Истерика в особо крупных масштабах

Истерика в особо крупных масштабах

Казнь была назначена на одиннадцать часов вечера в пятницу 19 июня 1953 года. Возник спор: кого казнить первым? Сотрудники Федерального бюро расследований, которые вели это дело, предложили сначала усадить на электрический стул Этель Розенберг. Тогда ее муж Юлиус, более слабый характером, не выдержит и расскажет то, что он скрывает. Но директор ФБР Эдгар Гувер отверг это предложение: не может быть и речи, чтобы женщину, мать двоих детей, казнили, а ее мужа оставили в живых.

Президент Дуайт Эйзенхауэр сказал Гуверу, что, если Розенберги в последний момент изъявят желание дать показания, он отменит смертный приговор. Договорились так: супругов спросят по отдельности, не хотят ли они признаться. Если да, их жизнь спасена. Даже если кто-то из них уже на электрическом стуле захочет говорить, казнь отменят.

Эдгар Гувер до последнего верил, что Этель Розенберг сломается, — ни одна мать не захочет оставить детей сиротами. Но директор ФБР ошибся. Перед казнью к ней привели раввина. Он сказал ей:

— Двое твоих детей останутся сиротами, но у тебя еще есть шанс, дай показания, которые от тебя ждут!

Она ответила:

— Я невиновна и лгать не стану.

Судьба Юлиуса и Этель Розенберг решилась, когда арестованный в Англии физик-атомщик и агент советской разведки Клаус Фукс опознал на одной из фотографий Гарри Гоулда, своего связника в сорок четвертом — сорок пятом годах. Так следователи ухватились за конец длинной цепочки.

Гарри Гоулд признался, что десять лет работает на советскую разведку. Совершенно случайно агент ФБР показал ему фотографию инженера Дэвида Грингласса, который работал в Лос-Аламосской лаборатории, где создавалась ядерная бомба. Грингласса подозревали всего лишь в похищении урана. Многие тогда в Лос-Аламосе крали куски урана. Не понимая, как опасна радиация, использовали их в качестве пепельницы. Гарри Гоулд сказал, что Грингласс тоже советский агент.

А Дэвид Грингласс сообщил, что передавал секретные документы советской разведке через мужа своей сестры радиоинженера Юлиуса Розенберга, который его и завербовал. В ФБР пришли к выводу, что именно Розенберг руководит шпионской сетью. Его жену Этель арестовали только для того, чтобы давить на обожавшего ее Юлиуса.

Этель Розенберг прекрасно пела. Она могла бы стать оперной певицей. Они с мужем очень любили друг друга, объединяли их не только чувства, но и общие политические взгляды, стремление к справедливости. Они были на стороне республиканцев, когда в Испании вспыхнул мятеж и началась гражданская война. Они поддерживали Советский Союз, который сражался против гитлеровской Германии.

Судья установил сумму залога в сто тысяч долларов за каждого, сумма неподъемная для семьи, так что Этель и Юлиус остались за решеткой до суда. Детей арестованных передавали от родственников к родственникам, пока они не оказались в детском доме в Бронксе. Этель страдала из-за детей, плакала по ночам в камере.

Суд над Розенбергами начался 6 марта 1951 года и продолжался три недели. Адвокат Эмануэль Блох выбрал неверную тактику защиты. Он не отрицал факт шпионажа, он только отрицал, что его подзащитные работали на советскую разведку. Он отказался от перекрестного допроса Гарри Гоулда. Не обратил внимание присяжных на противоречия в показаниях Дэвида Грингласса — до суда и на самом процессе.

Юлиус Розенберг напрасно отказывался отвечать, когда его спрашивали о политических взглядах и принадлежности к компартии. Его молчание не понравилось присяжным. Этель, как преданная жена и мать двоих детей, которых у нее отобрали, могла рассчитывать на сочувствие. Но на суде она показалась холодной и бесчувственной.

Дэвид Грингласс все признал и согласился дать показания против Юлиуса Розенберга. Против Этель у обвинения ничего не было. Тогда надавили на Рут Грингласс (в девичестве Принтц). Ей угрожали: если она не даст показания против Этель, ее тоже могут посадить. И она рассказала, что в сентябре 1945 года Этель Розенберг писала донесение под диктовку Дэвида Грингласса. Это позволило главному обвинителю на процессе заявить:

— Описание устройства атомной бомбы, предназначенное для Советского Союза, было напечатано на машинке обвиняемой Этель Розенберг в ее квартире. То же самое она делала и в других случаях, когда, сидя за этой пишущей машинкой, действовала против ее собственной страны и во имя интересов Советского Союза.

Дэвида Грингласса приговорили к пятнадцати годам тюрьмы. Он отсидел десять. Его жену Рут, как и обещали агенты ФБР, не тронули. Она умерла 7 апреля 2008 года в возрасте восьмидесяти трех лет. Четыре десятилетия она прожила в Нью-Йорке под другим именем.

Жюри вынесло вердикт за один день. 29 марта 1951 года присяжные признали Розенбергов виновными. Вынесение приговора судья назначил на 5 апреля. Ему предстояло определить меру наказания. В министерстве юстиции и в ФБР сошлись во мнении, что смертного приговора Этель нужно избежать. Казнить мать двоих детей, обречь их на сиротство — это произведет плохое впечатление. Достаточно приговорить Этель к двадцати пяти или тридцати годам тюрьмы, и Юлиус даст признательные показания.

Судья Кауфман сказал потом, что перед вынесением приговора советовался с Богом. Прокурор впоследствии утверждал, что судья советовался с ним и он посоветовал казнить Этель Розенберг:

— Она хуже Юлиуса. Она умнее его. Она все это придумала.

Судья приговорил обоих к смертной казни на электрическом стуле. Он сказал, что преступления, совершенные подсудимыми, хуже убийства:

— Отдав русским секрет атомной бомбы, вы спровоцировали коммунистическую агрессию в Корее. В результате уже погибли пятьдесят тысяч человек, и кто знает, возможно, миллионам невинных людей придется заплатить за ваше предательство. Совершив предательство, вы изменили ход истории не в пользу вашей родины.

Не было никаких оснований связывать деятельность Розенбергов с войной в Корее. И вряд ли информация, собранная Дэвидом Гринглассом, помогла советским физикам раскрыть секреты атомной бомбы…

Процесс апелляции занял два года, но пересмотра приговора добиться не удалось. Какой мукой была для Этель Розенберг разлука с детьми, которым она писала из тюрьмы! Иногда адвокат привозил их на свидание.

Американские послы в европейских странах предупреждали, что исполнение смертного приговора Розенбергам серьезно повредит Соединенным Штатам в глазах общественного мнения. Тем не менее Дуайт Эйзенхауэр отклонил просьбу о смягчении наказания:

— Розенберги выдали врагу атомные секреты, обрекли на смерть множество людей, поэтому я в это дело вмешиваться не стану.

Борец против коммунизма вице-президент Ричард Никсон тем более был сторонником казни Розенбергов.

— Многие люди, — говорил вице-президент, — задаются вопросом: к чему все эти разговоры, если мы имеем дело с кучкой предателей? Я слышу слова: «Они крысы, почему бы нам их просто не пристрелить?» Я согласен с тем, что коммунисты — крысы. Но если ты собрался стрелять по крысам, надо стрелять сразу!

В Америке было много демонстраций против казни. Впрочем, были и те, кто требовал их смерти, кто ходил с плакатом: «Казните Розенбергов и отправьте их кости в Россию!»

Они не пожелали купить себе жизнь путем признания подлинных и мнимых прегрешений. Казнь была назначена на одиннадцать часов вечера в пятницу 19 июня 1953 года. Адвокат Блох пытался еще оттянуть казнь, сказав, что невозможно казнить обоих во время еврейского Шаббата, что противоречит установлениям иудаизма.

Судья Кауфман, верующий человек, просто передвинул время казни на восемь часов вечера — до есть до начала Шаббата. Тогда выяснилось, что к назначенному времени не поспевает электрик, который занимается электрическим стулом. Эдгар Гувер распорядился отправить за ним вертолет и охрану.

После казни свидетели описали, как это происходило:

— Они сели в кресла сами, без помощи охранников. Этель пожала руку надзирательнице, которая была с ней все это время, а потом ее поцеловала. Юлиус Розенберг умер быстро, за пару минут. Этель умирала тяжелее. Решив, что она мертва, охранники стали снимать электроды и ремни, а потом пришлось надевать их заново и давать ей новый разряд. От ее головы пошел дым. Ее еще раз осмотрели и признали мертвой. Прошло четыре минуты.

Агенты ФБР признавались потом:

— Мы не хотели, чтобы они умерли. Мы хотели, чтобы они заговорили.

У них был с собой список вопросов на тринадцати страницах, которые они собирались задать Юлиусу Розенбергу. И только один вопрос касался Этель: «Ваша жена знала о том, чем вы занимаетесь?»

Виновны или невиновны были Розенберги? Он был агентом советской разведки. Это подтвердил его связной — офицер разведки Герой Советского Союза Александр Феклисов. Но Юлиус Розенберг не имел отношения к ядерному шпионажу. Его наказали за тех других, кто не попался. Его жена знала, что он делает, но сама не была шпионкой. Едва ли в другой ситуации их посадили на электрический стул. Казнь Розенбергов стала печальным и трагическим следствием того, что именуют маккартизмом и что было неминуемым порождением холодной войны…

Американцы частично расшифровали переписку резидентуры советской разведки с центром. Из расшифрованных телеграмм следует, что Юлиус Розенберг работал на Москву. Но американцы очень долго скрывали успех своих дешифровщиков. Федеральное бюро расследований располагало доказательствами виновности Розенбергов, но не могло представить их суду, чтобы сохранить тайну «Веноны».

«Венона» — это кодовое название операции американской электронной разведки по расшифровке перехваченных советских шифртелеграмм. Уже в 1943 году американские дешифровщики приступили к работе над перехваченными телеграммами — это был радиообмен между советскими учреждениями в Соединенных Штатах и Москвой.

Устойчивая радиосвязь резидентуры советской разведки в Вашингтоне с Москвой установилась только в начале 1941 года. Летом радисты принимали три четверти передач, а зимой одну из десяти.

Советские шифровальные системы были очень сложными. Практически их нельзя было расшифровать. Но американцам помогла грубая ошибка. При отправке телеграмм использовались кодовые книги, а затем еще и одноразовые шифрблокноты. Это двойное кодирование гарантировало надежность. Но каждую страницу шифр-блокнота, составленную по закону случайных цифр, можно использовать только один раз.

С началом войны объем переписки резко возрос, шифрблокнотов не хватало. Перебросить из Москвы в условиях военного времени достаточный запас оказалось невозможно, и в резидентуре приняли решение использовать отдельные страницы дважды. Помогли американцам и финны. 22 июня 1941 года они ворвались в советское консульство в городе Петсамо и захватили полусгоревшие кодовые книги дипломатической переписки, а также кодовые книги военной и военно-морской разведки. Шифровальщики пытались их сжечь, но не успели.

Относительно дальнейшей судьбы трофея есть две версии.

По одной, финны передали полуобгоревшие книги немцам, но те были слабы в расшифровке кодов. 10 мая 1945 года американские разведчики обнаружили эти блокноты в архиве немецкой радиоразведки в Саксонии.

По другой версии, в ноябре 1944 года начальник американской разведки Уильям Донован заплатил финнам за книгу и другие шифровальные материалы десять тысяч долларов. Об этом узнал государственный секретарь Эдвард Стеттиниус. Он возмутился: Соединенные Штаты заподозрят в шпионаже против союзника! И приказал вернуть шифрблокноты Советскому Союзу. Донован неохотно исполнил приказ, но копии документов передал армейской службе радиоразведки.

К концу войны в американской электронной разведке насчитывалось десять тысяч человек. Несколько лет шла упорная работа с советскими телеграммами. Три года аналитик Мередит Гарднер бился над русскими кодами. Первый успех пришел в 1948 году. В расшифрованной части телеграмм упоминались триста сорок девять американцев, которые сотрудничали с советскими разведчиками.

В конце 1948 года Гарднер сообщил Федеральному бюро расследований, что в министерстве юстиции США действует советский агент. Эта женщина работала в офисе министерства в Нью-Йорке, а в январе 1945 года была переведена в Вашингтон.

Под эти данные подходила Джудит Коплон из сектора регистрации иностранных агентов. Она имела доступ к докладам ФБР о выявленных советских агентах. Ее взяли под наблюдение. Раз или два раза в месяц она приезжала в родной Нью-Йорк. Выяснилось, что она проводила время не только с родными, но и встречалась с советским гражданином. Это был Валентин Алексеевич Губичев, работавший в Секретариате ООН. Он приехал в Соединенные Штаты летом 1946 года вместе с женой Лидией Назаровной и дочерью Виолеттой.

В ФБР изготовили фальшивый документ, который казался очень важным, и в пятницу 4 февраля 1949 года он оказался на столе Джудит Коплон, которая собиралась в Нью-Йорк. Когда она встретилась с Губичевым, их задержали. В ее сумочке обнаружили двадцать восемь документов, позаимствованных в ФБР, в том числе и дезинформация, подготовленная для нее, и написанная ею самой записка: «Я не смогла (и не думаю, что смогу в будущем) раздобыть сверхсекретный документ ФБР, о котором я говорила…»

Ее защитник выдвинул забавную версию — документы понадобились Джудит Коплон для написания романа. А что касается встреч с Валентином Губичевым, то она просто по уши влюблена в него.

На предварительных слушаниях судья назначил залог за Губичева в сто тысяч долларов. 5 марта 1949 года посол Александр Семенович Панюшкин (и одновременно резидент внешней разведки в Вашингтоне) отправил в Москву запись своей беседы с заместителем государственного секретаря Джеймсом Уэббом:

«Я заявил Уэббу, что Губичев является советским гражданином, въехавшим в Соединенные Штаты Америки по дипломатическому паспорту, и что на основании существующего положения Губичев, как дипломат, пользуется правом дипломатического иммунитета…

Уэбб заявил мне на это, что если бы Губичев был или работником советского посольства, или членом советской делегации в Объединенных Нациях, то Губичев пользовался бы дипломатическим иммунитетом, но поскольку он является работником Секретариата Объединенных Наций, то на него (Губичева), согласно разъяснениям, полученным из Объединенных Наций, не распространяется положение дипломатического иммунитета…

Я еще раз потребовал от Уэбба принятия соответствующих мер к немедленному освобождению Губичева из-под ареста, причем мною было еще раз подчеркнуто, что Губичев не подсуден американскому суду и поэтому не может быть никакой речи об освобождении его под какой бы то ни было залог…»

Усилия посольства не помогли.

Судебный процесс подтвердил давние подозрения, что советская разведка использует аппарат ООН для шпионажа против Соединенных Штатов.

9 марта 1950 года Валентин Губичев был приговорен к пятнадцати годам тюремного заключения. Государственный департамент и министерство юстиции рекомендовали отложить исполнение приговора, если он покинет территорию Соединенных Штатов. 20 марта Губичева доставили на пароход «Баторий»…

Джудит Коплон тоже признали виновной. Впервые обвинительный приговор за шпионаж в пользу Советского Союза вынесли обладателю американского паспорта. Но на суде ФБР попало в ловушку. Защитник подсудимой потребовал приобщить к делу документы, на которые ссылается обвинение. Судья согласился с требованием защиты. Документы ФБР были обнародованы. Выяснилось много неприятного для ФБР. Когда агент сказал на суде, что телефоны Коплон не прослушивались, а потом выяснилось обратное, репутация ведомства Гувера сильно пострадала. Лжесвидетельствование считается в американском суде тяжким преступлением.

Гувер после этой истории приказал отделять внутренние досье ФБР (в которых содержатся данные прослушивания и многое другое) от досье, предназначенных для использования в суде. Решили, что в случаях использования подслушивающей техники на суде будет выступать агент, который этим не занимался. Он сможет честно ответить, что ему неизвестен источник информации.

5 декабря 1950 года апелляционный суд отменил приговор. Во-первых, ФБР незаконно прослушивало телефонные разговоры между Джудит Коплон и ее адвокатом. Во-вторых, ее арестовали, не имея ордера на арест.

Обвинение попало в трудное положение. Главным доказательством были расшифрованные советские телеграммы, но их держали в секрете и не могли представить суду. Без доказательств, полученных в рамках «Веноны», улик было явно недостаточно. Генеральная прокуратура не хотела рисковать новым судом, но Гувер уговорил генерального прокурора не отказываться от обвинений против Коплон.

Семнадцать лет, до того как в 1967 году все обвинения были наконец сняты, она считалась выпущенной под залог в сорок тысяч долларов, собранный ее семьей. Коплон не имела права голосовать на выборах, водить машину, и ей было запрещено покидать район ее постоянного местожительства в Нью-Йорке. Она даже не смогла пересечь реку Гудзон и побывать на могиле отца. При этом она успешно работала, вышла замуж и родила четырех детей.

Первые советские телеграммы, которые смогли прочитать американские дешифровщики, излагали секретные послания премьер-министра Уинстона Черчилля президенту Гарри Трумэну. Первое предположение — советский агент работает в британском посольстве в Вашингтоне. Подозрение пало на британского дипломата Доналда Маклина. Так была раскрыта уникальная агентурная сеть советской разведки в Великобритании, которая действовала много лет.

Доналд Маклин служил в британском посольстве в Париже до вступления в город немцев в 1940 году, потом — в центральном аппарате министерства иностранных дел. В мае 1944 года его перевели в британское посольство в Вашингтоне. Здесь Маклин руководил секретариатом и старательно посещал совещания, посвященные судьбе атомной энергии. Он отвечал за безопасность в британском посольстве и предупреждал сотрудников:

— Когда я веду деловые переговоры у себя в кабинете, я всегда выдергиваю телефонный шнур из розетки, потому что американцы наверняка нас прослушивают. А мы не хотим, чтобы они знали о нас все.

В ноябре 1948 — мае 1950 года Доналд Маклин служил в Каире, где у него случился нервный срыв. В отличие от Филби он не был прирожденным разведчиком. Его словно распирало. Время от времени он демонстративно говорил о своей приверженности коммунизму. Во время ужина с голландскими дипломатами в британском посольстве в Каире в 1950 году зашла речь о судьбе американца Элджера Хисса, которого обвинили в шпионаже. Маклин с жаром заговорил о том, что Хисс был совершенно прав, жертвуя интересами государства во имя идеалов коммунизма. Голландцы просто не верили своим ушам. Они отнесли его откровения то ли на счет особенностей характера британского дипломата, то ли на счет потребленных им без меры горячительных напитков.

В октябре 1950 года Маклин возглавил американский отдел в министерстве иностранных дел. Его друг (и тоже советский агент) Гай Бёрджесс занимал в Лондоне и Вашингтоне менее важные должности. Но в январе 1947 — июне 1948 года он был личным секретарем Гектора Макнейла, государственного министра, через стол которого проходило множество секретнейших документов.

Пожалуй, никогда в истории Кремль не получал такой объем высококачественной разведывательной информации. Вот главный вопрос, который интересует историков: в какой степени Сталин был в состоянии воспользоваться предоставленной разведкой возможностью заглянуть в умы западных политиков? Мог ли он понять их способ мышления и действия? Разведывательная информация подталкивала Сталина к более разумной и точной политике или, напротив, только усиливала его паранойю?

Судя по политике Кремля, верно последнее. Все правительственные учреждения искажают получаемую информацию — из-за бюрократической цепочки или в результате зацикленности на определенных взглядах. Сталинская администрация страдала обоими пороками одновременно.

В середине апреля 1951 года в Лондоне пришли к выводу, что Доналд Маклин работает на Москву. 17 апреля постоянный заместитель министра иностранных дел предложил, чтобы им занялась контрразведка МИ-5. Установили слежку. Но все происходило слишком медленно. Только 25 мая решили, что контрразведке стоит допросить Маклина. Англичане опоздали.

Когда стало ясно, что арест неминуем, Доналд Маклин получил сообщение, что спасение возможно — его охотно примут в Москве. Плохо понимая, что его ждет в сталинском Советском Союзе, он решил бежать. Опасаясь, что один он не справится, попросил сопровождать его другого советского агента — Гая Бёрджесса. В пятницу вечером, 25 мая 1951 года, Доналд Маклин и Гай Бёрджесс покинули Англию, сев на паром, который доставил их во Францию.

Генерал-майор Джон Киркман, руководитель разведывательного отдела британского верховного комиссара в Германии, предупредил американских контрразведчиков, что оба беглеца, вероятно, находятся в их зоне оккупации и будут пробиваться в советскую зону. Все американские и западногерманские службы были подняты на ноги. Проверялись туристические агентства, банки, автобусные остановки, поезда, билетные кассы, отели, пункты пересечения межзональных границ. Старательные немцы задержали двух показавшихся им подозрительными англичан. После долгого выяснения оказалось, что это агенты британской разведки, выполнявшие особое задание.

Когда Маклин и Бёрджесс добрались до Москвы, судьба обоих англичан решилась на заседании политбюро ЦК:

«1. Считать целесообразным принять в советское гражданство Маклина Д. и Бёрджесса Г. (под другими фамилиями) и разрешить им проживать в Советском Союзе.

2. Поселить Маклина и Бёрджесса в г. Куйбышеве и обязать Куйбышевский обком ВКП(б) (т. Пузанова) предоставить им квартиры по 3–4 комнаты каждому. Обязать МГБ СССР за счет секретных сумм оборудовать указанные квартиры, а также выплачивать Маклину и Бёрджессу по 4000 рублей в месяц в течение пяти лет до приобретения ими специальности.

3. Разрешить привлекать Маклина и Бёрджесса к эпизодической работе в издательстве иностранной литературы.

4. Обязать МГБ СССР обеспечить соответствующее наблюдение за Маклином и Бёрджессом».

Потом обоим разрешили обосноваться в столице. Но это немногим улучшило их жизнь. Гай Бёрджесс был самым несчастливым из пяти лучших агентов советской разведки на Британских островах. В Москве он получил паспорт на имя Джима Андреевича Элиота. Его гомосексуальные пристрастия, склонность к выпивке и авантюризму раздражали чекистов, которые за ним приглядывали.

Советской жизни он не выдержал. Попросил у КГБ разрешения вернуться в Англию, но этого никто не хотел. Он недолго прожил в Москве и умер, можно сказать, от тоски. Перед смертью Бёрджесс пожелал повидать своего друга Филби, но ему сказали, что Кима нет в Москве. А Филби даже не знал о его предсмертном желании.

Доналд Доналдович Маклин, как его называли в Москве, более спокойный по характеру, не обращался к руководству КГБ с наивными просьбами. Он работал в Институте мировой экономики и международных отношений Академии наук, писал книги и тихо возмущался социалистической действительностью. Жена от него ушла к Киму Филби, потом уехала из Советского Союза. Ее КГБ не удерживал. Маклин поначалу сильно пил, потом избавился от этого порока.

Бегство двух англичан усилило паранойю в Вашингтоне, где буйствовал сенатор-антикоммунист Маккарти. Он обвинял в антигосударственной деятельности не только дипломатов из Государственного департамента, но и разведчиков из ЦРУ. Там было достаточное количество высокообразованных аналитиков с либеральными взглядами.

Бегство Маклина и Бёрджесса сделало поголовную проверку британского государственного аппарата неминуемой. МИ-5 получила полицейские права, что противоречило британским традициям. Сестра Доналда Маклина Нэнси была замужем за американским дипломатом, который работал в посольстве в Каире. Он лишился должности. Младший брат Маклина Алан, работавший в министерстве иностранных дел, вынужден был под давлением уйти со службы.

С мая 1947 года проверяли всех чиновников. Британские военные боялись подрывных действий коммунистов. Комитет начальников штабов в 1951 году предупредил правительство о существовании в стране пятой колонны, такой же, что подорвала Сопротивление Франции в 1940 году.

Провал Доналда Маклина и Гая Бёрджесса погубил блистательную карьеру прирожденного разведчика Гарольда (Кима) Филби. Он, несомненно, наслаждался ролью человека, который водит за нос крупнейшие разведки мира — английскую и американскую. Он достиг вершины своей карьеры в сорок пятом, возглавив в английской секретной службе отдел, работающий против Советского Союза.

Филби передал в Москву имена всех агентов, которых в те годы англичане пытались заслать в социалистические страны. Вероятно, речь идет о сотнях людей, которых поймали и расстреляли. Когда Филби говорили об этом, он отмахивался: на войне как на войне. Впрочем, он знал, что ему самому смертная казнь не угрожает даже в случае разоблачения: в Англии в мирное время шпионов не казнят.

«Я способствовал тому, что одного очень неприятного человека выбросили с парашютом в Югославии, — вспоминал Филби, — но вместо того, чтобы сломать себе шею, он сумел вернуться назад».

Эти строчки из мемуаров многое говорят о самом Киме Филби, о той легкости, с какой он желал другим смерти…

После побега Бёрджесса и Маклина, с которыми он дружил, Киму Филби было велено отправиться в отставку. Но на него все еще распространялась корпоративная солидарность. Его уволили в июле 1951 года, выплатив выходное пособие. В октябре 1955 года один из депутатов обратился в палате общин к премьер-министру Энтони Идену — не намерен ли он выяснить подлинную роль Кима Филби, которого считают советским агентом. Через две недели, выступая в палате, министр иностранных дел Гаролд Макмиллан сказал, что нет никаких доказательств того, что Филби предал интересы страны.

Довольный Филби собрал в своей квартире журналистов.

— Так были ли вы третьим в шпионской сети? — спросили его корреспонденты.

— Нет, не был, — ответил Филби.

— А как вы считаете, этот третий человек существует?

— Без комментариев.

— Исчезновение Бёрджесса и Маклина все еще остается тайной. Вы можете пролить свет на эту историю?

— Не могу, — хладнокровно ответил Филби. — Во-первых, я связан законом, который запрещает мне раскрывать информацию, полученную на государственной службе. Во-вторых, дело Бёрджесса и Маклина затрагивает щекотливые вопросы межгосударственных отношений.

2 апреля 1954 года сотрудник советской разведки подполковник Владимир Петров, работавший под прикрытием должности третьего секретаря посольства в Сиднее, попросил у австралийских властей политического убежища. Петрова вызвали в Москву, он испугался возвращения на родину. Его жену Евдокию пытались отправить на родину двое крепких чекистов, называвших себя дипкурьерами. Фотографии, запечатлевшие, как ее тащат в самолет в Сиднее, обошли весь мир. Австралийская полиция все-таки не позволила вывезти ее в Москву: когда самолет сел для дозаправки в аэропорту Дарвина, «дипкурьеров» обезоружили, а Евдокию освободили.

Владимир Петров подтвердил, что Маклин и Бёрджесс, завербованные в тридцатых годах, сейчас живут в Москве. Об опасности их предупредил «третий человек» — еще один советский агент, занимающий в Лондоне высокое положение. В Англии вновь говорили о Бёрджессе и Маклине. Премьер-министру Энтони Идену пришлось сделать заявление в парламенте. Трудно было отрицать, что «третий человек» существует. Начался его поиск. Потом выяснится, что были еще и четвертый, и пятый…

Отношение англичан к собственным спецслужбам ухудшилось. Англичане перестали испытывать к разведчикам уважение. В свое время не только в самой Англии, но и в Соединенных Штатах существовал миф о блистательных возможностях британской разведки. Миф растаял. Британская публика приобрела вкус к разоблачениям спецслужб.

Несколько лет Филби просидел без работы. Парламент требовал расследования. Но Герберт Моррисон, который в марте 1951 года занял пост министра иностранных дел, сопротивлялся расследованию деятельности специальных служб, считая это опасным делом. Кроме того, он справедливо полагал, что и ему самому разведчики и контрразведчики говорят далеко не все.

Не сомневаясь в том, что Ким Филби работает на советскую разведку, англичане позволили ему в 1956 году перебраться в Бейрут в качестве корреспондента журнала «Экономист» и газеты «Обсервер». Это было сделано с благословения его друзей из разведки и министерства иностранных дел, которые считали, что с Филби обошлись несправедливо. Он был сыном знаменитого арабиста, и на Ближнем Востоке перед ним открывались многие двери. В журнале были им довольны. Но потом он начал сильно пить и требовал больше денег, чем приносил пользы.

Ким Филби говорил жене:

— Англия не стала бы великой империей, если бы англичане страдали брезгливостью. Именно отсутствие брезгливости да здоровый желудок помогли мне выжить на Востоке. Если бы ты только видела восточные базары, где мясо, рыба, фрукты — все скрыто под толстым слоем мух! Я помню очень вкусный суп, который ел в Турции. Но прежде чем приступить к еде, надо было выловить ложкой плавающих в нем мух…

В сентябре 1962 года возник скандал с Джоном Вэсселом, шифровальщиком военно-морской разведки, который несколько лет прослужил в британском посольстве в Москве. Гомосексуалист, он был завербован КГБ именно на этой основе. Ходили слухи о его близких отношениях с Томом Гэлбрейтом, заместителем министра по делам Шотландии. Гэлбрейт ушел в отставку, хотя слухи оказались ложными. А через четыре месяца, 23 января 1963 года, Ким Филби исчез из Бейрута. Больше сомнений не оставалось.

Жизнь в Советском Союзе оказалась для Кима Филби сплошным разочарованием. О материальной стороне комитет госбезопасности позаботился. Он получил четырехкомнатную квартиру в Трехпрудном переулке. Ему разрешили выписывать недоступную советским людям газету «Таймс» и присылали из Лондона любимый им мармелад из горьких апельсинов, но он-то рассчитывал, что продолжит службу в советской разведке. Об этом не могло быть и речи.

Мемуары Кима Филби, выпущенные в 1968 году, рисовали мастера шпионажа, который и поныне при деле. В реальности он жил в полной изоляции. Он был просто раздавлен, когда понял, что больше не нужен.

Он рассказывал жене о первых годах жизни в Москве:

— Ты не представляешь, какой я был несчастный человек. Я был переполнен информацией, и мне хотелось все отдать. Я писал бесконечные меморандумы, пока не понял, что они никому не нужны, их даже никто не читает.

В КГБ все равно не могли поверить, что британец до мозга костей может искренне работать на СССР. Вообще трудно установить, в какой степени Москва доверяла своим агентам. Похоже, разведывательные усилия Филби, Маклина и Бёрджесса в определенной степени пропали зря. Но в пропагандистской войне они были более чем удачным аргументом.

Киму Филби выдали вид на жительство в СССР — на подлинное имя и обычный советский паспорт на вымышленное — Андрей Федорович Федоров. Он с трудом выговаривал эту русскую фамилию, поэтому ему переделали паспорт на имя Андрея Федоровича Мартинса, указав, что он латыш и родился в Нью-Йорке.

Филби пил каждый день и, по словам его жены, «становился невменяемым». За ним постоянно следили. От кураторов из КГБ он постоянно ждал неприятностей. «Это было, — по словам его жены, — сочетание полицейского надзора с дружеской опекой».

Он томился от тоски и не жил, а доживал. Он пытался покончить с собой, перерезав вены. Только удачная женитьба на русской женщине скрасила его последние годы в Москве. Ким Филби и Джордж Блейк, женившись на русских, какое-то время встречались почти постоянно. Но Филби свысока смотрел на Блейка и обиделся, когда Блейк получил орден Ленина раньше, чем он сам. Они окончательно поссорились из-за их общей фотографии, которую сделал сын Филби и продал британским газетам.

Его жизнь стала лучше, когда председатель КГБ Юрий Андропов приказал позаботиться о Филби, чтобы сделать бегство в СССР более привлекательным делом. Это была инициатива ненавидимого теперь на Лубянке Олега Даниловича Калугина. В ту пору любимец Андропова и самый молодой генерал в КГБ, Олег Калугин возглавлял внешнюю контрразведку. В его обязанности входила вербовка агентуры в спецслужбах противника. Ему важно было довести до сведения потенциальных агентов, что в Москве их ждет райская жизнь.

Киму Филби позволили приехать в Ясенево, в здание разведки и выступить перед руководящим составом только один раз, в 1977 году. Сбылась его мечта — побывать в штаб-квартире советской разведки, на которую он столько лет работал. И он позволил себе пожаловаться:

— В конце шестидесятых был период, когда я считал, что мои возможности используются не полностью, и я чувствовал себя потерянным.

Руководитель британского отдела первого главного управления КГБ Михаил Петрович Любимов добился разрешения устроить нечто вроде семинара для своих сотрудников — раз в неделю молодые офицеры разведки собирались сначала на конспиративной квартире, затем дома у Филби, чтобы его послушать. Он учил тому, как надо вести себя в британском обществе.

Еще один крупный советский агент — Энтони Блант, известный британский искусствовед, хранитель Королевской галереи, устроил свою жизнь лучше. Он отказался бежать в Москву и пошел на сотрудничество с английской контрразведкой, многое рассказал, благодаря чему остался на родине, сохранил свободу и привычный образ жизни…

А в Соединенных Штатах громкий шпионский скандал начался с того, что женщина по имени Элизабет Бентли в конце августа 1945 года вошла в помещение бюро ФБР в Нью-Хэвене, штат Нью-Хэмпшир, и сообщила специальному агенту, что она несколько лет была курьером советской шпионской организации. Она не походила на Мата Хари. Блондинка, тридцать семь лет, выглядела старше из-за лишнего веса. Что заставило ее пойти в ФБР? Считается, что после смерти ее любовника она разочаровалась в коммунизме. Нервы у нее явно были не в порядке.

Рассказ ее не произвел впечатления. Возможно, о ней бы вообще забыли, если бы в Канаде не попросил политического убежища шифровальщик резидентуры советской военной разведки лейтенант Игорь Сергеевич Гузенко.

10 сентября 1945 года два агента ФБР прибыли в Оттаву. Канадцы поделились с ними всей информацией. В октябре они получили право самим допросить Гузенко. Он сообщил американцам: «Лейтенант Кулаков из военного атташата рассказал ему, что у советской военной разведки есть агент в Соединенных Штатах, который в мае 1943 года был помощником государственного секретаря Стеттиниуса».

Вот тут-то ФБР и заинтересовалось показаниями Элизабет Бентли.

При первом разговоре она назвала имена четырнадцати советских агентов. Потом она назвала имена тридцати двух государственных служащих, передававших ей секретные документы. Она переснимала документы на микропленку и вручала советским агентам. Когда дело дошло до конгресса и ее вызвали на заседание сенатского комитета по расследованию антиамериканской деятельности, ее список перевалил через сто.

Сенатский комитет по расследованию антиамериканской деятельности возглавлял Джей Парнел Томас. Правда, он продержался недолго — в 1949 году его посадили на скамью подсудимых за финансовые махинации и приговорили к трем годам. Но он заложил основы тесных контактов между комитетом и ФБР. Эдгар Гувер предоставлял комитету любую информацию, которая была нужна для расследования.

Когда такие осведомители, как Элизабет Бентли, истощались, Гувер передавал их в распоряжение сенатского комитета, где бремя доказывания лежало не на обвинителе, а на обвиняемых. Ее допрос проходил при невероятном стечении народа и под прицелом кинокамер.

— Мисс Бентли, расскажите комитету, как работала шпионская организация?

— Это была группа, которая собирала информацию для коммунистов.

— Указанные люди были государственными служащими?

— Да, все они были госслужащими.

— Кто возглавлял шпионскую группу в правительстве?

— Одной группой руководил Натан Грегори Сильвермайстер, который во время войны работал в Совете по экономическому благосостоянию. Другой — Локланд Кёрри.

— Где он работал?

— Он был старшим помощником президента в Белом доме.

— Какого рода сведениями он вас снабжал?

— Он давал информацию о наших отношениях с правительствами разных стран, включая Китай. Однажды он передал предупреждение, что американские специалисты взломали советские коды.

Эдгар Гувер отправил секретное послание президенту Гарри Трумэну: «В результате проведенного ФБР расследования получена информация о том, что группа чиновников правительства Соединенных Штатов передает информацию советским шпионам».

Президент Трумэн даже не ответил на эту записку. Директора ФБР он не любил, а его деятельность не одобрял.

Гувер продолжал отправлять президенту все новые списки подозреваемых в работе на советскую разведку. В новом списке значились заместитель госсекретаря Дин Ачесон, его сотрудник Герберт Маркс, бывший заместитель военного министра Джон Макклой (он председательствовал на Нюрнбергском трибунале), министр торговли Генри Уоллес и другие видные чиновники.

27 сентября 1945 года Трумэн писал жене: «Дорогая Бесс! Я встревожен ситуацией. Эдгар Гувер все подминает под себя, и все сенаторы и конгрессмены его боятся. Организация Гувера может привести к системе слежки за гражданами. Меня это не устраивает. Если я смогу этому помешать, в нашей стране не будет ни НКВД, ни гестапо…»

В детстве Эдгар Гувер заикался. Но не сомневался, что справится со своей проблемой. Это были времена, когда американцы верили в самосовершенствование. Миллионы американцев утром и вечером, стоя у зеркала, упрямо произносили одну и ту же фразу:

— С каждым днем я становлюсь во всех смыслах все лучше и лучше.

Эдгар Гувер прочитал статью о том, что заикам надо стараться говорить не медленнее, а быстрее. Он учился произносить фразы быстро и преодолел свой недостаток. Он практически не заикался. Но выстреливал слова с пулеметной скоростью, стенографистки жаловались, что не в состоянии поспеть за его скороговоркой. Зато никому другому не удавалось вставить ни слова в его речь — ни подчиненным, ни начальникам.

Гувер был маменькиным сынком во всех смыслах этого слова. Он так и не женился. Он жил вместе с матерью, пока она не умерла. Ему уже было сорок три года. На вопрос, почему директор не женат, умные агенты, не желавшие нажить неприятностей, отвечали:

— Он женат. На ФБР.

Гувер начал работать в министерстве юстиции 26 июля 1917 года. Во время Первой мировой войны многие талантливые люди были призваны в армию, и это способствовало быстрой карьере Гувера. В двадцать два года его определили в сектор регистрации враждебно настроенных иностранцев. В то время все немецкое оказалось под запретом. Запретили учить немецкий язык в школах. Бетховена и Баха не исполняли.

Когда 1 августа 1919 года в министерстве юстиции появилось подразделение по борьбе с радикализмом, его возглавил Эдгар Гувер. С самого начала он считал главным врагом коммунизм. Он заявлял, что коммунизм — «это заговор против религиозных и государственных основ, против самого способа мыслей иудеохристианского мира, буддийского мира и мусульманского мира. Коммунизм — это самый дьявольский, самый ужасный заговор против человека, который когда-либо существовал».

22 августа 1921 года Гувера назначили заместителем начальника бюро расследований. Через три года, в двадцать девять лет, Гувер стал директором бюро расследований. Он оказался неплохим организатором. До него агенты отчитывались в свободной форме — почтой, телеграфом, по телефону или устно начальству. Гувер ввел единую форму, которую следовало заполнить. Гувер стандартизировал все — в том числе действия агентов. Он объяснял и как им надо вести допрос, и как одеваться. Он попробовал взять в бюро женщин-агентов. В 1924 году две женщины прошли курсы и приступили к работе. Через два года обе ушли. Больше он этого эксперимента не повторял. Но по крайней мере, он сделал попытку.

Агенты ФБР не имели права производить арест. В случае серьезных подозрений они должны были обращаться к полицейским, шерифам или федеральным маршалам. Они не имели права носить оружие. Многие подозреваемые успевали бежать, пока агент искал ближайший телефон. 11 октября 1925 года агент Эдвин Шэнахан задержал в Чикаго преступника, занимавшегося угоном автомобилей. Угонщик схватил пистолет, лежавший на сиденье в его машине, и выстрелил в агента. Это был первый убитый сотрудник ФБР с момента создания бюро.

— Мы должны взять убийцу, — распорядился Гувер. — Если мы позволим убийце уйти, на наших людей начнут охотиться. Найдите его!

Агенты ФБР проследили путь преступника через двенадцать штатов и взяли его. Тут выяснилось, что нет статьи, карающей за убийство федеральных агентов. Гувер поклялся, что добьется, чтобы конгресс дал его агентам право производить арест, право носить и применять оружие, и внес в закон положение о том, что убийство сотрудника ФБР — федеральное преступление. У него ушло на это девять лет.

Он заключил неформальное соглашение с полицией. Если сотрудника ФБР задерживали за превышение скорости, появление в общественном месте в пьяном виде, избиение жены, драку и другие уголовные деяния, то сначала ставили в известность его начальство и только потом предъявляли обвинение.

Врачи говорили Гуверу, что излишний вес опасен. Он сел на диету и за три месяца серьезно похудел. Он решил, что подчиненные обязаны следовать его примеру. Всем агентам было приказано похудеть и не превышать директорского веса — вне зависимости от физической комплекции.

Эдгар Гувер искал общества знаменитостей. Однажды он оказался в ресторане, где обедал (и выпивал) известный автор детективов Раймонд Чэндлер. Официант сказал писателю, что директор ФБР и его помощник приглашают его присоединиться к ним. Чэндлер попросил передать Гуверу, чтобы он убирался к черту. Досье Чэндлера в Федеральном бюро расследований распухло до двухсот пятидесяти страниц.

Наверное, у Гувера были какие-то психические отклонения. С годами у него появился невротический страх перед микробами и ненависть к мухам. Когда муха влетала в его кабинет, директор Федерального бюро расследований вызывал секретаря и требовал уничтожить лазутчика. Так же он относился к коммунистам.

— Коммунизм — это не политическая партия, — утверждал Эдгар Гувер. — Это образ жизни, злой и злобный. Коммунизм — это зараза и распространяется как эпидемия. И так же, как при эпидемиях, необходим карантин, чтобы не заразилась вся нация. Коммунисты были, есть и всегда будут угрозой свободе, демократическим идеалам и американскому образу жизни.

Директор ФБР отсылал президенту Трумэну все новые списки подозреваемых в работе на советскую разведку.

— Соединенные Штаты — цель номер один для советской разведки, — доказывал Гувер. — Перебежчики единодушно утверждают, что семьдесят — восемьдесят процентов советских дипломатов, работающих в нашей стране, — разведчики. Советский шпионаж доказывает мнимость так называемого мирного сосуществования.

3 августа 1948 года на заседании комиссии палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности председательствовал молодой конгрессмен Ричард Никсон. На выборах в ноябре 1946 года республиканцы впервые почти за два десятилетия обрели большинство в обеих палатах конгресса. Среди новых лиц были сенатор Джозеф Маккарти из Висконсина и конгрессмен Ричард Никсон из Калифорнии.

Комиссия Никсона явно старалась дискредитировать либеральное крыло Демократической партии, соратников покойного Франклина Рузвельта.

3 августа показания давал бывший член компартии и бывший редактор журнала «Тайм» Дэвид Уиттэкер Чэмберс. Он рассказал о проникновении коммунистов в аппарат федерального правительства. Никогда еще комиссия не проводила более сенсационного расследования.

Дэвид Чэмберс был хорошо образованным человеком, способным к языкам. В двадцатых годах он присоединился к коммунистам — по разным причинам, в основном желая быть не таким, как все остальные. Ему нравилась конспиративная работа, он получал от нее удовольствие. Сталинский террор подорвал веру Чэмберса в коммунизм. Он другими глазами посмотрел на деятельность недавних товарищей. Так он превратился в ярого антикоммуниста.

Теперь он называл бывших соратников по компартии, занявших важные посты в Вашингтоне, среди них — помощника министра финансов Гарри Декстера Уайта и крупного дипломата Элджера Хисса.

Чэмберс утверждал, что задача Уайта состояла в том, чтобы вербовать в аппарате министерства финансов подходящих людей для подпольной работы в пользу Советского Союза. Имя Гарри Уайта уже всплывало в таком контексте. В 1941 году британский посол в Вашингтоне лорд Эдвард Галифакс сказал президенту Рузвельту:

— В вашей администрации есть высокопоставленный советский агент.

— Кто же это?

— Гарри Декстер Уайт.

— Я знаю Уайта давно, — ответил Рузвельт. — Это невозможно.

И президент, и министр финансов Генри Моргентау высоко ценили Уайта.

23 января 1946 года президент Трумэн объявил, что попросил сенат утвердить кандидатуру Гарри Декстера Уайта на пост первого исполнительного директора Международного валютного фонда. Несмотря на предупреждения Гувера, 1 мая 1946 года Уайт занял этот пост.

А вот дипломата Элджера Хисса совместными усилиями Ричарда Никсона и Эдгара Гувера удалось уничтожить.

Имя Хисса тоже упоминалось в неблагоприятном для него контексте.

2 сентября 1939 года, на следующий день после нападения нацистской Германии на Польшу и через две недели после подписания пакта Молотова — Риббентропа разочарованный коммунист Уиттэкер Чэмберс сказал заместителю государственного секретаря Адольфу Берлю, что братья Хисс — Дональд и Элджер (оба служили в Госдепе) — тайные коммунисты.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.