Глава 20 Битва на Инде

Глава 20

Битва на Инде

Мало оставалось времени для чего-либо еще, кроме действий, в ту богатую событиями осень. Герат и другие города поднялись против завоевателей. Джелал эд-Дин собирал армию на востоке – об этом приходили донесения из корпусов наблюдения, рассредоточенных вдоль Гиндукуша. Чингисхан собирался направить Тулуя, своего самого надежного лидера, за хорезмийским принцем, когда до него дошли вести о восстании в Герате. Тогда он послал Тулуя на запад в Хорасан с несколькими туменами.

Чингисхан выступил с 60-тысячным войском, чтобы разыскать и уничтожить хорезмийскую армию. Он встретил на своем пути хорошо укрепленный город Бамиан на горной гряде Кох-и-Баба. Тогда он стянул войска для осады города, а большую часть своих сил во главе с еще одним орхоном направил против Джелал эд-Дина.

Через некоторое время к Бамиану прискакал курьер с сообщением о том, что с Джелал эд-Дином 60 тысяч воинов и что монгольский орхон вошел с ним в боевой контакт и сорвал несколько попыток хорезмийцев заманить монголов в засаду. Разведчики наблюдали за передвижениями грозного принца.

А произошло то, что афганская армия присоединилась к Джелал эд-Дину в трудной для него ситуации, удвоив таким образом его силы. Вскоре после этого пришло сообщение о том, что тюрки и афганцы нанесли поражение монгольскому орхону, загнав его людей в горы.

Чингисхан еще яростней принялся за город, стоявший на его пути. Его защитники позаботились о том, чтобы местность вокруг оставалась голой, они убрали даже крупные камни, которые можно было бы использовать в осадных машинах. У монголов не было с собой их обычного оборудования, а их деревянные башни, воздвигнутые напротив стен, были подожжены горящими стрелами и горючим лигроином. Тогда монголы забили скот и использовали шкуры животных для того, чтобы накрыть ими деревянные конструкции башен.

Хан дал приказ иди на штурм, который не должен был прекращаться до тех пор, пока город не будет взят. В этом бою был убит один из его внуков, который вслед за ним пошел на штурм. Старый монгол велел унести назад к шатрам тело юноши, которого любил за храбрость.

Он позвал воинов за собой в атаку и, сорвав с головы свой шлем, вырвался сквозь их ряды вперед, возглавив штурмующие колонны. Они смогли просочиться через пролом в стене, и через некоторое время Бамиан пал к их ногам. Все, кто оставались в живых за его стенами, были умерщвлены, а мечети и дворцы снесены. Даже сами монголы стали говорить о Бамиане как о «городе скорби», или мубалиг.

Но Чингисхан сразу же покинул его, чтобы собрать свои рассредоточившиеся тумены. Они направлялись к нему вслепую через холмы – не самый худший исход после серьезной военной неудачи. Вместо того чтобы обвинять неудачливого орхона, потерпевшего поражение от Джелал эд-Дина, он вернулся вместе с ним на то место, где произошло сражение, и указал ему на ошибки, который тот совершил.

Хорезмийский принц не проявил себя столь же достойно в качестве победителя, как это было, когда он терпел поражение. У него был момент торжества, когда его люди замучили до смерти монгольских пленников, а их лошадей и оружие разделили между собой. Но афганцы рассорились со своими начальниками и ушли.

Чингисхан выступил против Джелал эд-Дина после того, как откомандировал армейский корпус для наблюдения за афганцами. Джелал эд-Дин отступил на восток к Газни, но монголы упорно его преследовали. Он разослал гонцов, чтобы призвать под свои знамена новых союзников, но те обнаружили, что монголы перекрыли горные проходы. Со своими тридцатью тысячами воинов Джелал эд-Дин поспешил вниз через подножия холмов и за их пределы к долине Инда. Он надеялся переправиться через реку и объединиться с султаном Дели. Но монголы, которым было пять дней пути до него в Газни, теперь уже отставали всего на полдня конного похода. Чингисхан почти не оставлял своим людям времени для того, чтобы приготовить пищу.

Уже в отчаянии, хорезмийский принц поспешил к реке и обнаружил, что вышел к месту, где течение Инда слишком стремительно, а глубина велика для переправы. Тогда он, загнанный в тупик, развернул войска так, что его левый фланг был защищен горным хребтом, а правый – излучиной реки. Рыцарь ислама, изгнанный из своей вотчины, готовился помериться силами с беспощадным монголом. Джелал эд-Дин велел разбить все лодки вдоль берега реки, чтобы его люди не помышляли о бегстве. Его позиция была прочной, но он должен был удержать ее или быть уничтоженным.

На заре монголы продвинулись по всему фронту. Они неожиданно появились из темноты в четком построении. Чингисхан со своим стягом был в центре, а десять тысяч конников императорской гвардии – позади него в резерве. Поначалу они не вступали в бой.

Экспансивный хорезмийский принц первым двинул своих людей в наступление. Правое крыло его войска, как всегда, было представлено самой сильной мусульманской дивизией под командованием Эмира Малика. Она вступила в схватку с левым крылом войска хана и развивала атаку вдоль берега Инда, заставив монголов отступить на этом участке. Монголы под командованием одного из сыновей хана, как обычно, рассредоточились по эскадронам, перестроились, но были вновь потеснены.

Справа передвижения монголов сковывали естественные преграды из высоких голых скал, поэтому они остановились. Джелал эд-Дин перебросил войска с этого участка фронта на помощь наступающему правому крылу Эмира Малика. А ближе к концу дня он отозвал еще больше эскадронов, находившихся в обороне со стороны гор, чтобы укрепить центр.

Решив поставить все на карту, он атаковал с воинами своей элитной гвардии центр монгольского войска, прорываясь к знамени хана. Но старого монгола там не было. Под ним убили коня, и он, пересев на другого, куда-то ускакал.

Это был момент вероятной победы хорезмийцев, и улюлюканье магометан перекрывало топот копыт, скрежет стали и стоны раненых.

Центр монгольской армии был сильно потрепан атакой, но продолжал упорно сражаться. Чингисхан заметил отвод почти всего левого крыла хорезмийцев, располагавшегося на высотах. Он велел темнику Бела-нояну двинуться с допрошенными ранее проводниками через горы и пройти любой ценой. Это был старый обходной маневр монголов, традиционный охват.

Ноян и его люди, ведомые проводниками, пробирались через отвесные ущелья и взбирались по скалистым тропам, казавшимся непроходимыми. Некоторые воины срывались в ущелья, но большинство добрались до горной гряды ближе к концу дня и обрушились на оставшихся оборонять этот участок воинов Джелал эд-Дина, число которых было невелико. Фланг хорезмийцев за горным массивом был опрокинут. Бела-ноян ворвался в лагерь противника.

Тем временем Чингисхан встал во главе своей десятитысячной тяжелой кавалерии и двинулся не к оказавшемуся под угрозой центру, а к поверженному левому крылу. Атаковав войска Эмира Малика, он разгромил их. Не тратя времени на их преследование, хан повернул свои эскадроны и бросил их в атаку с фланга на центр отрядов Джелал эд-Дина. Он отрезал крыло войска хорезмийского принца у реки.

Сопротивление было отчаянным, но слабеющие мусульманские воины сделались беспомощными перед умелыми действиями старого монгола и маневрированием его войск, таким же безупречным, как последний ход в шахматной партии. Конец наступил быстро и неумолимо. Джелал эд-Дин сделал последнюю, безнадежную попытку атаковать гвардейскую кавалерию и прорваться со своими людьми к реке. Ему уже «наступали на пятки», его эскадроны были разбиты; его сильно теснил Бела-ноян, и, когда хорезмийский принц, наконец, достиг крутого берега Инда, с ним было не более семисот верных ему людей.

Поняв, что пришел конец, он пересел на свежего коня, скинул доспехи и с одним мечом и луком со стрелами помчался к обрывистому берегу реки.

Чингисхан отдал приказ взять принца живым. Монголы бросились в воду преследовать последнего хорезмийца, и хан подстегнул коня, выбираясь с поля боя, чтобы посмотреть на всадника, который на его глазах прыгнул в воду с берега высотой в двадцать футов. Некоторое время он молча смотрел на Джелал эд-Дина. Приложив в удивлении палец к губам, он одобрительно проговорил: «Вот каким у отца должен быть сын!»

И хотя он восхищался отвагой хорезмийского принца, он, конечно, не собирался щадить его. Однако, когда некоторые из воинов хана выразили желание преследовать принца вплавь, хан не позволил. Он смотрел, как Джелал эд-Дин достиг далекого берега, несмотря на течение и волны. На следующий день хан послал в погоню за ним тумен к тому месту, где можно было переправиться через реку, возложив эту задачу на Бела-нояна, того самого военачальника, который провел тумен по тропам через скалы в хорезмийский лагерь. Бела-ноян опустошил Мултан и Лахор, вышел на след беглеца, но опять потерял его в большой массе людей по дороге в Дели. Изнуряющая жара поразила пришельцев с плато в Гоби, и ноян, в конце концов, повернул назад, доложив потом хану: «Жара в тех местах просто убивает людей, а вода не отличается ни свежестью, ни чистотой».

Так Индия, вся за исключением ее северной части, избежала завоевания монголами. Джелал эд-Дин остался жив, но его звездный час прошел. Он вновь вступал в схватку с ордой, но как партизан, авантюрист без родины.

Битва на Инде была последней демонстрацией хорезмийской доблести. От Тибета до Каспийского моря сопротивление угасло, а выжившие приверженцы ислама стали рабами завоевателя. И с окончанием войны, как и раньше в Китае, мысли старого монгола возвращались к родным местам.

«Мои сыновья захотят иметь такие земли и города, как эти, – говорил он, – но у меня такого желания нет».

Он был нужен в дальней Азии. Мухули умер, успев надеть крепкое монгольское ярмо на китайцев; в Гоби в совете вождей возникали смятения и раздоры; в царстве Ся зрело восстание. Чингисхан повел орду к верховьям Инда. Он знал, что до Ся, на далеких склонах Тибета, не более восьмисот миль от Кашмира, где он теперь находился. Но, как и до него Александр Македонский, он обнаружил дорогу, перекрытую массивами непроходимых хребтов. Проявив большую, чем Александр, мудрость в момент разочарования, он без колебаний повернул назад и отправился по своим же следам вокруг Крыши Мира к караванному пути, который он обнаружил во время своего вторжения.

Он штурмовал Пешавар и совершил марш по известному маршруту обратно в Самарканд. Весной 1220 года он впервые увидел стены и сады Самарканда, а теперь, осенью 1221 года, его миссия под Крышей Мира закончилась.

«Пора покончить с кровопролитием», – согласно кивал мудрый Елюй Чуцай.

Когда орда покинула последние руины за собой на юге, хан отдал обычный приказ – предать смерти всех пленных, и так погибло множество несчастных, следовавших за кочевниками. Женщины мусульманских правителей, которых монголы собирались взять в Гоби, оплакивали свою участь, в последний раз бросая взгляды на свою родину.

Похоже, в какой-то момент старый монгол задумался над значением своих завоеваний.

«Не думаешь ли ты, – спросил он у мусульманского мудреца, – что кровь, которую я пролил, люди мне припомнят?» Он вспомнил, как пытался понять, но равнодушно отверг древнюю мудрость Китая и ислама. «Я размышлял над изречениями мудрецов. Теперь я вижу, что убивал, не зная о том, что значит поступать правильно. Но какое мне дело до этих людей?»

К беженцам, собравшимся в Самарканде, которые вышли к нему в страхе, принеся дары, он был добр. Он говорил с ними, снова объяснял недостатки их последнего шаха, который не умел ни держать обещание, ни защищать своих подданных. Он назначил губернаторов из их числа и распространил на них то, что можно было бы назвать избирательным правом в монгольском владении – доля права на защиту, предоставляемого ясой. Этими людьми будут править достаточно долго его сыновья.

Завоеватель ощущал боль старых ран и, кажется, понимал, что его время в этом мире подходило к концу. Ему хотелось, чтобы вокруг был порядок: мятежи подавлены, яса проводилась бы в жизнь, а его сыновья были бы у власти.

Он разослал по почтовым трактам гонцов с призывом ко всем высшим военачальникам прибыть на великий совет на Сырдарье, близ того места, где он впервые вступил в Хорезм.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.