Глава 8 Княжеские прозвища

Глава 8

Княжеские прозвища

Многие князья средневековой Руси в исторической литературе традиционно упоминаются с прозвищами. Некоторые из таких прозвищ настолько прочно вошли в массовое историческое сознание, что воспринимаются практически как фамилии. Например, как еще называть князя Александра Ярославича, победителя шведов в Невской битве и немецких крестоносцев в Ледовом побоище, как не Александром Невским? Или киевского князя Ярослава Владимировича иначе чем Ярославом Мудрым? Позволю себе вспомнить недавний курьез: в анонсах передачи канала «Россия» «Имя России» Александра упоминали вообще без имени — просто «Невский» и все!

Но действительно ли названные и другие князья носили при жизни прозвища, под которыми мы их ныне знаем? Возьмем десять князей, чьи прозвища наиболее популярны в литературе. Это Владимир Святой, Ярослав Мудрый, Владимир Мономах, Юрий Долгорукий, Андрей Боголюбский, Всеволод Большое Гнездо, Мстислав Удалой, Александр Невский, Иван Калита и Дмитрий Донской.

Прозвище «Святой» по отношению к киевскому князю Владимиру Святославичу, крестителю Руси, встречается в источниках со второй половины XIII века. Назвать человека «святым» можно, естественно, только после того, как он признан таковым, чего при жизни не бывает. Церковная канонизация Владимира имела место много позже его кончины, не ранее середины XIII столетия. И вполне естественно, что только с этого времени к нему начинает применяться прозвище «Святой».

С Владимиром Мономахом (киевский князь в 1113–1125 годах) ситуация иная. Он выступает как «Мономах» в источниках, созданных при его жизни, в том числе сам называет так себя в собственноручно написанном «Поучении». Но «Мономах» — это, строго говоря, не прозвище. Прозвища — это то, что получают люди при жизни за какие-то свои деяния или особенности. «Мономах» же — это родовое имя матери Владимира, дочери византийского императора Константина IX Мономаха. Оно было у князя, таким образом, с рождения, и прозвищем в собственном смысле этого понятия считаться не может. Ведь, скажем, из того, что черниговские князья назывались «Ольговичами», потому что их общим предком был Олег Святославич, не следует, что «Ольгович» было прозвищем каждого из них.

Сын Мономаха Юрий Владимирович, ставший родоначальником суздальской княжеской ветви и основавший будущую столицу нового единого русского государства Москву, с прозвищем «Долгорукий» упоминается в источниках с XV века, т. е. три столетия спустя после эпохи, в которую он жил.

Сын Юрия Андрей, перенесший столицу Суздальской земли во Владимир-на-Клязьме, под прозвищем «Боголюбский» (по его загородной резиденции в селе Боголюбове под Владимиром) называется в источниках с XIV столетия, два века спустя после своего времени.

У сына Юрия и младшего брата Андрея — владимирского князя Всеволода Юрьевича не было прозвища «Большое Гнездо». «Большое» в данном случае перевод на современный русский язык эпитета «великое». «Великое Гнездо» — под этим прозвищем (связанным с многодетностью князя, от которого пошли все многочисленные династии Северо-Восточной Руси) Всеволод действительно упоминается в источниках, но опять-таки через много времени после его кончины — только с XV столетия.

Аналогичная ситуация — с князем новгородским, киевским и владимирским Александром Ярославичем, внуком Всеволода. Прозвище «Невский», связанное с его победой над шведами на реке Неве в 1240 году, в известных нам источниках прилагается к Александру начиная с XV века, почти два века спустя после смерти князя. Причем наряду с ним встречается и другое прозвище — «Храбрый» (позже, с XVI столетия, осталось только «Невский»).

Внук Александра московский и великий владимирский князь Иван Данилович (ум. в 1340 году) именуется «Калитой» («калита» — сумка для денег) в известных нам источниках начиная с конца XIV столетия.

Внук Калиты великий князь Дмитрий Иванович, победитель Орды в битве у Дона, на Куликовом поле, в 1380 году, с прозвищем «Донской» упоминается лишь с XVI века.

Итак, получается, что, если не считать Владимира Мономаха, все перечисленные князья известны под прозвищами, ныне ставшими хрестоматийными, в эпохи более поздние, чем времена, когда они действовали. Возможно, какие-то из этих прозвищ все же были прижизненными, просто прозвище не попало в современные князю источники.[51] Но тот факт, что большинство прозвищ появляется в источниках в XIV–XVI веках, вряд ли случаен: по-видимому, перед нами осмысление деяний князей не современниками, а потомками.

Читатель мог заметить, что автор, перечисляя князей по хронологии, двоих — Ярослава «Мудрого» и Мстислава «Удалого» — пропустил. Пропустил не случайно: если в рассмотренных случаях прозвища читаются в средневековых источниках, пусть и спустя долгое время после кончины князей, то с Ярославом и Мстиславом случаи особые.

Прозвище киевского князя Ярослава Владимировича, умершего в 1054 году и ставшего предком всех позднейших Рюриковичей, кроме полоцкой ветви, очень прочно закрепилось за ним в историографии (включая зарубежную — скажем, в англоязычных работах он последовательно именуется «Jaroslav the Wise»). Оно вошло и в современную общественную жизнь: имя «Ярослава Мудрого» носит университет в Великом Новгороде, орден «Ярослава Мудрого» является государственной наградой Украины. Однако стоит задаться вопросом об употреблении этого прозвища в средневековых источниках, как возникают серьезные сложности.

Автор недавно вышедшей научной биографии Ярослава в серии «Жизнь замечательных людей» А. Ю. Карпов написал по поводу прозвища героя книги следующее: «Правда, в летописи или в других памятниках древнерусской общественной мысли мы не найдем или почти не найдем этого прозвища». Несколько загадочное «почти» иллюстрируется цитатой из статьи Ипатьевской летописи 1037 года: «Сии же премудрый князь Ярославъ…» Полностью фраза звучит так: «Заложи Ярославъ городъ великыи Кыевъ, оу него же града врата суть златая, заложи же и церковь святыя Софья, премудрость Божию, митрополью, и по семь церьковь на Златыхъ вратехъ камену святыя Богородица Благовещение, сии же премудрый князь Ярославъ то того деля створи Благовещение на вратехъ дать всегда радость градоу тому святымъ Благовещением Господнимь и молитвою святыя Богородица и архангела Гаврила». Но здесь, во-первых, стоит эпитет не «мудрый», а ««/немудрый»; во-вторых, часть фразы, содержащая данный эпитет, является добавлением в текст «Повести временных лет» (ее не содержат другие сохранившие текст «Повести» летописи, кроме Ипатьевской), внесенным, скорее всего, в конце XII века; в-третьих же, и главное, эпитет «премудрый», стоящий перед именем князя, является единичным определением, а вовсе не прозвищем: реальные княжеские прозвища помещались после имени князя, иногда с пояснением (например — «зовомый Великое Гнездо»).

В другом, научно-популярном сочинении о Ярославе про его прозвище говорится так: «Московские летописцы XVI в. назвали его Мудрым — и под этим именем киевский князь навеки вошел в историю». Это утверждение одновременно и имеет под собой некоторые основания, и является неверным.

В «Степенной книге царского родословия», памятнике московской литературы 60-х годов XVI века, в степени, посвященной Ярославу, о нем в двух разных местах говорится следующее: «Яко же сии богомудрыи Георгии Ярославъ самъ тщашеся угодная Богу сътворити»; «Богомудрыи же Ярославъ сице вседушно подвизася о утвержение православна, яко же и святыи отець его Владимиръ». Здесь вновь мы видим не слово «мудрый», а включающий его составной эпитет «богомудрый», во-вторых же (и это опять-таки главное) — перед нами и в данном случае не прозвище, а всего лишь стоящее перед именем князя определение; таких определений по отношению к Ярославу в посвященной ему степени немало — помимо «богомудрого» он называется «благоверным», «благочестивым», «христолюбивым».

Первым из историков, кто назвал Ярослава «Мудрым», был Н. М. Карамзин, среди источников которого были и Ипатьевская летопись с определением «премудрый», и Степенная книга с определением «богомудрый». Завершая рассказ об эпохе Ярослава, он писал: «Ярослав заслужил в летописях имя Государя мудрого». Ссылки историограф не дал и вообще выразился очень осторожно — не «носил» имя «мудрого», а «заслужил» (причем слово «мудрый» напечатано со строчной буквы). Строго говоря, привычного ныне словосочетания «Ярослав Мудрый» нет и у Карамзина. Оно начинает закрепляться в историографии только в конце XIX — начале XX века.

Таким образом, князь Ярослав Владимирович не носил прозвища «Мудрый» ни у современников, ни у потомков, не «входил с этим именем в историю»: оно появляется только под пером историков Нового времени.

Прозвище «Удалой» по отношению к князю из смоленской ветви Мстиславу Мстиславичу (ум. в 1228 году), долгое время занимавшему новгородский, а затем галицкий стол, применяется в историографии начиная с С. М. Соловьева. Оно вроде бы хорошо соответствует личным качествам этого князя, отличавшегося как полководческим талантом, так и личной храбростью. Основанием для такого прозвища является посмертная характеристика Мстислава в Галицко-Волынской летописи: «Потом же Мстиславъ великыи оудатныи князь оумре». Однако дело в том, что «удатныи» означает вовсе не «удалой» (это слово в Средневековье писалось почти так же, как сейчас, — «удалый»), а «удачливый».

Некоторыми учеными данная неточность осознается, и они называют Мстислава Мстиславича не «Удалым», а «Удатным». Но исправление сути дела принципиально не меняет, поскольку «удатный» в сообщении о смерти Мстислава не является прозвищем. Хотя это определение и стоит в тексте ниже имени, относится оно не к нему, а к последующему слову «князь»: «Мстиславъ великыи оудатныи князь оумре» — т. е. «Мстислав — великий, удачливый князь — умер». Таким образом, перед нами единичное определение, констатация, что Мстиславу в жизни сопутствовала удача.

Итак, прозвища древнерусским князьям, как правило, давались не современниками, а потомками. Некоторые же из них, такие, как «Мудрый» по отношению к Ярославу Владимировичу и «Удалой» (равно как и «Удатный») по отношению к Мстиславу Мстиславичу, и вовсе не существовали в эпоху Средневековья: они являют собой фикции, возникшие под пером историков Нового времени.

Источники: Полное собрание русских летописей. Т. 1. М., 1997 (Лаврентьевская летопись); Т. 2. М., 2001 (Ипатьевская летопись); Т. 21. Ч. 1. СПб., 1908 (Степенная книга); Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М. — Л., 1950 (то же в: Полное собрание русских летописей. Т. 3. М., 2001).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.