Блицкриг с восточным колоритом

Блицкриг с восточным колоритом

Летом 1950 года советские люди с утра выстраивались в очереди перед магазинами и скупали все, что было на прилавках. В магазинах Приморского края исчезли спички, соль, мыло, керосин. Панические настроения охватили не только дальневосточников. Очереди образовались даже в подмосковных магазинах.

«Снова оживились военные, — записал в дневнике профессор Дмитриев. — Одно время они повяли, народ был в доброй и наивной вере в то, что усилиями, кровью и потерями тридцать девятого — сорок пятого годов он приобрел себе право на мир хотя бы на пятнадцать— двадцать лет. Но кто же считается с народом? Теперь каждый опять ждет не сегодня завтра войны.

Наши сбили у Либавы американский самолет (то ли заблудившийся, то ли «разведывавший») — демонстративно летчиков наградили. В магазинах расхватывают сахар, сахарный песок и так далее, что может лежать: начинают делать запасы. Пахнет предвоенной тревогой…»

На Дальнем Востоке шептались, что американцы не сегодня завтра вторгнутся на территорию России. Ждали войны с Америкой из-за Кореи.

На Корейском полуострове после Второй мировой возникли два государства, которые не признавали друг друга. Как и в Германии, в советской зоне оккупации началось строительство социализма под руководством великого вождя Ким Ир Сена. В американской зоне оккупации формировалось полуавторитарное государство с зачатками демократии, которое олицетворял первый президент страны Ли Сын Ман.

25 июня 1950 года семь дивизий Ким Ир Сена при поддержке ста пятидесяти танков советского производства Т-34 атаковали Южную Корею.

Еще в январе 1950 года Ким Ир Сен сказал в своем кругу:

— Мы должны объединить страну. Но победа не придет сама по себе. Победу нужно завоевать.

Однако же без разрешения Москвы Ким не мог действовать.

Сталин ответил Киму, что «готов помочь», но «дело надо организовать так, чтобы не было слишком большого риска». Ким Ир Сен приехал в Москву. 10 апреля он почти два часа рассказывал Сталину, что народ на Юге только и ждет помощи, чтобы восстать против антинародного режима. Ким доказывал, что сумеет объединить под своим началом всю Корею, как это сделал Мао Цзэдун, который сверг правительство Чан Кайши и стал хозяином Китая.

4 ноября 1938 года, выступая на шестом пленуме ЦК компартии Китая, Мао Цзэдун произнес свой знаменитый афоризм:

— Винтовка рождает власть.

Правда, в той же речи он процитировал своего соперника — лидера партии Гоминьдан Чан Кайши, который сказал: «Есть армия — есть власть», так что маоцзэдуновская формулировка, скорее всего, возникла как вариация на тему Чан Кайши…

Что касается предложения Ким Ир Сена, то Сталина беспокоило только одно: чтобы не вмешались американцы. Он сказал, что войну нужно выиграть очень быстро: «Южане и американцы не должны успеть прийти в себя, оказать сильное сопротивление и мобилизовать международную поддержку». Сталин объяснил, что «не стоит рассчитывать на прямое участие СССР в войне, поскольку у СССР есть другие серьезные задачи, особенно на Западе»… Хорошо, что Китай, добавил вождь, «больше не занят внутренней борьбой и в распоряжении Китая имеются войска, которые в случае необходимости можно использовать в Корее».

Сталин не собирался воевать в Корее. Но останавливать Ким Ир Сена он тоже не хотел. Как и Соединенные Штаты, Советский Союз обнаружил, что в холодной войне он вынужден подчиняться потребностям региональных союзников, которые втягивали великие державы в борьбу против своих врагов. Сталин отправил Ким Ир Сена к Мао Цзэдуну. Тот одобрил планы Ким Ир Сена и твердо сказал, что Соединенные Штаты не вмешаются. Это сугубо внутренний вопрос, который корейский народ решит сам.

Ким Ир Сен многому научился у Сталина и у Мао Цзэдуна. Но в душе он, похоже, их обоих презирал. Если бы Ким стал главой Советского Союза или Китая, он бы попытался подчинить своей воле весь мир. Но он был всего лишь вождем небольшого государства. Считал, что это несправедливо. Ему было тесно. Мечтал, как минимум, управлять всем Корейским полуостровом, поэтому и затеял в пятидесятом войну.

Когда будущий вождь родился в апреле 1912 года, родители назвали его Ким Сон Чжу. В восьмом классе его исключили из школы. Учился он не в Корее, а в Маньчжурии, куда перебралась семья. И Маньчжурия, и Корея были оккупированы японцами. Под их властью и китайцы, и корейцы вели нищую, тоскливую, подневольную жизнь. Потеряв родителей, Ким присоединился к людям, которые избрали другой путь, к партизанам.

К 1941 году японская армия и жандармерия справились с китайским партизанским движением в Маньчжурии. Уцелевшие бежали в Советский Союз. Принимали партизан на тот случай, если придется воевать с Японией, использовали их для разведывательно-диверсионной работы. Летом 1942 года в селе Вятском близ Хабаровска была сформирована 88-я отдельная стрелковая бригада. Ее укомплектовали советскими китайцами и бывшими партизанами. Здесь Ким Ир Сен провел всю войну.

Разгромив японскую Квантунскую армию, советские войска вошли в Корею с севера, американские высадились на юге полуострова. К югу от 38-й параллели была американская зона оккупации, к северу — советская. 22 августа 1945 года мало кому в Корее известного Ким Ир Сена привезли в Пхеньян в полевой советской форме.

В советской зоне оккупации началось строительство социализма. В сентябре 1948 года была провозглашена Корейская Народно-Демократическая Республика. В начале марта 1949 года Кима привезли в Москву.

Корейскую делегацию из девяти человек Сталин принял 5 марта. Беседа продолжалась недолго — всего час (с учетом перевода). 14 марта Кима вновь привезли к вождю. На сей раз корейцев было только трое, зато говорили почти вдвое дольше. Встреча с вождем изменила Кима. Он сам захотел стать Сталиным.

16 июня 1950 года советский посол в Пхеньяне Терентий Фомич Штыков предупредил Сталина, что наступление начнется 25 июня. Ким Ир Сен надеялся закончить войну меньше чем за два месяца. Его армия действовала с опережением плана.

За четыре дня северяне взяли Сеул. Правительство Ли Сын Мана бежало. Перед этим расстреляли сидевших в сеульских тюрьмах политических заключенных, в основном коммунистов. Режим Ли Сын Мана был малосимпатичным. Советником по разведывательным делам при южнокорейском правительстве состоял полковник американской армии Дональд Николс. Он видел, как подчиненные Ли расправляются со своими политическими соперниками.

— Я стоял совершенно беспомощный и наблюдал за тем, как это происходило, — рассказывал полковник Николс. — Грузовики с обреченными на смерть прибывали один за другим. Руки у заключенных были связаны за спиной. Их ставили в ряд вдоль только что отрытых могил, стреляли в затылок и сбрасывали в могилу. Два бульдозера работали без перерывов.

Расстрел свалили на северных корейцев, которые заняли город. Войска северян стремительно продвигались на юг. Ким торжествовал, но вместе с Мао Цзэдуном и Сталиным он ошибся, рассчитывая, что американцы не вмешаются.

За три недели до войны президент Соединенных Штатов Гарри Трумэн сказал, что мир во всем мире сейчас ближе, чем когда-то бы ни было за последние пять лет.

Все эти годы он не оставлял надежды договориться со Сталиным.

Иногда это казалось возможным.

7 ноября 1946 года президент Трумэн принял в Вашингтоне министра Молотова. Беседа была очень короткой. Прощаясь, президент сказал:

— Прошу вас передать генералиссимусу Сталину, что я хотел бы видеть его своим гостем.

31 декабря 1947 года новый советский посол Александр Панюшкин вручил президенту Трумэну верительные грамоты. Когда Панюшкин вышел, корреспонденты спросили, что ему известно о приезде Сталина. Посол ответил, что у него нет замечаний по этому вопросу, и больше разговаривать с журналистами не стал.

1 марта 1948 года на пресс-конференции Трумэн вновь повторил приглашение Сталину приехать, сказал, что будет рад его видеть в Соединенных Штатах. Когда стало ясно, что генералиссимус не приедет, пошли разговоры о плохом здоровье вождя.

27 января 1949 года Сталин ответил на вопросы европейского директора американского информационного агентства Интернэшнл Ньюс Сервис Кингсбери Смита.

— Будет ли правительство СССР, — спросил Смит, — готово рассмотреть вопрос об опубликовании совместной с правительством Соединенных Штатов Америки декларации, подтверждающей, что ни то ни другое правительства не имеют намерения прибегнуть к войне друг против друга?

— Советское правительство готово было бы рассмотреть вопрос об опубликовании такой декларации…

— Будете ли вы, ваше превосходительство, готовы встретиться с президентом Трумэном в каком-либо обоюдно приемлемом месте для обсуждения возможности заключения такого Пакта мира?

— Я и раньше заявлял, что против встречи нет возражений…

1 февраля 1949 года воодушевленный возможностью организовать встречу двух мировых лидеров Кингсбери Смит телеграфировал в Кремль:

«Генералиссимусу Иосифу Сталину

Ваше превосходительство,

официальный представитель Белого дома Чарльз Росс сегодня заявил, что президент Трумэн был бы рад иметь возможность совещаться с Вами в Вашингтоне. Будете ли Вы, Ваше превосходительство, готовы приехать в Вашингтон для этой цели? Если нет, то где бы Вы были готовы встретиться с президентом?»

3 февраля 1949 года «Известия» опубликовали ответную телеграмму Сталина:

«Я благодарен президенту Трумэну за приглашение. Приезд в Вашингтон является давнишним моим желанием, о чем я в свое время говорил президенту Рузвельту в Ялте и президенту Трумэну в Потсдаме. К сожалению, в настоящее время я лишен возможности осуществить это свое желание, так как врачи решительно возражают против моей сколько-нибудь длительной поездки, особенно по морю или по воздуху.

Правительство Советского Союза приветствовало бы приезд президента США в СССР. Можно было бы организовать совещание в Москве, или в Ленинграде, или в Калининграде, в Одессе или в Ялте — по выбору президента, если, конечно, это не противоречит соображениям удобства президента.

Если, однако, это предложение встретит возражение, можно было бы устроить встречу в Польше или в Чехословакии — по усмотрению президента».

Но американский президент (тогда им был Франклин Рузвельт) уже приезжал в Советский Союз (в Ялту). Он же прилетал в Тегеран — чтобы Сталину было удобнее встретиться с союзниками. И Гарри Трумэн проделал немалый путь до Потсдама, чтобы познакомиться с советским вождем. По дипломатическому протоколу советский лидер должен был нанести ответный визит.

2 февраля 1949 года государственный секретарь Дин Ачесон, сменивший Джорджа Маршалла, на пресс-конференции критически разобрал ответы Сталина на вопросы Кингсбери Смита. И едко добавил:

— Из этого обмена телеграммами мы узнаем, что премьер Сталин, к сожалению, по состоянию своего здоровья не может прибыть в Вашингтон, так как он не может путешествовать по морю или воздуху. Таким образом, кажется, что он прочно прикреплен к земле. Из этого ответа, кажется, можно сделать тот вывод, что президент Соединенных Штатов должен в четвертый раз объехать полмира, чтобы встретиться с премьером Сталиным, и на этот раз сделать это для того, чтобы поговорить с ним по поводу настолько расплывчатому, что по нему даже нельзя сделать конкретного заявления…

Едкость Ачесона была излишней. Сталину шло к семидесяти. Он не летал на самолетах, а морское путешествие в Соединенные Штаты было бы слишком длительным. Он не рисковал оставлять страну на столь долгое время. Пренебрежение дипломатическим протоколом со стороны американцев могло бы оказаться полезным. Встреча Трумэна и Сталина в 1949 году, вероятно, ослабила бы накал холодной войны. Возможно, не началась бы и Корейская кампания…

В Вашингтоне не могли понять: Сталин не хочет встречаться с президентом или он совсем плох? Когда американский посол в Москве Эллан Дж. Кэрк, вице-адмирал в отставке, приехал в Вашингтон, президент Трумэн очень интересовался здоровьем Сталина.

«Я вкратце изложил свои впечатления, — вспоминал посол. — В двух словах: Сталин находится в хорошей форме, его умственные способности высоки, и он производит впечатление бодрого человека. Его возраст (семьдесят лет) заметен, но он ни в коей мере не утратил своих способностей. Далее я сказал, что Сталин является абсолютным диктатором Советского Союза. Ему оказывается вся лояльность, которой ранее пользовался царь в светской сфере, и, поскольку религия отменена в Советском Союзе, он обладает некоторыми атрибутами божества…»

Значит, Сталин не желает с ним разговаривать — такой вывод сделал для себя Трумэн. Когда 25 июня 1950 года ему сообщили, что Северная Корея напала на Южную, президент записал в дневнике, что сразу вспомнил, как начиналась Вторая мировая: «Демократические страны ничего тогда не предприняли, и это вдохновило агрессоров. Если коммунистам позволят ворваться в Республику Корею и свободный мир не возразит, ни одно малое государство не сможет сопротивляться угрозам и агрессии со стороны более сильных коммунистических соседей».

Эту же тему президент обсуждал со своим послом в Москве.

«Я сказал, — записал после разговора с президентом Эллан Дж. Кэрк, — что Советский Союз, когда он имеет дело с иностранными государствами, понимает только военную силу — и, чтобы эффективно иметь дела с Советским Союзом, надо быть сильным. Президент сказал, что это то, что он пытается делать. Мы согласились, что наши трудности с Советским Союзом проистекают из роспуска всех наших огромных вооруженных сил в Центральной Европе в сорок пятом…»

Гарри Трумэн так и остался человеком XIX века. Его представления о жизни, вкусы, привычки сформировались до Первой мировой войны. Он не любил говорить по телефону, не воспринимал и другие технические новинки, которые вошли в жизнь уже позже. Попытался печатать на машинке, но отказался от этой затеи. Он дважды прочитал Библию, первый раз в двенадцать лет. Многое запомнил, цитировал наизусть. Он был старомодным. Не уважал женщин, которые курят и пьют. И не считал возможным для джентльмена употреблять спиртное в присутствии женщин. Он даже не пытался научиться танцевать. Не играл в теннис или гольф. Любил покер, а не бридж. Он был семейным человеком. Никогда не выходил из дому без шляпы. Был очень бережливым. Бритвы служили у него дольше, чем у других мужчин.

Трумэн не заблуждался на свой счет. Говорил своим министрам:

— Миллион людей в стране были бы лучшими президентами, чем я. Но выбрали меня, и я должен делать эту работу, а вы — мне помогать.

Первые годы в Белом доме он чувствовал себя неуверенно. Он стал президентом только потому, что умер Рузвельт. И ему давали это понять. Тем важнее были выборы в ноябре 1948 года. Аналитики сулили победу его сопернику — кандидату от Республиканской партии губернатору Нью-Йорка Томасу Дьюи. Губернатор проиграл Рузвельту в сорок четвертом, но спустя четыре года твердо рассчитывал на реванш.

И тогда Гарри Трумэн отправился по стране в предвыборное путешествие. Он проехал через восемнадцать штатов. Его увидели три миллиона человек. Он путешествовал тридцать три дня, больше месяца. Никогда еще президент так прямо не обращался за поддержкой к народу. На каждой остановке собиралась толпа. У него была одна стратегия — атаковать, атаковать и еще раз атаковать республиканцев. Трумэн был особенно хорош в выступлениях перед маленькой аудиторией. Он обходился без бумажки. Он говорил на том же языке, что эти люди. Он их понимал. И они чувствовали, что он свой.

— Задай им перцу! — кричали восторженные зрители.

О его сопернике Томасе Дьюи писали лучше и больше, чем о Трумэне. Его поддерживала почти вся пресса. Но Дьюи был очень осторожен и холоден, что плохо для публичного политика. Когда он выступал, ему не хватало искренности.

Тем не менее казалось, что Трумэн обречен. Ставили пятнадцать к одному в пользу Дьюи. Первый утренний выпуск газеты «Чикаго трибюн» даже вышел с шапкой «Дьюи победил Трумэна!».

Гарри Трумэн хлопнул пару стопок бурбона и лег спать. Среди ночи, когда шел подсчет бюллетеней, Трумэн проснулся, включил радио и услышал голос обозревателя Эн-би-си Калтенборна. Хотя Трумэн уже был впереди по числу поданных за него голосов, Калтенборн уверенно говорил, что Трумэн «несомненно потерпел поражение». Трумэн выключил радио, повернулся на другой бок и заснул. Когда он проснулся, то узнал, что избран президентом Соединенных Штатов.

— Я стою здесь и говорю вам, что вы смотрите на нового президента, — шутил Трумэн с журналистами. — В газетах писали, что здесь будет другой человек. Мне жаль вас разочаровывать.

Главным советником по международным делам республиканца Томаса Дьюи был Джон Фостер Даллес, которому обещали кресло государственного секретаря. Для него проигрыш Дьюи стал ударом. Даллес с трудом нашел в себе силы пошутить, сказав журналистам:

— Я — бывший будущий государственный секретарь…

Как и взрыв первой советской ядерной бомбы годом ранее, атака Северной Кореи на Южную оказалась полным сюрпризом для Запада. Американцы даже сравнивали эту войну с внезапным нападением на Пёрл-Харбор. Всю вину возложили на разведку. ЦРУ оправдывалось: американская разведка потеряла свою базу в континентальном Китае, когда в 1949 году власть взяли коммунисты во главе с Мао Цзэдуном.

Утратив плацдарм в Китае, американская и британская разведки перебазировались в Японию. Но это было феодальное владение генерала Дугласа Макартура, командовавшего оккупационными войсками на Японских островах. Он не выносил присутствия структур, которые не контролировал. Во время Второй мировой он открыто заявил, что не позволит генералу Доновану и его управлению стратегических служб присутствовать на его театре военных действий. Относительно ЦРУ генерал говорил, что «презирает» это ведомство. Он доложил Трумэну, что в его штабе существует разведывательный отдел во главе с генерал-майором Чарлзом Уиллоби, который вполне обеспечивает американские интересы в Японии. Причем генерал Уиллоби десятки лет работает на Дальнем Востоке, а ЦРУ известно своим любительским уровнем…

Макартур мало что понимал в разведке, а его помощник генерал Уиллоби, аристократический пруссак (его иронически именовали «сэр Чарлз»), понимал еще меньше. Макартур ценил Уиллоби за полнейшую преданность, которая перевешивала в его глазах профессиональные недостатки.

Генерал Уиллоби по своим политическим взглядам был крайне правым, восхищался испанским генералом Франко и занимался подавлением коммунистического движения в Японии. Он не жалел ресурсов для политической контрразведки и сокращал штаты разведотдела, который, в частности, должен был следить за ситуацией на Корейском полуострове. Генерал Уиллоби доказывал, что сотрудники ЦРУ — это неумелые любители и к тому же либералы. Он писал в Вашингтон: «Мне не нужно было УСС во время войны, и сейчас я намерен работать без помощи ЦРУ. Они ничего не могли предложить ни в прошлом, ни сейчас».

Генерал считал, что Корейский полуостров находится вне сферы его интересов, поэтому он даже не интересовался, что там происходит.

Радиоэлектронной разведкой занималась американская армия, ее подразделения были расквартированы в Токио. Но в ее распоряжении было только четыре подслушивающие станции, работавшие из-за нехватки персонала с девяти утра до пяти вечера. Там служили призывники, которые больше увлекались алкоголем и японскими девушками, в результате чего много времени проводили в медпунктах, лечась от венерических заболеваний. К тому же накануне начала боевых действий северокорейские войска соблюдали радиомолчание. По указанию советских офицеров они пользовались проводными линиями связи.

В 1949 году в Сеуле появилась резидентура ЦРУ, которая умудрилась заслать на север несколько десятков агентов. Некоторые поразительным образом уцелели и успели перед войной вернуться на Юг, чтобы сообщить о растущей военной активности в КНДР.

19 июня 1950 года ЦРУ информировало Белый дом: «Вооруженные силы Северной Кореи способны добиться ограниченных целей в ходе военных действиях против Южной Кореи, включая взятие Сеула».

Через шесть дней Ким Ир Сен нанес удар.

Президент Трумэн потребовал от директора ЦРУ адмирала Роско Хилленкоттера объяснений. Адмирал показал различные сводки, которые составлялись его подчиненными, но признался: точное время удара предугадать было невозможно. Адмирал вернулся на флот.

Для американских политиков все складывалось в единую картину. Сначала Сталин, устроив блокаду Западного Берлина, попытался уморить берлинцев голодом. Затем коммунисты взяли власть в Чехословакии. 1 октября 1949 года Мао Цзэдун провозгласил создание Китайской Народной Республики. Победа китайских коммунистов казалась американцам поражением глобального масштаба. Коммунисты, имея атомную бомбу, овладели третью мира.

25 апреля 1950 года посол США в СССР телеграфировал государственному секретарю Дину Ачесону: «Кремль ведет против свободного мира тотальную войну, в рамках которой «холодная война» и «горячая война» являются всего лишь тактическими приемами… При этом ставится цель — как минимум захватить половину мира… Хотя можно ожидать инцидентов и военных действий ограниченного характера, кажется вероятным, что Москва будет предпринимать усилия к тому, чтобы избегать открытого столкновения до тех пор, пока она не достигнет подавляющего превосходства сил».

Война в Корее разрушила мечты Трумэна о мире.

В апреле 1950 года Государственный департамент и министерство обороны подготовили проект директивы Совета национальной безопасности № 68, который предусматривал радикальное увеличение расходов на вооруженные силы. Трумэн положил проект в долгий ящик. Он не верил в необходимость излишней милитаризации.

1 июня 1950 года на еженедельной пресс-конференции президент сказал, что настоящий мир сейчас ближе, чем когда бы ни было за последние пять лет.

24 июня государственный секретарь Дин Ачесон провел в своем поместье в Мэриленде. Он возился в саду, поужинал и лег спать. В десять вечера ему позвонили. Пришла телеграмма от посла в Южной Корее. В 4.30 утра по местному времени войска севера начали наступление на юг. Ачесон соединился с Трумэном, который засиделся за столом со своей семьей в родном Индепенденсе.

— Господин президент, у меня серьезные новости, — огорошил его Ачесон. — Северные корейцы вторглись в Южную Корею.

Трумэн хотел немедленно лететь в Вашингтон. Ачесон отсоветовал: ночной полет дело рискованное, да и страну не надо нервировать.

Ситуацию на Корейском полуострове обсуждал Совет Безопасности ООН.

Сталин и Андрей Януарьевич Вышинский, ставший министром иностранных дел вместо Молотова, совершили ошибку. Они приказали советскому представителю в Организации Объединенных Наций бойкотировать заседания Совета Безопасности в знак протеста против того, что место в ООН не было передано Мао Цзэдуну, а осталось за свергнутым режимом Чан Кайши, лидера партии Гоминьдан.

10 января 1950 года советский представитель Яков Александрович Малик заявил, что покидает зал заседаний и не вернется, пока гоминьдановца не выведут из состава Совета Безопасности. Малик отсутствовал на заседании, где обсуждалась ситуация на Корейском полуострове, и не смог наложить вето на резолюцию, требовавшую прекращения боевых действий и вывода всех войск с территории Южной Кореи.

Американские войска были выведены с территории Кореи летом 1949 года. В Вашингтоне полагали, что достаточно будет поддержать армию Южной Кореи авиацией и флотом. Трумэн согласился, что наземные войска посылать не надо.

— Я не хочу войны, — сказал Трумэн.

В Корею из Токио отправился генерал Дуглас Макартур. 30 июня в Пентагоне получили его доклад. Макартур пришел к выводу, что единственная возможность сохранить Южную Корею — перебросить туда американские наземные силы.

Трумэн вспоминал, что это было самое трудное решение в его жизни, более трудное, чем отдать приказ применить ядерное оружие в войне с Японией. Трумэн и без того пребывал в дурном настроении. Именно в этот момент им занимался стоматолог. Ему должны был сменить два моста и четыре коронки. Несмотря на боль, только один раз президент согласился на анестезию. В разгар войны он опасался подвергать себя воздействию седативных препаратов, чтобы не терять ясности сознания.

Совет Безопасности принял новую резолюцию, которая уполномочивала вооруженные силы стран ООН остановить агрессию. Американские войска получили право использовать флаг Организации Объединенных Наций.

— Угрозой для нашей безопасности, — говорил Трумэн, — является коммунистическая агрессия. Если позволить коммунизму поглощать свободные народы один за другим, то рухнут надежды человечества на мир и правосудие. Если силы ООН, которые находятся в Корее, потерпят поражение в борьбе с агрессором, то ни один народ не будет чувствовать себя в безопасности. Поэтому в Корее мы сражаемся за нашу собственную безопасность.

1 июля 1950 года в Пусане приземлились самолеты, которые доставили первые двести пятьдесят шесть американских солдат — две с половиной роты 24-й пехотной дивизии. 5 июля их бросили в бой южнее Сеула. В Корее было жарко и влажно, шли дожди, дороги развезло. Театр военных действий был незнакомый. Корейского языка никто не знал. 29 июля командовавший американскими войсками генерал Уолтон Уолкер отдал приказ: ни шагу назад. Отступления и эвакуации не будет. Все должны сражаться и, если понадобится, погибнуть на боевом посту — пока не придет помощь. К середине сентября американцы потеряли двенадцать тысяч человек.

Правые республиканцы возложили вину на президента Трумэна, который втянул страну в войну.

— Американские парни умирают в Корее, — утверждал сенатор Маккарти, — потому что группа неприкосновенных в Государственном департаменте саботировала программы помощи для Азии. Правление Рузвельта и Трумэна — это два десятилетия измены.

Проигравший президентские выборы Томас Дьюи потребовал, чтобы госсекретарь Дин Ачесон ушел в отставку, потому что «кровь наших парней, раненных и убитых в Корее, на его совести».

Президенту потребовался надежный министр обороны.

6 сентября в Белом доме появился Джордж Маршалл, уже пенсионер. Трумэн попросил Маршалла вернуться на государственную службу и стать министром обороны.

— Я готов, — просто сказал Маршалл. — Но я бы хотел, чтобы вы подумали над тем, как мое назначение может сказаться на вас и вашей администрации. Меня все еще упрекают за падение правительства Чан Кайши. А я хочу помочь вам, а не навредить.

Потрясенный его словами, Трумэн писал жене: «Можешь представить, чтобы кто-то другой сказал нечто подобное?»

Маршалл не мог отказать Трумэну. В сентябре он возглавил военное ведомство, чтобы помочь Трумэну в самые трудные дни. По закону военнослужащий мог занять пост министра только через десять лет после отставки. Президент попросил конгресс сделать исключение для Маршалла.

В Корее развернулись уже шесть американских дивизий. Выполняя решение Совета Безопасности ООН, Англия отправила в Корею бригаду. Австралия прислала батальон. За ними последовали филиппинский, голландский, таиландский и канадский батальоны. Турция выставила бригаду, Франция — усиленный батальон, Новая Зеландия — артиллерийский дивизион, Бельгия, Греция, Колумбия и Эфиопия — по батальону.

Командовать войсками президент Трумэн поручил генералу Макартуру. Потомственный военный Макартур был легендарной личностью. Он никогда и ничего не боялся. В Первую мировую войну он даже под обстрелом ни разу не надел каску. Вторую мировую он провел на Тихом океане, сначала отступая перед превосходящими силами японской армии, а потом громя их. Когда японцы капитулировали, Дуглас Макартур сказал своим офицерам:

— Да, джентльмены, обратная дорога была долгой.

И он показал рукой на труп японского солдата:

— Вот такими они мне нравятся.

Военное министерство предложило Макартуру классическую схему действий в Корее: разместить американские войска в тылу отступающей южнокорейской армии, чтобы остановить отступление. Генерал принял неожиданное и смелое решение.

Ранним утром 15 сентября его войска высадились в тылу северокорейской армии под Инчхоном. В высадке участвовали двести шестьдесят два корабля. В бой вступили семьдесят тысяч солдат и офицеров 10-го корпуса. Это была одна из тех операций, которые меняют ход войны. Одним ударом генерал Макартур перерезал линии снабжения северных корейцев и ударил им в спину. Через одиннадцать дней американцы отбили Сеул. К концу сентября половина северокорейской армии сражалась с перевернутым фронтом.

1 октября американские войска вышли к 38-й параллели. Армия Ким Ир Сена, охваченная паникой, развалилась. Американцам открылась дорога на Пхеньян, который северные корейцы, отступая, сдали без боя.

Помощник Ким Ир Сена признался советскому послу Штыкову, что у его шефа «настроение подавленное и даже пораженченское. Война проиграна, и, если не помогут извне, Советский Союз потеряет Корею».

13 октября Штыков доложил в Москву:

«Проведена эвакуация из Пхеньяна правительственных учреждений и дипломатического корпуса. Население массами покидает Пхеньян и уходит на север. В связи с непрерывными бомбардировками и продвижением лисынмановских и американских войск настроение населения подавленное. Наблюдается растерянность и бесперспективность как среди населения, так и в правительственных кругах.

Среди населения, в армии и даже среди руководящих работников распространены разговоры о том, почему Советский Союз не помогает Корее всеми своими вооруженными силами, в частности штурмовиками, в то время как США помогают Ли Сын Ману. Корейские офицеры заявляют, что им нужны не советы, а реальная помощь».

Ким Ир Сен умолял Сталина вмешаться в войну. Сталин переадресовал просьбу Мао Цзэдуну. Мао тоже не хотел посылать войска, ответил, что это чревато опасностью большой войны. Сталин решил, что остатки северокорейской армии придется вывозить из страны.

13 октября он просил передать Ким Ир Сену: «Дальнейшее сопротивление бесполезно. Вам следует готовиться к полной эвакуации в Китай или Советский Союз».

Казалось, Сталин даже смирился с поражением Северной Кореи, с тем, что американские войска выйдут на советскую границу. Вождь говорил членам политбюро:

— Ну что ж, пусть теперь на Дальнем Востоке будут нашими соседями Соединенные Штаты. Они туда придут, но мы воевать с ними сейчас не будем. Мы еще не готовы.

А в Вашингтоне шла дискуссия — остановиться на 38-й параллели или продолжать войну, чтобы окончательно разгромить северокорейскую армию?

Трумэн решил встретиться с Макартуром. Все заметили, что генерал не откозырял Верховному главнокомандующему и что у него был расстегнут воротник рубашки. Зато у генерала были только хорошие новости. Пхеньян будет взят через неделю. Война скоро закончится. В начале следующего года ООН сможет провести в Корее выборы. После чего американские войска уйдут.

— Военная оккупация ничего не дает, — уверенно сказал Макартур. — Все оккупанты терпят неудачу.

Возник вопрос о военнопленных: в американском плену оказалось примерно шестьдесят тысяч северных корейцев.

— Они самые счастливые корейцы во всей стране, — сказал Макартур. — Впервые в жизни они накормлены и умыты.

Американцы, впрочем, совершили крупную политическую ошибку. Макартуру следовало вовремя остановиться, но высокомерный генерал доказывал, что противника нужно полностью разгромить, чтобы поскорее закончить войну. И американцы приблизились к китайской границе.

Теперь Мао Цзэдун решил, что Соединенные Штаты намерены не только захватить весь Корейский полуостров, но и вторгнуться в Китай, чтобы его свергнуть. Он решил преподать урок американцам. Мао предпочел не ждать, пока американцы разгромят Ким Ир Сена и возьмутся за него самого, и приказал армии вступить в дело.

30 сентября глава китайского правительства Чжоу Эньлай сделал совершенно ясное предостережение:

— Китайский народ не потерпит иностранной агрессии и не будет равнодушно наблюдать за тем, как соседи становятся жертвой империалистов.

3 октября Чжоу Эньлай пригласил посла Индии и просил передать Соединенным Штатам, что, если войска ООН пересекут 38-ю параллель, Китай придет на защиту Северной Кореи. В Белом доме эти предупреждения пропустили мимо ушей. Президент Трумэн и государственный секретарь Ачесон пребывали в уверенности, что заявления Пекина — блеф. ЦРУ докладывало, что «нет никаких свидетельств того, что китайские коммунисты намерены полномасштабно участвовать в войне в Корее».

6 октября 1950 года политбюро ЦК компартии Китая приняло решение отправить в Корею «добровольцев».

Макартур обещал Трумэну:

— Я считаю, что сопротивление прекратится к Дню благодарения. Тех, кого мы не успеем уничтожить, прикончит зима. Они сражаются, чтобы спасти лицо. Восточные люди предпочитают потере лица смерть.

Трумэн спросил:

— Каковы шансы, что китайцы и русские вмешаются?

— Они невелики, — уверенно ответил генерал. — Если бы они вступили в дело в первый или второй месяц войны, это могло иметь решающий характер. Теперь мы не боимся интервенции. Мы лучшие.

18 октября первый отряд китайских войск, названный добровольческим, перешел через реку Ялуцзян. 21 октября китайцы уже вступили в боевые действия. Атака ста пятидесяти тысяч китайских «добровольцев» была настолько неожиданной для американцев, что они отошли на юг, подрывая железные дороги.

Когда китайцы вступили в войну и северяне опять перешли в наступление, в Сеуле опять возникла паника — и последовали новые расстрелы противников режима, проходившие на глазах иностранных дипломатов. Те запротестовали, и расстреливать стали без свидетелей. Журналисты писали о том, что происходит, но американское и британское правительства старались, чтобы такие материалы не появлялись в прессе. Иначе возник бы закономерный вопрос: зачем сражаться за диктатора Ли Сын Мана, который ведет себя так же, как и его враги-коммунисты?

Через три дня после вступления китайского экспедиционного корпуса в войну председатель Комитета начальников штабов генерал Омар Брэдли сказал Трумэну, что, по сообщениям Макартура, положение ужасное: началась совсем другая война. Макартур требовал подкрепления и предлагал отправить в Корею китайские войска с Тайваня. Командовавший китайскими войсками маршал Пэн Дэхуай был уверен, что наголову разгромит американцев. Мао приказал ему сбросить американцев в море.

На пресс-конференции 30 ноября 1950 года Трумэн с угрозой заявил:

— Соединенные Штаты будут противостоять коммунистической экспансии и остановят агрессию в Корее. Мы примем все необходимые меры.

Иногда он говорил быстрее, чем думал. Начинал отвечать, не дослушав вопроса. Его прямо спросили, обсуждается ли вопрос об использовании атомного оружия. Трумэн сразу ответил:

— Вопрос-то всегда обсуждается. Но я бы не хотел, чтобы бомбу пустили в ход.

Трумэн выразился так неудачно, что создалось впечатление, будто генерал Макартур уже получил право пустить в ход ядерное оружие. Когда пресс-конференция окончилась, журналисты бросились к телефонам: паника возникла по всему миру.

Британский премьер-министр Клемент Эттли примчался в Вашингтон и 4 декабря пришел к Трумэну. Он настаивал на том, что без него нельзя принимать решение об использовании ядерного оружия. Это требование Трумэн отверг. Он только обещал загодя уведомить главу британского правительства. Премьер Эттли предложил Трумэну вообще оставить Дальний Восток ради спасения Европы. Но для Трумэна ядерная бомба была всего лишь средством шантажа.

— Наши дома, наша страна, все, во что мы верим, в опасности, — говорил Трумэн. — Эта опасность исходит от правителей Советского Союза. При этом мы не считаем, что война неизбежна. Между свободным миром и Советским Союзом нет такого конфликта, который нельзя было бы разрешить мирным путем. Мы сделаем все, чтобы избежать войны, но не станем заниматься умиротворением. Опыт Мюнхена показал, что умиротворением безопасности добиться нельзя.

В начале 1950 года во время опроса общественного мнения тридцать процентов американцев сказали, что холодную войну выигрывает Россия, и только девять процентов полагали, что верх берут Соединенные Штаты. Боевые действия на Корейском полуострове усилили антисоветские настроения.

Советское посольство в Вашингтоне 18 сентября 1950 года докладывало министру Вышинскому о политическом положении в США:

«Агрессивная война, ведущаяся Соединенными Штатами Америки против корейского народа, используется администрацией Трумэна в целях интенсивной и всесторонней подготовки третьей мировой войны.

14 августа группа грузчиков порта Нью-Йорка отказалась разгружать прибывшую из СССР партию крабового мяса на том основании, что груз — советского происхождения. 18 августа эти же грузчики отказались разгружать прибывшую из СССР партию мехов. За этим последовал целый ряд подобных случаев, и бойкот был распространен на товары, прибывающие из стран народной демократии… Вслед за грузчиками портов товары советского происхождения отказались сгружать и грузчики авиационных линий.

16 августа американская пароходная компания «Ю. С. лайнс» объявила, что впредь она не будет перевозить никаких грузов из Советского Союза или в Советский Союз. Даже груз, адресованный нашему посольству, прибывший в Нью-Йорк на пароходе «Баторий» 7 сентября, не был выгружен и ушел на этом пароходе обратно»…

Сталин войска в Корею не послал. Но разрешил перебросить в Китай истребительный авиакорпус, чтобы советские летчики прикрыли с воздуха китайские войска. Они жили в бывших японских казармах, где не было ни водопровода, ни канализации. Носили форму китайской армии.

«Корпусное начальство поначалу потребовало вести радиообмен в воздухе только по-китайски или по-корейски, — вспоминал командир авиаполка Герой Советского Союза полковник Евгений Пепеляев. — Летному составу выдали блокноты с русской транскрипцией слов-команд. Я сразу и решительно отказался выполнять это распоряжение: попробуйте сами в воздушном бою управлять звеном или эскадрильей и даже просто выполнять команды по разговорнику. В 176-м гвардейском полку командир оказался сговорчивее, и в первом же бою с управлением «по-китайски» соседи потеряли МиГ-15. Китайскую азбуку нам тут же отменили.

Нас переодели в синие брюки и горчичного цвета суконные куртки и шинели. Летчикам выдали подобие меховых шапок и почему-то красные хромовые сапоги, которые при покидании самолета с парашютом слетали с ног. Пришлось на первую же зарплату переодеваться в штатское, а летать в своих куртках. Правда, красные сапоги летчики быстро поменяли на солдатские меховые сапоги из грубой кожи, но теплые и, главное, со шнуровкой, не слетят».

Появление истребителей МиГ-15 было неприятным сюрпризом для американцев. Советским летчикам запретили летать над Желтым морем и преследовать противника дальше ста километров от линии фронта. Сталин приказал, чтобы ни один летчик не попал в руки врага. 1 октября 1950 года Сталин телеграфировал послу Штыкову и главному военному советнику генерал-лейтенанту Васильеву: «При организации работы наших военных советников в дальнейшем Вам надлежит принять все меры к тому, чтобы ни один военный советник, как указывалось это ранее, не попал в плен. О принятых мерах донести».

Желание Сталина скрыть советское участие в войне полностью совпадало с намерениями американцев. В Вашингтоне сделали все, чтобы это осталось тайной. Иначе американское общество потребовало бы каких-то действий, а в Вашингтоне не хотели, чтобы локальный конфликт перерос в прямое столкновение США и СССР.

Американский президент надеялся, что война в Корее останется локальным конфликтом. Трумэн отказывался посылать в Корею значительные силы, побаиваясь, что Сталин затеял эту войну как отвлекающий маневр, чтобы оттянуть туда все американские силы, и тогда нанести удар в Европе. Страны НАТО тоже боялись, что Соединенные Штаты увязнут в Корее.

28 ноября на заседании Совета национальной безопасности министр обороны Джордж Маршалл твердо сказал:

— Большая война с Китаем невозможна. Мы попадем в ловушку, расставленную нам русскими. Это потребует мобилизации всех сил и оставит Европу беззащитной перед советским вторжением. Надо сделать все возможное, чтобы ограничить войну.

Трумэн считал, что единственный выход — переговоры о перемирии.

Генерал Макартур, униженный необходимостью отступать, считал иначе. С его точки зрения, большая война уже началась. Дуглас Макартур не понимал, почему, если он имеет в арсенале такое оружие, ему запрещают применить его на поле боя. Он предлагал объявить Китаю войну и сбросить от тридцати до пятидесяти атомных бомб на Маньчжурию и крупные города.

За два дня до Рождества на дороге погиб командующий 8-й армией генерал Уолтон Уолкер: его джип врезался в южнокорейский грузовик. Его сменил прилетевший из Вашингтона генерал Мэтью Риджуэй. Он сумел остановить отступление. Фронт стабилизировался без применения ядерного оружия. Напряжение спало. Как выразился Дин Ачесон, «пока генерал Макартур воюет с Вашингтоном, генерал Риджуэй сражается с врагом». В начале 1951 года 8-я армия начала успешное наступление и 12 марта во второй раз отбила Сеул. К концу марта войска вышли к 38-й параллели и остановились. Превосходство американских войск в технике и огневой мощи над китайскими ополченцами было очевидным. Началась позиционная война на истощение.

«Во время ужина, — писал Сталину советский посол в Пекине Павел Юдин, — Мао Цзэдун говорил о войне в Корее, указывал на то, что американцы, к сожалению, не хотят вести больших сражений. Главная наша задача в Корее — как можно больше уничтожить живой силы американцев. Мы, говорил Мао Цзэдун, не против того, чтобы война в Корее затянулась…»

15 марта 1951 года генерал Макартур нарушил приказ Трумэна и дал интервью, в котором критиковал Вашингтон за то, что 8-ю армию остановили и не дали ей завершить объединение Кореи.

24 марта Макартур, никого не поставив в известность, предъявил Мао Цзэдуну ультиматум, обещав расширить масштабы войны и полностью разгромить китайскую армию. Усилия Трумэна относительно перемирия пошли прахом.

Президент был возмущен: «Макартур не оставил мне выбора — я не мог больше терпеть его неподчинение». Рузвельт тоже с опаской относился к Макартуру, но не решился сместить его с должности. Амбициозного генерала побаивались в Вашингтоне. Гарри Трумэн оказался более волевым человеком и уволил генерала.

— Вопрос, который мы должны перед собой поставить, звучит так, — говорил Трумэн, обращаясь к стране, — можно ли сорвать захватнические планы Советского Союза без большой войны? Наша страна и наши союзники в ООН считают, что лучшим средством явится победа в корейской войне. Генерал Макартур с этим не согласен. Поэтому я принял решение отправить генерала в отставку, чтобы больше не было сомнений в целях нашей политики. Мне было не просто принять это решение, потому что генерал Макартур — один из выдающихся наших полководцев. Но мир во всем мире важнее.

Трумэн предполагал, что грянет буря, но и представить себе не мог, что начнется в стране! Для многих американцев Макартур был настоящим героем. Сенатор Никсон потребовал немедленно вернуть генералу его должность. Сенатор Дженнер заявил, что страна «в руках тайной клики, которой руководят русские шпионы». Сенатор Маккарти предположил, что Трумэном управляют «бурбон и бенедиктин». В сенате заговорили об импичменте. Законодательные собрания четырех штатов — Флориды, Мичигана, Иллинойса, Калифорнии — заклеймили решение президента.

5 апреля спикер палаты представителей Джозеф Мартин зачитал письмо от Макартура: «Если мы проиграем войну против коммунизма в Азии, падение Европы неизбежно. Если мы победим, Европа, скорее всего, избежит войны и сохранит свободу. Вот почему мы должны победить. Ничто не заменит победу».

Генерала Макартура пригласили выступить перед конгрессом. Он говорил тридцать четыре минуты. Его тридцать раз прерывали аплодисментами.

— Когда я вступил в вооруженные силы, — говорил Дуглас Макартур, — это было исполнением всех моих детских мечтаний и надежд. Надежды и мечтания давно развеялись. Но я все еще помню слова одной из самых популярных в военной среде баллад, в которой говорилось: «Старые солдаты не умирают, они просто исчезают». И, как старый солдат из этой баллады, сейчас я завершаю свою военную карьеру и просто исчезаю — старый солдат, который старался исполнять свой долг так, как повелел исполнить его сам Господь. Прощайте.

У многих на глаза навернулись слезы. Это был звездный час Макартура. Его встречали так, как не встречали в сорок пятом генерала Дуайта Эйзенхауэра, вернувшегося из поверженной Германии. Но это восторженное отношение довольно быстро сошло на нет, и политиком бывший генерал не стал.

Американские бомбардировки разрушали линии связи северокорейской армии. Радиопередатчиков и приемников не хватало. Требования секретности не соблюдались. Примитивные коды северных корейцев взламывались за несколько часов. Поэтому о некоторых операциях северных корейцев американское командование узнавало заблаговременно. Очень полезными оказались радиоперехваты, которыми делились южные корейцы, а потом и тайваньцы, следившие за переговорами китайских войск в Корее. Но американцы не слишком доверяли своим азиатским союзникам. Поэтому больше всего полагались на данные аэрофотосъемки и допросы пленных.

Корейские моряки сообщили американцам, что китайцы проложили линию связи между полуостровом Шаньдун и Дайреном в Маньчжурии. По этой линии шли переговоры между командованием китайских войск в Китае и Пекином. Желтое море неглубокое, американские моряки нашли кабель и топором вырубили порядочный кусок. Китайцам пришлось использовать радиотелетайп, переговоры по которому можно перехватывать, и это открыло перед американской разведкой большие возможности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.