5

5

Геббельс видел в воздушных налетах союзников и положительную сторону: они вызывали в народе гнев и возмущение, благодаря им в людях крепла решимость продолжать войну. Кроме того, они сводили на нет все усилия той горстки немцев, которые сохранили в себе мужество и желали прекратить бессмысленную бойню путем свержения гитлеровского режима. Непрестанные бомбардировки не позволяли им проводить саботаж и агитацию среди населения. Недосыпание из-за бесконечных воздушных тревог и страх потерять родных и жилье изматывали людей, и для конспиративной деятельности, сопряженной с огромным риском, у них просто не оставалось сил.

Еще один удар по немецкому подпольному движению, а вернее, по отдельным группам оппозиции, действовавшим без какого-либо взаимного согласования, нанесла подписанная в январе 1943 года в Касабланке декларация союзников с требованием безоговорочной капитуляции Германии. «Это равносильно обращению в рабство!» – воскликнул с возмущением Геббельс по радио всего через несколько часов после подписания декларации. Надо признать, в его словах была доля правды. Альбрехт фон Кессель, один из участников заговора 1944 года, записал в своем дневнике, что требование безоговорочной капитуляции свело на нет шестилетнюю подпольную борьбу против режима Гитлера.

Геббельс интенсивно использовал «угрозу порабощения», так как прекрасно осознавал, какие выгоды дает ему новый лозунг. Теперь, в 1943 году, наступил тот момент, который он предвидел еще десять лет тому назад: немцы уже не представляли собой сплоченную массу, объединившуюся вокруг своего фюрера, их энтузиазм рассеялся как дым, эйфория от побед германского оружия прошла. Приходилось снова вести упорную борьбу за влияние на общественное мнение.

Донесения о том, что настроения в гуще немецкого народа меняются, ежедневно стекались к Геббельсу от его агентов, от гауляйтеров, из окружных отделений партии. Он читал об этом в еженедельных докладах различных учреждений, подчиненных его ведомству, и, само собой разумеется, в отчетах службы безопасности, составлявшихся людьми из СС и гестапо. Эти отчеты представляли собой весьма своеобразный опрос общественного мнения, в них анализировалось отношение людей к тому или иному событию. Геббельс изучал их с величайшим вниманием, а нелицеприятные и откровенные высказывания людей порой приводили его в такое бешенство, что он в конце концов запретил их читать сотрудникам министерства. Однако отчеты поступали заведенным порядком в секретариат, и он ничего не мог поделать.

Поскольку он был обязан поддерживать боевой дух немцев на самом высоком уровне даже во время тяжелых испытаний, ему приходилось работать днем и ночью. В начале войны можно было обойтись и без всеобщего энтузиазма, но теперь положение стало иным.

Сначала его пропаганда всеми доступными средствами доказывала, что немцы не испытывают ненависти ни к французам, ни к англичанам, ни к народам других стран, с которыми Германия находилась в состоянии войны. Теперь он взывал к немцам: «Не оставайтесь благодушными!» Теперь он говорил англичанам: «Мы ненавидим вас всей душой!» Таким образом он показывал немцам, что их нравственный долг – ненавидеть неприятеля. Теперь он с неудовольствием отмечал: «Мы, немцы, фанатичные сторонники справедливости. Порой мы заходим так далеко в нашем стремлении к беспристрастности, что боимся показаться несправедливыми к противнику и слишком строго судим себя».

Он вступил на опасный путь. На четвертом году войны, когда на долю народа выпало много страданий, а впереди его ждали еще более тяжкие испытания, вряд ли было благоразумно разговаривать с ним в полупрезрительном тоне. Следовало поддерживать в народе почтительное отношение к своим вождям, иначе одной искры хватило бы, чтобы где-нибудь взорвалась бочка с порохом. Так случилось, что взрыв действительно произошел, и прямо под носом у Геббельса.

«Бочкой с порохом» оказался небольшой мост, ведущий к Шваненвердеру, где располагалась загородная резиденция Геббельса. Мост должен был взорваться, когда по нему проезжала его машина. Во всяком случае, так рассчитывал инженер Крумеров, который, под видом рыбака, начал подготовку к покушению на министра пропаганды с декабря 1942 года. Замысел инженера не удался, его схватили, предали суду и приговорили к смертной казни.

Об этом случае в прессу не просочилось ни слова. Даже ближайшие сотрудники Геббельса не знали о нем. Сам Геббельс сохранял полное спокойствие, но Гитлер пришел в ужас, когда ему сообщили о покушении на жизнь его главного пропагандиста. Он послал Геббельсу в качестве подарка бронированный автомобиль. Геббельс не хотел им пользоваться, опасаясь, что люди станут насмехаться над ним, если он будет разъезжать по Берлину в «бронированном гробу». Но Гитлер настоял на своем[94].

С того дня в министерстве пропаганды меры безопасности были удвоены, если не утроены. Прежде пропуска сотрудников проверялись весьма небрежно, теперь же их внимательно изучали. Ни один посетитель не мог войти в здание министерства без сопровождения, он должен был ждать, стоя рядом с суперинтендантом, пока за ним не придет кто-нибудь из работников министерства. Охране выдали стальные каски, а всех сотрудников обязали по очереди нести дежурство на вахте по меньшей мере раз в неделю, причем женщинам в этих случаях предписывалось носить брюки и каски.

Кабинеты канцелярии Геббельса полностью изолировали от остальных помещений министерства. Тяжелые двойные двери открывались перед посетителем только после звонка и скрупулезной проверки его документов. Суперинтенданту, дежурившему у входа в святая святых Геббельса, придавались в помощь два крепких молодца в форме членов партии, вооруженных пистолетами и автоматами. Устланный толстым ковром и освещенный дорогими старинными светильниками коридор тоже находился под неусыпным наблюдением. В приемной дежурил наряд из пяти эсэсовцев, и здесь опять полагалось предъявить документы. Процедура доступа к министру стала строже даже для самых старых сотрудников, которых время от времени обыскивали перед тем, как разрешить войти.

Где бы ни находился Геббельс, его всегда сопровождали два телохранителя из СД. Они находились рядом даже во время записи его речей, хотя студия располагалсь внутри министерства.

Он больше не выступал с речами в прямом эфире.

Впервые оппозиция заявила о себе еще в 1943 году. За одну ночь стены домов в Мюнхене покрылись лозунгами, написанными красной масляной краской. Они гласили «Долой Гитлера!» и «Да здравствует свобода!». Среди студентов университета стали ходить листовки с призывами к восстанию. Гестапо выследило и арестовало двух студентов, Ганса и Софи Шолль, а также художника Алекса Шмореля. Суд был скорый, и через несколько дней их казнили.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.