Глава 2.3 ТРЕВОЖНОЕ ЛЕТО

Глава 2.3

ТРЕВОЖНОЕ ЛЕТО

Хронологически первым в ряду «финских вопросов», которые решало советское руководство в первые недели. После подписания 12 марта 1940 г. Московского мирного договора, стал запрет на создание военного союза Норвегии, Швеции и Финляндии.

Предыстория вопроса такова. На всем протяжении «зимней войны» правительства Норвегии и Швеции демонстративно отстранились от оказания действенной военной помощи жертве агрессии. Более того, два эти правительства категорически отказались пропустить через территорию своих государств англо-французский экспедиционный корпус. Этот отказ, твердый, бесповоротный и публичный, фактически был использован Чемберленом и Даладье в качестве благовидного предлога для бесконечных проволочек с отправкой войск в Скандинавию (в конечном итоге все это закончилось оккупацией части Финляндии войсками Советского Союза и всей Норвегии — войсками фашистской Германии). С другой стороны, руководители Норвегии и Швеции неоднократно заявляли о том, что их симпатии всецело на стороне демократической Финляндии, и если после окончания войны Финляндия еще будет существовать, то они готовы будут заключить с ней тесный военно-политический союз.

Война закончилась. Финляндия, изрядно потрепанная, но непобежденная, уцелела. Сразу же после окончания войны, в марте 1940 г. начались переговоры о создании оборонительного союза Скандинавских стран. Однако в эти переговоры немедленно «включилась» Москва, которая заявила о том, что участие Финляндии в таком союзе будет считаться нарушением условий Мирного договора от 12 марта со всеми вытекающими из такового нарушения последствиями. Разумеется, в ситуации весны 1940 года Финляндии не оставалось ничего иного, как согласиться с этим неприкрытым давлением. Заслуживает внимания оценка истории несостоявшегося союза, данная в мемуарах Маннергейма:

«Оборонительный альянс был задуман как воплощение желания северных стран защитить свои нейтралитет и независимость, и его единственной целью было сохранение статус-кво Севера, при этом Финляндия входила бы в союз с границами, установленными Московским договором. Дополнительной гарантией мирных целей предполагаемого союза являлось прямое обязательство всех его членов не начинать войны, если вопрос не идет об общей обороне от агрессора.

Сопротивление Советского Союза созданию такого оборонительного альянса было ошибкой. Как показало дальнейшее развитие событий, отказ от него пошел на пользу только Гитлеру, нападение которого на Скандинавию не встретило совместного сопротивления Швеции и Норвегии. Можно задаться вопросом, оккупировал бы Гитлер вообще Норвегию, если бы знал, что вступит в открытый конфликт со Швецией и Финляндией? Оборонительный союз автоматически привел бы нас на сторону противников Германии… Разрушив планы создания оборонительного союза, СССР фактически содействовал тому, что немцы захватили плацдарм на норвежском побережье Северного Ледовитого океана. Оттуда они стали угрожать Мурманску и протянули часть своих коммуникаций кратчайшим путем через север Финляндии, а позднее, использовав железную дорогу, построенную по приказу Советского Союза (линия Кемиярви—Салла), появились в опасной близости от Мурманска» [22].

Разумеется, позиция, занятая советским руководством в вопросе о создании оборонительного союза Скандинавских стран, была «ошибкой» лишь в предположении о том, что целью сталинской дипломатии было поддержание мира во всем мире и прежде всего — у границ СССР. Если предположить, что цели были совсем другими, то тогда и оценка может смениться на прямо противоположную. Точно так же, в зависимости от предполагаемых целей и задач, следует оценивать и способ создания и вооружения военной базы на полуострове Ханко, который оказался в распоряжении Советского Союза по условиям Московского договора.

В главе 1.2. настоящей книги уже говорилось о том, что в качестве обоснования своих притязаний на Ханко Сталин выдвигал сугубо оборонительное намерение «перекрыть артиллерийским огнем вход в Финский залив». Это намерение даже теоретически невыполнимо (о чем также говорилось выше). События 1940 г. показали, что никто и не пытался реализовать эту абсурдную идею практически.

Огневое сооружение (и воинская часть, это сооружение занимающая), предназначенное для борьбы с кораблями противника (и способное в ряде случае перекрыть артиллерийским огнем морской фарватер), называется «береговая батарея». Береговая батарея — это не просто несколько пушек, одиноко стоящих на берегу моря. Поясним этот момент чуть более подробно.

Для того, чтобы береговая батарея могла вести артиллерийскую дуэль с крупными надводными кораблями противника (до тяжелых крейсеров и линкоров включительно), она должна как минимум не уступать им в двух ключевых параметрах: вооружении и защищенности. Эти требования вполне выполнимы. На вооружении береговых батарей чаще всего использовались морские орудия тех же самых калибров и систем, какие ставились на тяжелые корабли. Решить вопрос с защищенностью было тем более возможно — береговая батарея неподвижна, и она не должна обладать положительной плавучестью. Таким образом, теми ограничениями на габариты и вес бронезащиты, в рамках которых происходит проектирование боевых кораблей, в случае с береговой батареей можно пренебречь.

Практически все это означает то, что береговые батареи укрывались среди несокрушимых гранитных скал, их размещали в естественных (или специально созданных взрывом) пещерах, защищали многометровым слоем фортификационного железобетона, оборудовали подземными складами и укрытиями для личного состава. В результате возникала огневая точка, которую почти невозможно было подавить ни огнем корабельных орудий, ни авиационной бомбардировкой. Именно высочайшая защищенность и неуязвимость превращали береговую батарею (а это, как правило, всего лишь два-три-четыре орудия) в весьма значимый элемент оборонительной системы, имеющий большое тактическое или даже оперативное значение.

Русская, а затем и советская, военно-морская наука накопила огромный, многолетний и многовековой опыт создания мощных береговых батарей. Но на Ханко этот опыт не был востребован. Стационарные береговые батареи на Ханко даже не начинали строить! Встречающиеся в советской исторической или мемуарной литературе объяснения этого парадоксального факта (нехватка стройматериалов и рабочих, длительные сроки строительства) совершенно абсурдны. Загубив за три месяца «зимней войны» 127 тыс. бойцов и командиров Красной Армии, советское руководство не нашло необходимого числа строителей для обустройства той самой военно-морской базы Ханко, за овладение которой и велась война? Да и когда же в империи Сталина не хватало рабочих рук? Только в Карелии и только на строительстве железных дорог на аннексированных территориях трудилось более 100 тыс. заключенных. Если ста тысяч было мало, можно было пригнать еще двести, триста или пятьсот тысяч.

Доподлинно известно, что в так называемые предвоенные годы в Советском Союзе шло грандиозное военное строительство. На «линии Молотова» вдоль новой западной границы было запланировано создание 5807 долговременных сооружений, из которых к 22 июня 1941 г. не менее 1 тыс. были завершены строительством. На 194 военных аэродромах строились (или реконструировались) бетонные взлетно-посадочные полосы, подземные бетонированные бомбохранилища на 300 т и бензохранилища на 225 т для каждого аэродрома [128]. Впрочем, о том, имел или не имел Советский Союз необходимые ресурсы для строительства береговых батарей в акватории Финского залива, можно и не спорить. Береговые батареи строились фактически: сверхмощная четырехорудийная 16-дюймовая (406 мм) в Эстонии, 180 и 305-мм батареи на острове Осмуссар, 254-мм батарея на острове Руссарэ, 180-мм батарея на острове Эзель (Сваремва)… Но только не на Ханко.

Военно-морская база (ВМБ) Ханко получилась какая-то странная. На ней никогда не базировались надводные корабли класса эсминца и выше. В июне 1941 г. с ВМБ Ханко вывели и ранее базировавшиеся там 1-ю бригаду торпедных катеров и 8-й дивизион подводных лодок, после чего на Ханко осталось только семь «малых охотников охраны водного района», т.е., по сути дела, 7 небольших сторожевых судов [106].

Несравненно более мощными были сухопутные силы этой «морской» базы. На Ханко дислоцировалась 8-я отдельная стрелковая бригада (два стрелковых и один артиллерийский полк, отдельный танковый батальон, две отдельные пулеметные роты и другие подразделения).

8-я оcб была сформирована на базе частей легендарной 24-й Железной дивизии — одного из лучших стрелковых соединений Красной Армии (создана в годы Гражданской войны под командованием Гая). По состоянию на 1 января 1941 г. в составе 8-й осб числилось 10701 человек личного состава, 513 лошадей, 886 автомобилей, 219 тракторов, 24 пушки калибра 76 мм и 24 гаубицы (12- калибра 122 мм и 12 — калибра 152 мм). 16 противотанковых 45-мм пушек, 102 миномета, 113 станковых и 303 ручных пулемета. На вооружении танкового батальона бригады было 36 танков Т-26 и 13 плавающих танкеток Т-37 [129]. Обращает на себя внимание необычайно высокий для стрелковых частей Красной Армии уровень моторизации — каждый десятый боец бригады был водителем транспортного средства, а на 64 орудия приходилось 219 тракторов (тягачей).

Кроме 8-й осб на Ханко были развернуты 4 отдельных строительных батальона. 2 саперных, 2 железнодорожных, 1 инженерный батальон. Этими силами был выполнен огромный объем военно-строительных работ: построено 190 дзотов (дерево-земляная огневая точка); на 4-километровом перешейке, соединяющем полуостров Ханко с материковой частью Финляндии, был прорыт противотанковый ров, усиленный минными и проволочными заграждениями [133].

С началом войны из личного состава строительных и саперных подразделений был сформирован еще один (219-й) стрелковый полк, причем решение о создании «запасов винтовок и пулеметов на 5 тыс. человек для вооружения строительных и тыловых частей» было принято еще 15 июня 1941 г. [130].

Пушки на берегу тоже были. Для противокатерной обороны были установлены 24 полуавтоматические 45-мм пушки 21К. С учетом дальности прицельной стрельбы орудий такого калибра, «перекрыть артиллерийским огнем» они могли разве что неширокую реку, но для борьбы с десантными катерами противника это была достаточно грозная сила. Кроме того, в открытых (!) щитовых установках жерлами в сторону Финского залива стояли девять 130 мм и три 100-мм пушки.

Главной огневой силой гарнизона Ханко были две тяжелые железнодорожные батареи: № 9 в составе трех орудий калибра 305 мм и №17 в составе 4 орудий калибра 180 мм [160]. Железнодорожные 12-дюймовые (305 мм) артиллерийские установки «ТМ-3-12» по праву носили неофициальное название «сухопутный линкор». Чудовищное орудие со стволом 17-метровой длины выбрасывало снаряд весом 470 кг на дальность 29 км. а так называемый «легкий дальнобойный фугасный снаряд образца 1928 г.» — на дальность 44 км. При этом вес «легкого» снаряда составлял 314 кг (для сравнения укажем, что наиболее массовые авиабомбы советской авиации того времени весили 50 кг и 100 кг). Одна только батарея № 9 по весу совокупного залпа превосходила всю артиллерию 8-й осб вместе с береговыми установками, вместе взятыми. В состав трехорудийной 305-мм батареи входили 3 орудийных транспортера, 6 платформ для снарядов и зарядов. 3 вагона-электростанции и 1 вагон — пост управления огнем.

Огромный, сложный и крайне дорогостоящий комплекс тяжелой железнодорожной батареи обладал одним существенным недостатком — для использования в качестве «береговой батареи», т.е. для ведения артиллерийской дуэли с тяжелым надводным кораблем противника, он был едва ли пригоден. Громоздкий железнодорожный комплекс не имел никакого бронирования, был «открыт всем ветрам», и замаскировать девять огромных платформ, стоящих на рельсовом пути, было практически невозможно. Шансов уцелеть в бою против морских орудий, защищенных мощнейшей броней башен главного калибра, у открытой железнодорожной установки практически не было. Столь же уязвимой была железнодорожная батарея и против бомбового удара авиации противника. Зато она могла двигаться. По рельсам железной дороги.

Всего вышеизложенного, на наш взгляд, вполне достаточно для того, чтобы понять — какие задачи должна была по планам советского командования решать ВМБ Ханко в будущей войне. К счастью для историков, в архивах сохранились документы, окончательно избавляющие нас от необходимости строить какие-либо догадки. Директивой штаба Ленинградского ВО гарнизону Ханко было приказано:

«Общая задача:

1. Не допустить на полуостров противника как со стороны сухопутной границы, так и с моря.

2. Не дать возможность высадки морского и воздушного десанта.

3. Обеспечить сосредоточение и высадку подходящих частей (подчеркнуто мной. — М.С.) в порт Ханко» [131].

В оперативных планах высшего командования Красной Армии (о чем пойдет речь ниже) была прямо предусмотрена переброска 1-2 стрелковых дивизий на Ханко «в первые же дни войны». Для обеспечения таких действий и создавалась система укреплений и вооружений ВМБ Ханко. 8-я отдельная стрелковая (фактически — моторизованная) бригада должна была обеспечить неприкосновенность плацдарма высадки, а затем, вместе с прибывшими частями, двинуться вперед, вглубь Финляндии. Дорогостоящие железнодорожные батареи загнали на Ханко совсем не случайно и не по ошибке — огнем могучих орудий они должны были смести с лица земли финские укрепления, разрушить порт и город Хельсинки.

Опыт боевых действий против «белофинской военщины» у железнодорожной батареи № 9 уже был. 26 января 1940 г батарея прибыла на Карельский перешеек, где поступила в оперативное подчинение начальника артиллерии 7-й армии Северо-Западного фронта. С 11 по 25 февраля батарея № 9 выпустила 165 тяжелых фугасных снарядов по железнодорожной станции и городу Выборгу [132]. «Посмотрите но Выборг — от него ничего не осталось. Город полностью разрушен», — с гордостью докладывал на апрельском (1940 г.) Совещании высшего комсостава Красной Армии командующий ВВС Северо-Западного фронта комкор Птухин [20]. «Сухопутные линкоры» внесли в эти разрушения и свою лепту.

Можно долго спорить о том, соответствовало ли такое использование полуострова Ханко статье 4 Московского договора от 12 марта 1940 г., в соответствии с которым полуостров был сдан в аренду Советскому Союзу на вполне определенных условиях, а именно: «Для создания там военно-морской базы, способной оборонять от агрессии (подчеркнуто мной. — М.С.) вход в Финский залив». Московский договор, который имел официальное название «мирного договора», отнюдь не предусматривал право создания плацдармов для будущей агрессии. Зато совершенно бесспорным является тот факт, что упомянутый договор не содержал никаких упоминаний о предоставлении Советскому Союзу права транзита военных (да и любых иных) грузов по железным дорогам южной Финляндии от Выборга к Ханко. Статья 6 мирного договора предоставляла «Советскому Союзу и его гражданам право свободного транзита через область Петсамо в Норвегию и обратно», а также право свободного пролета в Норвегию для «невооруженных летательных аппаратов». В статье 7 говорилось о «транзите товаров между СССР и Швецией». Про транзит вооружения и воинских частей по территории Финляндии (в частности, в Ханко) в договоре не было сказано ни слова.

В июле 1940 г. Молотов потребовал расширить в одностороннем порядке права Советского Союза и предоставить ему возможность транзита военных грузов в Ханко. С точки зрения формально-юридической бесконтрольный транзит военных грузов и вооруженных лиц позволял уже поставить под сомнение нейтральный и суверенный статус финляндского государства. С практической точки зрения предоставление права транзита означало появление на ВМБ Ханко тяжелых систем вооружения, которые было бы затруднительно доставить морским путем (именно так и появились на Ханко железнодорожные артиллерийские установки), а также дополнительные возможности для ведения военной разведки в южном, наиболее густонаселенном и промышленно развитом районе Финляндии.

Отчетливо понимая все это, финское правительство дало, тем не менее, согласие на транзит — летом 1940 г. у него фактически не было иных альтернатив, кроме все новых и новых уступок перед лицом все более откровенного диктата. 22 июля 1940 г. соответствующее соглашение было подписано. «Когда СССР в июле 1940 года потребовал права на движение русских поездов от границы до Ханко, — пишет в своих воспоминаниях Маннергейм, — мы после долгих и упорных переговоров, в которых добились некоторых послаблений, согласились и на это. Такой сквозной проход поездов через всю южную часть Финляндии мог, естественно, привести к использованию его в дурных целях, и нам необходимо было побеспокоиться о безопасности важнейших железнодорожных узлов и мостов» [22].

В том же июле 1940 г. Молотов предъявил финнам еще одно требование, никак не основанное на духе и букве Московского договора. В явном виде этот договор не предусматривал каких-либо ограничений на строительство оборонительных сооружений в приграничной полосе. Судя по мемуарам Пвасикиви, в ходе самих переговоров Молотов говорил финским представителям: «Стройте столько фортификаций, сколько хотите, в том вопросе у нас никаких требований нет» [103]. Фактически в 1940–1941 гг. на советской стороне велось строительство трех новых укрепрайонов (Выборгского, Кексгольмского и Сортавальского), строились новые аэродромы (Маннергейм утверждает, что в ходе наступления летом 1941 г. финны обнаружили в 200-километровой полосе вдоль новой финской границы 90 готовых и строящихся аэродромов) и ведущие к границе железные и шоссейные дороги. Все это не помешало Молотову потребовать прекратить всякое оборонительное строительство на финской стороне, в том числе — и в районе полуострова Ханко [103]. Насколько можно судить по имеющимся источникам, это требование не было выполнено в полном объеме, и строительство линии укреплений в полосе от южного побережья Финского залива до волной системы Саименских озер (от Котка до Лапеенранта) продолжилось. Тем не менее, выдвижение Москвой требования о прекращении оборонительного строительства на направлениях Выборг Хельсинки и Ханко–Хельсинки само по себе весьма примечательно.

Несколько ранее, 2 июня 1940 г., Советский Союз потребовал от Финляндии «возвращения» всего движимою и недвижимого имущества, государственного и частных лиц, которое, по мнению советских уполномоченных, находилось на аннексированных финских территориях на момент начала «зимней войны». В тексте Московского мирного договора невозможно найти даже малейшие основания для подобных требований — вопрос об имуществе, зданиях и сооружениях, находящихся на территориях, передаваемых Советскому Союзу, не упомянут там вовсе. И уж в любом случае, всякого разумного и законного основания были лишены требования о «возврате» движимого имущества, которое по определению не может быть принадлежностью некой территории. Тем не менее, Москва настаивала на своих противоправных требованиях, и Финляндия потеряла, кроме всего прочего, 75 паровозов и 2000 вагонов — весьма чувствительный удар по и без того ослабленной войной транспортной системе.

Очередным звеном в цепи все усиливающегося политического давления стало требование отставки министра снабжения В. Таннера, который, вероятно, «запомнился» Молотову своей неуступчивой позицией во время переговоров в Москве осенью 1939 г. Едва ли надо доказывать, что условия мирного договора 12 марта 1940 г. не предусматривали право Москвы на назначение и смещение министров финского правительства. Тем не менее, в июле 1940 года Финляндия была вынуждена подчиниться и этому требованию.

14 июня 1940 г. «холодная война» между СССР и Финляндией на одно мгновение была дополнена войной настоящей — с человеческими жертвами, участием боевых самолетов и кораблей. В этот день был сбит в воздухе пассажирский самолет «Юнкерс-52» финской авиакомпании «Аэро», выполнявший регулярный рейс из Таллина в Хельсинки. В 13 ч. 54 мин самолет с бортовым номером «OH-ALI» и наименованием «Kaleva» на борту взлетел с таллинского аэродрома. На его борту находились два члена экипажа и семь пассажиров, среди которых были два сотрудника посольства Франции и дипломат из США Через 12 минут после взлета радиосвязь с самолетом неожиданно прервалась. Еще через несколько минут на диспетчерский пункт аэродрома Мальми (Хельсинки) поступило сообщение о том, что наблюдательные посты на островке Сантахамина видели горящий самолет, рухнувший в воды Финского залива.

В 14.51 к месту падения самолета с аэропорта Мальми вылетел дежурный истребитель финских ВВС. Так уж сложились обстоятельства, что в его кабине был Илмари Юутилайнен — летчик, которому предстояло стать самым результативным асом-истребителем всех стран, участников Второй мировой войны (за исключением Германии). В районе островка Кери (33 км к северу от Таллина) Юутилайнен обнаружил дрейфующую в надводном положении советскую подводную лодку, рядом с которой на воле плавали обломки самолета и большое масляное пятно. В течение 14-15 июня 1940 г. советские гидросамолеты и корабли патрулировали место падения «Калева» и, собрав все плавающие предметы, ушли в Кронштадт [52]. Правительство Финляндии, с нарастающей тревогой следившее за событиями, разворачивающимися в Эстонии, и на этот раз сочло за благо не выступать с протестом и не требовать возмещения ущерба.

Это все, что известно точно. Советское правительство не признало своей ответственности и не принесло даже формальных извинений в связи с трагической гибелью пассажиров «Калева». Более того, через два дня, 16 июня 1940 г., точно такой же пассажирский «Юнкерс-52» (правда, на этот раз эстонской авиакомпании), совершавший регулярный рейс по тому же маршруту из Хельсинки в Таллин, был обстрелян зенитным пулеметом советской подводной лодки, но, к счастью, не получил повреждений [52]. Конкретные подробности уничтожения «Калева» точно не известны: по одним сообщениям, он был сбит парой советских истребителей, по другим — парой легких бомбардировщиков СБ. Уже много лет спустя о личном участии в уничтожении пассажирского самолета заявил в своих мемуарах «Над тремя морями» известный штурман дальней авиации, генерал-лейтенант П.И. Хохлов.

В его книге события изложены так: «Трудящиеся Литвы. Латвии, Эстонии сбросили ненавистные буржуазные режимы, обрели свободу. На основе свободного волеизъявления своих народов они вошли в состав СССР как равноправные социалистические республики. Свергнутые в этих странах представители эксплуататорского класса вместе со своими иностранными партнерами пытались переправить за океан награбленные капиталы. Боевым кораблям, а также самолетам Краснознаменного Балтийского флота был дан приказ — закрыть бесконтрольный выход иностранных судов и вылет иностранных самолетов из морских портов и с аэродромов Прибалтийских республик. Такую задачу выполнял и наш 1-й МТАП (минно-торпедный авиаполк)

23 июня 1940 года два наших экипажа во главе с командиром авиаполка полковником Ш.Б. Бедзинашвили вылетели в разведку в северо-западную часть Балтийского моря. Ведущий экипаж состоял из командира полка, меня, штурмана и стрелка-радиста сержанта Казунова… Километрах в трех четырех от города [Таллина] я заметил, как с аэродрома Лагсберг взлетел самолет. Он берет курс в сторону Хельсинки.

— На перехват! — отдает распоряжение полковник Бедзинашвили, — Наверняка бесконтрольный, надо завернуть его обратно.

Сближаемся с самолетом „Ю-52“ без каких-либо опознавательных знаков. Я открыл астролюк своей кабины, приподнялся и рукой показал пилоту, чтобы разворачивал машину в сторону аэродрома. Но „юнкерс“ летит прежним курсом, да еще и увеличивает скорость. Мы дважды пересекли ему курс, подали знаки „Требуем возвращения!“ Неизвестный экипаж игнорировал наши требования.

— Предупредить огнем, — передает командир.

Несколько трассирующих очередей проходят впереди кабины „юнкерса“, но и это не меняет дела. Мы так близко от преследуемого самолета, что видим через его иллюминаторы пассажиров в переполненном салоне, их самодовольные физиономии. Нам показывают кулаки, грозят пистолетами. После этого самолет-нарушитель был сбит.

…В поднятом со дна залива фюзеляже обнаружили не только множество материальных ценностей. но и большое количество документов, составляющих государственную тайну… Мы поняли, почему экипаж „Ю-52“ отказался подчиниться требованию о возвращении на аэродром: ему пришлось бы расплачиваться за шпионаж…» [134].

Приведенный выше текст уникален по степени лживой тенденциозности. Как известно, трудящиеся Эстонии «обрели свободу» и «вошли в состав СССР на основе свободного волеизъявления» 6 августа 1940 г. По состоянию на 14 июня 1940 г. Эстония была не одной из «равноправных социалистических республик», а суверенным государством, правительству которого на тот момент даже не был предъявлен ультиматум Молотова (это произошло через два дня, 16 июня). Вероятно, именно потому автор текста «перенес» дату уничтожения «Калева» с 14 на 23 июня, хотя и это ничего не меняет в правовой оценке ситуации (по уму надо было «перенести» на любую дату после 6 августа).

14 июня 1940 г. советское командование не имело еще ни малейших законных оснований препятствовать «бесконтрольному вылету иностранных самолетов» с территории иностранной по отношению к СССР Эстонии, а захваченные вооруженным путем дипломатические документы и «награбленные капиталы» принадлежали Эстонии и ее гражданам. Что же касается «шпионажа», да еще и усугублённого вооруженным разбойным нападением, то им в тот день занимался отнюдь не экипаж финского пассажирского самолета…

На фюзеляже и крыльях сбитого «юнкерса» (что отлично видно на сохранившихся фотографиях) огромными буквами был нанесен бортовой номер «OH-ALL», а на киле был отчетливо изображен государственный флаг Финляндии. Рассуждения же о том, что пассажиры угрожали сбить дальний бомбардировщик пистолетами из закрытой кабины пассажирского самолета вообще заставляют предположить, что этот текст был написан не генерал-лейтенантом авиации, а пресловутыми «литконсультантами»…

При всем при этом данный фрагмент из типовых советских «мемуаров» дает наглядное представление о том состоянии опьянения вседозволенностью и безнаказанностью, в котором пребывало командование Красной Армии летом 1940 г. Разумеется, и военно-морские командиры ничуть не уступали в своих бескозырко-закидательских настроениях сухопутным и авиационным коллегам. Так, начальник штаба Краснознаменного Балтфлота (КБФ) контр-адмирал Ю.А. Пантелеев в докладной записке в Главный морской штаб предлагал 5 июля 1940 г. следующее: «…захват Аландских островов во всех случаях обстановки на Балтике и немедленно… Наступление наших сухопутных сил на север от базы Ханко и на запад от Выборга… Немедленно, в этом же году, получить Аландские острова и возможность реального контроля над всеми финскими базами в Финском заливе любыми средствами — вплоть до войны». Не отставал от старшего начальника и командующий эскадрой КБФ контр-адмирал Н.Н. Несвицкий. 10 июля он отправил в Главный морской штаб докладную записку с предложением «решить вопрос самостоятельного существования Швеции и Финляндии в пользу СССР (подчеркнуто мной. — М.С.) и сделать Балтийское море внутренним морем» [138, 232].

Вопрос «самостоятельного существования Швеции и Финляндии» ставился уже вполне конкретно. В сентябре 1940 г. командующий ВВС КБФ генерал-майор Ермаченков представил командующему КБФ вице-адмиралу Трибуцу «Записку по плану операций 1940 г.». Задачи авиации флота были сформулированы следующим образом:

«1. Самостоятельными действиями боевой авиации ВВС КБФ и ВВС ПрибОВО уничтожить корабли и ТР в море и не допускать базирования флота противника в: Стокгольм, Карлскроне, Норрчепинг, Форэ, Гельсинки, Або, Раумо, Пори, Мемель, Данциг, Гдыня, Заенец, Штетинг, Киль (балтийские порты Швеции, Финляндии, оккупированной Польши, Германии. — М.С.)…

4. Во взаимодействии с флотом обеспечивает захват Аландских островов (подчеркнуто мной. — М.С.) путем ударов с воздуха и высадкой воздушного десанта, специально приданными ВВС КБФ десантными частями ВВС Красной Армии…» [236].

С начала 90-х годов, после того, как публикация множества подобных документов сделала совсем уже неприличным повторение старых басен про «тихую, мирную и беззащитную» сталинскую империю, хранители мифов коммунистической пропаганды запустили новую пластинку: якобы все эти наступательные планы разрабатывались в виде чисто гипотетических «проектов», чуть ли не в свободное от службы время. Увы, смелая гипотеза о советских генералах и адмиралах, в свободное от работы и дружеских чаепитий время рисующих красные стрелочки на картах, не подтверждается фактами. Как раз наоборот, документы и факты свидетельствуют о том, что подготовка (в том числе разведывательная) к реализации планов вторжения в Европу велась денно и нощно.

«План разведки ВВС КБФ с 1.06.40 г. по 11.12.40 г.

…Объект разведки: аэрофоторазведка портов Ботнического залива: Вааза, Кристанстадт, Гефле, Аландские острова. Цель: уточнить объекты оборонного значения… Средства: 10-я авиабригада, 73-й авиаполк…

…Объект разведки: береговая и зенитная артиллерия в Стокгольм, Карлскроне, остров Готланд, а также 1-й артполк Финляндии. Цель: уточнить место огневых точек, подъездных путей к ним и служебные здания…

Средства: 10-я аб, 8-я об, 15 и 73 авиаполки…

Нач. штаба ВВС КБФ полковник Сурков, нач. разведотдела капитан Семишин» [141].

«Начальнику 2-го отделения Первого отдела штаба авиации ВМФ майору Климашину.

Доношу состояние разведывательной подготовки Штаба ВВС КБФ на 1 августа 1940 г.

…Дела целей продолжают заводиться и пополняются поступающим материалом, в частности, размножен объект Стокгольм в 20 экз. и разослан по частям. Разрабатываются объекты Кальмар и Карлскроне. Всего по ВВС заведено: дел целей — 270, из них по Швеции — 91, по Германии — 90, по Финляндии — 36.

Нач. разведотдела штаба ВВС КБФ капитан Семишин» [142].

Начальнику разведотдела штаба ВВС КБФ. Ha № 1/668с от 14 августа 1940 г.

«…к 1 сентября 1940 г. донесите, по каким целям оформлены дела по Финляндии. Швеции и во всех ли полках они есть. Одновременно сообщите, получили ли Вы объект „Стокгольм“ из разведотдела КБФ и какие в нем недостатки.

Обработку дел форсируйте, с тем чтобы закончить их в ближайшее время.

Начальник 2-го отделения Первого отдела штаба авиации ВМФ майор Климашин» [143].

Маршал Маннергейм — насколько можно судить по его мемуарам — практически не сомневался в том, что Финляндия стояла на пороге новой войны: «…Финляндия уже осенью 1940 года могла снова стать жертвой нападения, отразить которое страна была бы не в состоянии… Так же, как и перед началом Зимней войны, опасно увеличилось число нарушений границы самолетами… Признания всех без исключения большевистских агентов, задержанных нами, свидетельствовали, что подготовка к войне против Финляндии шла полным ходом. Еще более точно об этом говорили данные финской контрразведки. В августе 1940 года один полковник и два майора, которые готовили разведчиков для заброски в Финляндию, говорили: „Финляндия — капиталистическая страна, которую ждет такая же участь, как Эстонию, Латвию и Литву. Включение Финляндии в состав СССР— вопрос нескольких недель, самое большее, нескольких месяцев…“» [22].

Еще более примечательно то, что не сомневалась в близкой войне и германская разведка. 13 августа 1940 г., считая скорое поглощение Финляндии Советским Союзом делом уже решенным, Гитлер приказал подготовить операцию под кодовым названием «Ренитьер» [65]. Имелось в виду накануне (или уже в ходе) советского вторжения захватить финские никелевые рудники в Петсамо, для чего был запланирован удар из северной Норвегии силами двух горно-стрелковых дивизий вермахта (позднее эта частная операция была реализована, но уже в значительно большем масштабе, летом 1941 г.)

Сегодня, на основании подлинных документов советского военного командования, мы можем твердо утверждать, что и Маннергейм, и Гитлер ошиблись в своих прогнозах. Оперативного развертывания войск Красной Армии для военных действий на северном ТВД осенью 1940 г. не было. Документом. позволяющим сделать столь безапелляционное заявление, является, на наш взгляд, Доклад начальника отделения оперативных перелетов штаба ВВС Красной Армии полковника Миронова от 2 декабря 1940 г. [136].

В докладе приведены обобщенные и систематизированные сведения о всех крупных перегруппировках частей ВВС Красной Армии, осуществленных в 1940 году. А постольку, поскольку подготовка и проведение стратегической наступательной операции во Второй мировой войне были уже невозможны без привлечения значительных сил авиации, доклад полковника Миронова может считаться хотя и неявным, но исчерпывающим «отчетом» о планах и действиях Вооруженных сил СССР в 1940 году. Знакомство с содержанием Доклада показывает, что в течение 1940 года было четыре эпизода крупных стратегических перегруппировок авиации:

1. Январь–февраль. В Ленинградский ВО и на военно-воздушные базы Советского Союза в Эстонии перебазировано 29 авиаполков (здесь и далее не будут упоминаться отдельные авиаэскадрильи и эскадрильи тактической разведки. приданные стрелковым корпусам). В марте к местам постоянной дислокации возвращено 29 авиаполков. Смысл данной перегруппировки вполне очевиден это «зимняя война» и связанное с ней усиление группировки советской авиации на ТВД. Война закончилась, и все 29 полков вернулись на свои места.

2. Апрель. В Закавказский ВО перебазировано 6 авиаполков (все полки — бомбардировочные). Там они и остались. Можно предположить, что усиление группировки советских ВВС в Закавказье было связано с крайним обострением взаимоотношений между СССР и англо-французским блоком. наметившимся весной 1940 г. С закавказских аэродромов советские бомбардировщики могли нанести удар по английским и французским военным объектам в Иране, Ираке. Сирии.

3. Май–июнь. В Одесский ВО перебазировано 14 авиаполков (в том числе — 10 бомбардировочных). Затем, также в июне, три полка вернулись к месту постоянной дислокации. Содержание мероприятия вполне понятно. Это подготовка к возможному вооруженному конфликту с Румынией, а затем — создание крупной авиационной группировки на вновь приобретенной территории Бессарабии (Молдавии).

4. Июнь. «К государственным границам Литвы, Латвии и Эстонии» (так в тексте. — М.С.) переброшен 21 авиаполк.

В том же месяце к местам постоянной дислокации вернулось 11 авиаполков. И в этом случае все понятно — перед нами подготовка к оккупации Прибалтики, а затем создание авиационной группировки в составе нового Прибалтийского Особого ВО.

Вот и все. Никаких других крупных перегруппировок авиации в 1940 году не зафиксировано. С вероятностью, близкой к 100%, это означает, что оккупация Литвы, Латвии и Эстонии стала последней по счету стратегической наступательной операцией 1940 года. Подготовка к вторжению в Финляндию так и не перешла в 1940 году в стадию практических мероприятий по оперативному развертыванию войск.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.