О ПРИОРИТЕТАХ И ПАТЕНТАХ
О ПРИОРИТЕТАХ И ПАТЕНТАХ
Современные критики Циолковского, прежде всего, утверждают, что Константин Эдуардович не сделал ни одного настоящего открытия. Все его приоритеты не являются полноценными приоритетами, поскольку были зафиксированы еще до него. То же самое можно сказать о патентах – не было у Циолковского патентов, потому что их нужно оформлять, за них нужно платить, а он элементарно не умел этого делать.
Что касается патентов, то критики, похоже, правы. С патентами у Циолковского не ладилось. Те, которые удалось оформить на деньги благотворителей, были утрачены, а новых изобретатель оформлять не стал, обнаружив, что дополнительной славы это ему не принесет. Но как ни странно, в конечном итоге это помогло Константину Эдуардовичу. Например, знаменитый американский изобретатель Роберт Годдард как раз занимался тем, что регистрировал патенты на любую загогулину, избегал публикаций в журналах, и до Второй мировой войны в США не было ни ракетной программы, ни школы инженеров-ракетчиков.
Куда более тонким является вопрос о приоритетах. Чтобы прояснить отношение критиков, рассмотрим два наиболее известных примера: формулу Циолковского и пакетную схему устройства космической ракеты.
Критики отрицают приоритет Циолковского в выводе формулы его имени, передавая его русскому теоретику Ивану Всеволодовичу Мещерскому. И действительно, эту формулу, описывающую разгон ракеты в зависимости от количества израсходованного топлива, задолго до Циолковского был способен вывести любой человек, знакомый с высшей математикой. Этим, в частности, объясняется и то, что все пионеры космонавтики (Годдард, Оберт, Эсно-Пельтри, Цандер, Кондратюк) получали ее независимо друг от друга и от Циолковского. Более того, вывод формулы Циолковского было рутинной задачей, предлагавшейся студентам Кембриджского университета, – она входила в учебник, изданный в первый раз в 1856 году и в последний – в 1900 году. Можно смело утверждать, что тысячи студентов в течение более сорока лет выводили «формулу Циолковского.» В этой связи утрачивает какой-либо смысл тезис критиков о приоритете Мещерского, а если говорить о Циолковском, то следует обратить внимание на другое. Заслуга Константина Эдуардовича, прежде всего, в том, что он вывел не очередную математическую зависимость, лишенную физического смысла, а конкретную формулу, позволяющую производить качественную оценку ракет для межпланетных перелетов. Таким образом, публикация в «Научном обозрении» 1903 года статьи «Исследование мировых пространств реактивными приборами» закрепила за Циолковским приоритет основоположника теории не реактивного движения, но космического полета.
Рассмотрим теперь вопрос о многоступенчатых ракетах. Критики говорят, что Циолковский не изобретал многоступенчатую ракету пакетной схемы. Мол, сам принцип предложил Сирано де Бержерак в повести «Путешествие на Луну.» А первый патент на проект двухступенчатой ракеты получил в 1914 году американец Годдард. А в 1923 году технически обоснованную идею такой ракеты опубликовал немецкий исследователь Герман Оберт. А сама концепция «ракетного пакета» была придумана советским инженером Михаилом Тихонравовым в 1947 году. И Циолковский к этому имеет только то отношение, что в 1937 году популяризатор Яков Перельман предложил объединить «эскадру ракет» Константина Эдуардовича в единый агрегат.
Почему это так важно? Это очень важно, потому что именно с помощью многоступенчатой ракеты пакетной схемы «Р-7» был запущен на орбиту и первый спутник, и первый космонавт. И все, причастные к выработке принципов, благодаря которым ракета «Р-7» появилась на свет, должны быть занесены в анналы мировой истории.
Попытка вычеркнуть из этих анналов Циолковского зиждется, прежде всего, на незнании или сознательном игнорировании исторического контекста. А именно с учетом контекста можно говорить о приоритетах в той или иной области.
Поэт-забияка Сирано де Бержерак действительно описал нечто, напоминающее запуск многоступенчатой ракеты. Популяризаторы космонавтики обожают цитировать фрагмент его повести о полете на Луну: «…ракеты загорелись не сразу, а по очереди: они были расположены в разных этажах, по шести в каждом, и последующий этаж воспламенялся от сгорания предыдущего. Благодаря этому я избегал опасности погибнуть от взрыва всех ракет одновременно.» Все это замечательно, но следует учитывать одно обстоятельство: повесть де Бержерака – это сатира, а не популяризаторская работа, описание ракет приводится наряду с другими «способами полета на Луну», среди которых имеются и утренняя роса, и бычачьи мозги, и подбрасываемый магнит, и металлический монгольфьер. Нет оснований думать, что сам автор и его читатели считали ракетный принцип достижения Луны более реалистичным, чем бычачьи мозги. Поэт ткнул пальцем и попал, однако само по себе это не дает нам права присваивать ему научный приоритет.
Есть и другой пример из той же оперы. Когда-то великий сатирик Джонатан Свифт описал два невидимых спутника Марса. Его предсказание характеристик этих спутников оказалось удивительно близким к реальности, но почему-то никому не приходит в голову отобрать честь открытия Фобоса и Деймоса у Эсафа Холла…
Патент на двухступенчатую ракету Роберта Годдарда (номер 1102653) был выдан в июле 1914 года. Циолковский, скорее всего, ничего об этом изобретении и патенте не знал, но извиняющее обстоятельство не имеет никакого значения. Правда, имеет значение, что пороховые многоступенчатые ракеты можно найти в трудах Хааза, написанных в период с 1529 по 1569 годы. Или в работе бельгийца Жана Бови за 1591 год. Или в книге итальянского инженера Бирингуччо «О пиротехнике», изданной в 1540 году. Или в книге польского генерала Казимира Сименовича, которая вышла в Амстердаме в 1650 году и была переведена на многие европейские языки. Замечу еще, что этими источниками мог пользоваться и Сирано де Бержерак, но потому-то его не называют автором многоступенчатых ракет, а лишь человеком, соединившим идею многоступенчатости с идеей полета на Луну.
Итак, патент Роберта Годдарда не делает его автором принципа многоступенчатости, и имени настоящего автора мы, скорее всего, никогда не узнаем, как не знаем имени создателя самой первой ракеты. Значит, имеют значение другие концептуальные моменты. А именно – пакетная схема расположения ракет, когда одинаковые ракеты соединены друг с другом и работают параллельно, обмениваясь топливом.
Вернемся к Циолковскому. Идею сложных космических ракет, состоящих из однотипных ракет поменьше, Константин Эдуардович впервые озвучил в научно-фантастическом романе «Вне Земли», который начал издаваться в 1918 году (причем зафиксировано, что автор передал рукопись в издательство Петра Сойкина двумя годами раньше). Ученый писал:
«От простой ракеты перешли к сложной, т. е. составленной из многих простых. В общем, это было длинное тело, формы наименьшего сопротивления, длиною в 100, шириною в 4 метра, что-то вроде гигантского веретена. Поперечными перегородками оно разделялось на 20 отделений, каждое из которых было реактивным прибором, т. е. в каждом отделении содержался запас взрывчатых веществ, была взрывная камера с самодействующим инжектором, взрывная труба и пр.»
Но это было только начало. В 1926 году Циолковский составляет описание космической ракеты, «состоящей из нескольких одиночных, соединенных боками, причем места соединения усилены перегородками.» Это уже пакетная схема, но историки почему-то обходят вниманием этот проект, сразу переходя к «космическому поезду» (1929) и «эскадре ракет» (1935). Оба эти проекта, в отличие от космической ракеты 1926 года, не имели перспективы из-за чрезвычайно сложной конструкции, которая не может быть реализована техникой и по сей день. «Ракетный поезд» представлял собой многоступенчатую ракету, где головная ступень тянет остальные, – чертовски неудобно! «Эскадра ракет» – это огромная ракетная связка, в которой между отдельными агрегатами существуют не только механические, но и гидравлические связи, – топливо переливается из баков разгонных ракет в баки космических перед их разделением – еще более неудобно!
Кажется, критики правы, и в проектах Циолковского нет ничего похожего на ту схему расположения ступеней, которую после Второй мировой войны предложил Михаил Тихонравов и на которой, в конечном итоге, остановился Сергей Королев. Тем не менее общее есть и это – сам принцип. Об этом писал и Яков Перельман в работах, популяризирующих идеи Циолковского, и сам Тихонравов, который на анализе известных схем выбрал наиболее оптимальную. И не нужно думать, что предложить альтернативную схему просто: в 1926 году уже было известно о составных ракетах Роберта Годдарда и Германа Оберта, сконструированных по схеме последовательного расположения ступеней, и чтобы переломить тенденцию, нужно было хоть что-то иметь за душой. В этом смысле приоритет Циолковского неоспорим, а все попытки представить дело так, будто калужский мыслитель считается автором этого принципа только по душевной доброте Тихонравова, являются демагогией.
Вообще же поиски изначального авторства без учета исторического контекста представляются бессмысленными. Попытки отыскать предшественников Циолковского, конечно же, интересны, но могут ли они повлиять на наше восприятие истории? Ведь если разобраться, все идеи и сюжеты были придуманы еще в каменном веке, а современная человеческая культура, включая научное познание мира, – лишь более поздние вариации на уже известные темы. Чтобы не запутаться, мы вынуждены признать, что приоритет становится приоритетом только в том случае, если созрели условия для его признания. Многоступенчатая ракета Сирано де Бержерака оставалась столь же фантастическим изобретением, что и бычачьи мозги, пока развитие техники не утвердило в качестве науки первое, отвергнув второе.
Без оценки со стороны цивилизации любые открытия остаются фантазиями частного лица. А разговоры об «исторической справедливости» смешны, потому что история и справедливость никак не связаны друг с другом.
Скажу больше, главным предназначением Константина Эдуардовича Циолковского было не решить техническую задачу, как делали это Роберт Годдард в США и Герман Оберт в Германии. Циолковский выступал настоящим культуртрегером (не в ироническом, а в изначальном смысле) – человеком, созидающим новую область культуры и являющимся персонажем этой области культуры. Именно ему судьба подарила шанс объяснить обществу, зачем вообще нужна космонавтика, что она может дать не только тем, кто печется об экономическом благосостоянии, которое, увы, преходяще, но и тем, кто думает о духовном росте, о совершенствовании своего мировосприятия.
Да, Циолковский был глухой сумасшедший старик, слабо разбирающийся во многих научных вопросах, но именно такие люди зачастую и открывают для нас новые горизонты, помогают встать с четверенек, выпрямиться и окинуть окружающую саванну осмысленным взглядом.
Подниматься с четверенек в одиночку невыносимо тяжело, больно, страшно. Еще даже не придуманы слова, которыми можно описать сам этот процесс. Не сформулированы догматы, по которым человек прямоходящий считается нормой. Поэтому на подобный подвиг способны только безумцы.
Циолковский как никто другой подходил на роль такого безумца. Ни Михаил Тихонравов, ни Сергей Королев не годились для этого. Они были энтузиастами, смелыми изобретателями, стремящимися опередить время, – но долгие годы они могли бы блуждать среди деревьев, не догадываясь о существовании леса и уж тем более саванны. Циолковский для них был подобен лесному учителю из русских народных сказок, от которого мало практической пользы, но который подскажет путь. В самом словосочетании «калужский учитель» ныне заложен огромный смысл. Именно это делало Циолковского Циолковским. И одного этого достаточно.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.