6

6

Геббельс продолжал атаки на фон Папена и его правительство. «В своих редакционных статьях я вел огонь по тем, кто на самом верху. Если мы хотим сохранить партию в целости, мы опять должны разбудить самые примитивные инстинкты толпы», – писал он 4 сентября. Через три дня он произнес речь. «В зале яблоку негде было упасть. Я провозгласил лозунг: «Долой баронов!»

Но и Геббельс столкнулся с немалыми трудностями. Многие немцы стали подозревать нацистов в излишнем радикализме. С другой стороны, главари штурмовиков полагали, что партия действует слишком нерешительно. Боевиков из СА охватывало нетерпение. Большинство из них были либо безработными, либо теми, кто бросил работу в надежде, что скоро вся Германия окажется в их власти и тогда они начнут пожинать сладкие плоды победы. Некоторые командиры штурмовых отрядов выходили из партии, создавали собственные организации и кричали о том, что Гитлер их предал. Геббельс угрюмо вопрошал: «Чем все это кончится?»

Положение фон Папена тоже было далеко не завидным. Самый бездарный в истории Германии канцлер ни у кого не пользовался поддержкой. Его круг состоял исключительно из гугенберговских промышленников и юнкеров. О том, как непрочно он сидит в своем кресле, стало ясно, когда в рейхстаге против него проголосовали 512 депутатов, а за него – только 42. «Самый громкий провал в парламенте, – записал Геббельс. – Фюрер сам не свой от радости».

Но Геббельс не радовался. Приближалась новая предвыборная кампания, и становилось более чем очевидным, что нацисты столкнутся с трудностями. «Эта кампания будет самая тяжелая. Партийная касса пуста. Предыдущие кампании съели все наши фонды», – признавался он 16 сентября. Но для тревоги были и другие поводы. «От слишком многих речей люди тупеют до бесчувственности… Наши противники надеются, что мы выдохнемся».

О финансовом положении партии можно было сказать, что она уже выдохлась. Для выравнивания годового бюджета требовалось от 70 до 90 миллионов марок. По самым скромным прогнозам, к выборам дефицит должен был вырасти до 15 миллионов марок.

Геббельсовские газеты находились не на должном уровне. «Сегодняшнее состояние не позволяет нам выполнить наши грандиозные задачи», – жаловался он 1 октября. А через три дня он добавит: «К этой кампании трудно подключать редакционные составы со стороны. Они все слишком добросовестны и работают слишком медленно».

Как бы там ни обстояло дело с «людьми, тупеющими от речей», ему опять пришлось прибегнуть к митингам и ораторам. «У нас лучшие агитаторы. И днем и ночью они находятся непосредственно в массах».

Геббельс вызвал лидеров всех других партий на политические дебаты. Но большинство из них уже были стреляными воробьями и не ответили на вызов. Лишь гугенберговской Немецкой национальной народной партии хватило смелости пригласить Геббельса на свой митинг. 19 октября он и двое гугенберговцев должны были выступить с одной трибуны, а потом провести дискуссию. Ему представилась неплохая возможность, и он ее использовал наилучшим образом.

«После обеда я работал, а потом с волнением ждал начала сражения… В шесть тридцать позвонили и сказали, что перед местом предстоящего митинга творится бедлам. Народопартийцы не справились, они оказались слишком слабы, чтобы удержать толпу. Тысячи наших людей запрудили улицы…

Сотни уже просочились в зал неведомо как. Народопартийцы толпились у входа, потрясали билетами, но войти внутрь уже не могли. Председатель рвал и метал. Мог ли он подумать, что в зал набьются одни нацисты, которых он щедро оделил билетами?

Перед началом меня на плечах внесли восторженные парни из СА. Наши люди вопили так, что невозможно описать. Дебаты были выиграны, еще и не начавшись».

Председатель боялся, что толпа вздернет его на фонаре, если он помешает Геббельсу. Оба оратора, которые должны были вести дискуссию с Геббельсом, с трудом слышали сами себя. Наконец председатель взмолился и попросил Геббельса утихомирить аудиторию. «Я был вынужден встать рядом с оратором, чтобы он мог продолжить свою речь».

Тотчас же после митинга он отправился в редакцию «Ангрифф». «Мы отпечатали миллион экземпляров, так как опасались, что народопартийцы пустят в ход свою мощную прессу и превратят нашу победу в поражение. В три часа мы закончили, а в шесть газета уже продавалась».

Речи, речи и опять речи. «Я говорил и говорил, говорил так много, что уже не помнил, где, как и когда». Но он знал, что, несмотря на все его усилия, партия потеряла до миллиона голосов.

«Национал-социалистическое движение оказалось в очень трудном тактическом положении, – писал он впоследствии об этом времени. – На предыдущих выборах мы собрали много голосов тех, кто поверил, что с победой партии они будут вознаграждены. Однако партия оказалась еще дальше от победы, чем прежде, и наши попутчики покинули нас».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.