Часть вторая ИУДАИЗМ

Часть вторая

ИУДАИЗМ

Среди первой партии высланной в Вавилонию в 597 г. до н.э. элиты был высокопоставленный и ученый священник по имени Иезекииль. Жена его умерла во время последней осады города, а сам он жил и умер в одиночестве на реке Ховар вблизи Вавилона. Однажды, когда он в горечи и тоске сидел на берегу, его посетило божественное видение: «Бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, а из средины его как бы свет пламени из средины огня». Это – первое из его видений, описанных в Библии, уникальных тем, что у Иезекииля буквально не хватало слов, чтобы описать свои зрительные ощущения: яркий, слепящий свет отдает то топазами, то сапфирами, то рубинами; одна за другой следуют вспышки, летят искры, яростный огонь слепит и обжигает, и так далее. Его большая книга запутана и непоследовательна, полна пугающих сновидений и образов, угроз и проклятий. Он один из величайших библейских авторов, и к тому же самых популярных, как в прошлые времена, так и впоследствии. Однако он, видимо, против своей воли окружен таинственностью. И почему, спрашивает он, я все время должен говорить загадками?

Однако именно этот таинственный и страстный человек выводит для собеседника четкую и твердую установку: спасение – только в чистоте веры. Все государства, империи, троны по большому счету ничего не значат. Они падут по воле Божьей. Значение имеет только сотворенный Богом по своему образу человек. Иезекииль описывает, как Господь привел его в поле, полное костей, и спросил: «Сын человеческий! оживут ли кости сии?» После чего пред его потрясенным взором кости стали греметь, сближаться; Бог покрыл их жилами, плотью и кожей, вложил в них дух, «и они ожили, и стали на ноги свои – весьма, весьма великое полчище». Позднее христиане интерпретировали эту страшную сцену как образ воскресения мертвых, но для Иезекииля и его аудитории это был символ возрождения Израиля, точнее Израиля, более близкого к Богу, более зависимого от него, чем когда-либо прежде, где каждый мужчина и каждая женщина созданы Богом, лично ответственны перед ним и всю свою жизнь с самого рождения повинуются его законам. Если Иеремия был первым евреем, то именно Иезекииль и его видения дали движущий импульс формированию иудаизма.

Изгнание неизбежно означало разрыв с племенным прошлым. И действительно, к этому времени с десяток племен уже физически исчезли. Иезекииль, подобно Осии, Исайе и Иеремии, настаивал, что те беды, которые обрушились на евреев, являются непосредственным и неизбежным результатом прегрешений против Закона Божьего. Но в то время, как прежние историки и пророки выделяли чувство коллективной вины и возлагали всю вину на царей и вождей, то теперь, в изгнании, евреям было некого винить, кроме самих себя. Бог, как писал Иезекииль, больше не наказывает людей коллективно за грехи их вождя, или нынешнее поколение за ошибки предков. «Пока я живу, – громогласно объявил Господь, – не следует верить старой пословице израильтян насчет того, что отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина». Она устарела, ее необходимо отвергнуть. «Ибо вот, все души – Мои», – сказал Господь Иезекиилю, и каждая пред ним несет персональную ответственность: «Душа согрешающая, та умрет». Разумеется, идея личности всегда присутствовала и в религии Моисея, поскольку она была неразрывно связана с верой в то, что каждый создан по образу Божьему. Эта идея получила мощную поддержку в изречениях Исайи. У Иезекииля же она стала доминирующей, в результате чего значимость личности стала самой сутью еврейской религии.

Отсюда проистекало много последствий. Между 734 и 581 гг. до н.э. произошло шесть крупных депортаций израильтян; очень многие сами бежали в Египет и другие районы Ближнего Востока. С этого момента большинство евреев всегда уже жило за пределами Земли Обетованной. Разбросанные, лишенные руководства и поддержки, какую могли бы обеспечить государственные структуры, евреи были вынуждены искать какого-либо альтернативного способа сохранить свою идентичность. И они обратились к своим писаниям – законам и летописям. Начиная с этого времени мы все больше слышим о книжниках. До тех пор они выполняли просто функции писцов-секретарей, как Барух, которые записывали речи великих мира сего. Теперь же они превратились в важную касту, которая записывала устные предания, копировала драгоценные свитки, спасенные из разрушенного Храма, приводили в порядок и редактировали материалы из архивов. В течение какого-то времени они имели большую значимость, чем даже священники, которые были лишены храма, где могли бы демонстрировать собственную славу и незаменимость. Условия изгнания в каком-то смысле содействовали деятельности книжников. Вообще отношение к евреям в Вавилоне было удовлетворительное. В табличках, найденных в древнем городе возле Ворот Иштар, приводится ежедневный рацион пленников, среди которых фигурирует «Иохин, царь страны Яхуд» – то есть Иехония. Некоторые евреи стали купцами. Появились первые рассказы об успехах, достигнутых в диаспоре. Часть прибылей от торговли шла на финансовую поддержку книжников и их работы, направленной на сохранение веры евреев. Если личность несет ответственность за соблюдение Закона, она по крайней мере должна знать Закон. Поэтому следует не только записывать его текст и снимать с него копии, но и изучать.

В результате именно во время Исхода простые евреи стали впервые вовлекаться в регулярное соблюдение обрядов. Установка на обрезание, которое четко отличало их от окружающих язычников, проводилась в жизнь неукоснительно, и этот акт превратился в церемонию и стал частью еврейского образа жизни и религиозной обрядности. Концепция Субботы, подкрепленная тем, что они почерпнули из вавилонской астрономии, стала кульминацией еврейской недели, а слово «шаббетай», изобретенное во время Исхода, стало самым популярным термином. Еврейский год оказался впервые пронизан регулярными праздниками: на Пасху праздновали основание еврейской нации; на Пятидесятницу – дарование законов, с которых пошла их религия; Праздник Кущей знаменовал блуждания по пустыне, которые свели воедино нацию и религию; когда же в сердцах евреев закрепилось сознание личной ответственности, они стали также праздновать Новый год в память о сотворении, а День Искупления – как символ ожидаемого Суда. И вновь наука и календарь вавилонян помогли придать этой годичной системе праздников регулярность и постоянство. Именно в изгнании правила веры приобрели первостепенное значение – чистота, гигиена, диета. Законы отныне стали штудировать, зачитывать во всеуслышание, заучивать. По-видимому, к этому времени относятся данные нам указания Второзакония: «И да будут слова сии, которые Я заповедую тебе сегодня, в сердце твоем. И внушай их детям твоим и говори об них, сидя в доме твоем и идя дорогою, и ложась и вставая. И навяжи их в знак на руку твою, и да будут они повязкою над глазами твоими. И напиши их на косяках дома твоего и на воротах твоих». Именно в изгнании евреи, лишенные своего государства, обратились к номократии – добровольно подчинившись власти Закона, которую можно было проводить в жизнь только при общем согласии. Ранее ничего подобного в истории не наблюдалось.

Исход был непродолжительным в том смысле, что длился всего полстолетия после окончательного падения Иудеи. Однако созидательное значение его было огромно. Здесь мы подходим к очень важному моменту в истории евреев. Как уже отмечалось, взаимоотношения религии и государства в Израиле характеризуются внутренним конфликтом. С точки зрения религии еврейская история формировалась в течение четырех основных периодов: при Аврааме, при Моисее, во время Исхода и вскоре после него и последний, последовавший за разрушением Второго Храма. Первые два породили религию Яхве; во вторые два сложился и сформировался иудаизм как таковой. Но ни в один из этих периодов у евреев не было собственного независимого государства, хотя следует признать, что во времена Моисея ими никто посторонний не правил.

И, наоборот, следует обратить внимание на то, что, когда израильтяне (а позднее – евреи) перешли к процветающей оседлой жизни и самоуправлению, им оказалось чрезвычайно тяжело сохранить свою религию в чистоте и неприкосновенности. Разложение началось вскоре после завоеваний Иосифа; затем оно возникло при Соломоне, причем проявлялось и в северном и в южном царствах – в особенности при сильных и богатых царях, «в добрые времена». Картина в точности воспроизвелась при хасмонитянах, а также при монархе Ироде Великом. В годы самоуправления и процветания у евреев всегда наблюдалась тяга к религиям соседей, будь то кананитяне, филистимляне-финикийцы или греки. И только в дни бедствий они решительно сплачивались вокруг своих принципов и максимально мобилизовали свое исключительное религиозное воображение, оригинальность, ясность и усердие. Видимо, в такие периоды, когда у них не было своего государства и все соблазны и обязанности, связанные с властью, ложились на плечи других, евреи охотнее повиновались закону и были более богобоязненны. Иеремия первым ощутил вероятность того, что безвластие и добродетель связаны между собой, вследствие чего чужое правление может быть предпочтительнее своего. Он приближается к концепции того, что государство неизбежно есть зло.

Эти идеи глубоко коренились в израильской истории, восходя еще к назаретянам и рехавитянам. Они, по сути, внутренне присущи яхвеизму, ибо, согласно ему, правителем является не человек, но Бог. В Библии неоднократно можно встретить намеки на то, что целью добродетели является ликвидация порядка, установленного людьми: «Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся». В главе 2 Первой книги Самуила (Царств) его мать, Анна, поет торжествующий гимн подчинению во имя Бога, святой революции: «Из праха подъемлет Он бедных, из брения возвышает нищего, посаждая с вельможами»; позднее эта же тема зазвучит у Девы Марии в Магнификате. Евреи были той закваской, что вызывала разложение существующего строя, источником общественных перемен, – так откуда у них взяться порядку и вообще обществу?

И вот начиная с этого момента мы можем отметить у евреев существование менталитета Исхода, диаспоры. На смену Вавилонской империи пришел персидско-мидийский союз, созданный Киром Великим, у которого не было ни малейшего желания удерживать евреев. Однако многие из них, а может быть, даже большинство, предпочли остаться на территории Вавилонии, которая в течение 1500 лет была великим центром еврейской культуры. Другие еврейские общины осели в Египте, причем не возле границы, как Иеремия, а даже вблизи первого порога на Ниле, там, где остров Элефантина. Среди документов сохранилось письмо на папирусе, в котором тамошняя еврейская община просит разрешения восстановить свой храм. Даже среди вернувшихся в Иудею были люди, настроенные на жизнь в эмиграции; они были солидарны с Иеремией в том смысле, что в Исходе есть некое позитивное начало – по крайней мере до того дня, когда займется рассвет идеальной непорочности. Они жили на краю пустыни и считали себя внутренними изгнанниками в «Земле Дамасской», символизировавшей для них убежище, дарованное Богом Яхве. Там они ждали доброго времени, когда звезда и святой вождь укажут им путь возврата в Иерусалим. Эти изгнанники были потомками рехавитян и предшественниками кумранской секты.

Не исключено, что сам Кир Великий, персидский царь, был подстрекателем Возвращения. Религиозные воззрения персидского правящего класса носили этический и универсалистский характер, в противоположность нетерпимому узкому национализму его имперских предшественников. Сам Кир был приверженцем зороастризма и верил в единое, вечное, благодетельное существо, «Создателя всего через святой дух». При Кире в Персии была выработана имперская религиозная политика, коренным образом отличавшаяся от ассирийской и вавилонской. Персы были готовы уважать религиозные верования подчиненных народов при условии, что они не противоречат признанию их власти. По-видимому, Кир считал своим религиозным долгом воспрепятствовать безжалостным депортациям и разрушению храмов, которыми«прославились» его предшественники. На так называемом Цилиндре Кира, который был найден в XIX веке в развалинах вавилонского дворца и хранится в настоящее время в Британском музее, он так излагает свою политику: «Я – Кир, Царь Мира… Великий бог Мардук радуется моим благочестивым деяниям… Я собрал все народы и вернул их к прежнему местожительству… а также к их богам… По повелению великого бога Мардука я вернул им их святилища… Так пусть же все возвращенные мной в свои дома боги [молятся каждодневно] за продление моих дней». Согласно Книге пророка Исайи, написанной приблизительно в это время, на эту реставрацию Кир был подвигнут непосредственно Господом, и Кир соответственно именуется Его помазанником. В Книге книжника Ездры Кир говорит вавилонским евреям касательно их возвращения: «Все царства земли дал мне Господь, Бог небесный; и Он повелел мне построить Ему дом в Иерусалиме, что в Иудее. Кто есть из вас, из всего народа его, – да будет Бог его с ним, – и пусть он идет в Иерусалим, что в Иудее, и строит дом Господа, Бога Израилева».

Несмотря на поддержку и приказ Кира, первая попытка возврата в 538 г. до н.э. при одном из сыновей свергнутого царя Иоакима оказалась безуспешной из-за сопротивления, которое оказали остававшиеся в Иерусалиме бедные евреи, ам-гаарец; последние, объединившись с самарянами, эдомитянами и арабами, не дали переселенцам возвести стены. Вторая попытка была предпринята в 520 г. до н.э. при полной поддержке Дария, сына Кира; ею руководил Зоровавель, авторитет которого как потомка Давида дополнительно подкреплялся официальным назначением на должность персидского губернатора Иудеи. Согласно Библии, с ним вернулось 42 360 изгнанников, в том числе много священников и книжников. Так на сцене Иерусалима появилась новая группировка ортодоксов иудаизма, которая группировалась вокруг официально разрешенного храма, работы по сооружению которого начались немедленно. Он выглядел гораздо скромнее, чем Храм Соломона, как отмечается в главе 2 Книги пророка Аггея, хотя снова использовалась кедровая древесина из Ливана. Самаритянам и другим евреям, считавшимся еретиками, не разрешили принять участия в строительстве. Им было сказано: «Не строить вам вместе с нами дом нашему Богу». Поселение вернувшихся изгнанников отнюдь не процветало – возможно, в результате их сектантского поведения. В 458 г. до н.э. их усилила третья волна переселенцев во главе с Ездрой, священником и книжником, который отличался большой ученостью и авторитетом и безуспешно пытался разрешить юридические проблемы, порождавшиеся ересью, смешанными браками и спорами вокруг собственности на землю. В конце концов в 445 г. до н.э. к нему присоединился мощный контингент, возглавленный видным персидским деятелем Неемией, евреем по национальности, которому было поручено управлять Иудеей и превратить ее в автономную политическую единицу в рамках империи.

Этой, четвертой, волне удалось наконец добиться стабильности поселения; это в основном заслуга Неемии, человека активного, дипломата и государственного деятеля, под руководством которого были быстро воздвигнуты стены Иерусалима, что позволило создать там безопасный анклав, с территории которого можно было руководить процессом репатриации. Как ему удалось это, он рассказывает в своих мемуарах, прекрасном образчике еврейской исторической литературы. Из них мы узнаем о первом обследовании разрушенных стен, которое тайно производилось под покровом ночи; о том, кто персонально принимал участие в строительстве, и его личном вкладе; об отчаянных попытках аравитян (арабов), аммонитян и других помешать работе; о ее продолжении под усиленной охраной – «каждый из строивших препоясан был мечем по чреслам своим, и так они строили», – причем каждую ночь строители возвращались в город («и ни я, ни братья мои… не снимали с себя одеянья своего; у каждого были под рукою меч и вода»); о ее триумфальном завершении. Неемия сообщает, что вся работа была завершена за 52 дня. Отстроенный заново город был меньше, чем при Соломоне, беднее и поначалу был малолюден. Как пишет Неемия, «город был пространен и велик, а народа в нем было немного, и домы не были построены». Туда со всей Иудеи привезли семьи, отобранные по жребию. Энергия и предприимчивость Неемии были образцом для подражания еврейских активистов, которые заселяли Палестину в XX веке. Однако после завершения его деятельности внезапно воцарилось полное спокойствие и тишина.

Годы с 400 по 200 г. до н.э. – потерянная эпоха в еврейской истории. Такое впечатление, что в это время не было ни великих радостей, ни великих бедствий, которые евреям бы хотелось отразить в летописи. Возможно, они были счастливы. По-видимому, персы нравились им больше других правителей. Евреи никогда против них не восставали; более того, еврейские добровольцы помогали персам подавить восстание египтян. Евреи были вольны отправлять свои религиозным обряды как в Иудее, так и во всей Персидской империи. Вскоре еврейские поселения возникли во многих местах; процесс формирования диаспоры нашел отражение в Книге Тобита, составленной в Медеве около V в. до н.э. Другим характерным примером является собрание 650 клинописных документов, составленных между 455 и 403 гг. до н.э. в городе Ниппуре, возле которого жил Иезекииль: 8% имен, фигурирующих в этих текстах, – еврейские. Сохранились архивы двух еврейских семей из поселения на Слоновом острове, которые проливают свет на обстоятельства светской и религиозной жизни там. Судя по этим документальным свидетельствам, большинство евреев в диаспоре жили неплохо и были верны своей религии. Эта религия – иудаизм – стала ортодоксальной.

Эти два «затерянных» столетия были хотя и тихими, но отнюдь не малопродуктивными. Именно тогда появился Ветхий Завет примерно в том виде, каким мы его знаем. Это стало необходимым в силу самой природы новой иудейской версии веры израильтян, которую Неемия и Ездра установили в восстановленном Иерусалиме. В главе 8 Книги Неемии описано, как весь народ собрался пред Водяными воротами, чтобы послушать чтение «книги закона Моисеева». Читал книжник Ездра, стоя «на деревянном возвышении, которое для сего сделали». В результате чтения, которое всех глубоко взволновало, был торжественно заключен новый завет, и соответствующее обязательство взяли и подписали все мужчины и женщины, их сыновья и дочери, что считали себя истинно верующими, «все, которые могли понимать».

Если охарактеризовать его кратко, то новый завет, провозгласивший иудаизм официально и формально, был основан не на откровении и проповеди, но на письменном тексте, точнее говоря, на официальном, авторизованном, точном и выверенном тексте. Это, в свою очередь, означало сортировку, отбор и редактирование обширной литературы по вопросам истории, политики и религии, которую к этому времени наполнили евреи. Они владели грамотой на весьма раннем этапе своей истории. В Книге Судей рассказывается, как Гедеон, будучи в Сокхере, захватил местного юношу и стал расспрашивать его об этом месте, после чего юноша написал ему список местных князей и старейшин в числе семидесяти семи человек. Представляется вероятным, что большинство крестьян умели в той или иной степени читать. В городах же уровень грамотности был просто высоким, и многие из горожан выступали в роли писателей, фиксируя истории, которые они слышали, либо рассказы о собственных приключениях, причем записи эти могли носить как духовный, так и светский характер. Записывали проповеди сотен пророков. Число историй и хроник было невероятно велико. Израильтяне не были великими ремесленниками, художниками или архитекторами. Но писательство было их национальной привычкой, чтобы не сказать – одержимостью. Можно считать, что хотя бы с точки зрения количественной они породили величайшую литературу древности, лишь малой частью которой является Ветхий Завет.

Евреи ставили во главу угла дидактические задачи литературы и ее общественный характер. Для них она не являлась актом потворства своим личным желаниям. Основная часть книг, составляющих Библию, приписывается конкретным авторам, однако у евреев было принято общественное одобрение и утверждение священных книг. По сути, основа их литературы всегда носила общественный характер, а потому и находилась под общественным контролем. В своей апологии еврейской веры, «Contra Apionem», Иосиф так формулирует этот подход:

«Мы считаем, что не каждому можно быть летописцем… Это – привилегия пророков, которые получают знание о самой далекой и древней истории благодаря божественному вдохновению, снизошедшему на них, а также посвящают себя добросовестному описанию событий своего времени по мере того, как они происходят… Поэтому мы не располагаем неисчислимым количеством взаимно противоречивых книг. Наши книги, по справедливости общепринятые, числом двадцать две, содержат летопись всех времен».

Говоря «по справедливости общепринятые», Иосиф имеет в виду «канонические». Само слово «канон» – чрезвычайно древнее. У шумеров оно означало «тройник» и в дальнейшем приобрело смысл «прямой, вертикальный». Греки стали придавать ему значение «правило, граница, стандарт». Евреи первыми применили его к религиозным текстам. Для них оно значило «данное свыше и неоспоримо верное», «пророческий текст, ниспосланный Богом». Поэтому каждая книга, претендовавшая на канонизацию, должна была иметь своим автором признанного пророка. Канон берет свое начало с написания пяти книг Моисея (Пятикнижия), которые в дальнейшем получили у евреев название Торы. В своем наиболее примитивном виде Пятикнижие восходит, возможно, к временам Самуила. В нынешней своей форме оно представляет собой компиляцию из пяти (а возможно и более) элементов: южного источника, где Бог именуется «Яхве» (происходит от первоначальных текстов Моисея); северного источника, также глубокой древности, где Бог именуется «Элоим»; Второзакония или его частей, одна из «потерянных» книг которого была найдена в Храме во время реформ Иисуса; а также двух отдельных, дополнительных законов, которые известны ученым под названием «Закон Священников» и «Закон Святости», причем оба восходят к тому времени, когда религиозные обряды стали более формализованы, а каста священнослужителей – строго дисциплинированной.

Таким образом, Пятикнижие не является чем-то абсолютно однородным. Однако оно и не является, в противоположность тому, что утверждали некоторые представители немецкого критического направления, произвольной фальсификацией священников эпохи после Исхода, которые пытались навязать людям в узко эгоистичных целях свои собственные религиозные верования, приписывая их Моисею и его времени. Мы не должны допустить того, чтобы наше мнение относительно этих текстов искажалось под воздействием академических предрассудков, которые были взращены гегельянской идеологией, антиклерикализмом, антисемитизмом и интеллектуальной модой девятнадцатого века. Эти тексты содержат внутреннее свидетельство того, что те, кто объединял эти тексты и кто переписывал их после того, как канон сложился (после возвращения из изгнания), были абсолютно убеждены в божественном одухотворении древних текстов, а потому записывали их почтительнейшим и аккуратнейшим образом, в том числе такие части этих текстов, которые они откровенно не понимали. Кстати, Пятикнижие дважды серьезнейшим образом заклинает именем Бога против каких-либо искажений текста: «Не прибавляйте к тому, что я заповедую вам, и не убавляйте от того».

Есть все основания считать, что переписчики, или книжники – на иврите «софер» – были профессионалами высокой пробы и относились к своим обязанностям в высшей степени серьезно. Само это слово впервые появляется в древней Песне Деворы, и вскоре мы уже слышим о наследственных корпорациях переписчиков, которых Первая Книга Летописей называет «семьями книжников». Их почетным долгом было сохранение канона во всей его святой целостности. Они начинали с текстов Моисея, которые для удобства были переписаны на пяти отдельных свитках – отсюда и название «Пятикнижие». К ним в дальнейшем присоединилась вторая часть Библии, «Пророки» («Невиим» – на иврите). Она, в свою очередь, состоит из «Ранних пророков» и «Поздних пророков». Первый из этих разделов состоит в основном из повествований и исторических описаний; сюда относятся Книга Иисуса Навина, Книга Судей и Книги Царств (у евреев две из них называются Книгами Самуила). Второй состоит из писаний собственно ораторов-пророков и сам подразделяется на два подраздела: первый – «главные» пророки (Исайя, Иеремия и Иезекииль), причем эпитет означает не важность, а объем текста, и второй – «мелкие» (Осия, Иоиль, Амос, Авдий, Иона, Михей, Наум, Аввакум, Софония, Аггей, Захария и Малахия). И имеется еще третья часть, «Кетувим», или «Писания», известная также под названием «Жития Святых». В ее состав входят Псалмы, Притчи, Книга Иова, Песнь Песней, Книга Руфь, Плач Иеремии, Книги Екклезиаста, Есфири, Даниила, Ездры, Неемии и две книги Летописей.

Это разделение на три части является не просто умозрительной классификацией; оно отражает историческое развитие. По мере того как публичное чтение стало превращаться у евреев в неотъемлемую часть религиозной службы, количество текстов стало увеличиваться, а книжники добросовестно их копировали. Пятикнижие, или Тора, было канонизировано уже в 622 г. до н.э. Постепенно к нему добавлялись другие книги, и весь процесс завершился около 300 г. до н.э. За исключением Торы, мы не знаем точных критериев формирования канона. Похоже, однако, что определенную роль сыграл при этом общественный вкус, а также суждения священников и богословов. Пять свитков, известных под названием псалмов или песней, зачитывались публично на главных праздниках: Песни Соломона – на Пасху, Книга Руфи – на Пятидесятницу, Екклезиаст – на Праздник кущей, Есфирь – на Пурим, а Плач – в День разрушения Иерусалима. Они постепенно стали популярными и потому были включены в канон. Что касается Песни Песней, то, кроме того, что она связана с великим царем Соломоном, она еще явно является некой антологией любовной лирики и, строго говоря, не содержит внутренних мотивов для включения. Предание гласит, что на собрании Совета Джампы, в раннехристианскую эпоху, когда канон сложился окончательно, раввин Акива сказал: «Нет в мире ничего, что сравнилось бы с днем, когда Песнь Песней была дарована Израилю; все Писания святы, но Песнь Песней – святейшая». Но затем добавил в качестве предупреждения: «Тому, кто осмелится петь эту песнь для развлечения, как будто это просто песенка, не будет места в другой жизни».

Включение в канон было единственным способом гарантировать сохранение литературного произведения, поскольку в древности, если манускрипт не переписывался периодически, у него были все шансы исчезнуть примерно в течение жизни одного поколения. Таким образом, семьи книжников обеспечивали сохранность библейских текстов в течение тысячи или более лет, после чего на смену им пришли семьи мазоретов, или ученых книжников, специальностью которых было не только переписывание, но и точное написание и толкование библейских текстов. Именно им принадлежит официальный еврейский канонический вариант, известный как мазоретский.

Существует, однако, не один канон и не один древний текст. Самаритянам, которые были отрезаны от Иудеи в середине первого тысячелетия до н.э., удалось сохранить только пять книг Моисея; им не позволили принять участия в канонизации позднейших писаний, которые они соответственно и не стали признавать. Существует еще и так называемый Септуагинт, греческий вариант Ветхого Завета, который был составлен членами еврейской диаспоры в Александрии в эллинский период. Они включили туда все книги еврейской Библии, сгруппировав их по-другому, а также книги Апокрифа и псевдоэпиграфы, такие, как Первая Книга Ездры, так называемую Мудрость Соломона, Мудрость Бен-Сиры, или Еккелемунастику, Юдифь, Тобита, Баруха и книги Маккавея, причем все они были отвергнуты евреями Иерусалима как нечистые и опасные. В дополнение к перечисленному, сегодня в нашем распоряжении имеются свитки, сохраненные и скопированные Кумранской сектой и найденные в пещерах вблизи Мертвого моря.

В целом Свитки Мертвого моря свидетельствуют, что в течение столетий Библия копировалась довольно точно, хотя при этом случались и ошибки и вариации. Так, самаритяне объявили, что их текст восходит к Абишуа, праправнуку Аарона; текст действительно очень древний и в основном содержит очень мало искажений, хотя местами отражает предание самаритян, а не евреев. Общее количество его разночтений с мазоретским текстом Пятикнижия достигает 6000, причем из них около 1900 совпадают с вариантом Септуагинта. Существуют и вариации в мазоретских текстах. Среди наиболее ранних уцелевших текстов – кодекс пророков, переплетенная книга, которая хранится в Караитской синагоге в Каире и была переписана в 895 г. н.э. Бен-Ашером, главой одной из наиболее известных мазоретских семей. Полный текст Ашера, над которым семья трудилась в течение пяти поколений, был переписан около 1010 г. мазоретянином по имени Самуил бен Иаков, хранится в Ленинграде. Другой знаменитый мазоретский текст семьи Бен-Нафтали существует в виде копии 1105 г.; известен под названием «Кодекс Рейхлина» и хранится в Карлсруэ. Самым древним из уцелевших христианских вариантов является Кодекс Ватиканус и Кодекс Александриус (V в.). Существует также сирийский манускрипт, датируемый 464 г. Однако древнейшими рукописями Библии являются на сегодня Свитки Мертвого моря, найденные в 1947-48 гг.; в их состав входят фрагменты на иврите всех двадцати четырех книг канона, за исключением Книги Есфири, и весь текст Исайи, плюс несколько фрагментов Септуагинта. Вполне возможно, что будут найдены и более ранние тексты, как в Иудейской пустыне, так и в Египте, и очевидно, что поиск идеальных текстов будет продолжаться до конца времен.

С точки зрения внимания, которое уделяется Библии в поисках истинного текста, в толковании, интерпретации и комментариях, она намного превосходит все известные литературные произведения. И нельзя сказать, чтобы это внимание было незаслуженным, поскольку Библия несомненно является самой влиятельной книгой. Евреи отличались от всех древних авторов двумя уникальными особенностями. Они первыми создали логически построенную, реальную историю с толкованиями. Утверждали, что они научились этому у гиттитов, другого народа, зацикленного на истории; однако очевидно, что прошлое интересовало их с незапамятных времен. Они знали, что являются особым народом, который не просто явился неведомо откуда, а был специально рожден, с определенной целью в результате целой серии божественных актов. Они считали своим коллективным долгом выявлять, описывать, комментировать и отражать эти акты. Ни один народ не проявлял, особенно в те далекие времена, такого сильного побуждения исследовать свое происхождение. Библия дает много примеров своеобразной тяги к историческим исследованиям: откуда, например, взялась груда камней у ворот города Гай? А что означают двенадцать камней в Галгале? Эта страсть к этнологии, поиск объяснений перешли в более общую привычку видеть настоящее и будущее через призму прошлого. Евреи хотели узнать о себе и своей судьбе. Они хотели узнать о Боге и его намерениях и желаниях. Поскольку Бог, согласно их теологии, был единственной причиной всех событий (как говорил Амос, «могут ли силы зла разрушить город, если Яхве этого не захочет?») и поэтому творцом истории, и поскольку они были избраны актерами в этой грандиозной драме, то ключом к пониманию и Бога и человека стали регистрация и изучение исторических событий.

В итоге евреи оказались прежде всего историками, а Библия от начала и до конца – книгой в основном исторической. Евреи развили у себя способность создать сжатое и драматичное историческое повествование за полтысячи лет до греков, и, поскольку они постоянно наращивали свои летописи, у них развилось глубокое чувство исторической перспективы, подобного которому грекам достичь не удалось. И в изображении характеров библейским историкам удалось добиться такого понимания и такой достоверности, какие были недосягаемы даже для лучших греческих и римских историков. У Фукидида нет ничего, что могло бы стать вровень с мастерским портретом царя Давида, автор которого явно был свидетелем происходившего при царском дворе. Библия буквально изобилует четко прорисованными образами; зачастую для яркого портрета даже второстепенного персонажа хватает одной фразы. Но описание характеров и ролей актеров никогда не задерживает неуклонного развития великой человеческо-божественной драмы. Евреи, как и все хорошие историки, умело сохраняют баланс между биографическим и повествовательным аспектами. Большинство книг Библии имеют историческую основу, которая связана с более широкой панорамой, заслуживающей названия «История Бога в его отношениях с человеком». Но даже в тех разделах, при написании которых у авторов не имелось явных историографических намерений, даже в поэтических (таких, как Псалмы) постоянно просматриваются исторические аллюзии, так что где-то на заднем плане всегда слышится поступь судьбы, неотвратимо двигающейся от сотворения к «концу времен».

Древняя еврейская история носит в высшей степени божественный и гуманистический характер. Творит историю Бог, действуя либо непосредственно, либо через человека. Евреев не особенно интересовали безликие силы, они в них попросту не верили. Физикой творения они интересовались, пожалуй, меньше, чем любой другой культурный народ древности. Они игнорировали природу и ее проявления – за исключением случаев, когда они отражали драму богочеловеческих отношений. Столь же решительно они игнорировали и влияние на историю мощных географических и экономических факторов. В Библии присутствует много описаний природы, зачастую удивительной красоты; однако это всего лишь декорация исторической пьесы, фон, на котором действуют персонажи. Библия полна трепетной страсти, поскольку полностью посвящена живым существам; поскольку Бога, хотя он и живой, нельзя ни описать, ни даже представить, все внимание посвящено мужчине и женщине.

Отсюда вторая уникальная особенность древнееврейской литературы: словесное изображение человеческой личности во всей ее глубине и сложности. Евреи оказались первым народом, который сумел найти слова, чтобы выразить глубочайшие человеческие эмоции, особенно чувства, вызванные телесными или душевными страданиями, тревогу, отчаяние, одиночество, средства, которые противопоставляет этим бедам человеческая изобретательность – надежду, решимость, веру в помощь свыше, сознание невиновности или правоты, раскаяние, грусть и смирение. К этой категории относятся прежде всего 44 из 150 коротких поэм, которые входят в состав канонической Книги Псалмов. Некоторые из них – просто шедевры, которые находят свой отклик в сердцах людей во все эпохи и по всей земле: псалом 22, взывающий о помощи; псалом 23 с его простой доверчивостью; 39 – миниатюра о скромной гордости; 51 – взывающий о жалости; 91 – великая поэма об уверенности в себе и покое; 90 103 и 104 – прославляющие мощь и величие Создателя и связь между Богом и человеком; 130 137 и 139 – вскрывающие глубину человеческого горя и несущие надежду.

Эти страстные поэмы – лишь одно из выражений проникновения евреев в человеческую душу. Кроме того, оно отразилось и в народной, если так можно выразиться, философии, которая пробилась в Канон. Здесь евреи оказались не столь уникальны, поскольку пословицы и другие образчики народной мудрости записывались на древнем Ближнем Востоке, особенно в Месопотамии и Египте, еще с III тысячелетия до н.э., причем часть их обрела международный статус. Нет сомнения, что евреи были знакомы с классическим египетским произведением «Мудрость Аменопа», поскольку часть его прямо заимствована в Книге Притчей. Однако мудрые изречения, рожденные евреями, превосходят по своему уровню своих предшественников; они точнее отражают человеческую натуру и этически более последовательны. Екклезиаст, блестящая работа Кохелета («созывателя») не имеет равных в Древнем Мире. Его холодный скептический тон, граничащий временами с цинизмом, резко контрастирует со страстной честностью псалмов и демонстрирует широту диапазона еврейской литературы, состязаться с которой под силу лишь грекам.

Однако даже грекам не удалось создать документа столь загадочного и душераздирающего, что даже непонятно, к какой категории отнести его – я имею в виду Книгу Иова. Это великое произведение, посвященное теодицее и проблеме зла, вдохновляло и ставило в тупик и богословов и простых людей на протяжении двух с лишним тысячелетий. Карлейль называл ее «едва ли не величайшим из того, что написано пером»; из всех книг Библии эта повлияла на литераторов более всего. Однако никто не знает, что она представляет собой, откуда происходит и когда была написана. В ней имеется свыше сотни слов, которые не встречаются более нигде, и она представляла несомненную трудность для древних переводчиков и книжников. Некоторые ученые считают, что она происходит из Эдома, однако нам слишком мало известно об эдомском языке. Другие считают ее родиной Харан, близ Дамаска. Некоторые параллели просматриваются в вавилонской литературе. В IV веке н.э. христианский теолог Теодор Мопсуэтский утверждал, что она происходит от греческой драмы. Ее пытались также представить переводом с арабского. Весь этот букет первоисточников и предположительных влияний свидетельствует, как это ни парадоксально, об универсальности книги. Потому что Иов в конце концов формулирует тот основополагающий вопрос, что мучил всех, и в первую очередь тех, чья вера особенно сильна: почему Бог совершает с нами столь ужасные вещи? Книга Иова – произведение античное и современное, особенно для такого избранного и гонимого народа, как евреи; по сути, это произведение о Холокосте.

Книга Иова – выдающееся произведение еврейской литературы. За исключением Книги Исайи, ни одна часть Библии не написана таким могучим языком, который так хорошо соответствует теме – божественной справедливости. С позиций моральной теологии, книга является неудачной, поскольку автор (как, впрочем, и любой другой человек) становится в тупик перед проблемой теодиции. Но и сама эта неудача позволяет шире подойти к проблеме и поставить вопросы, касающиеся вселенной и того, как следует воспринимать ее человеку. Книга Иова буквально насыщена естественной историей в поэтической форме. Это впечатляющий перечень явлений органического, космического и метеорологического характера. Так, в главе 28 имеется незаурядное описание горного дела в древнем мире. Этот образ используется для того, чтобы охарактеризовать почти неограниченный научнотехнический потенциал человечества и противопоставить его непростительно низкому уровню человеческой морали. Тем самым автор Книги Иова говорит о том, что существуют два направления в творении – физическое и моральное. Чтобы понять суть вещей, недостаточно понимания физической сущности мира: человек должен понять моральную сущность и принять ее, а для этого он должен приобщиться к тайной мудрости, которая существенно отличается от, скажем, техники добычи полезных ископаемых. Мудрость приходит к человеку, как удалось осознать Иову, не через попытки уяснить, зачем Богу требуется причинять людям страдания, а лишь через повиновение, которое является истинным фундаментом морального порядка: «И сказал человеку: «вот, страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла – разум».

К этому вопросу вновь обращается в 24 главе своей поэмы о мудрости Екклезиаст, Бен-Сира, когда говорит, что после Падения Бог составил новый план и поделился этим секретом с неким селением в Израиле. Евреям следовало обрести мудрость через повиновение Богу и научить этому же все человечество. Они должны были низвергнуть существующий, физический мировой порядок и заменить его моральным. И вновь этому призыву мощно и парадоксально вторит еврейский еретик, Святой Павел, в начале своего драматичного Первого послания к Коринфянам, когда он цитирует Господа: «Погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну» и добавляет: «Потому что немудрое божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков…» Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное. И вновь, как и сквозь туманность и запутанность Иова, мы видим указание на божественное предназначение евреев свергнуть существующий порядок вещей и общепринятое его видение.

Таким образом, оказывается, что Иов находился в главном русле еврейской философии, которая теперь превратилась в мощный поток. Для превращения иудаизма в первую «религию Библии» потребовалось два столетия. До 400 г. до н.э. не было никаких намеков на канон. К 200 г. до н.э. он уже существовал. Разумеется, канон не был еще полным и окончательным. Но он уже начинал «схватываться», причем довольно быстро. У этого было несколько последствий. Во-первых, не поощрялись дополнения. Пророчества и пророки впали в немилость. В Первой Книге Маккавеев есть упоминание о «дне, когда перестали появляться пророки». Тех же, кто пытался пророчествовать, объявляли лжепророками. Когда вождем стал Симон Маккавей, то было провозглашено, что он будет таковым до тех пор, «пока не появится подлинный пророк». В Книге Захарии имеется следующая тирада, направленная против пророков: «Если кто будет прорицать, то отец его и мать его, родившие его, скажут ему: «тебе не должно жить, потому что ты ложь говоришь во имя Господа». Про прорицателей говорится, что они были «взращены в похоти». Еврейский философ Бен-Сира, писавший вскоре после 200 г. до н.э., похвалялся: «Я отолью заново доктрину прорицания и передам ее грядущим поколениям». Однако евреи не включили его в канон; не попал туда и Даниил, писавший немного позднее (ок. 168—165 гг. до н.э.). Канонизация отбила также охоту к писанию истории. Правда, она не убила полностью этой еврейской страсти. Впереди были еще крупные взлеты – например, Книги Маккавеев, работа Иосифа. Но напор спадал, и, когда в начале христианской эры канон был окончательно освящен, еврейская история, одна из славных страниц древности, остановилась на полтора тысячелетия.

Однако, если одним из результатов канонизации было сдерживание развития еврейской религиозной литературы, то другим явилось широчайшее распространение знания канонизированных текстов среди еврейского населения и существенное их воздействие на умы. Книги, которые были канонизированы, старательно копировались и распространялись, теперь стали систематически изучаться. Евреи стали превращаться в ученый народ, как того и требовало их божественное предназначение – быть пастырями народов. Возник институт, новый и совершенно революционный в истории религии: синагога – прототип церкви, капеллы, мечети – где Библию систематически читали и изучали. Вполне возможно, что подобные места существовали даже до Исхода как результат реформ Иосии; они наверняка множились в годы Исхода, когда еврейская элита лишилась своего Храма; по возвращении же, когда всякая религиозная деятельность была жестко сосредоточена в иерусалимском Храме, а провинциальные храмы и молельные места постепенно исчезли, утвердились синагоги, которые стали вкладывать в евреев ортодоксальное учение Храма, вобранное канонической Библией.

Это, в свою очередь, имело другое важное последствие. После того как священная литература была поглощена каноном, а сам канон стал изучаться систематически и централизованно, иудаизм стал намного более однородным. Причем однородность эта была с явным пуританским и фундаменталистским оттенком. В истории евреев обычно побеждали ортодоксы. Таким был Моисей, сторонник жесткого соблюдения буквы Закона, который распространил религию Яхве на другие племенные группы. Такими были и пуристы, победившие во время реформ Иосии. Такими были суровая Иудея, бескомпромиссный Израиль, которые пережили натиск империй. Сурово непреклонной была и вавилонская община, которая, вернувшись из изгнания, подчинила своей воле всех евреев, изгнав одних и склонив к конформизму других. Канон и синагога стали инструментами этого сурового пуризма, которому предстояло одержать еще много побед. Этот процесс, который многократно повторялся в еврейской истории, можно расценивать двояко: либо как жемчужину чистого иудаизма, выглядывающую из протухшей устрицы мира и всего мирского; либо как деятельность экстремистов, навязывавших остальным исключительность и фанатизм.