринг.

И тут Цейтлер потерял контроль над собой.

– Это ложь! – воскликнул он.

Геринг покрылся красными пятнами, его дыхание стало прерывистым. Он сжал кулаки, будто собираясь напасть на начальника Генштаба армии. Вмешался Гитлер. Он холодно произнес:

– Рейхсмаршал дал обещание, а я обязан ему верить. Решение остается за мной.

Для Цейтлера это означало конец аудиенции. Его попытка спасти 6-ю армию провалилась из-за принципа Гитлера никогда не отдавать уже завоеванное. Могло ли люфтваффе обеспечить снабжение 250 000 человек – для фюрера было вещью второстепенной. А легкомысленное обещание Геринга стало желанным поводом для его упрямого требования, чтобы 6-я армия, хотя и в окружении, удерживала Сталинград.

Первым участником в развернувшейся трагедии стала погода.

«Позади отличное лето и осень, а люфтваффе господствовало над территорией, – рассказывал ветеран-метеоролог KG 55 Фридрих Вобст. – Поэтому мы с тревогой ожидали неизбежного сезона непогоды – лучшего союзника русских, потому что в этом случае у люфтваффе будут связаны руки».

Характер погоды стал меняться 4 ноября. А 7-го похолодание дошло и до излучины Дона. 8-го столбик термометра в Морозовской, где располагалась KG 55, вдруг упал до минус 15 градусов. Это немедленно сказалось на работе авиационных моторов, а с этого времени к проблемам добавился и туман.

Но это были цветочки по сравнению с тем, что произошло 17 ноября, когда в зону холода вокруг Сталинграда вклинились потоки теплого воздуха, пришедшие из Исландии. Вместе эти два фактора создали наихудшую погоду: нулевая температура и плотный туман чередовались с дождем со снегом. Обледенение почвы неизбежно привело к тому, что самолеты скоро покрылись ледяной коркой и застыли в неподвижности.

Русские, хорошо знакомые со своим климатом, знали, как нужно его использовать, и начали свое наступление буквально через два дня. С воздуха неделями велось наблюдение за их подготовкой, но ничего не было сделано для защиты растянутого северного фланга 6-й армии. В самом начале был прорван фронт 3-й румынской армии, и вся стратегическая обстановка немедленно изменилась. А единственная сила, способная оказать помощь – люфтваффе, – была прикована к земле.

Из штаба VIII воздушного корпуса в Обливской генерал-лейтенант Файбих настаивал на том, чтобы провести хотя бы несколько налетов с опытными экипажами на вражеские позиции, и в Морозовской несколько «Не-111» рискнули подняться в небо, несмотря на облака, мчавшиеся над самой землей, а видимость была не более 100 метров. Их возглавил командир II/KG 55 майор Ханс-Йоахим Габриэль. Его машина, управляемая сержантом авиации Липпом, понеслась на север над степью на бреющем полете, и ее последним видел старший лейтенант Нойман, когда она атаковала русские колонны почти на нулевой высоте, как раз перед тем, как ее сбили зенитки.

Боевая группа майора Альфреда Дрюшеля взлетела из Калача, куда было нацелено русское наступление, а из Карповки возле Сталинграда в небо поднялось несколько «Ju-88» из StG 2. Их 1-ю эскадрилью вел в бой, будучи больным желтухой, ставший позднее знаменитым «танкобойцем» Ханс-Ульрих Рудель, чей счет боевых вылетов на Востоке достиг 2530 – значительно больше, чем у любого другого летчика в мире. Но 19 и 20 ноября эти несколько налетов были для врага не более чем булавочными уколами. Вечером 20-го командующий 4-м воздушным флотом генерал-полковник фон Рихтгофен отметил в своем дневнике: «Снова русские мастерски использовали погоду в своих целях. Чтобы спастись от гибели, нам нужна хорошая летная погода».

Но погода оставалась, как всегда, плохой. Соединения бомбардировщиков, которые Рихтгофен пытался снять с Кавказского фронта для подкрепления в битве на Дону, просто были не в состоянии оторваться от земли. Русские не только сомкнули свои клещи в Калаче, но и пробились на юг в бассейн Дона и его притока Чира. А за ним находились германские авиабазы, и, прежде всего, в Морозовской и Тацинской. Если они будут потеряны, то и второе условие Иешоннека для воздушного моста не будет соблюдено.

Люфтваффе приходилось заботиться о себе самому. Командир 99-го зенитного полка полковник Райнер Штахель сформировал аварийную оборонительную группу из всего, что было под рукой: зенитных батарей, групп наземного обслуживания, групп снабжения, солдат, отставших от своих частей или вернувшихся из отпуска. С этим разношерстным воинством он занял позиции к югу и западу от Чира, а слева и справа от него, воодушевленные его примером, то же самое сделали командиры армейских и авиационных частей.

26 ноября другой экстренный отряд под командой офицера-зенитчика подполковника Эдуарда Обергехтмана отразил советскую атаку на аэродром в Обливской. Его поддерживали с воздуха противотанковые самолеты «Hs-129» и даже эскадрилья бипланов «Hs-123», чьи собственные наземные службы обороняли взлетную полосу, что позволяло самолетам садиться и взлетать. Поскольку на аэродроме находился штаб VIII воздушного корпуса, то в драке участвовали и штабные офицеры. В разгар боя приземлился Рихтгофен и вызвал начальника штаба подполковника Лотара фон Хайнемана.

– Он сейчас ведет огонь из пулемета, – сообщил ему генерал Файбих.

Рассерженный Рихтгофен приказал Файбиху со штабом вернуться в Тацинскую. Им полагается, заявил он, руководить воздушным корпусом и поддерживать воздушный мост, а не ввязываться лично в бой с русскими. Но если люфтваффе не будет защищать свои собственные аэродромы, то кто это сделает?

Наконец, к Чиру подошли подкрепления: первые регулярные части и первые танки. Хотя чрезвычайному отряду полковника Штахеля все еще пришлось держать позиции, новый начальник штаба 3-й румынской армии офицер Генштаба Вальтер Венк с трудом создал в некотором роде оборону. Это была тоненькая линия, и держалась она каким-то чудом. В результате были спасены две крупные базы воздушного моста «Таци» и «Моро», как их называли для краткости. А иначе никакого бы воздушного моста не было.

24 ноября 4-я воздушная армия получила приказ высшего командования люфтваффе ежедневно доставлять в сталинградское кольцо первоначальные 300 тонн грузов: 300 кубических метров горючего и 30 тонн вооружения и боеприпасов. Через три дня 6-я армия запросила дополнительно муки, хлеба и других продуктов. Дневной рацион и так был очень мал, потому что с переходом войск на осадное положение пришлось оставить продовольственные склады к западу от Дона, и армия сейчас питалась тем, что было под рукой. Скоро она стала полностью зависеть от поставок с неба.

Тем временем в Тацинской стали скапливаться группы «Ju-52». В экипажах были опытные летчики, бывавшие ранее в таких опасных миссиях, но также имелись и молодые, неопытные пилоты, только что прибывшие с подкреплениями из Германии. Вместе с ними поступала такая же разнообразная техника. Некоторые самолеты были старыми и изношенными, другие – настолько новыми, что этим авиаторам приходилось первыми опробовать машины. Среди авиационного парка были самолеты, ранее использовавшиеся только для связи, поэтому на них отсутствовало типичное для боевого самолета оборудование: не было креплений для радиостанций и навигационной аппаратуры, не было теплоизоляции, не было даже пистолетов и парашютов! К началу декабря начальник транспортной группировки в Тацинской полковник Ферстер получил одиннадцать групп «Ju-52» и две «Ju-86» общей численностью 320 машин. Из них едва ли более трети было в боеспособном состоянии.

В первые два дня воздушного моста, 25 и 26 ноября, Сталинград получил только 65 тонн горючего и боеприпасов вместо требуемых 300. А на третий день он не получил практически ничего.

«Погода ужасная, – писал в своем дневнике Файбих. – Мы пытаемся вылетать, но это просто невозможно. Здесь, в „Таци“, один снежный буран следует за другим. Ситуация безнадежная».

Тем не менее десяток самолетов рискнул подняться в небо. Несмотря на опасность обледенения, они пролетели вслепую на запад 140 миль до сталинградского аэродрома Питомник и сбросили 24 кубометра горючего. Конечно, для окруженной со всех сторон целой армии это был мизер. Стало только совершенно очевидно, что одними транспортными соединениями «Ju-52» грузы не доставить.

Поэтому Рихтгофен дал командиру KG 55 в Морозовской полковнику Эрнсту Кюлю двойное задание:

1. В новой должности командира транспортников он направляет свои «Не-111» для сбрасывания с неба грузов в Сталинграде.

2. В старой должности офицера авиации, отвечающего за оборону Сталинграда, он должен их использовать для воздушной поддержки войск на Чире, а также препятствовать наступлению русских на «Таци» и «Моро», потеря которых прозвучит похоронным колоколом по сталинградской армии.

Кюль вместе со своими капитанами-оперативниками Хансом Деллингом и Гейнцем Хефе имели для выполнения этой двойной задачи следующие подразделения: две группы своей KG 55; далее I/KG 100 и транспортные соединения «Не-111» из KG zbV 5 и 20 в Морозовской-западной и южной и, наконец, KG 27 подполковника Ханса-Хеннинга фон Веуста в Миллерово. Вместе они насчитывали 190 «хейнкелей», укомплектованных опытными экипажами для укрепления службы снабжения Сталинграда. Для последней цели полковник Кюль также выделил Geschwader истребителей «Удет» JG 3 плюс по группе «Штук» и самолетов-штурмовиков.

30 ноября впервые сорок «Не-111» совместно с транспортниками «юнкерс» вылетели в направлении сталинградского кольца. Они делали это день и ночь, в одиночку и звеньями, иногда с эскортом истребителей из JG 3, но чаще в одиночку, несмотря на риск столкнуться с советскими истребителями. Летя над облаками во избежание огня вражеских зениток, они ориентировались по радиомаяку Питомника, а, снижаясь, отыскивали ровную площадку в покрытой снегом степи. В поле зрения появлялись немногие «Ju-52» на стоянке, потом красный крест приземления и, наконец, зеленые ракеты. И вот таким образом «хейнкели» выводили на посадку на утрамбованный снег.

Впервые Питомник стали использовать в сентябре в качестве взлетно-посадочной полосы для истребителей. А теперь от него зависела судьба целой армии. Как только «хейнкель» приземлялся, его тут же отводили с узкой полосы, и солдаты толпой разгружали ящики. Из бомбового отсека спускали коробки с боеприпасами, а бензин, который не нужен самолету на обратный путь, сливали из емкостей в крыльях: налево для своей истребительной эскадрильи аэродрома, а направо для танков и армейских автомашин.

После того как на борт поднимали нескольких раненых, «хейнкель» уже был готов к обратному полету, если только не прояснялась погода и не привлекала вражеские истребители. В этом случае пилоту приходилось ждать, пока к взлету будут готовы и две другие машины, потому что у звена хватит огневой мощи, чтобы держать врага на почтительном расстоянии. Затем пятьдесят минут полета назад до «Моро», чтобы опять загрузиться и повторить рейс. Эта процедура, если позволяла погода, повторялась изо дня в день.

30 ноября, благодаря помощи «Не-111», грузы в первый раз достигли величины 100 тонн, но все равно это была лишь треть обещанного Герингом и лишь пятая часть минимума, требуемого армией. На следующий день из-за сильной метели квота вновь упала, а 2 декабря снег сменился льдом. В войсках испытывали огромную нехватку обогревательных устройств, и приходилось часами отогревать машины и запускать моторы. И в эти часы воздушный мост замирал. Везде самолеты приходилось обслуживать на открытом воздухе, и механики работали без укрытия под леденящими порывами ветра и в метели. На «Моро» попробовали было построить защитные стенки, но попытка кончилась ничем из-за отсутствия лесоматериалов и металла. Пальцы застывали на морозе, тонкие сервисные операции становились невозможными, а каждая замена мотора превращалась в невыносимую пытку. И, как закономерное следствие, готовность самолетов упала до каких-то 25 процентов.

Большая часть руководства люфтваффе ожидала или, по крайней мере, опасалась такого исхода. Оно все еще переживало тяжелые последствия первой зимы в России и без обиняков предупреждало командование 6-й армии, когда оно решилось окопаться в Сталинграде, не питать больших надежд на воздушный мост. Генерал-лейтенант Файбих решил напомнить о своих предостережениях, когда 11 декабря в компании с главным квартирмейстером VIII воздушного корпуса майором Куртом Штольбергером прилетел в осажденный Сталинград и был встречен градом обвинений со стороны Паулюса в том, что воздушный мост на сегодня практически не в состоянии доставить необходимые грузы. Ему необходимо ежедневно получать 600 тонн, и эти 600 тонн были обещаны. Но на данный момент доставлена едва ли одна шестая часть их.

– В таких условиях, – добавил Паулюс, – моя армия не может ни существовать, ни воевать!

Файбиху оставалось только заверить его, что сделает все, что в его силах для решения задачи. Но он не стал особо церемониться. Он категорически заявил, что долговременное обеспечение 6-й армии с воздуха по-прежнему невозможно, даже если умножить количество транспортных самолетов.

И тем не менее Паулюс и его начальник штаба Шмидт обратились с особой просьбой на ближайшие несколько дней. Генерал-полковнику Готу и его армии предстояло попытаться пробить кольцо окружения на юго-запад. Если появятся признаки, что эта жизненно важная операция развертывается успешно, 6-й армии срочно потребуется достаточное количество горючего и боеприпасов для прорыва. Далее, солдатам не хватает хлеба. 16 декабря был роздан последний паек, а что будет дальше, одному Богу известно.

В ответ на эту критическую ситуацию люфтваффе с 19 по 21 декабря увеличило активность в операции «воздушный мост» до абсолютного максимума за все время. За эти три дня было совершено около 450 вылетов и доставлено в Питомник свыше 700 тонн грузов. Казалось, что ежедневный минимум скоро будет достижим. И тут опять, в который уже раз, все надежды рухнули. 22-го местность окутал туман, а в последующие два дня не наблюдалось никакого улучшения погоды.

И еще одна, новая катастрофа. Две русские гвардейские армии прорвали на Дону фронт 8-й итальянской армии и устремились на Ростов. Этот удар нес угрозу не только 6-й армии в Сталинграде, но и всему германскому Южному фронту, который мог быть отрезан. Но в тот момент двойной русский удар имел ограниченные цели: Тацинская и Морозовская. Срочно сколоченные группы немцев из частей 38-го полка связи и остатков штаба VIII воздушного корпуса под командой подполковника фон Хайнемана попытались остановить русских в ущелье в 8 милях к северу от Тацинской, но не смогли из-за отсутствия противотанковых средств.

23 декабря настал самый подходящий момент для вывода 180 пригодных самолетов «Ju-52» из Тацинской. Но тут лично вмешался Верховный командующий люфтваффе. Он не разрешил самолетам оставлять базу. С расстояния 1250 миль он решил, что Тацинскую надо удерживать до тех пор, пока она не окажется под прямым обстрелом. Это казалось просто невероятным. На карту был поставлен целый транспортный флот, который, невзирая на свою недостаточность, все еще представлял слабую надежду для окруженной 6-й армии.

24-го в 5.20 первые русские танковые снаряды упали на северную окраину аэродрома. Тут же вспыхнул один самолет, а второй взорвался на взлетной полосе. Остальные стояли в ожидании с заведенными моторами. Получат ли они, в конце концов, разрешение на взлет?

Целый час командиры групп толклись в бункере контрольной башни, дожидаясь приказа, который принесет им избавление. Но генерал-лейтенант Файбих не решался взять на себя ответственность. Он беспрерывно пытался дозвониться до вышестоящих начальников, в 4-ю воздушную армию, хотя все знали, что еще полтора часа назад в ходе обстрела русскими телефонная станция в деревне Тацинской загорелась. Файбих, направляясь к аэродрому, сам видел горящее здание, и тем не менее он отчаянно пытался связаться со своим начальником, генерал-полковником фон Рихтгофеном. Рядом с Файбихом в укрытии находился начальник штаба воздушного флота полковник Герхуд фон Роден, которого Рихтгофен прислал сюда вчера в тревожном ожидании надвигающихся событий. Но фон Роден молчал. Вероятно, он тоже не был готов противоречить приказу Геринга.

В 5.25 по аэродрому пронесся командный «фольксваген» с начальником штаба VIII воздушного корпуса подполковником Лотаром фон Хайнеманом. До настоящего времени он вместе с капитаном Яне и старшим лейтенантом Друбе руководил штабным отрядом в деревне. Подняв по тревоге экипажи, он приказал наземному персоналу, кому не досталось места в ожидавшем самолете, собраться для отхода на южную окраину летного поля. Сам он добрался до аэродрома как раз в тот момент, когда задымил первый «Ju-52». В этом движущемся тумане никто не мог разобрать, откуда летят снаряды, а шум боя заглушался ревом авиационных моторов. Люди, до сего момента спокойно дожидавшиеся приказа, вдруг забегали в суматохе и набились в самолет. Всех охватила паника.

Ворвавшись в укрытие, Хайнеман сообщил о создавшейся ситуации Файбиху.

– Господин генерал, – задыхаясь, докладывал он, – вы должны принять меры! Вы должны дать разрешение на взлет!

– Для этого мне нужно разрешение армии, отменяющее существующий приказ, – возразил Файбих. – В любом случае в таком тумане невозможно взлететь!

Взяв себя в руки, Хайнеман заявил:

– Либо вы возьмете на себя этот риск, либо все самолеты на аэродроме будут уничтожены! Вся транспортная авиация для Сталинграда, господин генерал. Последняя надежда окруженной 6-й армии!

И тут заговорил фон Роден:

– Я того же мнения.

И Файбих сдался.

– Хорошо! – сказал он, обращаясь к командирам групп. – Взлет разрешаю. Попытайтесь оторваться от противника в направлении Новочеркасска.

Времени было 5.30. То, что произошло в последующие полчаса, никогда не было видано ранее. Взревели моторы, снег полетел каскадами из-под колес, а «Ju-52» ринулись сквозь туман в разные стороны. Видимость едва достигала 50 метров, облака стлались почти над самой землей, так низко, что казалось, их можно коснуться рукой. Большинство самолетов было перегружено, но не крайне важным оборудованием, которое позволит обслуживать машины на новой базе, а по-прежнему ящиками с боеприпасами и канистрами с горючим для Сталинграда. Дело в том, что до самой последней минуты оставался в силе приказ продолжать поставки по воздушному мосту, как будто русские все еще были в 100 километрах отсюда.

Пока самолеты рвались в неизвестное, раздался ужасный взрыв: два самолета, взлетая с совершенно разных направлений, столкнулись посреди летного поля. Во все стороны полетели горящие обломки. Другие самолеты наезжали друг на друга, цеплялись крыльями при взлете или ударялись хвостами. Случаев, когда машины оказывались на волоске от катастрофы, было множество. Некоторые успели взлететь в самый последний момент, с ревом проносясь низко над русскими танками, и на этот раз туман был союзником летчиков.

В 6.00 генерал Файбих все еще находился в диспетчерской башне вместе с членами штаба, а рядом стоял единственный пригодный «Ju-52». Вражеский огонь усиливался, и слева воинский склад 6-й армии уже горел. В тумане показался, но прошел мимо первый советский танк.

– Господин генерал, – обратился капитан Дитрих Пекрун, – самое время уходить!

Но Файбих все тянул. В 6.07 появился майор 16-й танковой дивизии Бургсдорф и доложил, что весь район кишит советскими танками и пехотой. Дальнейшее ожидание уже невозможно.

Файбиху уже практически нечем было командовать. В 6.15 последний оставшийся «Ju-52» покинул Тацинскую. На его борту находились Файбих, командир связистов полковник Пауль Овердик, квартирмейстер майор Курт Штольбергер и несколько офицеров штаба корпуса. Их жизнь теперь зависела от мастерства пилота, сержанта Рупперта. После взлета с горящего аэродрома он стал подниматься в облака, но на высоте 2700 метров они все еще не кончались. После семидесяти минут полета самолет приземлился в Ростове-западном.

В этот канун Рождества из кутерьмы в Тацинской сумели уйти невредимыми 108 других «Ju-52» и 16 «Ju-86», которые приземлились на различных аэродромах. Один довел до Новочеркасска капитан Лоренц из 38-го полка связи, никогда не бывший летчиком. В тот же вечер Рихтгофен вручил ему знак почетного пилота. Но около шестидесяти самолетов, или треть от всего количества, были потеряны, и, кроме того, почти все запасные части и ценное наземное оборудование остались в руках русских. Все это можно было спасти, если бы приказ об эвакуации пришел всего лишь на день раньше. Стоило ли лишать Германию последних тренировочных машин и самолетов связи для сталинградской эпопеи с тем, чтобы жертвовать ими из-за бессмысленных приказов?

В 25 милях к востоку отсюда вторая крупная авиабаза в Морозовской также была под угрозой, хотя русские танки были отсюда не столь близко. Всякие иллюзии исчезли, когда прервалась телефонная связь с родственного аэродрома, а потом поступило донесение, что он захвачен. Это означало, что «Моро» практически отрезана с запада.

«Транспортный лидер 1» доктор Эрнст Кюль, командовавший базой, немедленно принял меры. Он спас свои группы «Не-111» и «Штук», перебросив их в Новочеркасск, но сам остался со своим небольшим штабом, моля Господа, чтобы рассеялся туман, висевший над аэродромом уже три дня. Если бы самолеты могли взлететь, то его бомбардировщики удержали бы русские танки на расстоянии.

Рано утром накануне Рождества метеоролог Geschwader Фридрих Вобст разбудил своего командира и торжественно сообщил:

– Гер обер, будет летная погода!

Кюль выглянул в окно, ничего, кроме тумана, не увидел, и скептически посмотрел на метеоролога. Но тот был убежден:

– Надвигается мощный холодный фронт с востока. Туман рассеется, а солнце появится самое позднее через два часа.

Офицер-оперативник капитан Хайнц Гофер позвонил в Новочеркасск и оповестил экипажи. Большинство из них в любом случае провели ночь в своих машинах. В течение часа первые из них вновь приземлились в «Моро», а как только туман сошел, «Штуки» стали бомбить русские танки. Эта атака застала их посреди степи без прикрытия, и потери оказались ужасными. На следующий день их остатки отошли назад, и на какое-то время Морозовская была спасена.

Этот успех, разделенный между StG 2 майора доктора Купфера, противотанковой Geschwader подполковника Хитшхольда, JG 3 майора Вильке и бомбардировочными KG 27, 55 и I/KG 100, ясно показал, что люфтваффе еще способно дать о себе знать, если позволяет погода и особенно если силы сосредоточены на главном направлении. Однако успех был недолговечен, потому что прекрасная рождественская погода уступила место туману и леденящим буранам, и русские тут же возобновили свои атаки. Хотя на короткое время немцам удалось танковой контратакой отбить Тацинскую, но оба аэродрома в конце концов были оставлены в начале января 1943 года.

Теперь транспортным группам «Ju-52» приходилось летать из Сальска, а «Не-111» – из Новочеркасска. В обоих случаях маршрут на Сталинград удлинялся на 100 километров, а это вело к задержкам в поставках. События в «Таци» и «Моро» стали тяжелым ударом по осажденной армии, и в период Рождества воздушный мост вообще не функционировал. Только на Новый год – 31 декабря, 1 и 4 января – поставки вновь превысили 200 тонн. 2 января полетам препятствовал туман.

Удлинившиеся маршруты играли на руку русским. Прямо по линии радиомаяка в Питомнике в степи была размещена непрерывная цепь зенитных батарей, что вынудило самолеты делать крюк, теряя время и топливо, предназначенное для Сталинградской армии.

По теории наиболее эффективна организация воздушного моста, когда день и ночь один за другим действует постоянная цепочка из отдельных самолетов. На практике это оказалось невозможным, потому что с каждой неделей становились все более активными советские истребители. Так что днем «Ju-52» просто не могли летать в одиночку, а формировались в небе над базой, а затем отправлялись с эскортом своих истребителей. Это не способствовало эффективной работе в Питомнике. То разгрузочные команды сидели часами без дела, а то на них наваливалась группа из пятидесяти – шестидесяти самолетов сразу, и каждый из них хотел немедленно избавиться от своего груза. Нечего говорить, что солдаты не справлялись, и времени терялось больше, чем надо.

С самого начала VIII воздушный корпус попросил 6-ю армию подготовить другие посадочные площадки. Во время своего прилета 11 декабря Файбих и его квартирмейстер майор Штольбергер подчеркивали эту необходимость, особенно имея в виду аэродром в Гумраке, который находился в центре группировки рядом со штабом армии. Неужели 6-я армия настолько ослабла, что не в состоянии засыпать воронки от бомб и разровнять посадочную полосу в снегу?

Этого сделано не было. Паулюс даже отклонил предложение Файбиха направить в осажденную зону какого-нибудь авиационного генерала, чтобы он взял на себя руководство на месте получения грузов. Этот эксперт мог бы отвечать не только за аэродромное строительство и систему разгрузки, но и решать возникающие технические и тактические проблемы воздушного моста. В кольце окружения находился единственный генерал люфтваффе – командир 9-й зенитной дивизии генерал-майор Пикерт. Вместе со своим оперативником подполковником Хайцманом и командиром 104-го зенитного полка полковником Розенфельдом он без устали работал над созданием эффективной наземной структуры. Они не только защищали Питомник своими зенитками от атак вражеских самолетов на бреющем полете. Эти люди взяли на себя и управление полетами, и руководство поставками. Но какова бы ни была преданность офицеров-зенитчиков, им не хватало и власти, и опыта, чтобы справиться с техническими трудностями того, с чем практически впервые столкнулось люфтваффе.

Вне кольца окружения 6-й армии генерал-квартирмейстер рассылал отряды, чтобы выклянчить материалы для доставки по воздушному мосту. А то, что привозилось в Сталинград, не всегда оказывалось самым необходимым для армии в данный момент. Сюда поступал влажный ржаной хлеб, который на морозе превращался в камень, и, чтобы съесть, его приходилось отогревать. А в это время в Ростове имелись огромные запасы пшеничной муки и масла, лежавшие нетронутыми из-за чьего-то туманного административного распоряжения. Груды замороженного мяса и овощей, на три четверти состоявшие из воды, занимали драгоценный объем, как будто еще не были изобретены концентраты, которыми снабжались парашютисты и команды подводных лодок. В декабре самолеты к тому же были забиты тысячами громоздких рождественских елок и «подарков фюрера», как будто армия могла на них прожить.

Подобные ошибки и упущения вымостили 6-й армии дорогу к гибели. Дорогу, с которой в любом случае не было возврата, когда Гитлер отдал свой упрямый приказ удерживать Сталинград, рассчитывая, что люфтваффе сможет поставлять ежедневно все необходимое для существования 250 000 человек посреди зимы.

9 января солдаты в Питомнике насторожились, услышав необычный гул в воздухе. Это был большой четырехмоторный самолет «Fw-200 Кондор». В 9.30 он пошел на посадку, взметая вокруг себя фонтаны снега. Действительно, экипажу повезло приземлиться на снег: он охлаждал колеса, которые иначе бы просто лопнули из-за огромного груза на борту. Дело в том, что загрузка превышала допустимый максимум (19 тонн) на 4–5 тонн.

Спустя несколько минут в сопровождении еще пяти самолетов прилетел командир эскадрильи старший лейтенант Шульце-Фогельхайм. Их появление породило новые надежды. Если люфтваффе смогло прислать такие гигантские машины, думали люди, то, может быть, армия еще не погибнет.

Но самолетов было только восемнадцать. Их забрали у KG 40 на побережье Атлантики и бросили в беспорядке на Сталинград под названием Kampfgruppe zbV 200 с майором Хансом-Юргеном Вильерсом во главе. Они базировались в Сталино в добрых 480 километрах от Питомника.

9 января с первыми семью «кондорами» прибыли 4,5 тонны горючего, 9 тонн боеприпасов и 22,5 тонны продовольствия. На обратном пути они забрали с собой 156 раненых. Но уже на второй день вышел из строя первый самолет. Шульце-Фогельхайм был вынужден вернуться на базу из-за неисправностей в моторе; второй самолет не смог взлететь в обратный путь; третий приземлился с пробоинами от зенитных снарядов в моторе и хвосте; у четвертого был поврежден пропеллер; а пятый пропал без вести на обратном пути с двадцатью одним раненым на борту.

Для людей, привыкших к мягкому климату юго-западного побережья Франции, внезапный переход к русской зиме был особенно тяжел. В Сталино ничего не было готово к их прибытию, и без ангаров «кондоры», капризничавшие и в лучшие времена, приходилось обслуживать на открытом воздухе при температурах от минус 20 до минус 30. Меховые чехлы, закрывавшие моторы, замерзали и трескались, как стекло, а при отсутствии даже щитов инженеры и их команды были вынуждены работать в леденящие бураны. Единственный агрегат для обогрева двигателей постоянно использовался для отогревания механиков, которые с гаечным ключом в руках буквально примерзали к машинам.

Вот в таких жутких условиях люфтваффе ежедневно сражалось за то, чтобы достичь невозможного, а в ответ заработало обвинение в «предательстве» 6-й армии. Майор Вильерс даже пробовал пригнать на сталинградский маршрут «Ju-290». Эти огромные летающие «мебельные грузовики» могли поднять 10 тонн груза и на обратном пути захватить около восьмидесяти раненых. Но в его распоряжении было только два таких самолета, да и то лишь на несколько дней. Первый, ведомый капитаном авиации Хенигом, 10 января совершил успешный рейс. Во второй раз, 13-го, в 0.45 он попытался взлететь из Питомника, имея на борту восемьдесят раненых. Через несколько секунд после взлета он стал слишком резко набирать высоту, перевернулся и рухнул. В живых остался один вольноопределяющийся офицер. Он доложил, что в результате быстрого ускорения раненые соскользнули в хвостовую часть самолета. Это настолько перегрузило хвост, что самолет стал неуправляем.

Второй «Ju-290» в ходе своего самого первого вылета попал под атаку истребителей «ЛаГГ». Хотя его пилоту, майору Вискрандту, удалось успешно посадить самолет, машина была настолько сильно повреждена, что ее пришлось отправить назад в Германию на ремонт.

И как последнее средство была сделана попытка использовать долгожданный четырехмоторный бомбардировщик «Не-177». Но и она была обречена на неудачу. Хотя в группе дальних бомбардировщиков I/KG 50 было более сорока таких машин, проходивших зимние испытания в Запорожье, было установлено, что пригодны для боевых действий лишь семь. Командир части майор Шиде привел их в Сталинград, но сам пропал без вести во время первого же боевого вылета.

Как транспортный самолет «Не-177» был в любом случае непригоден, потому что имел вместимость, немного превышающую способность значительно меньшего по размерам «Не-111». Точно так же он был практически неприменим для перевозки раненых. После гибели Шиде «Не-177» под командой капитана Генриха Шлоссера совершили тринадцать вылетов на бомбежку русского кольца под Сталинград, и без всякого вмешательства со стороны противника семь из них рухнули, объятые пламенем. Опять проявился эффект фатального «летающего фейерверка». Этот самолет явно был бесполезен как в качестве боевого оружия, так и в качестве перевозчика.

А «кондоры» все еще продолжали, как могли, снабжать сталинградский мешок боеприпасами, горючим и продовольствием. И они выполняли эту миссию до самого конца.

10 января 1943 года русские начали давно ожидавшееся главное наступление. Под ударами с юга и запада фронт германской обороны вогнулся внутрь. Утром 16 января пал Пи томник. В самый последний момент оттуда под огнем пехоты противника взлетели шесть «Штук» и шесть «Ме-109».

С начала декабря истребители-добровольцы из трех Gruppen JG 3 («Удет») были главной силой, защищавшей Питомник. Благодаря их неутомимой активности русские истребители и штурмовики не смогли помешать поступлению грузов или эвакуации 42 000 раненых. Ведомая капитаном Гермеротом, эскадрилья за это время одержала 130 побед, часто имея одновременно боеспособными лишь два-три самолета. В личном зачете наиболее успешным был сержант Курт Эбенер, сбивавший бронированные штурмовики «Ил-2» и истребители «МиГ-3» и «ЛаГГ-3», уже почти сравнявшиеся по качеству с германскими «Ме-109».

Когда 16 января шесть истребителей ускользнули от русских в Питомнике, им было приказано садиться в окруженном Сталинграде в Гумраке. Но этот аэродром был непригоден. Первый самолет перевернулся под порывом ветра; второй угодил в воронку от бомбы; третий, четвертый и пятый постигла та же судьба. Только последний летчик, старший лейтенант Лукаш, вовремя сделал вираж и улетел на запад. Его «Ме-109» оказался единственным, сумевшим спастись.

И теперь транспортникам приходилось садиться на усеянное обломками летное поле в Гумраке. Однако в тот же день группы «Ju-52» были вынуждены спешно оставить свою собственную базу в Сальске, оказавшуюся под угрозой потери. По указанию полковника Морцика, планировщика воздушного моста в Демянске в прошлую зиму, они стали садиться на кукурузное поле возле Зверева, лежавшего на пределе их диапазона. В течение двадцати четырех часов от русских бомбежек Морцик потерял пятьдесят два из них: двенадцать самолетов сгорели полностью, а сорок были повреждены.

Так что один удар следовал за другим. В тот же черный день 16 января фельдмаршал Эрхард Мильх сел в Таганроге в штабной поезд Рихтгофена с особыми полномочиями от Гитлера принять на себя командование и реорганизовать воздушный мост. Но что он мог сделать? Еще до его прибытия люфтваффе делало все возможное, чтобы спасти Сталинградскую армию. И не смогло, потому что задача была невыполнима с самого начала. А в Питомнике русские, захватив германское осветительное и сигнальное оборудование, устроили ловушку. Не один немецкий пилот поверил сигнализации и совершил посадку прямо у врага.

В самом Гумраке ситуация неуклонно ухудшалась. Его узкая взлетная полоса, окаймленная обломками и воронками, требовала крайнего умения и смелости при каждой посадке. В ночь с 18 на 19 января молодой лейтенант Ханс Гильберт сумел тут посадить свой тяжелый «кондор» в условиях видимости не более 50 метров. Хотя и был поврежден хвостовой костыль, он успешно выполнил приказ эвакуировать командующего танковыми войсками генерала Хубе. В тот же день командир III/KG 27 («Бельке») майор Тиль приземлился на «Не-111». Его послали как представителя VIII воздушного корпуса, чтобы докладывать о ситуации на неблагополучном аэродроме (в радиограммах 6-й армии он характеризовался как «пригодный к операциям днем и ночью»). Дело в том, что многие транспортники, не готовые к риску посадки, либо возвращались назад, либо просто сбрасывали бомбы-канистры. Печальный доклад Тиля говорит сам за себя:

«Аэродром легко можно заметить с высоты 1500–1800 метров благодаря укатанной полосе, обломкам и многочисленным воронкам от бомб и снарядов. Посадочный крест приземления занесен снегом. Как только моя машина остановилась, аэродром обстреляли десять вражеских истребителей, которые, однако, не опускались ниже 800–1000 метров из-за огня легкой зенитной артиллерии. Одновременно аэродром оказался под артиллерийским обстрелом. Только я выключил моторы, как мой самолет превратился в мишень для прицельной стрельбы. Все летное поле находится в зоне обстрела как тяжелых, так и средних пушек, расположенных, если судить по открытым позициям, в основном на юго-западе…

Выражаясь технически, аэродром можно использовать для посадок днем, ночью – только с участием весьма опытных экипажей. Поле, в общей сложности, усеяно остатками тринадцати самолетов, вследствие чего эффективная ширина посадочной полосы уменьшена до 80 метров. Особо опасными для ночных посадок тяжело груженных самолетов являются обломки „Ме-109“ в конце полосы. Полковник Розенфельд обещал немедленно их убрать. Поле также усеяно многочисленными бомбами-канистрами с продовольствием, и ни одна из них не убрана, а некоторые наполовину занесены снегом…

Когда я вернулся в свой самолет (после доклада генерал-полковнику Паулюсу), то обнаружил, что он серьезно поврежден артиллерией, а мой летный механик убит. Второй самолет моего звена стоял возле полосы в похожем состоянии. Хотя я приземлился в 11.00, до 20.00 не появилось ни одной команды для разгрузки самолета, а мою машину не разгрузили и не заправили, несмотря на отчаянную нужду Сталинградского гарнизона в горючем. В качестве оправдания сделали ссылку на артиллерийский обстрел. В 15.00 звеньями по три-четыре самолета надоедливые русские „У-2“ приступили к наблюдению за аэродромом. С самого начала я поставил себе задачу следить за системой контроля над небом и установил, что до 22.00 было совершенно невозможно приземлить ни один самолет… Как только приближается какой-нибудь самолет, тут же включаются семь прожекторов вдоль глиссады, которые видны за несколько миль, а потому их будут сверху бомбить эти назойливые бродяги. Единственно возможная мера – короткая вспышка, которая позволит самолету сориентироваться при сбросе его бомб-канистр…»

В штабе 6-й армии, где Тиль попытался обсудить многочисленные и непреодолимые трудности, усложняющие воздушный мост, его встретили лишь отказами, горечью и отчаянием.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.